После утомительного дня с выстраиванием каторжан, которые с непривычки и из-за кандалов прошли совсем чуть; утомительного и с непривычки, неподготовленности устройства на ночь всей этой толпы и приданного полка; полного опустошения запаса провизии, привезенного братом Алексеем на заставу; ругани до полуночи с младшими братьями Федором и Владимиром, которые хотели следовать за ним, Орлов надеялся выспаться. Он понимал, что это невозможно — столько дел навалилось на него сразу, а времени в сутках всего двадцать четыре часа. Каторжники, те, кто смог сохранить сапоги, натерли водянки. Некоторые в кровь растерли цепями кисти рук, это притом, что он велел расковать их от общей связки, дав свободу двигаться в собственном ритме. Да и ночь под открытым небом заставила графа задуматься, как быть-то? Пусть лето впереди, но северные ночи-то холодны. Будут и дожди в пути...
      А потому Орлов был зол — с такой скоростью они и до осени к Архангельску не добредут — как плыть тогда? Ему уже и самому хотелось убраться подальше, да побыстрее, чтобы неисчислимое число верст, рек и Урал поскорее встали между ним и столицей. И пусть любимую женщину он называет теперь не иначе, как стерва, но все равно, один черт, тянет к ней… Она же любимая стерва!
         Только дела и заботы отвлекают. Братья, что прибыли еще до отправки этапа, до хрипоты орали и отказывались ехать назад. Вернее вернуться в столицу — да, но чтобы закупить провизии для арестантов. Как оказалось, а Орлов этим никогда не интересовался, каторжанам было не предусмотрено никакое питание… Лишь дозволялось милостыню просить. Умрут, так умрут, покормить могли лишь в острогах да специальных местах для пересылки. Только вот ссылали-то всегда в другом направлении — пешком в далекую Сибирь. Когда граф услышал о милостыне, волосы стали дыбом: как же так, им, бывшим офицерам и солдатам, победившим в войне Фридриха, героям просить милостыню или умирать с голоду! Но так  было установлено по закону задолго до правления Екатерины. Сопровождающий полк стоял на довольствии, их припасы граф тоже слегка реквизировал, поняв, что теперь и их будет вынужден содержать.
           - Вот что братки, поорали, поспорили и хватит. Я и сам вижу: не справлюсь сам, не доведу я этих каторжан. При всех их грехах, что с пьяну и по зависти учинили, но они наши бывшие боевые товарищи. Не могу я так с ними поступить. Слава Богу, не обеднею, да и вас в нужду не толкну. Приказываю, да-да! На правах старшего! Ты, Володька, скачи домой и бери золота, сколько сможешь на коне увезти. Ты, Федор, тоже, сначала домой, там возьми слуг человек двадцать, деньги и айда скупать тулупы дешевые, может и что дома отроешь, все равно, старое или ненадеваное. Так… Еще, Володька, слуг возьми, да бегом скупать или найми десяток подвод да телег, мало ли какая хворь к кому прицепится, загрузите зерном, капустой да салом., чеснок и лук не забудь! Котлы купи! Большие! Не бойтесь брать много — осужденным сила нужна - они марши в кандалах не приучены делать. Что еще…
          - Ты, Гриша, не перегрелся-то во время расставания с ненаглядной своей? - перебил Алексей, - С чего это ты милосерден так стал? Забыл, что они хотели сделать со всеми нами? Пусть им будет наука!
        - Не забыл, помню, что и ты упрашивал мою стер… государыню об их помиловании. Так что заткнись, Алешка, не выводи меня! Чего стоите?  Сколько потом догонять будете?.. Выметайтесь!
            Младшие не стали медлить и вышли из шатра.
            - Гриша, - попытался начать оправдываться Алексей.
         - Ладно, забыли. Тебе самое сложное, братья управятся и догонять-то будут дня два-три. А нам идти. Вот хочешь помочь мне, так скачи вперед, прикинь, сколько эти убогие за сегодня пройдут, заготовь дрова, сушняк, чтобы вода рядом была. Да что я тебя учу, сам знаешь, как стоянку разбить! Добудь по деревням еды, нашу всю сожрали. Плати нормально. Бери на всех. У солдат только каша да капуста. На этом и ноги протянут. Слуг возьми, быстрее по деревням найдут, что в дело пойдет. Понял?
         - Почти.
          - Что неясно?
          - Я, Гриша, в толк не возьму…
           Снаружи палатки послышался шум и крики. Звон кандалов. Стоны. Приказы. Братья в момент выскочили наружу и застали свалку. Солдаты били прикладами, стремясь согнать в кучу ссыльных. Те отмахивались цепями, слабо, но стойко. На дороге стояла телега и суетились люди одетые добротно и в штатском, они что-то снимали и раскладывали на обочине. Руководил всем офицер, что завидев графа тут же подбежал к нему:
          - Ваше сиятельство! Едва догнали! Согласно приказу всем каторжанам…
                  - Чей приказ? - перебил Орлов.
          - Приказ коменданта Трубецкого бастиона. Каторжан так спешно отправили по этапу, что не успели соблюсти порядок. Вот приказ, я привез служивых…
           - Для чего? - Орлов не спешил разворачивать пакет.
      - Ноздри рвать, как каторжанам, чтоб, если убегут, сразу опознали и поймали…
           Новый шум и драка заставили Орлова отвернуться от офицера и идти к толпе своих подопечных. Там солдаты пытались вытащить хоть кого-то и оправить на экзекуцию. Но, несмотря на усталость, каторжники умело отбивались цепями. Мат стоял оглушающий.
           - Молчать! - рявкнул Орлов. Его никто не услышал. Граф выхватил ружье у конвоира и сделал выстрел в воздух. Не помогло.
              - Примкнуть штыки! Стоять смир-но!
          Это усмирило каторжан, по-прежнему стоявших плотно, скрепивших строй тем, что подхватили насколько можно друг друга, кого под руки, кого за тело.
            - Вот что, служивый, - повернулся Орлов к офицеру и тихо произнес, - Забирай своих мастеров-палачей и уматывай! Я тебе людей калечить не дам!
          - Ваше Сиятельство, так сбежит кто, вас на его место поставят… - беспомощно и тоже тихо ответил офицер.
               - Не сбегут. Уматывай! - повторил Орлов, слегка напирая на собеседника, вынуждая его сделать шаг назад.
               - Гнида царская! Мало крови нашей?! - выкрикнул кто-то из толпы каторжан.
                  - Ну вот, о чем я и говорю! Ваше Сиятельство, надобно соблюсти...
           - Я три раза никогда не повторяю, но так и быть, уезжай, служивый, сам разберусь. Теперь я, по приказу государыни над ними начальник, я отвечаю за них, и что доставлю их к месту каторги. Опоздал твой комендант, - граф слегка похлопал офицера по плечу и направился в толпу, изредка говоря солдатам, что окружали каторжан:             - Расступись!
           Офицер махнул рукой своим людям, чтобы загружались обратно, решив не рисковать и не перечить графу, продолжая наблюдать за бесстрашными действиями фаворита государыни.  Орлов наконец-то добрался до плотного строя каторжников и остановился.
          - Ты что ли, Гурьев, меня гнидой обозвал?
          - Я!
          - С чего взял?
          - А кто ты есть? Гнида ты и есть, Орлов!
     - Ясно! - быстро, резко Орлов ударил Гурьева кулаком. Напиравшие сзади товарищи помогли устоять. Хлынула кровь, - Это за гниду... Теперь мне твоей крови хватит. Угомонитесь все.
            Обвел глазами каторжников и пошел в сторону палатки. 
           - Гриша, он же доложит, что ты не позволил… - спешил за ним брат, постоянно оглядываясь на разворачивающуюся во свояси телегу с мастерами заплечных дел.
           - Алешка, приказ у него не подписан императрицей, так что пусть не лезет с приказом коменданта. Я за них отвечаю. Пусть возвращается и со своим начальником трясутся от страха, что не исполнили вовремя свои обязанности. Не позволю людей калечить!
          - Так увидят твоих и все!
        - Что все? Кто их там, у черта на куличках увидит? Ладно, хватит, езжай уже вперед! Не лезь — мои это дела.
***         
          Митька Мельников, сказав хозяйке, что нужно проведать родню, отпросился и споро зашагал  к порцелиновой мануфактуре. Охранник Федор не заходил, и работа, ради которой он торчал в кабаке так и оставалась невыполненной. За это Степан  Иванович по голове не погладит, рассердится. Митька решил попробовать наняться на производство, в расчете, что или Федора увидит и, задружившись, сумеет разговорить того, или где-что услышит, поймав новую ниточку. Другого способа узнать о бумагах Дмитрия Виноградова о не видел, что Шешковскому не удавалось нащупать, вырыть новые сведения Митька тоже знал. Использовать последний шанс они решили сообща, конечно же мало надеясь на результат. Но на то он и последний, единственный шанс — слишком много времени утекло.
           Сам Митька уже и азарт потерял, рассуждая, что бумагами теми несведущий человек мог и печь растопить, или сгнили они, где-то брошенные за ненадобностью. Не было надежды и найти Федора, который мог перейти в другое место или не узнать Митьку — не друзья они, чтобы помнить.
            Несколько часов молодой человек болтался вокруг мануфактуры, стараясь не привлекать особого внимания, изредка прерывая наблюдение и уходя с глаз долой. Потом все же решился подойти к охране и поговорить. Он признался, что ищет работу. Любую. Охранники посмеялись, но позвали какого-то мастера. Тот назвался Петром, внимательно рассмотрел Митьку, убеждаясь, что в щуплом теле сила есть, и взял с собою на мануфактуру. Нужен был рабочий, чтобы разгружать глину. Дальше стен самой мануфактуры, где шла дальнейшая работа с привезенной глиной, парня не пустили.
           И все же Митьке повезло — на третий день он столкнулся с охранником Федором. На удивление, тот его узнал и даже не скрыл радости, очевидно молодая вдова-кабатчица пришлась тогда по душе.
             Поговорить они смогли поздно вечером, за скупым ужином. Угощал Федор: сало, краюшка хлеба, Митька — несколько картошин и луковицу.
           Федор начал с подробных вопросах о зазнобе, посетовал, что не мог отлучиться, порадовался, что никого она не приняла. Митька, чтобы втереться в доверие, подробно и обстоятельно отвечал. Потом как-то незаметно перевел разговор на службу Федора, сказал, что хотел бы перейти к нему, уж больно тяжко перекидывать глину.
           Охранник как-то сразу погрустнел, и мотнул головой, тихо, но явно с решимостью отговорить, понизил голос до шепота:
- Нет, Митька, ничего хорошего в моей службе нет. Это я сейчас приставлен склад охранять, заслужил. А раньше, такого насмотрелся… Не нужно тебе в охрану идти. Другую работу ищи. Поглядят на тебя, может кто в ученики возьмет, редко такое бывает, но случается.
- Да что сложного-то?! Ты вон, говоришь, что уже лет десять как служишь, здоров, не паришься.
          Федор еще долго отговаривал Митьку, чисто по-отечески, а тот упрямился и все требовал пояснить ему несмышленому в чем причина, почему отговаривает.
         Митька же как охотничья собака, что внезапно поймала тонкую нить запаха, он схватился и на грани риска рассердить товарища и оборвать ниточку, все упирался и постепенно раскручивал Федора:
- Да скажи ты толком-то, почему не советуешь?!
- Ладно, - сломался охранник, - Ты хороший, честный малый. Я тоже таким был, пока не поставили меня то ли смотреть и следить, то ли охранять, а может все вместе за одним странным человеком у печей. Я потом поспрошал — мастером он был. Все время работал, опыты ставил, чтобы лучший в мире фарфор делать. Ничего его не интересовало! День и ночь он у печи колдовал. Видать никак не получалось у него. Потом попивать с горя начал, домой проситься. Устал человек. Да барон велел приковать его, на цепь как собаку посадил у печи, чтобы не сбежал, значит. Ему бы не откровенничать с бароном, что соскучился, что устал, что человеку тоже глоток свежего воздуха надобен… Вот ты бы выдержал видеть такое и не помочь? Скажи, Митька, смог бы из года в год смотреть как гибнет свободный человек? Он-то, мастер этот не крепостным был. Свободным! А ему даже поговорить не с кем было, нам-то не разрешалось…
            Митька сначала обрадовался — Федор был той самой ниточкой. А потом испугался: не знал он, не ведал как тянуть-то за нее! А вдруг заподозрит товарищ? Вдруг он, Митька, не так вопрос задаст? И принял Митька, на его взгляд правильное решение: не рисковать, а бежать к Степану Ивановичу немедленно, сейчас, ночью! Пусть начальник сам решает, что и как спрашивать. Так и сделал, едва с товарищем разошлись. Побежал Митька в ночь, да так, как никогда не бегал. Не стал соблюдать таинства сыска, а прямо в дом, где жил Шешковский и явился. Когда лакей отказался будить хозяина и попытался прогнать полоумного, чумазого парня, стукнул слугу, отпихнул и ввалился в покои.
              Боялся, конечно, взбучку получить, да и работы лишиться, но решил не отступать. Хорошо начальник не спал, бумагами занимался. Шешковский сначала и не узнал Мельникова. А признав, понял — просто так бы Митька не прибежал, значит нарыл!
          - Воды тащи, Матвеевич, поесть собери, мой это человек! Отдышался?
            - Не  много, но дух перевел, Степан Иванович, нашел я Федора! Начал разговор, немного посидели. Узнал: Федор охранял того мастера, чьи бумаги мы ищем! Я сам ничего расспрашивать не стал, чтобы не спугнуть. Сразу к вам прибежал… - Митька говорил отрывисто, сначала плеснув холодной воды на лицо, утерся пыльным рукавом, а потом резво поглощая квашеную капусту. Ничего у начальника ранним утром на кухне не оказалось.
         - Правильно сделал, Митька. То, что нужно — найти человека, ты сделал. Можешь идти отдыхать. Дальше уж моя работа, ниточку тянуть.
             - Вы Федора-то в камеру не посадите? - насторожился Митька, понимая, что товарищ по доносу попал в неприятную ситуацию и пока все не скажет из рук начальника выпущен не будет. Где-то в сердце кольнуло, ведь охранник ни в чем не был виноват, а Митька вот так лживо выведав, сдал его в Тайную экспедицию. Мерзко стало на душе. По мнению Митьки, не за что Федора в камеру садить, не вор, не убийца, не разбойник.
          - Как не посажу? Посажу.
        - Так он же не преступник! За что, Степан Иванович?! - со слезами на глазах, Митька швырнул щепоть капусты обратно в миску.
          - Я что с ним в кабаке говорить должен? - усмехнулся Шешковский, - Заберу его, а там стены придадут нужную направленность нашей беседе. Если знает чего, расскажет, делу поможет. Потом и выпущу. Ты панику-то не устраивай! Поел? Поехали за Федором твоим!
            - Не поеду! - насупился Митька — Как я ему в глаза гляну?! Я ж его предал!
          - Что ты мне тут устроил?! Ты на службе государыни, забыл? - Шешковский подошел к парню и за грудки его встряхнул, - Мы на службе. Понял?
             Митька молчал.
             - Если не понял, где служишь, пошел вон.
             Митька опустил голову.
           - У нас нет и не может быть друзей. Мы охраняем государыню и наследника, мы ищем тех, кто нужен. Не всегда это заговорщики, иногда и честные люди попадаются. Вот тут ты и должен научиться разбираться. Молод ты еще, понимаю. Не тяни время. Поехали!
         Добрались до мануфактуры быстро. Митька, указал на Федора прямо из крытой кареты, весьма благодарный начальнику, который не вынуждал его выйти и даже приказал уйти незамеченным и приступить к работе, когда люди Тайной экспедиции арестовали охранника. Уже потом, не сдерживая слезы гнева, Митька перестал думать, что это его пожалели. Вовсе нет! Шешковский не хотел терять своего человека пока полностью не размотает клубок. От этого становилось еще хуже и препаршивее. И здесь не действовало вбитое с самого начала и напомненное за утренним разговором, что служба такая. Да и сам он пришел, напросился на нее.
«Может бросить, уйти, сбежать?.. Не могу я предавать… А границу, как ее Степан Иванович обозначает, проводить не умею… Не годен я к такой работе!»

Отредактировано Margohechka (22-02-2022 17:57:49)