Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Неторопливые скачки через пропасть. Часть ретроспективная.


Неторопливые скачки через пропасть. Часть ретроспективная.

Сообщений 1 страница 10 из 45

1

Буду выкладывать кусочки по мере правки (даты даны старым стилем)

--кут отхере--
Часть вторая, ретроспективная:
Игроки

Глава первая

В поисках себя

Четверг, 18 октября 1873

...Папа любит редерер. Мама любит гренадер.
В.Пикуль.

  Мать он обожал с детства. Вечно занятой отец был то далёк, то недоступен, то чем-то недоволен, маменька же, которую Никола видел ещё реже, его любимая и самая лучшая в мире маменька щедро оделяла его материнской лаской. Он скучал по ней, ревновал и к Оле и Костюхе, и к отцу, порой увозившему в дальние путешествия. Но Оля всё же была ему другом. С двоюродным братом Лёкой* их разделило море -- Николу укачивало в мало-мальски свежую погоду.
  Приставленный к нему воспитателем немец своими щедрыми оплеухами выбил из Николы детство. Юный великий князь до того не мог и помыслить, сколь унизительным окажется физическое наказание, механически совершаемое над ним сторонним человеком. За детские шалости наказывали и прежде, но та "расправа" была кратка и не так обидна -- шлёпала его нянька, ставила на колени бонна мадемуазель Л., частенько драл за ухо "дядька" Егорыч -- это были мелочи, которые он стоически переносил, и, любя, прошал.
  Немец лупил его расчётливо. Вслух отсчитывал удары, ждал и требовал извинений и, бывало, зверел, недождавшись. Когда семья вернулась из Польши, вместо любимого сына великая княгиня Александра увидела загнанного зверёныша. Глаза Николы поменяли цвет, из васильковых они стали волчьими -- жёлто-серыми. Немец был изгнан отцом, но Никола, не колеблясь, приписал эту заслугу маменьке, спешившей вернуть ему недоданную ласку. Символом семейной идиллии теми вечерами
были родители, снова играющие на рояле в четыре руки, и дети, сидевшие в "партере". Но Никола замкнулся в себе...
  Вскоре юного князя повлекло к прекрасному полу. Дичась родителей, он потянулся к девицам, которых исправно поставлял ему верный камердинер. Тогда Никола менял девочек чаще, чем перчатки., не успевая не то, чтобы привыкнуть, но даже запомнить их. Потом было поступление в академию Генштаба, успехи у светских дам, мимолётный роман с двумя танцорками из балета, одну из коих он отбил у кузена Вово**, а вторую делил с беззаботным Лёкой, искренне не понимавшим, зачем тратить три года молодости на академическую зубрёжку.
  Холодные серо-голубые глаза повзрослевшего Николы привлекали многих -- от юных барышень до сверстниц государыни императрицы, от цветочниц до графинь, но шаблон отношений был одним и тем же, а идеал -- столь же недостижимым.

  Однажды во время масленичного маскарада в Императорском театре ротмистр Романов натолкнулся на прелестную незнакомку, премило щебетавшую с соседкой по-английски. Соседку, впрочем, Никола уже где-то видел (быть может, в собственной постели, но точно вспомнить он так и не смог). Когда смутно знакомая уронила веер, ему почудилась на её платье непришитая ещё алая буква. Никола поднял веер и протянул его другой.
-- Ротмистр Волынский, -- щёлкнул каблуками, -- ваш веер, мисс...
-- Фанни, мисс Фанни Лир, -- улыбнулась прелестная незнакомка, -- только веер не мой, а моей подруги, мисс Грей.
-- Матильда Францевна, -- томно улыбнулась владелица веера, -- или просто Мэйбл. Вы говорите по-английски?
-- Yes, miss, -- Никола кивнул.
-- Какое счастье! В Петербурге это такая редкость... У милой Фанни, за время, проведённое в России... сколько ты здесь, дорогая?, нет ни одного знакомого, говорящего по-английски.
-- О, почти полгода, -- красавица потупила глаза, -- я приехала, чтобы поступать на петербургскую сцену, но это так трудно...
-- Мисс Фанни, вы актриса, -- по-отцовски изогнул бровь Никола.
-- Актриса... О, нет, я немного пою, немного танцую...
-- Фанни прекрасно танцует, -- добавила Мэйбл, -- вам стоило бы это видеть...
"Масленица на исходе", -- пронеслось у Николы в голове, -- "коротенький романчик, который оборвётся с началом Поста, вот самый приятный способ провести вечер, от силы два-три... В крайнем случае, можно пожертвовать медвежьей охотой, на которую звал барон Шлиппенбах. Всё равно опять кончится обычной попойку. Одной пьянкой меньше."

  Человек предполагает, а Бог располагает, и Николе пришлось пожертвовать не одним кутежом. Очаровательная мисс Фанни оказалась в его объятьях гораздо позже намеченного срока.
  Неожиданно для себя Никола запутался в сетях прелестной американки, запутался настолько, что уже готов был выложить последний козырь -- своё высокое происхождение. Но Фанни его опередила. В день Марии Египетской, когда Никола,
с трудом отстояв службу в дворцовой церкви, твёрдо решил объясниться с американкой, увезя в Павловск, и будь что будет, мисс Лир сходу прервала его излияния.
-- Как вам не стыдно, ваше высочество, морочить голову бедной девушке!
-- Так вы знаете, кто я? -- опешил великий князь.
-- Вы сын одного из братьев императора, того, что живёт в Мраморном дворце, мимо которого мы катались в санках. Я-то думала, что вы пригласите меня к себе, а вы проехали мимо, как ни в не бывало. "Знала бы ты, чего мне стоило это..." -- подумал Никола, уклоняясь от летящей в него муфты, -- "ведь и стол был накрыт на двоих, и верный Егорыч дежурил у моего входа... Я же и виноват; кто тогда пожелал поехать на острова?"
-- В чём же я виноват, милая Фанни? -- Великий князь подал подруге муфту, заботливо отряхивая её от остатков снега.
-- Стыдно обманывать девушку! "Ya rotmistr Volynski", фу!
-- Но, поверьте, Фанни, я действительно волынский ротмистр, вернее ротмистр Волынского полка и, надеюсь, на Пасху буду полковником. Вот, смотри, -- Никола пытался свести к шутке, -- на мне даже мундир волынцев, я шеф этого полка, одного из лучших полков гвардии.
-- Ты меня не любишь, -- вновь взмахнула муфтой Фанни, -- и что мне твои титулы и чины?..

* Вово -- великий князь Владимир Александрович, Лёка -- вел.кн. Алексей Александрович.

  Следующие недели ушли на то, чтобы убедить сначала подругу, потом любовницу в том, что быть интимной приятельницей русского великого князя -- совсем не плохо. Но самым новым для Николы было ощущение непроходящей влюблённости...

  По причине вышеизложенных событий новоиспечённый полковник проводил в Мраморном всё меньше времени, не очень замечая, что там происходило. Великий князь ещё и заканчивал обучение в академии, где числился отнюдь не формально,
-- к тайной гордости отца. А дома сгущались тучи...
  Отец теперь круглосуточно отсутствовал -- то в министерстве был, то в Кронштадте, то в Государственном совете, то в Академии Наук, то на эскадре, то ещё где-то, но всегда не дома. Маменька волновалась, злилась, устраивала сцены в редкие заходы отца домой, но это не помогало. И однажды Константин Николаевич дал волю своему гневу, взбушевав, словно некогда виденный Николой черноморский смерч. Младшие братья попрятались от батюшкиного ора кто куда, великая княгиня побелела и упала в обморок, а лакеи тряслись, как снасти в одиннадцатибалльный ветер. Никола попытался успокоить родителя и заступиться за мать, но вышло хуже. Перешедший от рёва к хриплому шёпоту великий князь Константин был ещё страшнее.
-- П-полковник Р-романов, сми-ирно! Кру-угом! Ш-шагом марш!
  С того дня генерал-адмирал бывал в Мраморном ещё реже. В качестве извинений Николе он преподнёс особняк на Почтамтской, и молодой великий князь стал приезжать в Мраморный дворец только по воскресеньям.
  С Фанни они жили душа в душу. Впрочем, Никола, находивший в своей любовнице всё новые достоинства, временами был расточительно щедр, а иногда скуп до невозможности. Всё произрастало из ежедневно пожиравшего Николу вполне английского splean'a.
  Маменька, при поддержке государыни императрицы, требовала от Николы срочно ожениться, допуская, в принципе, брак по любви, но, понятное дело, на немецкой принцессе. А молодому великому князю не было дела до ходивших в высшем обществе слухов о "порочащей его связи", но когда он слышал это от Александры Иосифовны, ему становилось не по себе.
  После возвращения из прошлогодней официальной поездки Николы на воды в Эмс, когда Фанни тайно составила ему компанию, маменька ополчилась на сына с удвоенной силой. Её идея-фикс, что эта проклятая американская авантюристка отнимала у неё сына, а с тем и последние надежды на примирение с мужем, была однажды в полный голос озвучена при Николе, и он поспешно ретировался с поля боя.

  Всё же женская солидарность побеждала. В феврале следующего года ротмистр Романов был отправлен в поход на Хиву, на туркестанскую границу. Это произошло с подачи маменьки, отчаявшейся оторвать Николу от американки. В судьбе его приняла участие императрица, и даже, в какой-то степени, сам августейший дядюшка, который дамскими усилиями был ознакомлен с подобранными в известном ключе фактами -- и согласился на "ссылку" племянника в действующую армию.

  В том тяжёлом походе молодой великий князь не только сидел при штабе. Его отправляли в рекогносцировки, он попадал и в песчаные бури, и под артогонь. Вначале на съёмках кроков* Николу сопровождал топограф, которого из-за лихорадки отослали в тыл ещё до перехода по пескам. В помощь князю прислали новоиспечённого выпускника академии Генерального штаба штаб-ротмистра Сергея Гонвельта, исполнявшим обязанности одного из топографов казалинского отряда. Тогда, год назад, Никола ещё и предположить не мог, как вскоре изменятся судьбы как его самого, так и рослого штаб-ротмистра, посоветовавшего ему оставить, несмотря на лихорадку, в новопостроенном близ урочища Хал-Ата Георгиевском укреплении большинство вроде бы необходимых в походе вещей. Походное приятельство, незаметно перешедшее в крепкую дружбу, связало таких, казалось бы разных людей, к пущей ревности верного, но недалёкого адъютанта Варпаховского.
  Никола успел, как и половина войск, переболеть лихорадкой, побывать под обстрелом на рекогносцировке у стен Хивы, где "халатники" стреляли по русским всадникам из пушек. Ротмистра Романова обдало песком от ядра, рикошет которого едва не убил его кузена Евгения, герцога Лейхтенбергского.
  Второй штурм Хивы, когда через проделанный пушками в толстенных глинобитных стенах пролом хлынула русская пехота, был жесток и кровав. Но попрекаемое издревле русское азиатство было непричём -- хивиницы всего лишь двести лет таскали русских в полон; в этот раз фортуна была не на их стороне. При взятии собственно дворца довелось отличиться и Николе, который с дюжиной охотников пробрался через взорванное окно-бойницу в гарем сбежавшего владыки вопреки
строгому запрету командующего войсками генерала Кауфмана, -- и успел свести знакомство с пятипудовыми наложницами. Хорошо прочувствовав восточный менталитет, Никола не сошёлся во мнениях с генералом, в обычаях войны истым европейцем, и потому затребованный князем в качестве унижающего выкупа личный ханский жеребец так и не был отдан русским войскам. Но больше всего удивил Николу полученный в награду орден Владимира III степени. Представляли его и к Георгиевскому оружию, но за "известные художества" великий князь получил лишь очередной чин.
  Вернувшись в столицу, герой хивинского похода вновь застал семейную идиллию, ну, почти идиллию -- любимая сестра Ольга вышла замуж за греческого короля и уже уехала на новую родину. На званом вечере, устроенном в честь возвращения Николы в Мраморной дворце, на маменьке сияло новое колье с экзотическими розовыми бриллиантами. Отец был явно в духе. В конце вечера, когда вечер стал истинно семейным, Константин Николаевич и Александра Иосифовна, окружённые детьми, снова играли вместе на рояле, но внезапно идиллия распалась. На каком-то особенно сложном пассаже маменька прервала игру, вскочила уже в слезах и выбежала из залы, генерал-адмирал молча побарабанил пальцами по крышке инструмента, закрыл его, кивнул старшему сыну и также вышел, но в другие двери. Младшие братья и сёстры же, до того облепившие брата-душку и героя, тут же стали невыносимо плаксивой толпой, и Никола, вызвав бонну колокольчиком, тут же поспешил убыть...

  Полковник Романов вместе с обожаемой мисс Лир вновь пустился во все тяжкие. Ещё тогда, год назад был куплен домик и обстановка для Фанни, но теперь она жила в особняке с Николой, который обдумывал морганатический брак с любимой женщиной. Великий князь прекрасно знал, что государь согласие на подобные союзы даёт редко, и поэтому помысливал о том, чтобы выехать инкогнито из страны вместе с Фанни и пожить за границей частным порядком. Заметим, что однажды у Николы проскочила мысль, что революция может помочь даже ему, ибо дядюшка был против "свадебных фокусов" со стороны членов императорской фамилии. Но пока всё это было лишь бесплодным умствованием.

  Наконец, маменька вместе с императрицей не нашли ничего лучшего, чем вновь пожаловаться августейшему дядюшке.
  Обычно одетая в стиле Марии Стюарт, великая княгиня была неотразима -- но император вдвойне таял от грубоватого шарма слегка, как и он, картавящей невестки. Она впорхнула в кабинет, где на столе вверх корешком лежала большая тетрадь, перо явно только что воткнули в чернильницу. Государь сидел, откинувшись на спинку кресла.
-- Саша, тебе не кажется, что Никола подаёт дурной пример подг'астающим бг'атьям? И в кого он только пошёл?
  Император молча кивнул, словно проглотил пилюлю. На полях его собственного дневника, заглянув через плечо владельца, можно было бы заметить несколько штриховых рисунков -- на них, изображённой в три четверти и в профиль, несложно было узнать княжну Екатерину Долгорукую; тайный роман государя был в самом разгаре. Всё же под давлением родственников даже царя можно было заставить пойти на некоторые шаги, и тогда же зимой, будучи в Павловске, царь было взял племянника за пуговицу и даже собрался прочитать ему нравоучение, но... увидел в глазах Николы пыл юношеской влюблённости, смутился сам и скомкал разговор, переведя его на тему погоды и природных красот.

  На удивление тёплым осенним вечером, по прибытии домой из заграничной поездки, в которую из среднеазиатского похода Николу отправили врачи (опять же, не без влияния великой княгини, всё пытавшейся оторвать сына от американки), молодой князь шёл странной походкой по коридору Мраморного.   Для человека, дважды за год побывавшего в тёплом климате, лёгкий петербургский сквозняк, погуливающий по коридору, был куда заметнее. Но лицо полковника Волынского горело отнюдь не от холода, или, что было бы понятно многим, от алкоголя.
  Проходя пятью минутами ранее мимо двери маменькиной спальни, Никола встретил выбегающую оттуда в неглиже Бетси Потоцкую -- одну из маменькиных фрейлин. Розовое пятно на ковре в полутьме коридора оказалось лежащими женскими панталонами, и сплин молодого полковника перешёл в shock.
--кут дохере--

Отредактировано dragon.nur (11-07-2009 13:57:56)

+6

2

--кут отхере--
Часть вторая, ретроспективная:
Игроки

Глава вторая

Мальтийские рыцари

Пятница, 11 января 1874

Павловск

Веселие в России есть питие.
Почти народное.

  С ночного неба сквозь позёмку безучастно глядел полнеющий месяц. В запряжённых резвой парой санях, мчащихся вихрем по пустынным дорогам, сидели укрытые медвежьей полостью, два кузена-гвардейца -- поручик князь Георгий Долгоруков и безусый корнет Митька Савин; правил старший, но прихлёбывали из маленькой пузатой бутылки строго поочерёдно. Настроение было отличное, только что обыграли в карты уйму народа. Выигрыш, частью уже наличный, грел души не слабее коньяка.
-- ...Представь себе, Митька, я уж подумывал о женитьбе. Отдаться какой-нибудь не слишком пожилой вдове с имением...
-- А как же наследство? У тебя столько бабушек, тетушек, кузин бездетных...
-- Есть и без меня претенденты. Один дядюшка-генерал Фадеев чего стоит. Крепок старый дуб. Да и есть еще наследнички, взять того же кузена Александра, или Сержа. Ты представляешь, наш карапуз Серёженька корпит над железнодорожными
тарифами. Не дворянское это дело, да что поделаешь, голландская кровь над долгоруковской взыграла. Ты лучше у Федьки долг забери, а то он угодит на погост, или в армию переведут, чтоб неповадно было. Только ты с ним... поделикатней...
-- Что ж так? Что он вообще такое, Федька Кирхберг? Играет вроде прилично...
-- Да, игрок не последний, весь в папеньку. Но поперву он лихой бретёр. Давеча стрелялся из-за актриски с Плантатором, шляпу прострелил ему, а тот, не будь дурак, сбил с его сигары пепел, да и как картинно сбил...
-- Какой плантатор?
-- Гриссом, Артур Фёдорович, американец, что на Любе Барышниковой женат, наследнице золотошвейной мануфактуры. Ну помнишь, позументы мундирные...
  Митька отрицательно помотал головой.
-- А заодно и золотое и серебряное шитье для духовенства. Конюшню старика Барышникова помнишь, полковой ремонтёр*?
-- Ещё бы, ка-акие лошади, -- теперь корнет кивнул, -- вот тебе и купец!
-- Так преставился старик Сильвестр, вот зять-американец теперь капиталы и прокучивает. Конный заводик-то тестев ставит на современный манер.
-- Так почему же плантатор, Жорж?
-- Ха... Ну ты, Митенька, меня удивляешь. Ты как Мишель Ардан у мосье Верна, с Луны свалился... Гриссом этот -- бывший майор армии американских конфедератов, удалой кавалерист, наших по-ковбойски натаскивает стрелять с седла и прочим
кунштюкам учит. Кое-кто из стариков плюётся, плебейство, дескать, а нашему брату нравится; как у нас за плантатором повторяют, что легко в ученье -- тяжело в гробу.
-- Это же надо, америкашка -- Суворова цитирует... -- Митька отшвырнул в искрящийся снег бутылку.
-- Кого? Князя Александра Аркадьевича? Тоже мне нашёл кавалериста!
-- Ну, Жорж, на этом ты меня не подколешь. Его дедушку-полководца, конечно.
-- Александр Васильич, Царствие ему Небесное, -- Георгий перекрестился, -- сказал "Тяжело в ученье -- легко в бою". А это верхоглядство всё, Митенька, от твоей недоученности. Лентяй ты, кузен, хоть и с большими способностями. Главное тебе здесь не споткнуться.
-- Ты меня введи в компанию, -- корнет ухмыльнулся, -- пенки поделим пополам. А про долг забудем по- родственному.
  Поручик извлек из ящика в ногах очередную бутылочку, срубил пробку палашом, и не выпуская из рук вожжей, надолго припал к содержимому.
-- Выгорит дело, Митька, нюхом чую; Варпаховский игрок азартный, да и другие, а уж если Сам сядет, дело пойдёт.
-- Сам-то, поди, в Зимнем пирует? -- Корнет приуныл.
-- Не-а. Волынцы с караула сменились, наверняка в Павловске гуляют, стало быть, и полковник с ними.
-- Сколько пропулим для форы? -- Митенька решительно настраивался на игру.
-- Четверть, не больше... -- князь, опростав бутылку, закашлялся на ухабе, но и сейчас вожжей не выпустил, -- ну, от силы треть.
  Митька треснул кузена по спине.
-- Жорж, гони осторожней, чай, не фельдъегеря.
-- Не боись, Митюха, -- Георгий наконец прокашлялся, -- один раз живём, да и дорога широкая!
  Сани мчались лихо. Миновав Славянку, распили ещё бутылочку. Вдали показался заснеженный Павловск, кони мчали во весь опор, и на улице чуть не сбили заполошную бабу. Вынырнувший у Садовой решётки служивый, разглядев гвардейские погоны, взял под козырёк...

  Пролетев заснеженными дальними аллеями, кузены увидели огни дворца и, перемахнув напрямую Вокзальные пруды, миновали рощицу. Сани въехали в Чугунные ворота, Жорж снова ухарски свистнул, лошади прибавили ходу. Подскочили на мостике, и вот уже круглый двор, где грозный государь Павел Петрович сурово взирал на молодых офицеров из-под снежного плюмажа, венчавшего бронзовую треуголку.
  Из распахнувшихся дверей выскочил лакей с фонарём.
-- Его императорское высочество великий князь Николай здесь?
-- Извольте, господа, в гардеробную.
  Вынырнувшие конюхи приняли вожжи и кузены проследовали в глубину дворца, передаваемые с рук в руки вереницей всё более важных лакеев. Князь двигался с неумолимостью конной лавы, Митенька скромно следовал в арьегарде, замыкал шествие лакей с ящиком из саней в руках. Ближе к личным апартаментам молодого великого князя Жорж несколько сбавил темп и тон.
-- Скажи-ка, милейший, -- обратился он к очередному лакею, величественному, как императорский гофмейстер, -- капитан Варпаховский у себя?
-- Никак нет-с. С их высочеством в столовой.
-- Хорошо. Доложи-ка, любезный, поручик князь Георгий До...
  Но доклад не понадобился. Из распахнувшейся двери, едва не приложившей князя по лбу, спиной вперёд вывалился пьяный в дым офицер-волынец.
-- Ба, Рябинин, здорово, дружище! -- Князь сразу повеселел.
-- Жорж, ты что ли? Тебя-то и не хватало. Что же ты так поздно, мы уже и пить устали, -- гвардеец еле ворочал языком, -- а это кто?
-- Ящик с коньяком! -- последовал ответ, -- а это так, мальчишка-кузен.
  Корнет по-девичьи залился краской.

  Гвардейская пьянка была в самом разгаре. Вокруг уставленного полупустыми в основном бутылками стола сидели, стояли и возлежали, чаще откинувшись на спинки стульев, до полутора десятков молодых офицеров, явно преобладали мундиры Волынского полка.
  Чуть в стороне от стола, слегка раскачиваясь в кресле с бокалом вина, сидел двадцатитрёхлетний гвардии полковник. Это был лихой герой Хивы, старший сын и наследник хозяина дворца, великий князь Николай Константинович. Скептически
слегка приподняв бровь, подобно родителю, он рассматривал своё окружение, и взор его, казалось, говорил о несовершенстве окружающей человеческой природы.
  По правую руку, очевидно, разместился его адъютант -- приснопомянутый и изрядно помятый капитан Евгений Варпаховский. Далее на стуле развалился медведеподобный ротмистр, огромная ручища его твёрдо сжимала кружку мейсенского фарфора, мундир был расстёгнут на три (sic!) пуговицы. На соседний стул плюхнулся Рябинин, тщетно пытаясь привлечь внимание его высочества. Следующие двое офицеров почивали сидя, словно проглотив штыки. За ними за большой бутылкой белого стекла недреманным оком нёс вахту худощавый моряк с погонами лейтенанта. И кто-то примостился в конце стола, с трудом ковыряя вилкой в тарелке.
  Слева от Николы компания подобралась попестрее. Ближе всех к хозяину помещались двое английских моряков, один из которых вращал глазами враздрай*, и кавказец. Меланхолически обгладывающий очередную ножку пулярки высоченный
худощавый ротмистр с аксельбантом Генерального Штаба подпирал левым кулаком ухо и исподволь оглядывал вновь прибывших внимательными серыми глазами прикидывающегося пьяным человека. За ним сидел какой-то незнакомый адъютант, видимо, озирающийся в тщетных поисках шефа, пирующего сейчас в Зимнем дворце. Офицер, сидящий после пьяного адъютанта, щурил свои восточные глаза, разглядывая на просвет стопку с прозрачной влагой -- говорят, ночью и под крышей можно, тем более, что это явно была пшеничная. Был здесь и светловолосый крепыш с погонами гвардейского подпоручика артиллерии, который сосредоточенно пытался намотать на палец нитку воздушного шарика, обстреливаемого маслинными косточками. Обстрел посредством ложки вёл некий субъект во французском мундире. На этом конце стола в салате спали.

* (Флотское) в разные стороны.

  Судя по степени опьянения честной компании, наполеоновские планы кузенов-картёжников рассыпались в прах. Уже и сам с трудом соображающий в тепле Жорж лихо представился.
-- Ваше императорское высочество, честь имею явиться, лейб-гвардии гусарского полка поручик князь Георгий... -- тут он икнул, снова закашлялся, но браво вскинул руку, -- позвольте представить трофеи...
  Лакей внёс коньяк, вызвав почти всеобщее оживление. Очнулся даже огромный ротмист, заявивший громогласно, что эту гадость он больше пить не будет. И меньше -- тоже. Адъютант великого князя приветливо помахал рукой, оглядывая
стол в поисках закуски.
  Никола поднял вторую бровь; пьянка явно ступила в решающую фазу.
-- Ротмистр Шлиппенбах, -- зычным голосом объявил он, -- пора проветриться, за мной! Расслабленных не бросать, выносить! -- и решительно двинул к выходу.
  "Медведь" кое-как поднялся, и потащил на себе самого пьяного англичанина. После купания в снегу, более длительного для самых нетрезвых, вытащенных товарищами за ноги, недолгого, но жестокого боя снежками, колонна господ офицеров вернулась в столовую, убранную и вычищенную; стол был вновь накрыт.
-- Кто это с тобой, Жорж? -- обратился Никола к князю, наконец-то соизволив заметить Митеньку, -- что за птенец к нам залетел?
-- Честь имею представиться, ваше высочество, лейб-гвардии гусарского полка корнет Дмитрий Савин, -- с несколько нарочитой робостью пропищал Митька, молясь о чуде "Да мИнет меня, Господи, пьянка сия...".
  Но Фатум был неумолим. Протрезвевший Шлиппенбах взревел "А ящик-то неполный!"
  Пересчитав взглядом бутылки Рябинин пробормотал почти трезво "Да, Ж-жорж, действительно не того..."
-- Четырёх не хватает, -- деловито уточнил адъютант Варпаховский.
-- Именно, -- переплюнул через губу длиннющий ротмистр, опять жуя куриную ножку.
  Никола вприщур взглянул на корнета и поручика...
  Жорж оторопел. Подкрутив ус, он пробормотал, "Ваше высочество, дозвольте э-э... поискать в санях?".
  У то бледнеющего, то краснеющего Митеньки вспыхнула было надежда, что Жорж сунул слуге не тот ящик, пили-то явно из этого, а полный должен был остаться там.

  Увы, как выяснилось через минуты, в санях было пусто -- в Павловске, как и везде во дворцах, лакеи были не промах. Дело запахло фотогеном* и Митьке стало страшно, что не укрылось от бдительного взгляда единственного в компании
русского моряка. Жилистый лейтенант вперил в юного корнета орлиный взгляд левого глаза, -- правый медленно заплывал, подбитый снежком.
-- А корнетик-то хлюздит! Ишь побледнел!

* керосином.

  И понеслось. Кто-то наставил на Митеньку прокурорский перст: "Этот-то небось и выжрал!"
-- Да он и пить наверняка не умеет, мальчишка же, -- проявил трезвое великодушие генштабист, чем только подлил масла в огонь.
  Сам с трудом понимая по-русски, один англичанин пытался что-то объяснить второму, хлопающему глазами, но явно без особого успеха.
-- Нэхрыст окаянны! -- дружно заорали кавказец и киргиз.
-- Нехристь? -- переспросил Рябинин, -- Рыцари, крестить его!
  Варпаховский солидно кивнул головой, не спуская глаз с великого князя, казавшегося ко всему безразличным.
-- Крестить! -- грохнул кулаком по столу Шлиппенбах, как сваю вбил.
  В возникшем вслед за тем кратком, но жарком богословском споре, по чину какой конфессии крестить неофита, все были наголову разбиты тонким аргументом артиллериста, что кроме как на католичество помимо выпивки коньяка не хватит...
  Митенька стоял ни жив ни мёртв. Он оторопело поводил глазами в поисках Жоржа, и перед ними плыло. Осенними мухами об стекло черепа бились мысли:
"Позорище... Из гвардии вылететь вон... Застрелиться..."
  Меж тем господа офицеры притащили широченное кабанье блюдо, Митеньку подхватили под руки и вознесли. "Господи, яви чудо! Спаси, пронеси..." Но и мимо блюда не пронесли. За шиворот упали первые капли...
  И чудо явилось -- стремительно распахнулась дверь и в зал явился ангел. Ангел была среднего роста с вьющимися каштановыми волосами, чудными, вроде бы синими глазами и припухлыми розовыми губами, одетой по последней парижской
моде.
  Несмотря на весь трагизм ситуации -- коньяк уже лился на макушку толстой струёй, Митенькины глаза, видавшие модные дамские журналы, зафиксировали наличие весьма пикантного турнюра.
-- Nicky, my darling, what does it matter? Что ви делайт с бедни бой? Shame on you, misters! You torture the child!*
  Митенька увидел бездонные глаза и понял, что пропал...
  Восхитительная незнакомка топнула ножкой "Никол'а!". Великий князь поднёс палец к губам, улыбнулся и подмигнул, дескать, в порядке.
  Встрепенувшийся француз любезно разъяснил:
-- Les boyars russe tradiсion, mademoiselle Fanny**.
  Не на шутку озлившаяся прекрасная незнакомка выдернула корнета, благоухающего клопами и мокрого, словно мышь, корнета из блюда за руку.
-- Всьо, всьо, малыщь, не бойсья.
  Её рука была тёплой и мягкой, а удивительно тонкие пальцы, сжавшие запястье корнета, были так приятно (и неожиданно) сильны, что Митенька уже ничего не боялся.

-- Представление окончено, господа рыцари, -- донёсся как бы издалека голос Николая Константиновича. Великий князь во избежание конфронтации с любовницей решил изменить курс на памятные ему с детства шестнадцать румбов*3, -- тем паче, мы нарушили традицию.
-- Теперь уже поздно, -- снова с тем же скучающим видом развёл руками генштабист, -- впору прощения просить.
-- Ротмистр Гонвельт прав, -- решился Никола. -- И попросим. Господин корнет -- от имени присутствующих приношу вам наши искренние всепьянейшие рыцарские извинения. Мальтийцы!
  Великий князь церемонно поклонился. Все присутствующие соотечественники с более или менее неуклюжей грацией преклонили колено, а иностранцы вытянулись во фрунт. Мокрый как мышь, Митька малиново зарделся.
-- Герольдмейстер-то наш по полку дежурит, -- вклинился Рябинин.
-- Мишель, да объясни же ты салаге, -- досадливо добавил моряк.
  Фанни тем временем поняла, что влезла в какой-то загадочный офицерский ритуал, и спряталась за спиной великого князя.

-- Видишь ли, Дмитрий, это не позор, а честь большая, это же Павловск. Здесь живы мальтийские традиции, и, местами, всё прочее. Мы, конечно, не орден святого Иоанна Иерусалимского, -- великий князь улыбнулся, -- но тоже не лыком шиты, и не
лаптем щи хлебаем. Здесь в соседней зале прадед мой, государь Павел Петрович в рыцари посвящал. Вот и мы теперь изощряемся.
-- Изврашшаэтес? -- переспросила Фанни?
-- Нет, ангел мой, это совсем другое, -- ответил Никола, после чего протяжно закашлялся, чтобы не расхохотаться во всю глотку вместе с другими русскими офицерами, кои в основном подавляли смех скорбными минами.

-- Позвольте представиться, -- через добрую минуту произнёс второй адъютант, -- Мишель Олсуфьев, адъютант герцога Лейхтенбергского. Наш прадед мальтийским командором был при Павле Петровиче, вот братца моего герольдмейстером и выбрали. Но он сегодня на дежурстве, мы потому ерунду и сгородили...

* Стыд, господа, пытать ребёнка! (фр.)
** Русская боярская традиция, мадемуазель Фанни.
*3 На противоположный (мор.).

+4

3

Зач0т
Очень вкусно.
С ысоты табуретки моих невеликих исторических знаний - блеск.

+1

4

Ставлю плюсик. Хотелось бы узнать примерное развитие сюжета. Т.е. что в итоге ожидается, АИ или историко-приключенческое что-то.

0

5

--кут отхере--
Часть вторая, ретроспективная:
Игроки

Глава третья

Милый ребёнок

Воскресенье, 27 января 1874

Санкт-Петербург

O tempora, o mores...

  Мейбл Грей знала и взлёты и падения, то поднимаясь до тайного советника, то опускаясь до гвардейских поручиков, ценя в мужчинах финансовую состоятельность, но не пренебрегая и молодостью.
  После четырёх лет пребывания в Петербурге, она по праву считалась одной из львиц полусвета. Той зимой мисс Мэйбл покровительствовал маститый железнодорожный делец, облечённый генеральским званием и изрядным состоянием. На правах более опытной содержанки она давно уж опекала Фанни и была для неё единственным человеком, кому та могла пожаловаться на непредсказуемую смену Николиных настроений.
-- То он осыпает меня бриллиантами, то отказывается заплатить за извозчика. То носит на руках, то целыми днями молчит как бука, или напивается со своими однополчанами. А кстати, дорогая, как поживает этот юный корнет, о котором мы говорили на неделе?
-- Фанни, душечка, он просто великолепен, -- скромно потупила глаза Мейбл, -- и совсем непохож на этих русских медведей.
-- Ты уже успела?, -- в голосе Фанни послышались нотки ревности.
-- Ах, Фанни, если бы ты знала, как порой приедаются обычаи моего Топтыгина, -- нарочито смутилась Мейбл. -- Никакой Фантазии.., так хочется для души чего-нибудь свежего, чистого... Между прочим, милый юноша тобой просто очарован.
-- И ты его соблазнила?! -- Фанни уже озлилась не на шутку.
-- С трудом и чуть-чуть, самую малость... Ну, ты понимаешь...
-- Я тебя задушу, -- Фанни взмахнула диванной подушкой.
-- Он говорил только о тебе!
-- В твоей постели? Так я тебе и поверила!
-- Всего лишь на кушетке. Мой генерал Топтыгин мог вернуться в любой момент, у нас было слишком мало времени.. в первый раз.
-- Ах в первый раз? А сколько их было, -- Фанни швырнула в подругу злополучной подушкой. --  всего?!
-- Один, -- спрыгнула с дивана Мейбл, -- подушка пролетела на угрожающем расстоянии от её причёски, -- ну... два... но второй был просто волшебен. Моего Мишеля откомандировали в Москву, шёл жуткий дождь со снегом, бедный юноша промок до костей и я, было, едва не потеряла его в халате моего Мишеля, но ему больше идёт женский...
-- Ты уговорила его одеться в твоё платье?! -- Фанни чуть не задохнулась.
-- В халат, и тёмные чулки ему очень идут, -- Мейбл грациозно изогнулась. -- Всё началось так невинно, а закончилось только в полдень...
-- Мерзавка, я считала тебя подругой! -- у Фанни предательски заблестели глаза.
-- Но, милая моя, ты уж выбери, чего ты хочешь. Ты же не можешь быть с ним в доме великого князя? Да и в твоём гнёздышке все слуги наверняка шпионят. То ли дело, у меня, учитывая, что Топтыгина не будет ещё неделю...
-- Какая же ты дрянь!..
-- Я просто люблю свою душечку Фанни, и хочу сделать тебе приятное...
-- Предлагаешь подглядывать за вашим спектаклем в щелочку? -- Фанни удивилась "щедрости" подруги.
-- Вовсе нет, сыграть в нём роль главной героини.
-- Главной?..-- Фанни немного оторопела, -- а что же ты? Как ты себе это представляешь?
-- Вот увидишь, -- ушла от ответа Мэйбл, -- наш мальчик будет в восторге. Я для него -- только приключение, а ты -- ты совсем другое.
-- Shame on me
-- Сгорать от стыда мы предоставим нашему ангелочку. Посуди сама, darling, ведь он не смеет поднять на тебя глаза, наверняка мучаясь от страсти. Его надо ошеломить и завоевать.
-- А тебе-то что? -- Фанни подозрительно оглядела Мейбл.
-- И я и мальчик получим то, что хотели, но у меня останется Мишель, а у тебя твой гран-дюк. И главное, никто ничего не узнает. Ну же, Фанни, смелее! Это будет чудное приключение...

---кут дохере---

+3

6

Dimson написал(а):

примерное развитие сюжета. Т.е. что в итоге ожидается, АИ или историко-приключенческое что-то.

Я выложу вне очереди начало (общий пролог), чтоб сразу было понятно, что и как.

--кут отхере--
П. Борисов, Э. Костин
Неторопливые скачки через пропасть

Авторы выражают свою искреннюю признательность всем, кто помог им в создании этой книги.

Посвящается майору Станиславу С.

Даты до 1901 года даны по старому стилю, кроме тех случаев, где это оговорено специально.

Добро всегда победит зло,
поставит на колени и зверски убьёт.
Присловье одной маленькой девочки.

Пролог

Недоброе утро

Воскресенье, 16 октября 1877

Брестовец, ставка командующего Рущукским отрядом А.А. Романова (наследника цесаревича)

Бабочка машет крылышками в Пекине, а погода меняется в Нью-Йорке.
Рэй Бредбери

  Ранним утром в русском лагере близ городка Брестовец было тихо. За традиционным болгарским тыном рядами стояли палатки, на краю лагеря у коновязи переминались с ноги на ногу лошади, позвякивала сбруя. Солнце еще только собиралось вставать, на востоке даже не появилось и намёка на рассвет. До смены холодного караула звезд на тлеющее утреннее небо оставался ещё как минимум час. Турки сквозь оседающий туман изредка постреливали в сторону русских окопов.
  Командование размещалось в городских домах. В одном из домов, в комнате, попахивающей, как многие другие, дегтем, потом, перегаром и сырой промозглостью, около печки на покрытом ковром топчане, поверх одеял прямо в форме лежал  крупный мужчина лет тридцати. Внезапно он заворочался, старый топчан заскрипел всеми своими частями. Пробудившийся открыл глаза, прекрасные видения сменились смутной в свете лампады явью грязных потолочных балок. Прекрасно знающий, что желания с реальностью пересекаются редко, он был все же немного разочарован, потому что и в этот раз его сон, перенесший его тремя тысячами верст севернее, оказался всего лишь мечтой.
  Личный денщик, обычно появляющийся и по невысказанному желанию, сегодня так и не материализовался. Лежащий вспомнил, что с вечера отослал его к солдатам с некоторой суммой денег, дабы выпили за здоровье батюшки-царя. Мужчина считал, что наутро просыпаться рано очень полезно для здоровья -- лишнее выветрится, можно снова "смазать мозги", а запах пропадет еще до того, как явится денщик, из этих соображений того и отправляли ночевать к солдатам с намеком прийти утром по расписанию. Неожиданно пришла мысль, что без отца и завтракается всегда проще -- никакой простокваши, а если учесть, что сегодня приходится ехать чёрти куда, вставать-то все одно надо было не позднее семи. В связи с предстоящей поездкой последовала мысль, что затеянные некстати раскопки помешают-таки удачному началу дня.
  Позавтракать при данных обстоятельствах можно было и в седле, по пути к раскопкам, да и ополоснуться бы тоже поутру не мешало, но прежде оставались другие заботы.
  Снова заскрипел престарелый топчан, грузный и не особо поворотливый тезка своего отца, глуповатый дылда, обжора и выпивоха, как про него пошептывали за спиной, на самом же деле сильный и неглупый, пусть иной порой и несколько застращанный воспитателями наследник могучей империи сел, спустил ноги на пол, намотал портянки, вставил ноги в растоптанные сапоги. Поднявшись же, подошёл в красный кут к иконам, подлил масла в лампадку и снова опустился, теперь уже на   колени.

  Столь рано трудно было что-то обдумать, следовало вначале привести ворох мыслей в порядок, привычно творя молитву.

...Помилуй безбожников сих, ибо не ведают они, что творят.
"Нашли время покойников раскапывать древнючих, вечно неймется..."

  За тёмными окнами послышался молодой голос двоюродного брата Кости, намедни вдруг приехавшего -- явно ради этой экспедиции.
-- Ваше императорское высочество, Саша, идем же, уже и лошади готовы, выедем поздно -- нас солнце припечет, это пока туман ехать легко.
-- Костюха, ранний ты уж больно, кавалер георгиевский. Лучше свистни денщика, умыться надо, -- был ответ. Мысленно же цесаревич изрекал совсем иные слова: "...в господа бога душу мать язвить твои копания, вместе с выдумками твоего полоумного папаши!.."
  Господи, помилуй раба своего грешного, что ж это я так, помилуй мя Боже, грехи мои тяжкие... Ладно, раз уж решил, еду, -- и Александр, встав с колен и мимоходом отряхивая штанины, вышел из дома, глянул на висящую высоко в небе среди редких туч и просвечивающую через уже прозрачную дымку ущербную луну.
-- Который теперь час?
-- Скоро шесть. Саша, денщик твой, небось, дрыхнет еще, ты ж его до восьми утра отослал. Давай я тебе воды на руки солью.
-- Лей. Времени действительно маловато.
  Александр скинул заношенную рубаху, умылся, утерся рушником, и в этот момент запыхавшийся адъютант подскочил к цесаревичу и забарабанил скороговоркой.
-- Ваше императорское вы...
-- Тише, Козлов, без формальностей.
-- Ва... Кони, оружие и инвентарь готовы. Разрешите подвести Мишука?
  Александр повернулся к кузену, надевая свежую гимнастерку, поданную денщиком.
-- Ты сам готов?
-- С Павлом твоего приказа ждем.
-- Ну, с Богом!

  С чего бы это быть пышным раннему завтраку, поедаемому в седле... Бутерброды с курицей уминались на неспешных рысях. Ехали небыстро, сторожко, не отрываясь от охранения. Казачьи разъезды давно изучили местность, топографически снятую переведённым некогда из гвардии поручиком Гонвельтом, но башибузуки были опасны не числом или уменьем, а непредсказуемостью и презрением своим к европейским законам войны.
  Цесаревич Александр Александрович, привычный к физическим нагрузкам и пешим переходам, к ружью и седлу (хотя норовистых лошадей и не любил), обдумывал тем временем события последних дней, в том числе и недавнюю гибель на
рекогносцировке у реки Ломи родственника, молодого князя Сергея Лейхтенбергского, вполуха слушал доклады подчинённых.
-- ...всё-таки небезопасно здесь, Владимирчук докладывал, что сил для надёжного оцепления может не хватить, -- вмешался начальник штаба отряда граф Воронцов-Дашков.
-- Что, полусотни казаков мало? -- цесаревич нахмурился, -- Оцепить тот курганчик да ближнюю деревеньку?
-- Ваше высочество, ну сами посудите, Гюрджево -- село большое, да и до раскопок этих, будь они неладны, не рукой подать.
-- Там же пластуны копают, хватит об этом. Так что там у нас с диспозицией?
-- Крепости блокированы надежно, но начисто прервать сообщения между турками сложно, всех голубей не перестреляешь. Лодки патрулируют и вдоль побережья, но в безлунные ночи турки неоднократно проскакивали мимо постов.
  Цесаревич немного смутился. Он все же надеялся, что старые турецкие крепости удастся блокировать наличными силами, но часть войск пришлось передать под Плевну для уничтожения войск Осман-паши, засевших в ней еще летом, и тем  завязавшем гордиев узел в русском тылу, на пересечении стратегических дорог. Гарнизоны же крепостей, ныне связанные отрядом цесаревича, без осады могли выпустить на коммуникации иррегулярную конницу, лишая всю русскую армию надежных тылов. Пора было вспомнить о сегодняшних делах.
-- Эй, Пасхо! Где там Баканич?
  Смуглый крепыш с выцветшими пшеничными волосами прискакал галопом на зов цесаревича.
-- Как там этот серб, что пароходы на переправу гнать пытался?
-- Телеграммой сообщили, он в Вене, после кишинёвского госпиталя повторно прооперирован, толку мало -- глаз выбит пулей. Сейчас на выздоровлении в санатории, в Россию просится.
-- М-да. Кутузов... Жаль. Мог бы стать ценным агентом, но теперь у Вены на примете. После войны, впрочем, надо будет позволить ему въезд в Россию, этот человек может принести немало пользы; эй, Черевин, -- Александр обратился к начальнику личного кортежа, ехавшему в седле с заметной раскачкой, -- ты где уже с утра нализаться успел?
-- ...Везде, ваше императорское высочество, наливают, с-сволочи...
  Цесаревич, и сам тем же грехом страдавший, полковничьи мысли понял, и даже не пожурил.
-- Черевин, выпиши сербу этому паспорт -- от моего имени...

  При виде цели путешествия все немного пришпорили лошадей. Засечённый и обмеренный штаб-ротмистром Иваншиным и поручиком Гонвельтом холм в полуверсте от деревни Гюрджево, поросший разнотравьем, господствовал над почти ровной
местностью, и самой природой был приспособлен для выпаса овец, а заодно и для наблюдения за происходящим вокруг.
  Пластуны-кубанцы вдесятером выбили с холма пол-роты турок и унаследовали старую кошару и турецкие окопы. Они же и нашли древние украшения на костях; ротмистр Иваншин, инструктированный аж самим Семёновым* еще перед началом
боевых действий, доложил по инстанции, что и дошло до Императорской Академии Наук, к счастью, своевременно.
  Несколько стрелковых ячеек, сходу вырытых пластунами, подкрепленными полусотней, разрослись в сеть окопчиков. Самый большой превратился в археологический раскоп, медленно приоткрывающий завесу истории над временами былыми.
  Всадники неспешно приближались к цели, объезжая дугой мирную деревню -- от греха подальше. Над несколькими домами в Гюрджеве курился лёгкий дымок, видимо, готовили обед для работающих в поле болгар. Русских там же в поле, как казалось, никого не было, по-видимому, выставленные Владимирчуком казачьи секреты были очень недурно замаскированы.
  Наконец, кавалькада спешилась у мелкокаменистой осыпи, сходившей к подножью холма. Группку встречали несколько пластунов, и через минуту люди растворились в паутине окопов, прикрытых брустверами и густыми кустами; лошадей же тем временем увели в кошару.

* Вице-президент Императорской Академии Наук и вице-председатель Русского Географического общества Пётр Петрович Семёнов, пока ещё не Тянь-Шаньский.

  Копали в раскопе те же пластуны под руководством штабс-ротмистра Иваншина и поручика Гонвельта, но проходил час за часом, дело шло к полудню, а до сих пор никаких открытий планомерно вгрызающиеся в землю по своим секторам археологи-любители не сделали.
  Никаких открытий в ближайшее время не ожидалось, а октябрьское болгарское солнышко, растопив тучи, на подгорных равнинах жарило посильнее петербургского в июле. Командующий отрядом цесаревич произнес, наконец, магическую фразу "отдых, обед по желанию, разрешения испрашивать не требуется", и тут же археологическая экспедиция по большей части преобразовалась в пикник.
  Свита цесаревича разлеглась на постеленные на траву бурки и попоны, сам Александр Александрович достал из-за голенища своего огромного заношенного правого сапога неизменную фляжку с французским коньяком, адъютант из сумы выудил поставец, а оттуда нехитрую закуску -- изрядно заветренную ветчину и огурцы.
-- Господа, -- пробасил цесаревич, -- кто хочет, присоединяйтесь.
  Немногие отказались бы от возможности отдохнуть в компании с наследником российского престола и великими князьями, но штаб-ротмистр Иваншин не вылез из раскопа.
-- Эй, ротмистр*, вы бросите ваше копание? Коньяк вас ждать не будет.
-- Простите, Ваше Императорское Высочество, у меня изжога, да и если сейчас солнце досушит стенку раскопа, то будет много пыли. Башибузуков, опять же, ждать должно -- давно не заходили в гости.
  Цесаревич хмыкнул:
-- Как хотите.

* в офицерском разговоре приставки могут опускаться.

  Из раскопа раздавалось шуршание пересыпаемого грунта, в глубине группа деловито суетившихся пластунов удаляла подсохшую землю. Одни отбрасывали её лопатами, другие кинжалами что-то расчищали, контур погребения уже прорисовывался в грунте. С чистильщиков не спускал глаз штаб-ротмистр. Слышался неторопливый трёп казаков.
-- Дядько Петро, боязно як-то мертвяков тревожить..
-- Не боись, Василько, у них нихрена нетути, -- отвечал пожилой под дружный гогот, -- и хрена тож. Я вот маракую, после войны в бугровщики подамся, ты дывысь тильки, яка красотища прёт, и деньжищ она немеряных стоит. Або в Таврию подамся, або у нас артель наберу. Не зря я с их благородием якый уж рик ковыряюсь. За таки цацки немцы ха-арошую деньгу отваливат.
-- Ух, Кривошея, кончай трепаться, вскрыли -- подметайте.
  В раскопе зашелестели вениками из душистой полыни, а дядько Петро заработал кисточкой. Иваншин повернулся к Гонвельту.
-- Сергей Владимирович, пора рисовать.
  Пластуны вылезли из нижней ямы, устроились на отвалах и закурили, ничуть не смущаясь присутствием высочайшего начальства, завтракающего у них над головами.
  Коньяк был весьма неплох, но местный овечий сыр и лепешки, которыми гостеприимные казаки угостили нагрянувшее августейшее начальство, были на удивление выше всяких похвал, много лучше, нежели захваченная из лагеря в походном поставце и подвялившаяся по пути ветчина. Теперь можно было взглянуть и на окрестности.
  Затесавшийся в свиту жандармский офицер поднёс к глазам трофейный бинокль. С холма было видно, что от деревни мимо холма кто-то медленно едет на осле. В самом большом богатом доме Гюрджева кто-то периодически открывал и закрывал
окна, перетряхивая перины. Оттуда бликовали стекла и летела пыль.
  Гонвельт, усевшись на раскладной парусиновой табуретке, уже быстро рисовал в своём планшете. Цесаревич, допив коньячишко, достал сигару и взгромоздился на валун, юный брат его, великий князь Павел в компании с Черевиным откровенно
зевали, Константин Константинович по примеру топографа набрасывал раскоп карандашом, генерал Воронцов-Дашков периодически снимал фуражку и вытирал вспотевший лоб платком с вензелями. Офицеры вежливо помалкивали, кое-кто, по примеру командующего, уже курил.

-- А ведь, собственно, открывается богатейшее погребение! Есть на что посмотреть, господа.
  Слева от погребённого, между коленным суставом ноги и стенкой камеры лежал железный меч, как отметил Иваншин, с кольцевидной рукояткой и линзовидным лезвием. В перекрестье сохранились частички древесного тлена, на груди лежала массивная золотая гривна круглого сечения, над левым плечом бронзовое зеркало с звериноподобной рукояткой. В углу погребальной камере лежал большой бронзовый котел с затейливыми ручками, а чуть выше камеры, в стенке обнажился тайник,  в котором нашёлся шарообразный сосуд с ручкой в виде приготовившегося к прыжку зверя. Опытный глаз Дмитрия сразу оценил великолепную работу по серебру. А рядом! Рядом стояла позолоченная серебряная же чаша тончайшей работы с
каннелюрами и великолепным орнаментом. По всей камере были разбросаны десятки занятнейших вещей.
  Теперь и штаб-ротмистр вылез из раскопа.
-- Да, господа, я не зря ел свой хлеб сегодня утром. Ваше высочество, обратите внимание, этому захоронению просто нет равных. Мне трудно судить о времени погребения вот так с ходу, но явно более двух тысячелетий, но, наверно, менее трёх.
Скифский князь или знатный фракиец, может быть даже и галл, но последнее было бы невероятно. Точнее пока сказать трудно, я всё-таки историк, а не археолог.

  Великий князь Константин Константинович, взволнованный обширной находкой, спросил:
-- Позвольте, Дмитрий Валентинович, вынуть чашу? Разрешите, я достану и очищу её?
-- Конечно, ваше высочество, дерзайте.
  Проснувшийся Павел первым спрыгнул в раскоп, а Константин спокойно спустился в яму, натянул перчатки, бережно отделил от грунта чашу и, обмахнув фланелью, протянул кузену-цесаревичу.
-- Саша, глянь, какая прелесть!
-- Впрямь хороша, -- снисходительно произнёс цесаревич, -- поди, неместная работа? Небось, из Греции привезена.
-- Скорее из Скифии, -- ответил Константин.
-- Вы оба совершенно правы, -- эхом отозвался Иваншин, поглядевший в сторону деревни, -- серебро скифское, а работа греческая, где-нибудь в Тане сделали. Ваше Императорское высочество, сойдите, ради бога в раскоп, что-то мне не нравится эти отблески в деревне, да и осёл на дороге слишком уж долго упрямится. Сергей Владимирович, вы видели здесь ранее таких чистюль?
  Давно дорисовавший уже Гонвельт перевёл свою старую подзорную трубу с пытающегося проехать мимо холма крестьянина на осле на периодически бликующие в Гюрджеве окна, и в этот момент щуплый на фоне цесаревича жандармский ротмистр Стерёгин из конвоя, стоявший позади всех и, оправдывая фамилию, вновь с подозрением оглядывавший окрестности, завопил не своим голосом и попытался в прыжке закрыть собой цесаревича:
-- ЛОЖИСЬ... ТВОЁ ВЫСОЧЕСТВО!.
  Одновременно раздалось несколько свистящих звуков, что-то звонко защёлкало о камни, потом с разных сторон донесся звук выстрелов, а Стерёгин буквально в полете с ужасом увидел, что цесаревич Александр Александрович Романов, стоявший лицом к раскопу, с булькающим звуком оседает и падает ничком на бруствер с рваной раной в шее сзади.
  Гонвельт, скатившись в раскоп, накрыл собой Константина Константиновича, а Павла Александровича сшиб захватом за ногу, не давая подняться. Молодые пластуны метнулись к сложенным в пирамиду винтовкам, лишь Петро Кривошея с ножом в руке нырнул на осыпь, и махом съехал до самой подошвы холма к кустам.
  Снова защёлкали пули и загремели выстрелы. Теперь неизвестные стрелки пытались попасть в Стерёгина и Черевина, тщетно старавшихся стащить в раскоп грузного раненого цесаревича.
  То ли серб, то ли болгарин Баканич, отчаянно матерясь по-русски, плюхнулся за валун и открыл огонь из длинноствольного "морского" револьвера по ближнему стрелку, прячущемуся за ослом. Наконец, раздались ответные выстрелы и со стороны
казаков, а августейшие особы, генералы и офицеры были укрыты за бруствером.
  Цесаревич был в сознании, попытался прохрипеть "живой", но из раны фонтанировала кровь, и лицо его заметно бледнело.
-- Врача! -- завопил кто-то, -- Где доктор, мать вашу?!
-- Господи, Господи, ваше высочество.., -- граф Воронцов поддерживал голову цесаревича трясущимися руками. Иваншин совал ему платок, Черевин рвал рубаху на бинты.

  Кривошея быстро полз по направлению к ослу, змеёй прижимаясь к земле.
-- Врёшь, бусурман, не уйдёшь, бисов сын! Не таких лавливали...
  Саженей с десяти он метнул первый кинжал в ослиный круп. Животное рванулось, открывая присевшего за ним стрелка, лихорадочно перезаряжавшего карабин незнакомого вида. Бросок второго кинжала стрелок отвёл стволом карабина, пуля, выпущенная в упор, ожгла ногу, а казак, выхватив засапожный нож, нырнул под ствол и, перекатившись, полосанул черкеса по животу.
  Со стороны Гюрджева поднималась пыль, взбитая до неба конскими копытами...
  Наконец добежавший от кошары фельдшер бинтами и корпией попытался тампонировать рану, но наложенная повязка тут же сползла с бычьей шеи цесаревича. Козлов и Стерёгин подхватили голову раненого из трясущихся рук графа, и  чувствовали, как с пульсирующими потоками крови из большого и сильного тела раненого уходит жизнь.
-- Может, спиртом залить? -- растерянно сказал Козлов, давясь слезами.
-- Нельзя, рана открытая, -- отмахнул головой снова бинтующий шею раненого фельдшер, -- да где ж доктор, я-то что могу...
-- Давай, сукин сын, делай что-нибудь, -- зашипел Черевин.
-- Хо-спо-ди, -- выдохнул цесаревич Александр, -- от-х-жу... Да-х... Да-хма... ра...

  Через минуту или две по склону холма, наконец, взобрались двое казаков из конвоя, сами забрызганные кровью, а за ними есаул Владимирчук.
-- Не ушли гады. Того Кривошея достал, второго мы...
-- Говорил вам, иродам, живьём... -- Владимирчук утёр лицо рукавом, -- кого зацепило?
-- Я т-тебя, мерзавец! -- граф Воронцов тряхнул есаула за газыря синей черкески, -- конвоец херов! В Сибирь, на каторгу!
  Казак увидел, что здесь уже все было кончено.
  Наследник престола умер на руках у соратников, и лежал, перевёрнутый навзничь, с лицом, накрытым платком. Доктор отделался запорошенными поднятой пулями пылью глазами, почему и плутал долго в траншеях, Александру Стерёгину, порвав штанину, царапнуло по икре ноги то ли пулей, то ли отбитым острым осколком валуна, Гонвельт и другие офицеры и вовсе остались целехоньки, а старый скелет безмятежно взирал в небо пустыми глазницами... История же проложила себе новую дорогу...
--кут дохере--

Собственно, неофициально это можно считать "Миром мёртвого А.А. Романова"

Отредактировано dragon.nur (11-07-2009 15:04:25)

+4

7

--кут отхере--
Часть вторая, ретроспективная:
Игроки

Глава четвёртая

Жандармские игры

Воскресенье, 3 февраля 1874

Санкт-Петербург

Коготок увяз -- всей птичке пропасть
Народная мудрость.

  Мы давно уже задавались вопросом, будет ли снисходителен наш любезный читатель к нашим возможностям? Мы не ангелы Господни, и увы, не можем проникнуть всюду, куда бы нам хотелось.
  Ни в "глубину сибирских руд", где заживо погребён "Вопрошавший"*, ни в сераль халифа правоверных султана Абдул-Азиза II. Не поведём мы читателя по кабакам и борделям, оставлял это на откуп более искушённым авторам. И же, читатель,
попробуем напрячься и проникнуть в святая святых Российской империи. Нет, не в спальню государыни императрицы, тем паче, что она хворает, но в тот самый дом у Цепного моста на Фонтанке, 16, откуда недреманным оком взирал на Россию
главноуправляющий III отделением собственной его императорского величества канцелярии и командир корпуса жандармов генерал от кавалерии граф Пётр Андреевич Шувалов, всемогущий любимец императора. Тем более, что время послеобеденное, бдительность аргусов несколько притупилась, а его сиятельство, пребывая в отменном расположении духа, любезно беседует с одним из своих ближайших сподвижников, который, впрочем, хорошо Вам знаком.

-- Охота была славная, государь лося уложил с первого выстрела, старая закалка. Да и я не сплоховал, в отличие от Адлерберга. А принцы пропуделяли, Аффи, и даже, на удивление, Берти*,  -- Шувалов улыбнулся, -- отлично провели время. Ну и как там наши фигуранты, ваше превосходительство?

* Аффи -- принц Эдинбургский, жених Марии Александровны, его старший брат Берти -- принц Уэльский, будущий британский король Эдуард VII, успешный охотник.

  Новоиспечённый генерал-майор Кирхберг, в парадном мундире с орденом Святой Анны на шейной ленте, развернул папочку.
-- Как сообщает "Жёлтый", молодёжь опять пьянствует, ваше сиятельство, валяют дурака с англичанами из свиты герцога Эдинбургского и французами из военной миссии. Появилось там новое лицо, некий корнет Савин, по-моему для разработки вполне перспективен; на днях моего сына в вист ободрал как липку.
  Граф Шувалов улыбнулся.
-- Кстати о вашем сыне, Николай Григорьевич. Вы по-прежнему настаиваете на его переводе на Кавказ?
-- Так точно, ваше сиятельство, нечего ему дурака валять в Петербурге.
  Шувалов развёл руками.
-- Ну что ж, вам виднее. В таком случае великий князь Николай Николаевич сегодня подпишет приказ, переведёт его ротмистром в один из драгунских полков, гусар ведь на Кавказе нет. А с этими картёжниками вам и карты в руки, генерал. Хотя не много ли чести для корнета или, скажем, "Хорунжего"? -- Петр Андреевич поднял бровь.
  Кирхберг заговорщицки улыбнулся.
-- Хороший игрок чина не имеет. А если плут, то какой он "Хорунжий", скорее так, фоска, от силы "Валет".
  Шувалов зевнул и поморщился.
-- Валеты, валеты... Избито... Если думаете, что можно использовать, прощупайте его сами, а там посмотрим. Что в Мраморном? Есть ли сообщения от "Пономаря"?
-- "Пономарь" на этот раз не сообщает ничего существенного, -- Кирхберг перевернул несколько листов в папке, -- "Мичман" в очередной ссоре с "Шотландкой". Рвал и метал как всегда, при закрытых дверях.
-- Что "Сплетница"?
-- Сообщает, что у "Шотландки" опять истерика, недовольна мужем, "Молодцом", и его "Красоткой". "Тихуша" сообщает, что у Мичмана на обеде были "Дьяк" и "Коршун". Спорили.
-- О же? -- Шувалов заинтересовался.
-- Мичман готовит свадебный подарок, это подтверждают сведения из разных источников.
-- Вот как?
-- На днях на высочайшее рассмотрение будет предложено переименовать строящийся фрегат "Александр Невский" в "Герцога Эдинбургского".
  Шувалов громко расхохотался, Кирхберг удивлённо воззрился на шефа.
-- Ай да Мичман! Славный подарок новобрачным... Вы что ж, не понимаете, Николай Григорьич, крейсер-то против кого делается? В общем, дружеский привет королеве английской. Миссис Браун*, -- Шувалов подмигнул, -- будет рада до самой смерти, а уж лорды-то Адмиралтейства...
  Ну-с, Николай Григорьевич, продолжайте наблюдение. Привлекайте, кого сочтёте нужным, я вам полностью доверяю. Поощрите там "Тихушу", "Жёлтого", а мне пора... выслушивать нуднейший рапорт Шульца. Увидимся вечером в клубе.
  Кирхберг откланялся, забрал из приёмной молодого адъютанта Алекса Стерёгина, и проследовал в другой конец здания, в секретную картотеку. Работы хватало не только в верхах.

* Презрительное прозвище королевы Виктории, любовником которой считали лакея Брауна.

  Вечером в одном из малых покоев клуба Жорж и Митенька, наконец, взяли реванш за зелёным карточным столом. Шлиппенбах и Рябинин уже бесславно выбыли из игры. Варпаховский пока держался. Смущал Митеньку ещё один партнёр -- достославный мистер Гриссом. Смущал не столько своим искусством игры в покер, надо сказать, незаурядным, сколько славой лихого стрелка. Нарываться не хотелось.

  Игра снова пошла так себе, выигрыш переходил из рук в руки, впрочем, оставалась надежда на то, что появится Федька Кирхберг, который давеча грозил отыграться. Спустив некоторую толику денег, корнет извинился перед партнёрами, и направился в буфетную. Закусывая чем Бог послал, Митенька пытался осмыслить ситуацию.
  "Жорж с его азартом нарывается на неприятности. Играть в клубе наверняка просто глупо, слишком рискованно. Зато здесь самое подходящее место, чтобы завести новое знакомство, и сойтись накоротке с игрочком, а уж потом, где-нибудь в надёжном месте, обыграть в пух и прах, продув для отвода глаз часть денег кому-нибудь из своих или непричастному..."
  В игре корнет был весьма осторожен, и головы старался не терять, да и, собственно, вообще был трусоват. К тому же, новые знакомства, завязавшиеся при столь жестоких обстоятельствах, были очень многообещающи, и требовали тонкой игры и выверенного поведения.
  "Втереться в ближний круг государева племянника не так уж и легко, но куда труднее завязаться там надолго, стать своим человеком. А Фанни... Боже мой... Ангел... Делить любимую с великим князем... о, как это невыносимо..." Поток мыслей внезапно был прерван появлением младшего Кирхберга под-шофе, который ввалился в буфетную, подвывая "Он был титулярный са-ветник...".
-- Ба, кого я вижу... Здорово, Дмитрий, шампанское будешь?
-- Нет, Федор, спасибо, у меня от него голова болит.
-- Может, тогда коньячку дерябнем? -- поручик откинул с глаз рыжеватую чёлку.
-- Нет! -- Корнет побледнел добела, -- только не коньяк! С каких это пор ты от водки отказался?
-- Правильно, Митюха, гусары водки не боятся. Эй, милейший! -- рявкнул Фёдор, -- бутылку вдовьих слёзок мне! Развеем наше горе...
-- Ты, -- Савин встрепенулся, -- кажется, не в духе?
-- Будешь тут в духе... не успел в клуб ввалиться, -- Фёдор опрокинул первую рюмку, -- лакей уж доложил, майн либер фатер наверху играет по-крупному.
-- С кем же это он? -- лениво поинтересовался корнет.
-- С графом Петром Шуваловым.
  Митька слегка побледнел, не заметивший того Фёдор опрокинул рюмку и продолжил.
-- Они всегда Адлерберга откатывали, да тут Некрасов подключился!..
-- Поэт что ли? -- теперь у Митьки глаза полезли на лоб.
-- Он самый, лихой картёжник... И такая компания собралась, что покуда тыщ двадцать не проиграют, из-за стола никто не встанет. Продует батюшка, ясное дело, дома гроза, а выиграет, и того хуже, будет намекать на мои картёжные страдания, а уж язык у него страшнее пистолета... В газетной сидеть не хочу, не гусарское это дело... Слушай, Митя, может к цыганам махнём? Ай-нанэ-нанэ, ромалэ... Как там у вас, кто с кем играет? -- Кирхберг-младший потёр руки.
-- Мы с князем волынцев обыграли, Гриссому в покер продулись, вистуют адъютант Николая Константиновича и какой-то самарский помещик... Тот ещё гусь, ему бы в стуколку резаться... Скукота.
  Лихой поручик совсем приуныл.
-- Слышь, Митька, может тогда к актрисулькам амператорскаво тиятру, разгоним кровь? -- Фёдор снова вскинул голову, -- или прямо к мадам Реми двинем?
-- Мне только французского насморка не хватало*, -- скривился осторожный корнет.
-- Втюрился, что ли? Эт-то дело, брат. Тогда поедем к цыганам.

* Французский насморк, "французка" -- триппер.

  Незаметно подошеший лакей прошептал что-то Федьке на ухо и тот, подхватив Митеньку под локоть, стремительно направился к дверям, в коих и столкнулся с высоким рыжеватым крючконосым мужчиной лет пятидесяти, с военной выправкой и Анной в петлице фрака, донельзя довольным.
-- Ба, Федюша, здравствуй, сынок, где бы встретились... Кто это с тобой?
  Федька потух, как свеча на ветру.
-- Добрый вечер, батюшка, приятель мой, корнет Савин.
-- Лейб-гвардии гусарского полка корнет Дмитрий Савин! К услугам Вашего превосходительства! -- расшаркался Митька.
-- Генерал-майор Кирхберг, -- отрекомендовался Носатый, -- Теодор, ты опять под мухой, в клубе? Моветон. Едем-ка домой, друга бери с собой, я здешних баранов уже остриг. А остальное дома. Поужинаем,  -- Кирхберг потёр руки, -- пулечку  распишем... Вы, молодой человек, насчёт картишек как? -- спросил он у Савина, заговорщицки подмигнув, -- вистуете? Ну и чудесно... Едем в моей карете, нечего вам на лихача тратиться.
  Пока лакей почтительно подавал Николаю Григорьевичу бобровую шубу, в гардеробе появился невысокий человек, сам облачившийся в щегольское коверкотовое пальто, неуловимо похожее на военную шинель несколько непривычного для русского глаза кроя. Фёдор окончательно приуныл.
-- Вот, ваше превосходительство, рекомендую моего великодушного противника, Артур Фёдорович Гриссом, прошу любить и жаловать.
-- Добрый вечер, господин Кирхберг, -- американец говорил практически без акцента, только чуть твёрже выговаривая окончания.
-- Здравствуйте, сэр, мистер... Как же мне вас величать? Может быть, господин майор? -- Носатый, излучая радушие, протянул обе руки; впрочем, стоял он так, что боковым зрением приглядывая и за сыном, и за скромно притулившимся в тылу корнетом.
  Крепкое рукопожатие сопровождалось широкой улыбкой американца.
-- Майор -- это в прошлом, сэр, я просто русский делец американского происхождения. Очень приятно, господин э-э... генерал.
  Кирхберг-старший приподнял бровь.
-- Уже растрепали, сороки клубные. Ну, давайте без чинов. Окажите честь отужинать с нами, -- он понизил голос, -- весьма благодарен вам, Артур Фёдорович, за моего балбеса.
-- За что ж благодарить, господин Кирхберг, поверьте, дуэль с хорошим стрелком и без крови -- большое удовольствие.
-- Сам дуэлировал, знаю-с, хороших стрелков много, истинные джентльмены наперечёт, так что прошу.
-- Почту за честь, -- американец кивнул.
  Носатый обернулся, -- Федя, корнет, не отставайте.

  К дому на Лиговке подъезжали на двух экипажах. Генерал с сыном и Митенько в тёплой карете на рессорах, а американец в саночках, запряжённых дивной каурой кобылкой. Правил он сам.
  Ужин удался на славу. Супруга генерала, Елизавета Андреевна, стройная дама со следами былой красоты, привечала Митьку, привычно игравшего роль херувимчика, на Гриссома поначалу смотрела с ужасом, но потом поддалась очарованию интересного собеседника.
-- Так как же вам живётся в России?
-- Бог создал два чуда, красивую женщину и породистую лошадь; в России мне повезло вдвойне -- я женился на чудной русской красавице и получил в приданое конный завод...
  А меж тем Фёдор, протрезвев на холоде, прикинулся, что в тепле его развезло и под благовидным предлогом удалился из-за стола. Носатый же не скрывал
нетерпения при тайном сочувствии Митеньки, теперь ждали только четвёртого партнёра, какого-то родственника хозяйки.
-- Лизхен, расспроси Артур Фёдорыча, как они на Вашингтон ходили, -- как бы между прочим Носатый теперь обращался к Митеньке, -- ну-с, молодой человек, позвольте пригласить вас ко мне, дабы продемонстрировать презанятнейшие для вас вещи, -- Кирхберг дружески подтолкнул корнета, -- прошу-с...
  Не чаявший подвоха Митенька переступил порог генеральского кабинета, украшенного конным портретом Незабвенного монарха, рядом с ним висел какой-то степной пейзаж и портрет незнакомого генерала в голубом мундире.
-- Это-с вот, венгерская пушта, за Дунаем. В тех местах я был ранен. А это вот благодетель мой, Леонтий Васильевич Дубельт.
  Митька несколько оторопел.
-- Я ведь, корнет, после ранения по Корпусу служу. Так что игры нам предстоят особенные-с. Итак, к делу.
  Генерал сел в кресло, извлёк из стола тоненькую папочку и, развалясь, заложил ногу за ногу.
-- Посмотрим на ваши шалости в упор, -- сказал Кирхберг, поигрывая лупой, также извлечённой из ящика стола, -- ишь, писаря сколько понакропали, да мелким бисером.
  В гвардии вы без году неделя, а уже успели отличиться. И игра подозрительно счастливая, и суммы ремонтные, в рязанской губернии странным образом поистраченные... Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, в ногах правды нет...
  Митька провалился в глубокое кресло, как пророк в пасть кита.
-- А па-звольте узнать, сударь, с какой целью вы проникли в окружение его императорского высочества великого князя Николая Константиновича? -- Носатый встал из-за стола, -- сидите,.. уж не собираетесь ли вы, милостивый государь,
играя наверняка, влезть в карман племянника государя императора?!
-- Ваше превосходительство, -- взвыл Митенька со слезой в голосе, -- как вы можете, как, я ведь.. я же... я дворянин.
-- Вы, молодой человек, -- мягко, едва слышно произнёс генерал, подойдя и по-отечески положа руку на плечо немедленно вскочившему корнету, -- шулер, едва не схваченный за руку. Подумайте сами, что ждёт вас в подобном случае -- выход из полка со скандалом, судебные преследования, или, не дай Бог, дуэль, на которую рано или поздно вас вызовут, а вы, насколько мне известно, не из лучших стрелков в полку. Пуля, уж поверьте, воистину дура, и не разбирает, кто молод, хорош собой и пользуется успехом у дам... Ведь пользуетесь? -- Тон генерала был задушевно-родительским, и от этого Митеньке стало совсем страшно, хотя...

-- Ваше превосходительство, я вам как отцу родному, -- всхлипнул корнет, -- сознаюсь, женщины...
-- Ваша слабость, -- с готовностью подхватил Кирхберг. -- Понимаю и нисколько не сужу. В возрасте вашем только о них и думать, а практически...
-- Практическая сторона требует больших средств, -- стыдливо потупился Митенька.
-- Которые вы, молодой человек, добываете не вполне законными способами и пускаете их на ветер. Послушайте совета человека, умудрённого опытом -- займитесь бухгалтерией -- в какую сумму вам обошлась последняя ваша интрижка? Связь с содержанкой члена правления Петербургско-Варшавской железной дороги?
  "Вот откуда нынче ветер дует", -- пронеслось в голове корнета, -- "Медведь вышел на охоту... Бедняжка Мейбл рискует остаться без покровителя... Но ведь гад первостатейный! Жандармского генерала нанял. Неужели могли выследить нашу встречу с Фанни?! Нет, только не это. Это -- конец...
  Но, может, подпустить туману, не отрицая очевидного?..
"

-- Ваше превосходительство! Матильда Францевна совсем непричём. Она милейший человек, и я имею честь считать себя другом. Но люблю я совсем другую даму. Люблю давным-давно и совершенно безнадежно.
-- Ваша прекрасная дама замужем? -- Кирхберг вопросительно изогнул бровь.
-- Да, -- прошептал Митенька, -- и, увы, любит своего мужа. Мне с ним не потягаться, но я терпелив, вернее сказать, я пытаюсь быть терпеливым, и...
-- В обществе милейшей Матильды Францевны, -- подхватил генерал.
-- Матильда Францевна -- умная женщина. А по сравнению со мной, -- Митька поник головой, -- просто мудрая. Благодаря ей я учусь понимать женскую душу. Никакие модные романы не научат этому.
-- Милый мой, -- генерал подмигнул корнету, -- да вы по девкам-то ходите? Очень способствует бодрости духа.
  Митенька, посмотрев на генерала, часто заморгал.
-- Должен признаться, ваше превосходительство, что я брезглив. Даже наши пейзанки меня не привлекают, а уж петербургские Цирцеи -- тем паче. Моему сердцу ближе дамы из общества, в худшем случае -- их горничные.
  Вот вы, ваше превосходительство, меня попрекнули поездкой в рязанскую губернию. Да я все деньги те проклятые к ногам одной дамы бросил. А потом по губернии за ней следом. Там и деньги занимал, где она останавливалсь, И что же вы думаете, господин генерал, недавно узнал стороной -- у неё лямур с кучером -- стыд-то какой...
  Кирхберг сложил руки на груди и покачал головой.
-- Эх, юноша... что ж тут стыдного, дело-то житейское. Вы горничных любите, а дама -- кучеров. В старое время гувернёры-французы употреблялись по сей части.
  Митенька покраснел до корней волос, удивлённый генеральским цинизмом.
-- Посудите сами, молодой человек, если бы ваша дама изменила вам, ну с тем же гувернёром, тут можно было бы предположить наличие общих вкусов, интересов, литературных, например, или любовь к романсам при луне. А кучер -- что с него взять -- просто здоровьем бог мужика не обидел, одна, извините-с, -- Кирхберг развёл руками, -- натуральная фи-зи-о-ло-ги-я...
-- Но я же дворянин, -- беспомощно прошептал Савин, наповал сражённый генеральской логикой.
-- Да хоть великий князь, -- брякнул Кирхберг, -- в этом положении дамы не на титул смотрят,.. э-э, да что с вами, юноша?
  Митька, едва не грохнувшись в обморок, привалился к столу. Опираясь на крышку одной рукой, другой он, тонким платочком, утёр пот со лба.
-- Уж не влюблены ли вы в одну из великих княгинь? Боже мой, да вы поэт... Садитесь, Дмитрий, Бога ради, не то сейчас упадёте. Выпейте коньяку... Я, простите старого дурака, кажется, угадал, великая княгиня, -- м-да. Это высоко, шею можно свернуть и практически -- недостижимо. Хотя...
  Кирхберг плеснул коньяку на дно бокала.
-- Коньяк не переношу, Ваше превосходительство, -- Митенька взглянул на генерала глазами побитой собаки, -- у-увольте...
-- Ну тогда водки, и бросьте вы величать меня превосходительством. Николай Григорьевич, к вашим услугам, господин романтик. -- Кирхберг звякнул колокольчиком, -- Петруша, водки нам!
  Старый лис возвёл очи горе и ударился в лирику:
-- Баронессы у меня были, графини... княжна,.. А уже в Австрии... а вот и водка.

  Камердинер внёс блюдо с двумя чарочками и порезанной лососиной. Генерал заботливо протянул корнету чарку, отхлебнул из своей, закусил, и отдал слуге поднос с закуской.
-- Что ж ты, дурень, штоф не принёс -- тащи живо! -- отмахнул Носатый в сторону двери, и продолжил, -- как же вам помочь, юноша?.. Дело такое деликатное... Если бы мой Федька попал в подобную передрягу... Впрочем, вы совсем другой.. да пейте же, пейте, нагреется; вы натура тонкая, поэтическая, редким воображением наделённая...
  Генерал привычно почесал кончик носа.
-- Прежде всего, корнет, попробуем определить предмет вашей страсти. Так сказать, направление ветра. Вы молчите, милый мой, молчите, я пока сам. Великих княгиь у нас пять. Одна из них проживает в Тифлисе; другая -- в Киеве, впрочем, она настолько богомольна, что выше всяких подозрений. Остаются трое. Одна из них матушка вашего павловского знакомца, другая замужем за Наследником (ого!), третья -- блистательна, очаровательна, и ныне -- беременна.

  Митеньку стало развозить "на старые дрожжи". Он слегка оттаял, подумав: "Кажется, немчура треклятый сбился со следа со своей безукоризненной логикой. Давайте, давайте, ваше превосходительство, бес вам в помощь!"
  Тем временем вновь явился Петруша, с водкой и той же, но уже уполовиненной закуской. Малый барина, как и требовалось, понимал с полувзгляда.
  Отправив слугу, Кирхберг вновь наполнил чарки, выудил из ящика стола три золотых полуимпериала.
-- Вашей умной подруге Матильде нынче года двадцать два. Предводительше -- не краснейте, юноша, это у меня профессиональное, знать о многих...
  Митька в смущении навернул чарочку под одобрительным присмотром генерала.
-- Так вот, предводительше, скажем, щадя ваши чувства, едва за тридцать. Стало быть, дама из Мраморного дворца отпадает. И слава Богу, это, знаете ли, та-акая оригиналка... впрочем, тс-с. Об этом ни слова. Остаются две (одну из монет он смёл обратно в ящик). Так какая же из них? -- Носатый подкинул на каждой ладони по монете, сложил ладони вместе, махнул, подбрасывая содержимое в воздух, и снова поймал, не дав монетам коснуться стола. -- Что это, юноша?
  На раскрытой генеральской ладони сиротливо лежал серебряный полтинник.
-- Где же ваши княгини? Сдаётся мне, вышу прекрасную даму зовут мисс Фанни Лир, не так ли? Ну вот, трёх минут не прошло -- опять обморок, что за молодёжь пошла такая слабая... И даже в карты плохо играют.

Отредактировано dragon.nur (11-07-2009 15:53:16)

+4

8

--кут отхере--
Часть вторая, ретроспективная:
Игроки

Глава пятая

Родительское благословение

Суббота, 16 февраля 1874

Санкт-Петербург

...дорог много, Путь -- один.

  Несколько заполночь вышедший из кабинета с бокалом в руке отец встретил сына, только что вернувшегося от знакомой актрисы.
-- Поди сюда, Теодор.
  Федька скривился, как от зубной боли, обращение "Теодор" предвещало долгий и нравоучительный разговор, которому он предпочёл бы громы и молнии отцовского гнева. "Ave cаesar...", -- мелькнуло в голове молодого повесы, и он покорно зашёл за родителем в кабинет.
-- Ох и разит от тебя табачищем, добро бы виргинским... -- Носатый недаром был так прозван, нюх его и вправду был остр, как у многих некурящих, -- снова жуковскую махру смолишь?, -- Кирхберг скупо улыбнулся бесшабашному сыну.
-- Никак нет. Турецкий, батюшка...
-- Вот и хорошо, что турецкий. На Кавказе виргинский дорог, рубль с полтиной осьмушка. Не придётся привыкать...
-- На Кавказе?..
-- Именно, Теодор, именно. Хотел было я отправить тебя в Варшаву, да ты ведь не Гришка, станешь со шляхтичами рубиться, да и нарвёшься на мастера. Давеча же нарвался?
  Лихой поручик застыл, потупив глаза.
-- Слава Богу, что американец твой приличным человеком оказался, впору за него свечи ставить. Авось это выучит тебя, дурака, уму-разуму. Стреляешь ты лихо, играешь уже и по-крупному, верхом скачешь получше меня...
  Кирхберг отхлебнул великолепный арманьяк.
-- Хватит с тебя красносельских подвигов, да казарменных попоек. Пора служить без дураков. Я в двадцать один год на высочайшее имя писал, на Кавказ просился, когда твоего дядю Петра чечены убили. Государь наш, покойный Николай  Павлович собственноручно отказал, вот, взгляни.
  Николай Григорьевич отпер стоящую на столе шкатулку, где хранились семейные документы, впервые на глазах сына бережно достал с самого дна продолговатый конверт, извлёк письмо и протянул сыну.
  Поверх строк, выписанных неизменным строгим почерком отца, была размашисто наложена высочайшая резолюция красным карандашом, завершавшаяся вензелем:
  "Достойный офицер, жаль. Он бы мне тут пригодился. Н."
  Старик подозрительно хмыкнул, побарабанил пальцами по столешнице, справляясь с волнением.
-- Сядь, Федюша, не майся, ради Бога, не на смотру.
Федор мысленно перекрестился. Кажется, нотаций больше не будет.
-- Я тряхну старые связи, и пошлю на Кавказ пару депеш, кому -- тебе знать не надобно; дабы держали тебя от Тифлиса подальше, к границе поближе, и дурить тебе не давали. Дев полусвета на Кавказе меньше, да и вообще с ними не вяжись, уж не мальчик. Подбери себе лучше местную девицу, но не печоринствуй там без нужды. Денег на первых порах много не дам, пока не освоишься. С собой возьмешь Кузьму, жалование ему я заплачу вперёд за полгода. Не вздумай у него занимать.
-- Батюшка!..
-- В жизни, Федюша, всякое бывает... Но лучше, чтоб не было. И имей в виду, сын, кавказские офицеры -- народ особый, каста, кровью спаянная. Ты для них -- царскосельский гусар, генеральский сынок. В военное время освоился бы ты быстро, я тебя знаю. Да где ж войну взять?.. Впрочем, и мира там настоящего нет, как у нас с господами нигилистами, только что здесь не стреляют.
-- А там, стало быть, постреливают?
-- А то ты, стало быть, -- отец ехидно фыркнул, -- не знаешь. Так вот, далее. Стрелять изволь каждый день. Из всего, что стреляет. Научись по-кавказски рубиться, пригодится наверняка. На эспадронах мы с тобой фехтовали вдоволь, научись рубить палашом. Не хочу тебя огорчать, Федя, но Марса и Плутона продашь.
-- Как же так, батюшка!.. -- Фёдор приуныл.
-- Думай сам, Федюша, не горные это кони, гусарские. Масть не пойдёт, и климат другой, и корм. Лучше продай здесь, не торгуясь, в хорошие руки. Кони того стоит. Жили бы в поместье, я бы их себе оставил, а тут кто его проезжать будет, Никита-дворник?.. В общем, прибудешь в Тифлис, отыщешь дом князя Эристова, Георгия Зурабовича, помнишь такого?
-- Отставной кирасирский полковник?
-- Именно. Я его семь лет не видел, так что кланяйся. Ежели предложит у себя поперву поселиться, не вздумай отказать, обидишь старика. А вот денег брать в долг не смей. И не пытайся его перепить, хоть он тебя и старше втрое.
  Федька хмыкнул.
-- Безнадёжно, батюшка, я уже пробовал Мишку, младшенького его, перепить, конвойца*.
-- Балда! Нашел с кем связываться, -- и два кавалериста, молодой и старый, рассмеялись от всей души.

* Конвой -- личная охрана его императорского величества, формировалась в т.ч. из кавказцев.

-- И дай мне слово, Теодор, -- старший Кирхберг снова нахмурился, -- полгода никаких дуэлей. Полгода.
  Федька с интересом взглянул на отца.
-- Хочешь спросить -- спроси, когда ещё поговорим по душам...
-- Отчего же именно полгода, батюшка?
-- Года не требую, знаю, не выдержишь, сам молод был... перевод в другой полк -- уже трудно, а тут... Кавказ. Провокировать тебя будут, я уверен. Учись держаться и не дерзить попусту. Случайных собутыльников в друзьях не держи, -- Кирхберг почесал нос, -- ставлю тебе задачу: не напиваться -- месяц. Не играть -- три. Не драться -- полгода. Дай слово, Теодор.
-- Не пить, майн либер фатер, я смогу два, а то и три месяца, ежели, конечно, у Георгия Зурабовича не загощусь. Не играть без денег не так трудно.
-- Резонно, Теодор. Где подвох готовишь? -- отец усмехнулся.
-- А ежели меня вызовут, поступить, как Улисс Грант? Сесть на бочонок с порохом, и выкурить сигару?
  Кирхберг усмехнулся в усы.
-- От Артура Фёдоровича слышал о благородстве его противника? Есть много способов, Федюша. Можно слух распустить, что перевелся в драгуны в поисках обидчика. Серьёзные дуэлянты, а ты пока лишь записной бретёр, укладывают и дела, и противников поочередно. Можно учиться стрелять с обеих рук и рубиться левой. Производит впечатление... поверь мне. Есть и иные метОды.
-- Ловкачество это... м-м... -- поручик протянул смущённо, -- не по мне.
-- Просто воинская хитрость. Конечно, ты хитрить не горазд, кроме того случая, когда банку варенья слопал, и мучился животом немилосердно. Но даже няньке не признался, за что и не был в тот раз порот.
-- Охота вам, майн либер фатер...
-- Уедешь, Федюша, и не то вспомним. Особенно Лизавета. Сделай милость, пиши матери хоть изредка. Знаю, ты не краснобай, но и про Марью, и про Маргариту с Надей не забывай.
  Фёдор кивнул.
-- Сколько дней у меня на сборы?
-- Дал бы неделю... Да мать жалко, совсем изведётся. Три дня мало будет, так что управишься за пять. С уплатой долгов и отвальной вместе.
  Младший Кирхберг замялся.
-- Что, поручик, долгов много и расплачиваться нечем?
   Сын снова кивнул.
-- Лошади не покроют?
-- Никак нет, ваше превосходительство.
-- Засранец ты, Теодор. Сколько?
-- Шесть... с хвостиком...
-- Ох и засранец... Утром получишь. К вечеру раздашь. Кредиторов сколько?
-- Серьёзных четверо. Двое наших, один драгун и один шпак.
-- Все в Питере?
-- Никак нет, Оболенский наш в отпуске, в имении.
-- Адрес и долг мне оставь. А несерьёзных?
-- Не считал, батюшка, там один Марс покроет, и останется.
-- Это кому?
-- Портному, за дрожки, и такое.
-- Тогда дам на семьсот меньше, а Марса оставишь мне. Не жмись, поручик.
-- Что же я, батюшка, в путь без копейки, да и отвальная...
-- Трезвее и целее будешь, -- отец спрятал за спину бокал, -- и доедешь до Таганрога поездом. Копейки дело Кузьмы, Лизанька тебе равно на запонки даст, а в Новочеркасске тебе трёх лошадей приобрести надо.
-- На какие гроши, ваше превосходительство?
-- А это, поручик, моя забота. Явишься в войсковое правление, найдешь есаула Грекова-восьмого Алексея Карповича, заберёшь лошадей и дуй во Владикавказ.
-- Батюшка, а как же бумаги, что же я полковому командиру скажу?
-- Экий ты тугодум, Федюша. С графом Воронцовым-Дашковым дело улажено, Пётр Андреевич** помог. Кстати, -- генерал почесал нос, -- обоим завтра визиты и нанеси прежде всего, кредиторы потом. Благодари отца-командира и от моего имени пригласи на обед. С графом Шуваловым говори кратко и почтительно.
  Поручик улыбнулся.
-- Примет ли меня вице-император? Невелика птаха гвардейский поручик.
Кирхберг поморщился.
-- Жаргон нигилистский оставь. Моему сыну это не идёт. А шеф тебя примет. Я ныне ему, -- Николай Григорьевич многозначительно воздел перст, -- очень нужен. Ступай спать, Федюша.

** Граф Шувалов.
--кут дохере--

+4

9

dragon.nur Замечательноhttp://gardenia.my1.ru/smile/good.gif  но только я не понял, в первом отрывке у ВК НК какая-то чехорда со званиями
  http://gardenia.my1.ru/smile/JC_postcount.gif

0

10

Начинает ротмистром, оканчивается уже полковником (после серебряной медали академии Генштаба). Продолжение будет, скорее всего, завтра, либо в субботу.

0


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Неторопливые скачки через пропасть. Часть ретроспективная.