Постараюсь...
У меня с 1 числа отчёт и годовщина... Там уже сильно не попишешь

А вот и прода
Зацените, как мне полезно болеть

Когда Виктор повернул эбонитовый выключатель и электрическая люстра под потолком засияла тысячами граней украшавших её хрустальных бусин, Эдвин невольно зажмурился. Десять лет он не переступал порога этого кабинета. И – ничего не изменилось. То есть, образованный Виктор наверняка не только почитывает собранные дедом и бабкой книги, но и изрядно пополнил коллекцию. Благо, писатели Европы и Сен-Доменга старались на славу. Адмирал Эшби отбирал только лучшее. Но стол, кресла, складная лесенка, старательно протёртые от пыли полки с книгами… Всё, как было десять лет назад.
- Теперь выкладывай, - Виктор кивнул в сторону кресла, и братец не преминул воспользоваться приглашением.
- Что именно? – поинтересовался тот.
- Всё.
- Всё – не могу. Только частями и понемногу.
- Тогда рассказывай всё, что можешь.
- Начну с вопроса: где бабушкины дневники?
- В надёжном месте. Не здесь, это точно, - «ободрил» Эдвина братец-адмирал. – На кой чёрт они тебе сдались?
- Да всплывает кое-что…
- Эй, постой, ты что, уже в службу безопасности нанялся? – криво усмехнулся Виктор, удобно устраиваясь во втором кресле. – Тебе же вроде всегда были безразличны шпионские дела.
- Они мне и сейчас безразличны. Только время от времени приходится ими заниматься. Работа у нас такая, сам знаешь: не только страну защищать, но и сообщать обо всём увиденном в рейдах.
- И что же ты такого высмотрел? – прищурился Виктор.
- Да так… Вспомнилось кое-что из нашего с тобой детства.
- Послушай, Эд, так у нас с тобой никакого разговора не получится, - старший брат насупился, и было от чего: младший, оказывается, играл в ту же игру, что и он – промолчи, но сам выведай побольше. – Если бы ты работал на безопасность, ты и пикнуть бы не смог. Там секретность на каждом шагу. Но если ты решился пристать ко мне с расспросами, то будь добр, расскажи, что ты ищешь на самом деле. Иначе я просто ничем не смогу тебе помочь.
- А разве я не сказал? – искренне удивился Эдвин. – По-моему, я ясно выразился: мне нужны бабушкины дневники. Не спрашивай, зачем, всё равно не отвечу.
- А не сильно обидишься, если я откажу?
- Сильно.
- Вот как…
- Можешь поверить, братец, я и без дневников сделаю, что нужно, а с дневниками выйдет изрядная экономия времени и нервов.
- Ты бессовестный вымогатель, братец.
- А ты трясёшься над дневниками, как король Франции над своей казной. Вит, тебя не человек с улицы просит, а родной брат. Уж кому, кому, а мне-то ты доверять имеешь все основания.
- Кроме одного, - язвительно заметил Виктор. – Кто даст гарантию, что ты, в очередной раз надравшись, не начнёшь разбалтывать семейные секреты?
- Слово офицера.
- О…
Это была серьёзная клятва. Во всяком случае, для мужчин семьи Эшби. «Слово офицера» - и из Эдвина можно ремни резать. Не проболтается.
- Приходи завтра в это же время, - сдался Виктор. – Дневники будут здесь, я распоряжусь.

11

Трудно управлять страной, по которой бродят толпы оголодалых недовольных людей. С каждым днём всё больше войск требуется для усмирения крестьянских бунтов. Приходится снимать даже гарнизоны с пограничных крепостей. Узнай австрийцы… Хотя, может, и знают, но побаиваются. Одно дело война с раздираемым внутренними проблемами противником, и совсем другое – подлый удар в спину. Такие удары сплачивают французов как ничто другое. Мигом прекратятся бунты, а оставшиеся после переоснащения фабрик новейшими станками без работы молодые мужчины пополнят ряды ополчения. Нет, в такой войне победит кто угодно, только не имперцы. Но проблем Франции это не отменяет, увы…
Герцогиня Орлеанская мило улыбнулась первому министру. И, сдавая карты, изволила заметить:
- Боюсь, вы сейчас думаете вовсе не о предстоящей партии в ломбер, монсеньёр.
- Увы, ваше высочество, вы правы. Моя бедная голова болит от мыслей, весьма далёких от светских развлечений.
Король оставил приближённым карты только потому, что сам был заядлым картёжником. И в юности, случалось, проматывал кругленькие суммы. Но сейчас его скаредное величество строго следил за величиной ставок. Экономия во всём! Потому кардинал-министр и фрондирующая принцесса играли на интерес. Вернее, на откровенность. Так даже забавнее.
- Простите мою дерзость, монсеньёр, но… я рискну, не расспрашивая вас, предположить, о чём именно вы изволите думать, - герцогиня постаралась придать весьма интересующей её беседе – а точнее, допросу – характер салонной игры. – Вас волнует прежде всего небывалое прежде количество людей, лишённых честного заработка.
- О, ваше высочество, я не предполагал, что вы тоже интересуетесь вопросом этих… саботажников, - кардинал лишь притворился удивлённым: он-то прекрасно был осведомлён о том, что за подарочек подбросил первый русский император в змеиное гнездо, именуемое французским королевским двором. – Прошу, ваш ход.
Саботажниками, собственно, прозывали не всех безработных, а только тех, кто возмутительно вламывался на территорию фабрик и ломал новые машины, применяя в качестве орудия возмездия свои деревянные башмаки – сабо. Но постепенно движение «саботажников» набирало обороты, против них стали бросать регулярные армейские части, а наименование почему-то распространилось на всех, потерявших работу вследствие установки новых машин. Казалось бы, зачем увольнять людей, если с помощью десяти машин десять человек могли теперь произвести товаров больше, чем раньше сотня? Увы, за новые рынки сбыта следовало ещё повоевать, а имеющиеся и без того были заполнены французскими товарами. Зачастую куда более низкого качества, чем голландские, английские, испанские или заокеанские. Потому промышленники предпочитали поставить вместо сотни машин десять, дать работу десятку людей, а девяносто лишних человек уволить. Первыми применили сабо против новейших станков выброшенные за ворота лионские ткачи…
- Монсеньёр, я герцогиня Орлеанская. Думать о благе Франции не есть прерогатива одного лишь первого министра, - Елизавета Петровна парировала выпад кардинала и одновременно зашла с треф. – Саботажников можно рекрутировать в армию, но где вы сейчас найдёте безумца, согласного воевать с Францией только лишь для того, чтобы та завладела его землями?
- Если ваше высочество имеет в виду страны Европы – да, безусловно, таковых безумцев здесь уже нет, - согласился Флери. – Однако, если обратить взор за пределы Европы…
- О, только не вздумайте называть мою родину дикой Азией, - рассмеялась герцогиня. – Мне, признаться, уже прискучило одёргивать …несведущих, несущих подобную ересь.
- Я бы, скорее, назвал Россию …э-э-э …иной Европой, - политкорректно выразился Флери. – Простите великодушно, вы действительно иные. Оттого и реакция, как вы изволили выразиться, несведущих.
- О, если бы их воспалённое воображение не возбуждалось некоторыми …недостаточно сведущими писаками, они бы сплетничали о чём-нибудь другом, - её высочество снова кольнула первого министра в мягкое место острой шпилькой. – К примеру, о болезнях, свойственных не старикам, но молодым… Ах, монсеньёр, у меня до сих пор слёзы на глаза наворачиваются, когда вспоминаю бедняжку Субиза…
Кардинал пожевал губами: стерва-герцогиня ничего не забывает и ничего не прощает. Странная, ничем логическим не обоснованная нелюбовь Флери к родине герцогини принимала иной раз удивительные формы. А русские дворяне, коим эти «формы» попадали в руки, узнавали о себе много нового и интересного. Чего стоила брошюрка о ритуальном людоедстве, практикуемом господами в принадлежащих им русских деревнях, писанная человеком, отродясь не приближавшимся к рубежам России ближе, чем на тысячу вёрст. Уж Елизавета-то Петровна знала, что доход с деревень, может, дворянам и принадлежит, но по указу батюшкину люди, их пожитки и земля все были государевы. Кроме вольных, конечно. При Алексее Михайловиче говорили: «С Дону выдачи нет». Теперь «с Камня выдачи нет». Кто до гор Уральских добежал – человек вольный. Мало кому добежать удавалось, но всё же… Всё же нет на Руси того рабства, как в некоторых провинциях прекрасной Франции. Здесь недавно осудили дворянина, публично лишавшего жизни своих сервов. И не за то осудили, что убил, а за то, что публично. Тайно же такие дела творятся – страшно сказать. О том, что творит солдатня в бунтующих деревнях, вообще лучше к ночи не вспоминать, кошмары могут присниться. На Руси бунтовщиков искони порке предают, клеймят, на каторгу ссылают, особо зловредным головы рубят. А здесь… Год назад довелось ей с супругом путешествовать в Кёльн. На обратном пути маршрут их высочеств волею судеб пролёг через «усмирённую» деревню… Елизавета Петровна даже сейчас содрогалась, вспоминая об увиденном, а муженёк её, весельчак Луи, помнится, тогда смертельно побледнел, немедленно задёрнул шторы и отдал приказ проехать это ужасное место побыстрее. Несмотря на многочисленные амурные похождения, жену он любил…
«И эти люди называют нас варварами, - думала её высочество, любезничая с министром-кардиналом и заходя с дамы бубен. – Запугивают доверчивых обывателей страшными сказками, а те, глядя на творимые в собственной стране непотребства, охотно верят, что у нас гораздо хуже».
«Это не германская принцесса – племенная кобыла для выведения породы тупоголовых князьков, - думал в то же время Флери, поддерживая беседу с хитрой змеёй, именуемой герцогиней Орлеанской. – Это – истинная королева. Подлая, хитрая, ядовитая змея, имеющая все права на русскую корону и вполне способная протянуть прелестную ручку к французской… Франция под скипетром Людовика Шестнадцатого и Россия – Елизаветы Первой? Это был бы противоестественный союз, однако, Австрийская империя в подобных клещах немедля треснула бы, словно пересушенный орех…»
Как там сказала в своё время герцогиня Мальборо? «Я пойду на союз хоть с чёртом, лишь бы Англия выиграла от этого». Мир её праху, умнейшая была стерва. Но увы, врагиня Франции. Враги же Франции, как известно, долго не живут.
А друзья?
Впрочем, и друзья тоже…
Зачем, зачем проклятая московитка вспомнила Субиза? Полезнейший был человек, великолепный полководец, верный подданный короля. Армия его боготворила… Субиз, завоеватель Индии… Вот кого прочили вторым после короля человеком. Его вина состояла лишь в том, что на то же место претендовал Флери. А закончилось всё очень просто: яд в стакане, и наутро доктора констатировали смерть от разрыва сердца. У здорового тридцатилетнего мужчины… Ах, герцогинюшка, как некстати вы помянули Субиза! Ударили, можно сказать, копьём в ахиллесову пяту…
- Ваше высочество, вся Франция скорбела по безвременно ушедшему герцогу, - Флери изобразил вздох сожаления. – Если бы Господь не забрал его в расцвете сил и на вершине славы, сколько вражеских знамён он принёс бы к подножию трона! В самом деле, страшная утрата.
- И как бы он сейчас пригодился Франции… - кошкой промурлыкала принцесса, сбрасывая очередную карту.
- Вы полагаете, Франция обделена талантливыми полководцами?
- Увы, эта серость, что сейчас колдует над картами, напоминает мне толпу гадалок. Только чашек с кофейной гущей недостаёт, а так все атрибуты наличествуют. Они даже не в состоянии распознать, что за манёвр совершил противник – фланговый обход или удар авангардом основных сил.
- Узнаю выучку вашего великого отца, ваше высочество, - Флери позволил себе добродушную стариковскую улыбку. – Он был весьма сведущ в военном деле, но его противник Карл Шведский был удачливее.
«Получай, гадина. Это тебе за Субиза».
- Поначалу, - Елизавета Петровна умела держать удар. Тоже батюшкина наука. – Удача может помочь в одном сражении, в другом. Однако никакая удача не поможет выиграть войну, если полагаться лишь на неё. А Карл Шведский был слишком горяч и необуздан. Таких обыкновенно и бьют.
«Что, старый пень, несладко? Не всё коту масленица».
- А вы, ваше высочество, смогли бы командовать армией, если бы захотели, - рассмеялся Флери. Мысленно поаплодировав принцессе, между прочим.
- Ах, монсеньёр, вы поражаете меня своей неосведомлённостью, - герцогиня Орлеанская рассмеялась в ответ. – Позвольте представиться: лейтенант флота Российского Елизавета Михайлова.
И это была чистая правда. Аннушка с Лизанькой и братцем Сашенькой, пока тот жив был, сопровождали батюшку в двух самых громких морских походах против шведов. И мало кто из команды знал, что двое из троих сопливых мальчишек – царевны. А лейтенантские патенты те получили после грандиозной порки. Когда батюшка узнал, что строптивые детки высаживались на набережную Стокгольма в первой волне десанта, снял ремень и тяжёлой отцовской рукой безжалостно перепорол и обеих – уже великовозрастных, на выданье – цесаревен, и юного цесаревича. Но геройствовали «матросы Михайловы» столь успешно, что ничего не подозревавший адмирал Иван Францевич Эшби велел представить их к производству в офицеры. Потому-то взбешённый родитель был вынужден подтвердить приказ адмирала, дабы не нанести урону царской фамилии, а новоиспеченные лейтенанты ещё долго не могли сидеть.
Зря боялся Пётр Алексеевич пускать своих детей в честную баталию. Не в сражении полёг его единственный сын, а от жестокой простуды. Зимой, на злом январском морозе вытаскивал из проруби провалившихся под лёд товарищей по «потешному», его высочества цесаревича Ладожскому полку… Двух лет после того батюшка не прожил… А её высочество Елизавета Петровна, к тому времени уже герцогиня Орлеанская, получив известие о смерти брата, раньше срока разрешилась от бремени. Оттого и зовут её первенца Анри-Александр…
- Вы не говорили об этом, - Флери удивился – и надо сказать, вполне искренне. Когда о невесте французского принца собирали всевозможные сведения, агенты как-то пропустили факт наличия у юной принцессы военного чина. Должно быть, оттого, что и помыслить о таком не могли. – Позволю себе полюбопытствовать, в каком сражении ваше высочество получили офицерский патент?
- Взятие Стокгольма, - снова обворожительно улыбнулась герцогиня. Ещё одна шпилька кардиналу: шведы тогда были союзниками Франции. – Потому имею ничем не искажённое представление о том, что там происходило. Доводилось мне после читать измышления неких борзописцев, и близко к Стокгольму не подходивших… Кстати, некий господин Аруэ весьма едко их высмеял. Не соблаговолите ли представить его нам с герцогом?
- Отчего ваше высочество изволит полагать, будто я знаком с этим …господином? – Флери поморщился. – Весьма неприятный тип. Умён, язык острее бритвы, но при этом – ничего святого. Способен высмеять даже близкого человека.
- У нас говорят: «Ради красного словца не пожалеет и отца», - герцогиня сказала это по-русски, а затем перевела. – И всё же у меня есть веские основания полагать, будто вы с ним знакомы лично.
- Какие же, если не секрет? – улыбнулся кардинал.
- Давайте спросим у его величества, когда он наконец обыграет моего дорогого супруга, - заговорщически подмигнула Елизавета Петровна.
Флери с досады чуть было не сбросил туза: чёртова герцогиня следит за ним? Однако! Правду говорят: если недооценить женщину, можно неприятно удивиться. Или рога наставит, или самого за адюльтером застукает. Если речь шла о даме, столь плотно интересующейся политикой, список неприятных сюрпризов существенно расширялся.
- Полагаю, не стоит беспокоить его величество такими пустяками, - кардинал нашёл в себе силы любезно улыбнуться: и по всем флангам бит, и карточную партию проиграл. – Если ваше высочество желает познакомиться с господином Аруэ-Вольтером, я позабочусь, чтобы сей господин был приглашён на один из приёмов у ваших высочеств.
- И сами конечно же приходите, - Елизавета Петровна была сама любезность и само гостеприимство. – Мы с Луи всегда рады вас видеть. А уж как дети радуются…
Дети их высочеств и впрямь бывали рады каждому визиту первого министра. И радость сию выражали почему-то фейерверками, коих его высокопреосвященство на дух не выносил. Но следовало улыбаться. Флери не доверял кофейной гуще, не гадал на картах, подобно египетским цыганам. Он лишь в общих чертах видел грядущее. И в этом грядущем «ядовитая змея» - то бишь, герцогиня Орлеанская – неизменно представлялась ему в короне. Пусть и не буквально, пусть фигурально. Её муж – наследник престола. Править он не сможет, это людям его склада категорически противопоказано по медицинским соображениям. И вопрос о том, кто станет истинным владыкой Франции, отпадал сам собой. Стоило лишь побеседовать с её высочеством о политике.
Хорош или плох правитель, Флери желал быть у штурвала. А посему придётся подчиняться «ядовитой змее». В противном случае Францию ждут неисчислимые беды. Хитрый лис-кардинал предвидел их так же ясно, как и воцарение – спустя семь столетий – русской королевы.
Как говорят соотечественники её высочества, «бережёного Бог бережёт».