Продолжение:

  Вздохнув, Анастасия Ивановна отсчитала просимые двадцать монет, добавила еще пять и поинтересовалась:
  - Что, совсем несложная была тайнопись – такую кто угодно разгадает?
  - Средняя, - пожал плечами Мятный, - а то письмо, что ты мне отправила, только я и смог прочесть, у остальных на это соображения не хватит. Потому что написала ты кратко. Было бы там листа три – кто угодно разобрался бы.
  - Так что же, чем короче письмо, тем труднее его разгадать?
  - Истинная правда, уважаемая.
  Чуть подумав, бабка спросила:
  - Слышала я, что ты не просто считать горазд, а и вообще несравненый математик. Ныне же сама в том убедилась. И стало мне старой, интересно – а можешь ли ты такую тайнопись придумать, чтобы ее никто и никогда разгадать не смог?
  - Нет. И никто не сможет, разве что господь бог. Чем больше написано, тем проще разгадать. Чем сложнее тайнопись, тем больше на нее уйдет времени, вот и все.
  - А чтобы, скажем, такой умник, как ты, письмо о пяти листах за месяц не осилил?
  - Это можно, и даже не сильно трудно. Даже твои человечки подойдут, но только надо, чтобы каждую букву не один обозначал, не два и не три по очереди, а самое малое полтора десятка.
  - Ой, это как же писать-то муторно будет – я ведь и с простыми совсем замаялась.
  - Можно особую доску сделать, с ней и писать, и читать станет совсем просто.

  Через полчаса с бабкиного двора выехали два возка. Один повез Мятного в Лефортовский дворец, а второй – Анастасию Ивановну на Ордынку, где жил купец Иконников. С ним следовало полюбовно договориться насчет того, что его писарь отныне переходит в императорское услужение. Потому как не оставлять же в чужом дому человека, знающего секрет царской переписки! Вообще-то, конечно, никуда бы купец не делся, явись к нему царский мажордом Афанасий Ершов при взводе семеновцев – в такой малости майор Шепелев не отказал бы своей ненаглядной американской княгине. Но это означало раскрыть, что у скромной бабушки, живущей на краю Дорогомиловской слободы, возможности куда больше, чем это считают даже те, кто давно ее знает. Кроме того, при таком раскладе никаких добрых чувств к ней купец никак не затаил бы, скорее наоборот, что было совершенно без надобности. И, наконец, бабка считала, что прибыль, которая сама так и просится в карман, упускать ни к чему, а здесь был именно такой случай.
  Купец встретил Анастасию Ивановну уважительно, даже напоил ее кяхтинским чаем, после чего услышал, что его счетовод понадобился аж самому царю. Мол, он давно искал такого человека, бабка про это случайно узнала и решила послужить его императорскому величеству.
  - Ох, - вздохнул купец, - вот просто так взять и отдать? Разорюсь ведь, если начну раздавать свое даже таким людям, как ты, уважаемая. Разве ж даром такие дела делаются?
  - Да кто же про даром-то говорит, Сергей Порфирьевич! У меня такого отродясь заведено не было. Но и разорять до нитки тебя не буду, мне много не надо, двухсот рубликов вполне хватит.
  Купец даже не сразу сообразил - ему, оказывается, не то что не дают денег за Мятного, но предлагают еще и доплатить. Сообразив же, изумился:
  - Ты, никак, совсем из ума выжила, старая?
  - Вот только потому, что растерялся ты от великой милости, я тебя и прощаю, - поджала губы бабка. – Писарь-то твой самому императору нужен! А его величество добро никогда не забывает, точно тебе говорю. Я ведь с ним, как с тобой,  цельных два раза встречи удостоилась!
  Надо сказать, что лгать без пользы Анастасия Ивановна не любила и сейчас говорила чистую правду. Так, как с купцом, то есть за столом, да чтобы на нем еще и чай был, она сидела с царем всего два раза.
  - И, значит, ежели про тебя кто близкий царю вовремя доложит, то обязательно его величество тебя пригласит, дабы сказать спасибо. А уж коли ты в таком разе не сообразишь, что царю подарить да о чем с ним поговорить после этого, то зачем тебе тогда деньги, такому дурню?
  - Ты, что ли, про меня царю слово скажешь? – не поверил купец.
  - Нет, я-то не настолько к нему вхожа, но в сродственниках у меня знаешь кто? Сам Афанасий Ершов! Большой человек, он теперь не просто главный камердинер при царской особе, а целый мажордом. Уж он-то сообразит, что и когда шепнуть.
  Иконников задумался. Про бабку говорили многое, но то, что слово она держит всегда, сомнению вроде не подвергалось.
  - Так, значит, за сто пятьдесят рублей ты…
  - Сто восемьдесят, милостивец. Да и то сейчас ты дашь мне всего двадцать пять – не для наживы, а порядка ради. Остальное – сразу после того, как с его императорским величеством побеседуешь.

Отредактировано Avel (30-04-2013 20:19:44)