В себя пришел от мучительной боли в животе. Там словно разгорается костер, жестоко опаляя внутренности. Перед глазами, покачиваясь, медленно проплывает земля. А подо мной...
- Олежек, держись... Держись, любимый... Не умирай...
Моя жена, моя хрупкая тростиночка несет меня, тяжелого мужика, в наши окопы.
- Маша...
- Олеженька, потерпи, уже скоро...
И тут сознание разделилось. В первый раз я словно взглянул на происходящее своими глазами. Старший лейтенант Петров пытался что-то прошептать любимой жене, а я, подполковник Михайлов, изо всех сил старался вытолкнуть из своего и не своего рта другие, главные слова. Сумел, или мне показалось?!
- Маша, брось меня... Беги, укройся, Маша... Брось!..
- Олежка, терпи, уже скоро...
Ее запаленный, надрывный шепот оборвал нарастающий свист тяжелого снаряда.
Не сумел!
Последнюю мысль вместе с телом разорвал мощный взрыв...
***
… быть разорванным на части. Не знаю, что мучительнее — погибать от этого, или чувствовать,  как живая плоть, словно пазлы, собирается в единое целое? И каждый кусок несет свою боль. Сколько продолжалась пытка — секунды или вечность? В себя стал приходить, когда по глазам ударил свет люстры, а рядом возникло перепуганное лицо дочки.
- Папочка! Папа!
Как и в прошлые разы, боль стремительно отступает. Взяв из рук Оли стакан, отхлебнул воды, смягчив пересохшее горло. Взгляд непроизвольно упал на словно рассекающие руку красные линии. Нет, под футболку смотреть не хочу.
- Мама, папе лучше!
Жена нервно бросает трубку телефона:
- Какие твари! Ни дежурного врача, ни медсестры — никого!
Поворачивается ко мне:
- Саша, что с тобой на этот раз?!
Все еще чувствуя, что сейчас развалюсь на кусочки, отвечаю:
- Уже лучше. Все проходит.
О том, как я «проснулся», жена рассказала, когда мы все-таки уложили дочь:
- Вздрагиваешь, судороги бьют, хрипишь... Глаза открыты, зрачки черные, огромные, ничего не видишь... Я уже думала — инсульт. И по всему телу тонкие красные полосы. Что это?
- Меня разорвало снарядом.
- Саша! Ну, что ты говоришь?!.
В общем, разговор получился долгий, нервный и трудный.
Съездить  в Мурманск, в нормальную поликлинику, конечно, можно. Но к какому врачу обратиться?
То-то и оно: к психиатру.
А дальше неизбежное отстранение от работ со специальными изделиями, перевод на «спокойную должность»  и увольнение. С пенсией без «ядерного» коэффициента, в полтора раза меньше той, на которую я рассчитываю. Это если обойдется без психиатрической клиники, что сомнительно.
Хорошо, что удалось элементарные логические вещи втолковать супруге.
Здраво помыслив, приняли решение использовать более мощные успокоительные средства. И, если сны не прекратятся, я на третью ночь буду уходить спать на раскладушку. Ставить ее лучше на кухне и плотно закрывать за собой дверь. Жена немедленно нашла повод придраться:
- А если ты там умрешь?
- Значит, получишь пенсию и выплаты по потере кормильца. Маня, хватит изгаляться. Уж после сегодняшнего точно знаю — не умру.
День шел обычным порядком. Только иногда по телу волной проходила какая-то слабая, словно сквозь подушку боль, да мысли возвращались к судьбе и любви старшего лейтенанта Петрова. Насколько непохож оказался этот юный офицер на следующее воплощение: сержанта Хофмана!
Вот и отрицай после этого влияние общества. Объединяло их, пожалуй, одно: оба были первоклассными бойцами и хорошими командирами.
- Что-то батя сегодня задумчивый какой-то. Может, с женой поругался?
- Ты его видел ругающимся? Проблемы, наверное, или наши дела, отдельские обмозговывает. А, может, о пенсии думает.
- Да, блин, уйдет он от нас, и пришлют какого-нибудь чудака на букву «эм». Жаль, что бате полковник не светит.
Уловив за спиной обрывок тихого разговора подчиненных, коротко усмехаюсь. Уважают, черти. Смотри, как зовут: «батя».
Ну, да: для старлея и летехи по возрасту — почти отец.
А ведь когда-то и я был таким же. И совсем не чувствую себя пожилым сейчас.
Вечером, зачитав жене с экрана монитора десятка полтора аннотаций на транквилизаторы, наконец-то возвращаюсь к своим делам.
Место гибели старшего лейтенанта Петрова и его супруги. О могиле речи не идет. Понятно: слишком близко лег немецкий снаряд. Фашисты потом еще трое суток обстреливали и контратаковали взятую моими бойцами высоту, но отбить обратно так и не смогли. Цена жизни ротного и его жены, военфельдшера Маши.
Принесенное снами знание словно успокоилось и заняло одну из бесчисленных полок памяти.
Смотрю на дату рождения Петрова, прикидывая свою очередную реинкарнацию. Что ждет во снах теперь? Революция? Гражданская война? Наверное. Посмотрю на видных большевиков, помитингую, глядишь, и товарища Троцкого узрею из стройных рядов РККА.
О том, что сны закончились, мысль как-то и не возникла. И это оказалось правильным предчувствием.
Но вот насчет РККА...
***
- … вы точно уверены, что не Германия, господин подполковник?
- Абсолютно, мой юный друг.
Заметив мою легкую гримаску, подполковник Черепнев добавляет:
- В первую очередь потому, господин прапорщик, что немцы ничего не выиграли от учиненного большевиками разорения.
Обращение «господин прапорщик» недвусмысленно ласкает слух. Особенно от такого заслуженного офицера, как Игорь Аркадьевич. С его эрудицией и академией Генерального штаба за плечами надо занимать видную должность в управлении Добровольческой армии, а он воюет. Принципиально, ибо «личные обстоятельства».
Проверив, как я снарядил диск «Льюиса», одобрительно кивнув, господин подполковник продолжает:
- Касаемо старательно муссируемого прессой факта пересечения господином Ульяновым германской территории в пломбированном вагоне, могу со всей ответственностью заявить — это была сделка немцев с англичанами. И ряд последующих событий на германо-французском фронте только подтверждает мою версию.
- А как же деньги от немецких банкиров?
- Ростислав Александрович, вы уверены, что немецкие банкиры не являлись обычными посредниками, беспринципно отработавшими за процент?
Вопрос заставляет замолчать и задуматься.
- Мое мнение, господин прапорщик: всем творящимся на Руси-матушке бедам мы обязаны англичанам.

Отредактировано niklom (11-09-2013 13:27:32)