Новости в Петрограде показывали в восемь, а с шести тридцати до восьми транслировался концерт-попурри "Коллаж" из Дома Радио на Венецианской улице.  Передача шла в прямом эфире и должна была угодить довольно разнообразным вкусам владельцев телеприемников. Поэтому фасолевый суп они с Генрихом кушали под  "Патетическую" симфонию Чайковского в исполнении большого симфонического оркестра под управлением Льва Вейцмана, а отбивные по-фламандски - с картофелем и глазуньей - под популярную эстрадную музыку: джаз-банд ван Кормика, Майя Кристалинская, Иосиф Кобзон, Георг Отс...  Разговаривали мало. Больше ели. Выпивали с оглядкой - вечер, на самом деле, только начинался. Слушали музыку, поглядывали на маленький экран телеприемника, и большей частью молчали, думая о своем.
О чем думал Генрих, Натали не знала, но сама она с мрачным любопытством копалась в самых омерзительных подробностях своей жизни. Она вспоминала, например, как взял ее силой - на пахнущем клопами диване, на конспиративной квартире, больше смахивающей на малину - товарищ по боевке, и как несколько позже, во время экса в Саратове, она всадила ему пулю в живот, оставив умирать на дальних путях товарной станции. Если верить газетам, его нашли только под утро, но уже неживого. Ему бы, дураку, попросить, тем более, поухаживать немного. Ей и не надо было много, не избалована была. Сама бы под него легла. А он, дурень крестьянский, просто взял, что захотел, - а хотел он бабу, а если даже и конкретно Натали, то не потому, что нравилась, а потому, что баронесса. Чувство классовой неполноценности удовлетворял, так сказать. Вот и здох, как собака, на пахнущих мочой и креозотом шпалах. 
Вспоминала детство. Унылую череду дней, проведенную в доме тетки по материнской линии, то есть не материной сестры даже, а какой-то дальней родственницы, люто завидовавшей ее титулу и "капиталу" - деньгам, оставленным по завещанию отца, путейского инженера Виктора Петровича Цеге фон Мантейфель, на учебу дочери и ей на приданное. Отец погиб на строительстве военно-осетинской дороги, когда Натали едва исполнилось семь, а мать она не помнила вовсе, поскольку Елена Аркадиевна умерла родами. Так что росла Натали сиротой, в чужом нелюбимом доме, и покинула его при первой возможности.
И вот теперь, спустя три года, она сидела на конспиративной квартире в Сосновом бору со своим любовником, который старше ее чуть не на тридцать лет, ела шоколадный торт, пила крепкий цейлонский чай, слушала модную в этом сезоне французскую певицу Эдиту Пьеху, певшую низким чуть глуховатым голосом о вечной любви, и думала о том, что, хорошо бы и ей быть такой же вот красавицей. И не для того даже, чтобы найти любовника получше или помоложе, а именно для Генриха, чтобы ему было за что ее любить.
Выходило, что странный случай с не доведенным до конца покушением дал ей то, чего она и не чаяла уже узнать. Нечто большее, чем простое половое влечение. Нечто такое, что она не могла и не хотела пока назвать по имени, тем более, произнести это слово вслух.

- Генрих! - напомнила о себе Натали, деликатно, но не без вызова.
- Извини! - он протянул ей бокал и сел напротив. - У императора Константина Павловича детей не было. Оттого наследовал ему младший брат - Дмитрий, - звучало не слишком увлекательно, но такова жизнь. Правда - скучная вещь.
- Генрих, я училась в гимназии, мы всех их...
- Помолчи, пожалуйста! - Вопрос престолонаследия непростой. В двух словах не объяснишь, но и без него никак.
- Хорошо, говори! - не обиделась, но отстранилась.
- У Дмитрия Ивановича с потомством тоже не заладилось. И трон после его смерти перешел уже к двоюродному брату, то есть, к Петру Константиновичу, нынешнему нашему монарху.
- Нашему?
- Извини! - усмехнулся Генрих. - Оговорился, но могла и промолчать.
- Молчу.
- А теперь, собственно, о деле княгини Збаражской, - Генрих прервался на несколько секунд, чтобы закурить и выпить коньяк. Затянулся с жадностью, выпил залпом, как парное молоко в далеком детстве. - Князь Збаражский умер в 1908 году, оставив по себе молодую, красивую, но бездетную вдову. И вот представь, в 1910 году княгиня рожает мальчика. Вообще-то, скандал, но княгине благоволит кое-кто из придворных, да и сам государь-император оказывает ей недвусмысленные знаки внимания.
- До или после родов? - подалась вперед Наталья.
- В этом-то все и дело! - кивнул Генрих. - Одни говорили, что знакомство их состоялось за год-два до родов, другие - что император и заметил-то Софью только из-за разразившегося скандала. Сам Константин Павлович никогда ничего на эту тему не говорил, во всяком случае, при свидетелях. Но к Ивану, так назвали мальчика, относился тепло. Опекал, интересовался. Устроил в Пажеский корпус, позволил взять отчество покойного князя, а Збаражский, к слову, тоже звался Константином.
- Красивая интрига, - признала Наталья и потянула к себе коробку папирос.
- В двадцать третьем, сразу после похорон императора, княгиня обратилась в суд с требованием признать Ивана законным наследником. На процессе она утверждала, что они венчаны с покойным императором по православному обряду в некой сельской церкви. Проблема, однако, состояла в том, что у княгини не было никакого формального документа, подтверждающего факт венчания, кроме нескольких писем от императора, содержащих некоторое число двусмысленных фраз. Трактовать их можно было и так, и эдак. Вспомнить, что это была за церковь, Софья Кирилловна не могла, а может быть, и не знала - ночь, факелы, езда в санях - свидетелей, кроме изгнанного из полка за шулерство кавалергард, предъявить не смогла, и процесс проиграла.
- А теперь, выходит, свидетельство о венчании нашлось...
- Именно! - Генрих взял бутылку и наполнил бокалы.
- Но Петр Константинович уже коронован. По закону...
- Это по закону, - кивнул Генрих. - Однако помимо закона существуют интересы и обстоятельства. Петр слабая фигура, а Иван - боевой генерал, вот и суди...