Несмотря на непогоду, на площади перед Константиновским дворцом, на Ивановской улице  и Невском проспекте в седьмом часу вечера было оживленно. В начале восьмого традиционно начинались представления в Опере  и в варьете на флорентийской  улице, в семь тридцать открывался Большой зал филармонии, и это не считая Александринского театра, Нового балета, Театра Буф и Комической оперы, находившихся чуть в стороне. К тому же по соседству – в доме купца Елисеева - располагалось кабаре "Ампир", а на Екатерининском канале в доме Зингера – "Энигма"  - самое стильное казино на севере России.
Памятуя о том, что свято место пусто не бывает, особенно в час "Пик", Генрих зарезервировал столик в ресторане "Крыша" Гранд отеля Европа заранее, и в семь часов ровно был на месте. Сидел, рассеянно слушая Чайковского – попурри из композиторов второй половины 19 века исполнял струнный квартет, – пил кахетинскую чачу, заказанную в качестве аперитива, и попыхивал кубинской сигарой, оказавшейся, и в самом деле, хорошей. Во всяком случае, по мнению Генриха, она стоила затраченных на ее покупку денег. А раз так, он мог позволить себе расслабиться и не думать пока о том, куда катится мир, как и том, отчего все империи заканчивают на один и тот же манер. Хаос пожирает лучшее, на что способны люди. Энтропия торжествует, порядок – посрамлен.
"Но можно ли верить Ивану?" - вопрос без ответа, практически из разряда риторических, поскольку у Генриха просто нет достоверных сведений, чтобы осмыслить его и попытаться дать вразумительный ответ.
Каким Иван был четверть века назад, Генрих, вроде бы, помнил. Но не было уверенности, что память не подводит, да и привходящих хватало. Иди знай, что было у Ивана в голове тогда, тем более, о чем он думает теперь.
"А Лаговский? Так ли прост этот хитрован?"
Могло случиться и так, что Лаговский играет свою хитрую игру, причем со всем не ту, в которую пригласил играть Генриха.
"Будет смешно, если меня попросту обведут вокруг пальца, но ведь и знать наперед нельзя! Однако... - он увидел в дверях Наталью и непроизвольно отметил, что прошедшая ночь пошла, похоже, женщине на пользу. Чуть меньше ненастья на челе, чуть больше шика в поведении... И да, тело не молчит! Надо только уметь увидеть, как оно поет.
- Рад тебя видеть! - встал он ей на встречу. - Чудесно выглядишь!
- Тебе нравится? - морщинка между темных стрелок бровей, сомнение, возможно, тень удивления.
- Это не комплемент!
"Отчего бы и не сказать правду? Не все же актерствовать, ей богу!"
- Генрих, ты не забыл? Позавчера я выстрелила в тебя из Люггера. В грудь! Ты жив чудом!
- Но я жив, - усмехнулся он. - Садись, Тата, я расскажу тебе страшную сказку.
- Серьезно? Что пьешь?
- Кахетинскую виноградную водку. Куда лучше узо или ракии. Попробуешь?
- Ну, если ты рекомендуешь...
- Повторите! - бросил он официанту. - И даме то же самое.
- С каких пор ты куришь сигары?
- Мы просто недавно знакомы, ты не успела этого узнать.
- А мне порой кажется, мы знакомы вечность.
- Значит, хорошее знакомство! - улыбнулся Генрих. - И вот, к слову, о страхе и сигарах. Дело было в Квебеке. Французы выбили нас из Альмы, но мы закрепились в горах у озера и сожгли лягушатникам на дороге с дюжину танков. И тогда генерал де Голь - он командовал французским экспедиционным корпусом - вызвал штурмовики. Теперь представь, стою я около командного пункта, попыхиваю сигарой, под локтем стек, в другой руке бутылка местного виски, и вдруг налет. Вой, свист и взрывы чередой, словно мальчишка кинул в озеро пригоршню камешков. Мгновение, не больше, я вижу эту дикую сцену, а в следующую секунду встаю с земли, машинально отряхиваю с куртки грязь и снег, и вдруг понимаю, что бутылка разбита, стек сломан, а вокруг меня лежат искалеченные тела, и ни одного выжившего. Твое здоровье! - он аккуратно отсалютовал ей рюмкой и сделал осторожный глоток. Время было еще раннее, и планы на вечер не определились, так что напиваться никак не резон.
- Стою, - продолжил он, отставляя рюмку, - пускаю дым, и никак не возьму в толк, что же это такое происходит, и отчего в ушах такой звон. Потом решил осмотреть зенитную батарею. Прошел по позициям метров сто пятьдесят, вышел к орудиям, и тут нас накрыло минометным залпом. Ты этого, наверное, не знаешь, но реактивные минометы визжат, как черти в аду. Я этот визг даже сквозь звон в ушах услышал. А потом они упали. Залп - двенадцать мин калибра сто десять миллиметров. Кучность у французов не ахти какая, но на открытой местности в паре вершков от земли осколки выкашивают все подряд. Понимаешь, к чему клоню?
- Ты остался невредим.
- Верно, - кивнул Генрих. - Как заговоренный. Стоял посреди этого ада, дышал вонищей от сожженной химии и даже не додумался упасть на землю. Впрочем, в оправдание себе замечу, что, судя по всему, был контужен. Вечером, попозже, меня и тошнило, и голова кружилась, но в тот момент... Де Голь не знал - он просто не мог знать - как плохо обстоят наши дела, а потому, спустя четверть часа, повторил минометный налет.
- Дай, угадаю! Ты провел это время, стоя посередине чистого поля?
- Так точно! - кивнул Генрих. - Опять в чистом поле и снова ни царапины. Вот тогда я и понял, что у судьбы - или у Господа, если угодно - свои резоны, и не мне их знать. Волков бояться - в лес не ходить, а я в лесу давно живу. Что же делать?
- Ну, для начала, давай поужинаем. Ты ведь пригласил меня на ужин, а я страсть какая голодная!
- Что ж, давая уже закажем что-нибудь, а то они тут, наверняка, марку выдерживают - подавать не спешат!
Судя по всему, Наталья действительно сильно проголодалась, и, пока Генрих неторопливо расправлялся с салатом из камчатского краба, съела под пару бокалов Лорент-Перье , заливное из щуки, судака и лососины под хреном и несколько пшеничных и гречневых блинов с осетриной икрой. От горячих закусок Генрих благоразумно воздержался, но Наталью попросил, "ни в чем себе не отказывать". И она, надо отдать ей должное, не посрамила ни своего титула, ни анархистского подполья, откушав в преддверие императорской ухи с расстегаями и имбирной водкой порцию фуа-гра  жареной с медом и сопровождаемой еще одним бокалом шампанского. Ела она быстро и, как бы сказать, методично. Но и о приличиях не забывала, не нарушив - даже по случаю великой спешки - ни одного из многочисленных правил политеса. Однако внимание к себе привлекла. Эта женщина умела быть невидимой, но когда хотела обратного, получала все и без ограничений. Вернее, добивалась этого сама, и так эффективно, как только можно вообразить.
Генриху, впрочем, представление понравилось, но здоровый аппетит молодой женщины в очередной раз напомнил о его собственном возрасте, и это было уже лишнее.
"Ну, ну! - подбодрил он себя. - Не возрастом меряют!"
Что именно не меряют возрастом, Генрих, однако, не уточнил. Возможно, что и неспроста, а по подсказке подсознания. Его интуиция бывала иногда до противного предусмотрительной.
- Просили передать, - уведомил тихим голосом, едва ли не шепотом, официант и положил рядом с тарелкой куриного бульона с лапшой сложенный вчетверо листок розовой бумаги.
- Ты становишься популярен! - от съеденного и выпитого Наталья чуть порозовела, и даже выражение угрюмой упертости, как будто, исчезло из ее глаз. Новая жизнь явно шла ей на пользу, хотя Генрих замечал уже первые признаки кризиса. Шарахнуть могло когда угодно, а о силе истерики пока можно было только гадать. - Мне начинать ревновать? Кто она?
- Кстати любопытно! - Генрих промокнул губы салфеткой, вытер кончики пальцев и взялся за листок. - Как ты будешь ревновать? Скрытно или открыто? А скандал ты мне закатишь? Драться полезешь? Посуду побъешь?
Говоря это, он разворачивал записку, но и Наталью - скорее по привычке, чем по необходимости - из внимания не выпускал, посматривал краем глаза. Оттого и заметил, странную реакцию женщины на его "драться полезешь". Как-то неадекватно она отреагировала на шутку. Вздрогнула взглядом, чуть напряглась. Мгновение, не более, но факт на лицо.
"И что это было? Отголоски прошлой ночи, или у нас возникли непредвиденные проблемы, о которых я пока не осведомлен?"
- Тэкс! - сказал он вслух, пробежав незамысловатый текст записки глазами. - Как я и предполагал, мы приглашены на прием.  В девять вечера, в доме Нелидова.
- У Софьи Викентьевны и Павла Георгиевича? - Натали даже есть перестала, оставив императорскую уху и так понравившуюся ей имбирную водку.
- То есть, с семьей графа ты знакома?
- Мы дальние родственники.
- Хороший выбор, - отметил Генрих, складывая послание и убирая в карман. - И наверняка не без задней мысли...
Интерес его касался именно "задней мысли". Кого первого имел в виду Бекмуратов: Генриха или Натали? Ну, и еще не лишне было бы узнать, кого черт принесет на встречу этим вечером! Ведь явно кого-то принесет, а иначе зачем весь этот паноптикум?
- Да, чуть не забыл, - он взял со стола ложку и приготовился "дохлебать супчик", - чем окончилась твоя встреча с Ольгой... Постой, как ее по мужу? Станиславская?
- Да, - подтвердила Наталья, глядя на него несколько необычно, из-под ресниц, - Ольга Станиславская.

Глава 5. Хора
Пока ехали на извозчике в Мошков переулок, Генрих рассказывал о маскараде в Венеции. Натали слушала вполуха. Вставляла кое-где уместные замечания, но большей частью молчала. Сидела, откинувшись назад, курила, думала. Вспоминалась встреча с Ольгой. Прокручивалась снова и снова, как заезжаная пластинка. Припоминались новые детали, но общее впечатление не менялось. Как было поганым, таким и осталось. Генрих тоже не радовал. Ничего осмысленного о том, как и где, провел день, не сообщил, отделавшись пустыми, ничего не значащими словами. И на рассказ о портрете отреагировал неожиданно никак. Почти равнодушно. Переспросил, "Серебрякова?" Покивал, словно припоминая давнюю безделицу. "Да, да, конечно! Как же это я запамятовал?" "Как говоришь, зовут ее мать? Лариса Ланская? Вот как!"
- Ты ее знаешь? - спросила Натали, прерывая молчание и резко меняя тему.
- Прошу прощения? - обернулся к ней Генрих. Смотрел спокойно, ни обиды за то, что прервала, ни удивления. Одна только вежливость.
- Ты Ларису Ланскую знал... в молодости?
- Вопрос о том, спал ли я с нею? Ведь так?
- Допустим.
- Ты ревнуешь меня к прошлому?
- Я? Тебя? Что? - ей едва не снесло крышу. Генрих умел провоцировать. - Глупости! Мало ли кого ты там трахал! Мне-то какое дело! Подумаешь переспали, экая невидаль!
"Слишком много слов! - она понимала, что попалась, как ребенок, но ничего поделать с собой не могла и объяснить Генриху, с чего вдруг такая экспрессия, не могла тоже. - Слишком много слов. Слишком быстрый отклик. Слишком сильное чувство. Черт тебя подери, Генрих!"
- Да, мне кажется, мы были с ней близки какое-то время... - говорит осторожно, думает о чем-то своем, смотрит в спину извозчика, который от их разговора поменял цвет кожи с белого на бурый.
- Она была замужем?
- Да, похоже на то...
- Ольга думает, что это случилось еще до рождения Марго, ее старшей сестры.
- Да? И что? Это ее тревожит?
- Нет, просто любопытно.
- Давняя история.
- С Елизаветой Ростовцевой тоже давняя история?
- Я был молод, - прозвучало с ноткой грусти, - и весьма популярен.
"И это все, что ты готов сказать о двух женщинах, которые тебя любили? Сукин сын!"

***
Во всех хороших домах - а особняк на углу Мошкова переулка и Дворцовой набережной был из таких - есть свои приемные дни. Понедельники, скажем, вторники или среды - постоянные, словно религиозные праздники, и закрытые на манер английских клубов. Нелидовы традиционно принимали по четвергам. Это повелось еще со времен отца нынешнего главы семейства - Георгия Самсоновича, бывшего одно время даже вице-канцлером империи. В те времена Генрих бывал здесь часто, особенно в период увлечения младшей дочерью графа Нелидова Анастасьей. Но случилось это давно, и не факт, что Павел Георгиевич знает об этом или все еще помнит. Да, если и вспомнит, это же история его сестры, а не жены. Есть разница, как говорится. Другое дело Софья. Ей много о чем есть вспомнить, и слава богу, если Павел об этом не осведомлен.
- Генрих, - Наталья приостановилась перед самой дверью, уже распахнутой перед ними вышколенным до полного автоматизма швейцаром, - а кто я сегодня?
- А сама, как думаешь?
- Наверное, баронесса Цеге...
- Я не спрашивал тебя, Тата, но, если ты носишь этот титул...
- Я сирота, Генрих. Титул принадлежит мне.
"Грустно, но этого следовало ожидать".
- Пойдем, - предложил он, - нас уже ждут.
И в самом деле, в вестибюле прогуливался, покуривая, генерал Бекмуратов.
- Добрый вечер, баронесса! Рад вас видеть, господин Шершнев!
"Ну, вот, все точки над "i" расставлены, и не нужно гадать, кто есть кто, этим вечером в этом доме".
- Здравствуйте, генерал! Давно не виделись!
- Да, я тоже успел соскучиться, - холодная улыбка, благожелательный кивок. - Вечер в разгаре. Общество в сборе. Для многих ваш визит - из разряда полных неожиданностей, причем, даже не знаю, какого свойства. Приятных или напротив, однако надеюсь, никто глупостей не наделает, все-таки люди воспитанные. Вам стрессы тоже противопоказаны, как я слышал. От последней контузии, чаю, еще не отошли? Оно вам нужно?
- Ни в коем случае, но я ведь здесь не гусей дразнить и не буку показывать, я прав?
- Чуть позже подъедет Петр Андреевич...
- Варламов?
- Так точно, - кивнул Бекмуратов. - Вас, полковник, пригласят наверх, в кабинет Павла Георгиевича, там и поговорите.
- А Павел Георгиевич у нас нынче кто?
- Павел Георгиевич - губернатор Северо-Западного края.
- Губернатор? - не поверил Генрих, мысленно примеривая на Пашу Нелидова расшитый золотом мундир. Получалось нелепо.
- Не знали? - откровенно усмехнулся Бекмуратов. - Большой человек, не ссорьтесь с ним. Опасно.
- Спасибо! - кивнул Генрих. - Учту!
И, подхватив, Наталью под руку, увлек к лестнице.
- А как же профессор консерватории? - спросила она на половине подъема. Тихо спросила, заговорщицким шепотом, элегантно склонившись к невысокому своему спутнику.
Такими он их и увидел - себя и ее - в зеркале на вершине подъема. Натали казалась даже выше обычного.
"Смешно... - ему вспомнилось полотно одного мирискусника . Кажется, это был Николай Ульянов. А картина называлась, дай бог памяти, " Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу". - Ну, я не Пушкин, да и Наташа - не Гончарова, так что... "
- Однако!
Генрих повернулся на голос, Слева на лестнице стоял мужчина в мундире дипломата. Седой, круглолицый, с нездоровым румянцем на белом рыхлом лице. Маленькие бесцветные глазки удивленно взирали на Генриха из-за поблескивающих в свете ламп стекол очков в тонкой золотой оправе.
- Прошу прощения, сударь?!
- Вы! - опешил мужчина. - Здесь?!
- Не знаю, право, о чем, вы! - пожал плечами Генрих, начиная, наконец, узнавать собеседника. - Разрешите представиться, Генрих Николаевич Шершнев.
- Генрих Ш...
- Баронесса Цеге фон Мантейфель, - продолжил между тем Генрих. - С кем имею честь?
- Пардон, месье! Как вы сказали? Шершнев?
- Полковник Шершнев недавно из-за границы, - холодно пояснила Натали, крепче сжимая руку Генриха. На его взгляд, несколько сильнее чем следовало.
- О, мой бог! Какой конфуз! - но, судя по всему, дипломат на столь откровенную ложь не купился. Просто отступил, чтобы не затеять ненароком скандал. - Разрешите представиться! Полонский, Эдуард Аркадиевич. Мадам, месье!
- Мадемуазель! - поправила Наталья.
- Миль пардон! - отступил Полонский, пропуская их наверх. - Прошу прощения! Обознался...
- Вашу карточку, сударь! - шагнул им на встречу мажордом в старорежимной ливрее.
- Я забыл наши карточки в машине, - процедил сквозь зубы Генрих, ему начинали надоедать неуклюжие маневры потенциальных нанимателей.
"Хуже китайцев, ей богу!"
- Объявите просто... Полковник Шершнев и баронесса Цеге фон Мантейфель...

***
- ... и баронесса Цеге фон Мантейфель! - объявил мажордом, и Генрих ввел ее в зал.
Общество на ее имя отреагировало довольно дружно. Она разом притянула все взгляды, кое-кто обернулся, другие повернули головы, и любопытство их случайным не назовешь: последний раз Натали выходила в свет, когда ей едва исполнилось восемнадцать, а сейчас...
"Почти двадцать четыре... Как быстро летит время!"
А ведь Мантейфели фамилия знатная. С историей и родственными связями, хотя и без денег, но это уже совсем другая история, поскольку происхождение и деньги не всегда идут рука об руку.
"И что теперь? Бить будете или обнимать?" - но мысль эта - всего лишь дань дурному настроению. Бить не стали бы, даже если бы узнали, кто она на самом деле. А вот обнять... Скорее всего, многие искренне рады тому, что она вернулась из небытия и безвестности. Другим - просто любопытно, но и любопытство - не порок.
- Натали!
- Екатерина Владимировна, милая!
"Ну, что мне стоит, в самом деле, пять минут побыть "душечкой" и "лапушкой"!"
- Полковник! Баронесса!
- Рад вас видеть, дорогая! Душевно рад случаю познакомиться... полковник!
- Генерал!
К ним подходили. Им улыбались. Вокруг них вели хоровод. Заговаривали. Задавали вопросы. Ждали ответов.
- Как ты изменилась, милая! Тебя, Тата, просто не узнать! Красавица! - Нона Бернсторф говорит громко, без стеснения. На ухо шепчет тихо, обдавая жаром губ. - Блядствуешь? Он богат?
- Генрих! Вот так встреча! Вы по-прежнему увлекаетесь охотой? Присоединяйтесь! Я послезавтра на боровую дичь хочу выйти.
- У вас, граф, кажется, континентальные легавые?
- Хорошая у вас память, ... полковник. Точно так. Но я тут по случаю приобрел еще и ротвейлеров... Будет весело! И баронессу с собой берите! Ты же не обидишь, Натали, дядьку Федора отказом?
- Ну, что вы Федор Алексеевич, конечно нет! Но у Генриха... Николаевича, возможно, есть другие планы на выходные...
"У нас есть планы? Или планы есть у тебя, а я тут ни при чем?"
- У тебя есть планы, дорогой? - спросила вслух, назло взглядам, упершимся в лоб, словно стволы винтовок расстрельной команды.
- Помнится, планы были у нас обоих...
Следовало признать, Генрих держится великолепно. Спокоен, ироничен, в меру раскован. Не то, что она. А она...
"Я веду себя, как баба! Психую, а не думаю... Votze !"
Но грубость не помогла, скорее, наоборот, а материться по-немецки, и вообще, моветон. Хочешь назвать женщину "дыркой", называй по-русски.
Она взяла бокал шампанского. Зубы клацнули об узорчатый хрусталь. Впрочем, тихо - никто и не услышал. Или почти никто! Генрих бросил быстрый взгляд, словно хотел удостовериться, что с ней все в порядке.
"Ты прав, Генрих! Не время устраивать истерику".
Между тем первая волна суеты, поднятая их эффектным появлением, миновала. Страсти несколько ослабли, волнение улеглось. "Толпа" рассосалась, и никто уже, кажется, не увлекал их с Генрихом в сомнительной аутентичности хоровод. Все, как будто, вернулось на круги своя, однако "осевшая пыль" неожиданно открыла перед Натали совсем другую интригу. Похоже, дело было не в ней. Вернее, и в ней тоже, но внезапное "воскрешение" в Свете брутальной дебютантки шестилетней давности не шло ни в какое сравнение с тем впечатлением, что произвел на собравшихся ее спутник. Очень непростое впечатление, не рядовое и неоднозначное. Выходило, что кое-кто здесь, включая и хозяев дома, был знаком с Генрихом еще в былые - вполне былинные по-определению - времена, и, возможно, даже более чем просто знаком. Во всяком случае, во взгляде Софьи Викентьевны Нелидовой Натали разглядела такую вакханалию чувств, что оставалось лишь робко предполагать, что и как происходило между ней и Генрихом в годы их молодости. Однако на словах графиня была более чем сдержана. Не расточал словес и ее супруг. Оба они оставались внешне корректны, холодно приветливы, но не были и равнодушны. Истинный нерв их отношений с неожиданным гостем был упрятан не столь уж глубоко, чтобы Натали его не разглядела. Другое дело, что недоумение ее от этого только возросло. Кто же он такой, Генрих Шершнев? Кем был и куда сплыл? И что он мог, прости господи,  такого натворить, что и спустя годы, его собственные бывшие любовницы не смеют назвать его настоящее имя вслух?
"Есть мнение, что имя и отчество господина Н. нам известны… Генрих Романович. Но вот фамилия! Фамилия его, разумеется, не Шершнев, но притом никого этот псевдоним отчего-то не удивляет... "
Итак, дано: Шершнев, который не Шершнев, но Шершневым, тем не менее, может назваться по некоему никем так и не озвученному праву. Замысловато и интригующе.
"Фамилия матери? Может статься, но кто, тогда, у нас мать?"

***
Судя по всему, Наташа пользовалась в обществе известной популярностью, хотя никто из присутствующих - даже князь Бекмуратов, пусть он и намекал на обратное, - не знал всей правды. Они помнили девушку из хорошей семьи, знали цену ее титулу. Догадывались, что она не появляется в Обществе не без причины. Не просто так. И все-таки, они и представить себе не могли, кем стала за эти годы баронесса Цеге фон Мантейфель.
"Ирония судьбы... Впрочем, если вспомнить историю... Да, пожалуй. Если вспомнить историю, не она первая".
Сейчас, "унесенная потоком", Наталья оказалась вблизи рояля. Там собралась "молодежь", если, разумеется, это определение уместно для гостей графа Нелидова. На самом деле, всего лишь несколько в той или иной мере холостых мужчин и незамужних женщин, достаточно молодых, чтобы все еще оставаться в этой возрастной категории. Незнакомый - "А кого я здесь, собственно, знаю, кроме стариков?" - гвардейский штаб-майор, как раз из приснопамятного Первого Шляхетского полка, традиционно стоявшего не в Новогрудке, а именно в Петрограде, играл что-то романтическое. То ли из Густава Малера, то ли из Рихарда Штрауса. Остальные слушали, несуетливо общаясь между собой неслышным на таком расстоянии полушепотом. Рядом с Наташей оказался высокий спортивного сложения господин. Породистое лицо, безупречный смокинг с камербандом , прямой пробор в коротко стриженных пшеничного цвета волосах, узкая полоска светлых усов над верхней губой.   Генрих наблюдал за ними краем глаза, пытаясь понять, отчего его вдруг заинтересовало с кем и о чем беседует Наталья. Не анархист, скорее всего. И не агент конкурентов. Возможно, бывший любовник. Может быть, будущий.
"Твою мать!"
- На два слова, если позволишь! - Павел подошел с той технической улыбкой, с какой, по идее, радушный хозяин осведомляется, все ли хорошо у его гостя и не может ли он чем-нибудь быть ему полезен.
- Я полностью в твоем распоряжении! – Все личное, что могло между ними стоять, осталось, как надеялся Генрих, в далеком прошлом. Остальное – от лукавого. Не захотел бы Павел принимать "такого гостя" в своем доме, мог и отказать. Губернатор, все-таки, не говоря уже о том, что аристократ и богач.
- Не знаю, во что ты ввязался на этот раз, - говорил Павел по-видимости спокойно, но спокоен, похоже, не был, а вот чем вызвано его беспокойство, можно только гадать, но гадание не лучший способ постижения истины. -  Хочу, однако, предупредить по старой дружбе, - продолжил губернатор в полголоса, - Варламову верить нельзя. Он человек скверный, и преследует не вполне понятные мне цели. Карварский же и вовсе палач.
- А Бекмуратов? -  в конце концов, в дом Нелидовых Генриха привел генерал, так отчего бы и не спросить хозяина дома?
- Бекмуратов – человек умный и в целом порядочный, но при этом себе на уме, а это при его профессии можно рассматривать и как достоинство, и как недостаток.
- Зачем же ты с ними водишься? - вопрос напрашивался.
- От безысходности! - ответ не из тех, что ожидаешь услышать в такого рода разговоре.
- Можешь объяснить?
- Ты совсем не в курсе наших дел? - Павел казался удивленным, но, скорее всего, так оно и было. Однако разубеждать его в своей "наивности" Генриху показалось - не с руки.
- Я третий день в городе, - чуть пожал он плечами. 
- Что означает, ты третий день в России?
- Так точно.
- Что ж, - неодобрительно покачал головой Павел, - если коротко, у власти в России находится коалиция центристских и правых партий, и я второй номер во внепартийном списке "Традиция". То есть, правительственное большинство формируется с нашим участием. И вес нашего участия – двадцать семь мест в Думе. Петр Евгеньевич Львов – лидер "Традиции" – получил при формировании правительства портфель вице-канцлера. По-новому, он министр иностранных дел. Ну а мне достался Северо-запад, то есть, я тоже впрягся. Так что, пока Львов с Лаговским заодно, мне уходить некуда.
- Но Варламова ты не любишь.
- Презираю.
- А Карварского?
- У тебя есть более сильный эпитет, чем "презираю"?
- Нет, но я тебя понял. Спасибо.
- Даже и не знаю, зачем я тебе все это сказал.
- Может быть, по старой дружбе? – предположил Генрих. Ничего хорошего, на самом деле, он от продолжения разговора не ожидал, но не поддержать беседу, было бы моветоном.
- Скорее, по старой вражде, - кисло улыбнулся Павел. – Можешь наслаждаться, меня Софья попросила. И все об этом! – закончил он резко. – Иди! Тебя Варламов ждет. По той вот лестнице наверх, и направо по коридору. Дверь в кабинет открыта. Он там…
"Он там… Ты тут… а я в пути. Как же славно бывает, порой, переговорить со старым другом, даже если он давно всего лишь бывший враг".

***
- Ну, что вы, право, все вокруг да около! - Генриху надоело "наводить тень на плетень", пора бы и определиться, ей богу!
- А вы, как думали? - поднял бровь Варламов.
- Я думал, что имею дело с серьезными людьми, - сухо бросил Генрих. Он балансировал на грани вежливости: еще чуть сжать зубы, и выйдет оскорбительно.
- Полагаете, Статс-секретарь Государственного совета недостаточно серьезная фигура?
- Зависит! - Генрих достал папиросы и неторопливо закурил. Сигару он припас для другого случая. До того момента, когда удастся раскурить ее ради удовольствия, а не для дела.
- От чего же это зависит? - вывести Варламова из себя оказалось непросто, но попытка не пытка, не правда ли?
- От государства, например, - усмехнулся Генрих.
- Китайцы лучше? - улыбнулся собеседник, демонстрируя, что знает о Генрихе много больше, чем тому хотелось бы.
- Господин Сюжэнь серьезный собеседник, - пыхнул папироской Генрих. - Он сделал мне предложение. Я обещал его обдумать. И вот я здесь, в Петрограде. Думаю. Третий день. Между тем, всякая сволочь устраивает на меня покушения. Начальник штаба отдельного Корпуса жандармов не мычит не телится. Товарищ министра Внутренних дел выписывает арабески, да еще статс-секретарь Государственного совета... - последние два слова он подчеркнул интонацией.
- Значит, хотите определенности.
- Время деньги, Петр Андреевич, так, кажется, говорят голландцы?
- И бриты так говорят, - хмыкнул в ответ Варламов. - Но они нам, русским, не указ!
- Это они вам, русским, не указ, - поправил его Генрих. - А я деньги зарабатываю честным трудом.
- Честным трудом? - "Удивленно" поднял бровь Варламов. - А я думал, вы наемник, Генрих... Романович.
- Во-первых, если я сказал "достаточно", то так оно и будет! - Генрих был возмущен, но воли гневу не давал. Говорил нарочито спокойно. Разве что холодно, без эмоций, но это максимум того, что он себе мог позволить. Не унижаться же, в самом деле, перед каждым сукиным сыном?!
- Во-вторых, служба в наемном войске не позор. Во всяком случае, в старой России. И в-третьих, вы уж решите, Петр Андреевич, кто я для вас, Николаевич или Романович. Определитесь и тогда, милости просим, а пока, извините! Честь имею! - он небрежно вбросил дымящийся окурок в зев огромной бронзовой пепельницы, отвернулся и сделал шаг к двери.
- Постойте! - Все-таки он достал Варламова, и вот, что обидно, на ерундовый прием взял! Мелок оказался статс-секретарь, совсем не того пошиба фигурой, какую хотелось бы видеть во главе великой страны.
"Оперетка! Банановая республика! Ей богу, за державу обидно!"
- Да, постойте же вы! - Харламов явно испугался, что Генрих уйдет и уедет служить в Китай, но Китай Генриху не родина, и от случая, послужить отечеству он так скоро не откажется. Вот только Варламову и иже с ним знать об этом не обязательно. Этот народ от власти наглеет, а вот чувства ответственности за взятые на себя обязательства, как не было, так и нет.
- Поговорим о деле!
- Уверены? - обернулся от дверей Генрих. - Или опять начнем плести кружева?
- Возвращайтесь, Генрих Романович, - приглашающий жест, вежливая улыбка. - Садитесь, пожалуйста. Поговорим серьезно. Выпьете?
- Я могу и всухую, но отчего же не выпить, если предлагаете? Что там у вас?
- Все, что душе угодно! - усмехнулся довольный поворотом разговора Варламов. - У Павла Георгиевича отменный вкус!
- Тогда... Это что там у вас? - прищурился Генрих, вглядываясь в недра бара. - Это виски Port Ellen?
- Сейчас посмотрю, - Варламов достал бутылку, осмотрел, поднес к глазам этикетку. - Да, Port Ellen, тридцать два года. Должно быть стоит целое состояние.
- Да, нет, - отмахнулся Генрих. - Восемьсот фунтов, не более. Разливайте! Итак?
- Правительство обеспокоено положением в провинциях... - Варламов открыл бутылку и стал разливать виски по хрустальным стаканом, но следил, кажется, больше за своей речью, чем за бутылкой.
- Провинции на то и существуют, чтобы беспокоить, - пожал плечами Генрих. - Сначала их приобретают, как триппер, а потом удивляются, что зудит.
- Это вы про Хазарию или Сибирское ханство? - Варламов не улыбался, он был серьезен.
- Вообще-то про Сянцзан и Афганистан, на худой конец, про Померанию и Мекленбург.
- В Сянцзане вы нам не нужны, - покачал головой Варламов. - Зачем? Уж всяко разно две-три штурмовые дивизии Россия поднять еще может. Армия сдюжит, не сомневайтесь, даже при нашем нынешнем бардаке. А афганцев те же татары с жидами вырежут. Без проблем, как выражается нынешняя молодежь.
- Вот как! - задумчиво произнес Генрих. Он был удивлен, не без этого. Но все-таки не ошеломлен. Чего-то в этом роде он, на самом деле, от всех этих варламовых и ожидал, но даже ему, как выяснилось, не хватило цинизма, чтобы оценить их по достоинству.
"Татары с жидами... Н-да, те еще деятели!" - иудеев в Хазарии хорошо если набиралось процентов пятнадцать, да и те исторически носили прозвище жидовинов, а не жидов, как их европейские единоверцы. Но важнее другое - Хазария являлась частью России с пятнадцатого века, Сибирское ханство - с семнадцатого. Назвать эти земли - а их именования входили и в титулование российских императоров - провинциями все равно, что считать нацменами литвинов или поляков.
"Или малороссов..."
- Ну, а в Хазарии чем я могу быть вам полезен?
- Кое-где поднимают голову сепаратисты...
- Жандармерия разучилась ловить мышей? - оскалился Генрих, принимая у Варламова стакан с виски.
- Не разучилась, - покачал головой собеседник, - но даже самый большой кот не справится с армией крыс.
- Генерал Бекмуратов с такой оценкой отдельного Корпуса согласен?
- Не знаю, право, - пожал плечами Варламов. - Но в Сянцзане наши доблестные жандармы, мягко говоря, опростоволосились. И восстание, извините за выражение, просрали, и удар не выдержали. А ведь там стаяла целая бригада! С артиллерией, между прочим, и бронетехникой. Каково!
- Да, удручающе, - согласился Генрих. - А армию, стало быть, вы боитесь использовать из-за ее, так сказать, национального состава.
- Именно так.
- И кем же я, по-вашему, должен командовать?
- У вас ведь есть свои люди? - прищурился Варламов.
- Есть, - кивнул Генрих. - Две-три бригады. Четыре, если вымести всех подонков Европы подчистую. Но это дорого вам станет, да и недостаточно для таких густонаселенных районов. Объявлять вербовку в обеих Америках? Долгая история, и не факт, что ваши "друзья" в Пруссии, Австрии или Голландии не захотят воспользоваться моментом.
- Об этом и речь! Тут медлить нельзя! - оживился Варламов. - Дело следует сделать быстро и решительно, чтобы ни здесь, ни там никто и чирикнуть не успел. Жандармерия, к слову, понадобится, чтобы наших либералов и социалистов утихомирить, а армия на границах потребна. В Европе неспокойно, и не мне вам об этом рассказывать. Сами знаете, небось!
- Все равно не пойму, с кем же прикажете приводить к смирению непокорные провинции?
- С народным ополчением! - судя по всему, иронии, небрежно спрятанной в вопросе Генриха, Варламов даже не заметил.
- С дружинниками Половцева и Семака?
- Их, между прочим, до ста тысяч набирается, и подготовку какую-никакую получили!
- Вот именно, какую-никакую. Мне рассказывали, что дружинники эти, скорее бандиты, чем солдаты.
- А для такого дела, Генрих Романович, солдаты и не нужны. Бандиты даже лучше. Мятеж следует не просто подавить, мятежников надо раздавить. И так это проделать, чтобы и другим неповадно стало. Вы ведь понимаете меня?
- На каталонский манер? – Генрих сделал аккуратный глоток виски и теперь закуривал. – Аля полковник Кейн?
- Скажете, плохо получилось?
- Вообще-то, плохо, - выпустил дым Генрих. – На мой вкус.
- А на мой вкус – вполне! – Варламов взял из потемневшей от времени деревянной, инкрустированной старым серебром сигарницы светлую "кохибу" и потянулся за настольной гильотинкой.
- Отчего же не пригласили его? – Генрих наблюдал за тем, как Варламов раскуривает сигару и думал о превратностях судьбы. Пару дней назад его чуть не убили, случайно перепутав с Кейном. Впрочем, случайно ли? И действительно ли перепутали? Начинало казаться, что нет.
- Кейн – чужой! – пыхнул дымом Варламов. – А вы мало что свой, доморощенный, так еще и с историей. И в Хазарии, может статься, человек не чужой.
- Звучит цинично.
- Зато честно.
- Это да, - согласился Генрих. – Хорошо, я обдумаю ваше предложение, но прежде – огласите цену.
- Всем выходцам из империи, вам, Генрих Романович, в первую очередь, полное забвение прошлого.
- Амнистия? – уточнил Генрих.
- Забвение, - повторил Варламов.
- А на бумаге вы это как оформите?
- Не бойтесь,  не в первый раз! Так сформулируем, что и нам спокойно будет, и вас никто по судам не затаскает.
- Я в таких делах на слово не верю, - покачал головой Генрих. – Сначала я должен увидеть документ.
- Хорошо, через… - Варламов задумался. – Через три дня, я думаю. Да, пусть будет три дня!
- Значит, через три дня.
- Так вы согласны? – снова оживился Варламов.
- На что?
- На мое… на наше предложение!
- Я должен все обдумать, и ведь я ничего еще не слышал о гонораре.
- Вам миллион…
- Рублей?
- Золотых рублей, - подтвердил Варламов. – Остальным обычные расценки плюс 15 процентов.
- Двадцать пять.
- Вы с ума сошли!
- Не сошел, но, если вы предлагаете менее двадцати пяти процентов, мне и думать не о чем.
- Китайцы готовы платить вам двадцать пять процентов?
- Право, не знаю! – усмехнулся Генрих. – Но вы заплатите. Впрочем, и я еще не согласился, так что думайте!

***
Генриха не было полчаса. Может быть, чуть больше. Ей показалось - очень долго. Поговорил коротко с Павлом Георгиевичем и ушел куда-то наверх. Если верить Бекмуратову, в кабинет Нелидова, - чтобы встретиться там со статс-секретарем Варламовым, но самого Петра Андреевича она не видела. Тот, похоже, воспользовался другим входом.
"Знать бы еще, в чем интрига!"
Но чтобы понять "что к чему" и "зачем", не дурно было бы для начала узнать, отчего такой ажиотаж вокруг фигуры полковника Шершнева и зачем, черт побери, премьер-министру понадобился собственный кондотьер! Начать, разумеется, стоило с Генриха.
"Что ж, рассмотрим вводные, как они есть…"
Не претендуя на основательность своего знания, Натали все-таки отнюдь не поверхностно разбиралась в вопросах современной истории, а потому скромный чин Генриха – полковник – в заблуждение ее не ввел. Полковник – не звание, а дань традиции, не более, но и не менее. На самом деле, из того что помнила Натали, получалось, что с тем же успехом Генрих мог называть себя и генералом.
"Как минимум генерал-лейтенант… как максимум…"
Среди людей, начальствовавших в Великую войну над сопоставимыми воинскими контингентами, армиями и фронтами, крепостями, городами и провинциями, легко припоминались и генерал-полковники, и генералы от инфантерии и кавалерии, и даже маршалы и фельдмаршалы, если иметь в виду галлов и австрияков, но отчего бы их и не иметь?
Мысль получилась двусмысленная. От нее Натали сначала едва не бросило в жар, а потом пробило на смех. Она не засмеялась все-таки, но улыбнулась, и улыбка эта не осталась незамеченной.
- У вас хорошее настроение, мон шер? Вспомнили что-то приятное? – рядом с ней, буквально за левым плечом Натали, стояла графиня Нелидова. Невысокая, изящная, все еще более чем привлекательная, несмотря на возраст. На рельефно вырезанных губах вежливая улыбка, в глазах – вопрос.
- Да, ерунда всякая в голову лезет, - честно призналась Натали. – Думала о французах, пришел в голову каламбур, "улыбнуло".
- Господи прости! – притворно ужаснулась Софья Викентьевна. – И вы туда же! Титулованная особа, а изъясняетесь как, извините за выражение, э… работница из-за Нарвских ворот!
- Хотели сказать, как шлюха из-за Московских?
- А что нынче шлюхи Московской заставой обретаются?
- А черт их знает, любезная Софья Викентьевна, это я так – фантазирую от слабого знания предмета.
- А если серьезно, - улыбка Нелидовой стала еще шире, но во взгляде плескалось нечто уже вовсе безумное. – Вы давно с… полковником?
- Два дня, -  как на духу призналась Натали. – Но оно того стоило. Впрочем, вы же знаете.
- Да, пожалуй. Экий оборот! Не думала, что так всколыхнет… Он… Ну, я думаю, вы знаете, он ввязался в опасную игру, а вы, мне сказывали, стреляете, как гусар…
- Я стреляю, как убийца, - графиня. – Но спасибо. Я учту ваше предупреждение. Praemonitus, praemunitus … Так кажется?
- Кажется, так, - и, благосклонно кивнув, – как и следует в отношениях старшей и младшей, – Нелидова поспешила удалиться. Судя по всему, она и сама точно не знала, зачем подошла к Натали. Может быть, действительно, хотела предупредить, или все гораздо сложнее, и на самом деле графиня разговаривала не с Натали, а общалась с Генрихом?
- Не заскучала? - каким-то образом Генрих сумел застать ее врасплох, что, разумеется, скверно, но с другой стороны...
"Нет! - решила она, спохватившись буквально в последний момент. - Ничего хорошего в этом нет. Скверно. Отвратительно. Других определений нет и не будет. Не расслабляться!"
- Заскучала. Развеселишь?
- Возможно, - сдержанно улыбнулся Генрих. - Может быть. - Глаза потеплели, разгладились морщины на лбу. - С делами на сегодня покончено, как смотришь на то, чтобы начать с последней ноты?
"Странный образ. Оркестр? Репетиция? Профессор консерватории?"
- Мы говорим о ковре на полу моей спальни?
- Нет, - задумчиво покачал он головой. - Трюмо? Подоконник? Кресло?  Нет, кажется, все-таки постель. Мы закончили на цивилизованной ноте, не так ли?
- От твоей "цивилизованности", Генрих, у меня, верно, по всему телу синяки должны теперь выступить.
- Вот и посмотрим, - откровенно усмехнулся он, - где и что у тебя выступило!