— Воть!
Сбегав за небольшим серебряным зеркальцем, Дуня торжественно вручила его брату. Подергав за косу уже себя, Дмитрий тихо фыркнул, подтянув ожидающую заслуженой похвалы девочку себе на колени:
— Ты моя красавица, ты моя умница!
Увы, все хорошее рано или поздно подходит к концу: разом погрустневшая Евдокия проводила брата до ближайшей няньки, где насупилась еще сильнее и резко убежала обратно, утешаться новыми куколками. Медленно шествуя по дворцовым переходам к себе в покои, где в ожидании своего ученика наверняка уже истомился бедный (к тому же еще и черезчур усердный) духовник Агапий, царевич рассеянным взглядом отмечал все признаки скорого приезда своей будущей мачехи, Гошаней свет Темрюковны. Разом «посвежевшая» окраска многочисленных витых столбцов и перил; из небольшого закутка убрали несколько бочек, стоявших там едва ли не с прошлой зимы; засыпали землей едва заметную водоотводную канавку в земле, об которую вечно спотыкались лошади…
«М-да, она ведь и жить рядом будет, и на воскресных обедах, хочешь не хочешь, а сидеть напротив друг друга — я по правую руку отца, она по левую. Вот не было печали!..».
По уже укоренившейся своей привычке тихо зайдя в покои, Дмитрий вопросительно глянул на поднявшуюся Авдотью (ждет?), получил утвердительный кивок и почти без остановки прошел далее. Миновал Крестовую, с удивлением обозрел пустоту комнаты для заниятий, и замер на месте, видя как духовник выходит из его Опочивальни. В душе плеснулось что-то темное, а отче Агапит перешагнул порог, брезгливо и в то же время с опаской держа в сжатой щепоти пальцев уголок большого, и полностью исчерченного непонятными ему значками и рисунками листа. Увидев своего подопечного, монах первым же делом сурово нахмурился и подошел ближе. После чего и вопросил, тряся схему Посольского приказа так, словно в руке у него была не бумага, а что-то мерзкое и отвратительное, наподобие порядком разложившейся и завонявшей крысиной тушки:
— Ответствуй отрок, что это такое?!
Стараясь задавить и утихомирить само по себе запульсировавшее средоточие Дмитрий коротко, и совершенно правдиво ответил:
— Мои записи. Кто дозволил тебе искаться в моей опочивальне, и читать их?
Проигнорировав вопрос, Агапий шагнул поближе:
— Уж не богопротивные ли письмена ты творишь? Печати магические, знаки неведомые, бесовские… А ну, отрок, ответствуй своему духовному отцу, кто тебя сему научил!?!
Злоба мягко толкнулась царевичу в виски и выплеснулась через глаза, на краткий миг соединив их невидимой связью — и у  Агапия разом зашумело в голове, стало мокро под носом, вдобавок комната поплыла, словно после крепкой медовухи…
— Как смеешь ты, чернец, учинять мне допрос!
Царевич сделал шаг вперед – и это тут же отозвалось духовнику усилившейся слабостью и болезненным трепыханием сердца.
— Пес поганый!
Горло священника перехватило стальным обручем, не давая сделать даже мало-мальский вдох, а по щекам потекли слезы. Кровавые слезы!.. От двери в Переднюю раздался тихий вздох, затем Авдотья, бледная как мел, низко склонилась перед своим господином, одновременно закрывая собой бессильно сползающую на пол фигуру в черной рясе:
— Димитрий Иванович, прости неразумного, не бери грех на душу
Одно длинное мгновение женщина была уверена, что разгневавшийся царевич ее вообще не слышит — но нет, налившиеся пугающей темнотой глаза резко посветлели, а на лицо вернулось привычное выражение спокойствия.  Подойдя к служителю церкви (заступать ему дорогу она не решилась), наследник подобрал с пола чуть скомканный лист, бережно отряхнул, сложил, и ушел в опочивальню, закрыв за собою дверку.  У Авдотьи разом ослабели ноги — что-то теперь будет?..