Погруженный в ежедневную рутину, товарищ головы Печатного двора Петр Мстиславец как раз думал, не пойти ли ему пополдничать, когда услышал позади конский всхрап и злое ржание. Быстро развернувшись и на всякий случай отступив, он окинул всадника оценивающим взглядом. Не боярин ли какой, или приказной дьяк, не надо ли перед ним шапку ломать?
— Кто таков будешь?
Оставив шапку в покое, книгопечатник коротко ответил:
— Петр сын Тимофеев.
— А где сам голова?
— До Бронного приказу отошел, а за него буду.
Задать следующий вопрос служивый не успел: в один момент двор наполнился десяткой дворцовой стражи, сопровождавшей… Глядя, как приметный игреневый жеребец плавно улегся на землю, позволяя юному всаднику покинуть богато изукрашенное серебром седло, Мстиславец ОЧЕНЬ удивился.
— Рот закрой, да шапку прочь.
Выполнив все рекомендации постельничего сторожа, весьма многозначительно щелкнувшего нагайкой по голенищу своего сапога, заместитель начальника Печатного двора поспешил к столь драгоценному гостю.
— Здравствуй и ты…
Выслушав шепоток подскочившего сверстника, одетого хоть и богато, но все же заметно попроще, царевич закончил:
— Петр Тимофеевич.
Книгопечатника от таких слов прямо как обухом по затылку саданули. Когда великий государь к кому-то из холопов своих обращался на «вич», тот или уже был князем альбо боярином, или вскорости ими становился… Мысли о том, что наследник сказал это по недомыслию или там малым годам, едва появившись, тут же пропали — детей с такими спокойными, умными и одновременно властными глазами попросту не бывает!
— Покажи мне свое хозяйство.
Осмотрев все семь печатных станков и верстаки переплетчиков, царевич перешел в небольшую мастерскую резчиков, где несколько раз приложил смазанную киноварью липовую доску с затейливым рисунком к взятому тут же куску пергамента. Получившийся оттиск-рисунок явно понравился. Напоследок будущий государь посетил небольшую плавильню, в которой погладил рукой, затянутой в тонкие перчатки, увесистые слиточки олова и свинца, и поворошил небольшие кучки уже отлитых литер с аккуратными буквицами на торцах. Петр, внимательно отслеживающий даже тень эмоций на лице царевича Димитрия (надо сказать, делом это оказалось на удивление сложным), и готовый ответить на все, о чем бы его только не вопросили, сильно растерялся, услышав первый за весь осмотр вопрос:
— Сильно писцы монастырские досаждают? Нет ли препон, не утесняет ли кто дело печатное?
Отвечать под удивительно острым взглядом совсем не детских (уж это он уяснил для себя совершенно точно) глаз было откровенно трудновато — однако ж, справился. Писцы, что зарабатывали на хлеб насущный копированием разных рукописей, конкурентами были недовольны, но пока молчали: сам владычный митрополит Макарий благословил бывшего тогда диаконом Ивана сына Федорова на стезю книгопечатания, да и великий государь сему начинанию изрядно благоволил. А раз так, то кто на Москве посмеет чинить препоны?
— И много уже напечатали?
— Много, Димитрий Иоаннович. По полтысячи Триодионов постных и цветных, по две тысячи Евангелий и Псалтыри, полтораста Часовниц, немало и иных божественных книжиц…
— Вот как? Не знал. Что ж, так даже лучше.
Резко потеряв интерес к Печатному двору, мальчик вернулся к своему игреневому кабардинцу. Сев в седло все тем же удивительным способом, и подобрав поводья, словно бы в задумчивости обронил:
— Стараниям твоим будет должная награда. Коли будут какие угрозы или трудности, немедля известить меня. Все ли правильно ты понял, Иван сын Тимофеев?..
Неправильно понять было весьма и весьма затруднительно — десятилетний наследник престола Московского и всея Руси едва ли не открытым текстом заявил, что берет его под свое покровительство. Склонившись в низком поклоне (и не только он, но и остальные сорок семь мастеровых Печатного двора), Петр, внутренне перекрестившись, совсем было решился спросить про своего друга и начальника, но не успел: жеребец царевича без всяких понуканий и шлепка нагайки развернулся, так резко, что молочно-белый хвост хлестнул по крупу, и сорвался в легкий галоп. За спиной тут же оживленно загомонили мастеровые, вроде бы окликнули и его, но он отметил это как-то мимоходом. Да-а, говорили ему, что царевич Димитрий не по годам умен да властен. Но чтобы настолько!.. Помучившись в сомнениях некоторое время, книгопечатник не выдержал и отправился домой к другу — одна голова хорошо, а две, думающие одинаково, еще лучше. Вот только еще на подходе, увидев, что небольшое подворье целиком занято подозрительно знакомыми конями, он понял что опоздал. Пройдя мимо ощупывающих его колючими взглядами дворцовых стражей, Иван по прозвищу Мстиславец прошел в сени, тут же наткнувшись на еще одного постельничего сторожа. Впрочем, препятствием это не стало —исчезнув за дверью, служивый почти сразу вернулся, красноречиво освободив проход.
— Славная бумага, Димитрий Иванович!
Внутри горницы, вокруг большого стола, бывшего по случаю то обеденнным, то рабочим, а иногда и временным верстачком, расположился как сам хозяин, увлеченно перебирающий небольшую стопку удивительно белых и ровных бумажных листов, так и гость, держащий в руке небольшой точеный стаканчик с горячим сбитнем. Хозяйка же старалась прикинуться незаметной тенью в небольшом закутке, одновременно блестя любопытными глазами.
— И насчет сплава нового тоже благодарствую — обязательно спытаю, какие литеры из него получатся.
Московский первопечатник, не вставая из-за стола, коротко поклонился, а его юный собеседник в ответ лукаво улыбнулся:
— Для хорошего человека ничего не жалко. Однако, еще один гость у тебя, Иван Федорович.
— А?..
Увидев друга и несколько рассеяно пригласив его за стол, глава Печатного двора продолжил наглаживать бумажные листы.
— Пожалуй, лучше гишпанской будет. Так когда, Димитрий Иванович, нам ее дадут?
— То не мне, то батюшке ведомо. Но думаю, к лету будет в избытке.
Звучно щелкнув пальцами, наследник принял от подскочившего к нему подручника кожанный тул. Сдернул с него крышку, вытащил толстую кипу увязанных лентой листов, густо исписаных с обеих сторон.
— У моей сестры Евдокии в феврале именины. Хочу ей подарить сказки, вот эти. Возьмешся ли напечатать?
Вопрос был чисто риторический, и все это прекрасно понимали — но вежество обязывало наследника поинтересоваться. А подданых его отца, ответить непременным согласием (последнее — без вариантов).
— Сколь книжиц надобно, Димитрий Иванович?
— Полсотни.
Выдержав паузу, царевич непринужденно пояснил:
— Одну сестре, по одной братьям, несколько заберу на подарки. А остальное бояре раскупят. У вас, мне ведь торговлишкой заниматься невместно.
Хозяин дома растерянно кашлянул, пытаясь совместить то, что он услышал, и десятилетний возраст заказчика, а Перт Мстиславец лишь задумчиво почесал висок — даже к необычному потихонечку привыкаешь.
— А?..
— Отец сие дозволил.
— Ага.
Про разрешение от митрополита Макария книгопечатник интересоваться не стал — раз уж великий государь сказал свое слово, владыко ему перечить не будет.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
