— Отец, там кто-то есть.
Сразу несколько катов услужливо осветили один из закутков своего рабочего места, проявив прикованного всего за одну ногу плюгавенького мужичка самой что ни на есть рядовой внешности. Выдающийся вперед и не раз ломанный нос, большие залысины на голове, очень грустные глаза… Особенно левый — правый сильно заплыл и почти не открывался. Все тот же дьяк опять проявил себя с самой лучшей стороны, выдав краткую справку всем присутствующим:
— Из ватажки, что творила гнусную татьбу на ярославской дороге. Трое показали на него, как на одного из ближних воровского атамана, сам же от того отнекивается. Атаман живым не дался, да и татей изрядно побили — дюжина только и успела сдаться…
Протянув руку, наследник подхватил деревяшку, кою обычно совали между зубов пытуемого (чтобы он не откусил себе от боли язык), и ткнул ей под чужой подбородок, заставляя узника вскинуть водянистые глаза:
— Крещен ли ты? Жить хочешь? Выйти на волю?
Не дожидаясь хоть какого-нибудь ответа на свои вопросы, наследник продолжил вопрошать:
— Убивал ли ты?
— Двоих только, и то заставили! Кашеварил я, да по хозяйству бегал!..
— Ложь. Говори, скольких убил?
Видя, что ему не торопятся отвечать, царевич рывком стянул одну из своих перчаток, дотронувшись голой рукой до головы разбойника:
— У-уоыааа!..
Чуть отдернув голову от зловония из распахнутого в крике жгучей боли рта, отрок повторил:
— Говори.
— А-ауа!!!
— Говори!
С шумом всхлипнув, «кашевар» сломался:
— Пятерых.
Отдернув руку, наследник задумался, совсем не замечая, как внимательно на него смотрит отец, его невеликая свита и приказные служивые.
— Ты говоришь правду. Но не всю. Ты… и есть настоящий Атаман? Смотреть мне в глаза!  Да, это так. Скольких ты ПРИКАЗАЛ убить?
И вновь не дожидаясь ответа, старший сын царя чуть вытянул вперед  руку, медленно сжав ее в кулак — после чего, даже привычных катов слегка оглушило ревом боли, издаваемым невеликим телесами душегубцем.