Коптский крест

Глава 1-я.
Судьба порой выбирает своим орудием самые неожиданные предметы. В данном случае эта роль досталась самой обычной тетрадке. Она коварно завалилась за заднюю стенку письменного стола и никак не хотела  оттуда выбираться, несмотря на все усилия своего  законного владельца, Николеньки Овчинникова, московского гимназиста, 13-ти лет от роду. Тетрадь  отражала атаки одну за другой. Сначала она посмеялась  над попыткой выцарапать ее из-за ножки стола с  помощью карандаша, потом проигнорировала циркуль, а  под конец, когда Николенька все же сумел подцепить  беглянку линейкой, коварно за что-то зацепилась. Это  оказалось последней каплей – Николенька встал,  выпрямился, утер со лба трудовой пот, и со вздохом  признал свое поражение.  Тетрадь надежно закрепилась  на занятых позициях, и мальчику приходилось  решительно менять стратегию – а именно, двигать стол в  сторону, чтобы извлечь непокорную тетрадь из щели.
Николенька сначала просто толкал массивное дубовое  сооружение руками, потом, когда оно не сдвинулось ни на  дюйм, навалился на его всем весом. Где-то глубоко за  столом что-то хрустнуло, но стол, все же, немного  сдвинулся – на ладонь, не больше. Впрочем, этого было  достаточно – теперь у гимназиста  появился шанс забраться в  узкую щель между стеной и столом и нащупать-таки  проклятую тетрадку.
Однако, требовалось поторопиться. По-хорошему,  Николеньке  уже минут десять, как следовало выйти из  дома и поспешать в родную 5-ю классическую гимназию.  Менее всего мальчику   хотелось опоздать - он прекрасно  знал, чем это кончится. Стоит попасться в лапы  гимназического надзирателя – запись в кондуит обеспечена. А это, как минимум, оставление после  уроков, а с учетом накопившихся уже мелких грешков -  то и вызов родителей. То есть, не родителей конечно, а  дяди… но легче от этого не становилось.

В общем, попадать в кондуит  ему сейчас никак не  стоило. Не то, чтобы дядя был как-то особо строг к  мальчику, скорее, уж наоборот. Но Николеньке не хотелось его расстраивать, - тем более, что дядя Василий и сам  был учителем, и преподавал словесность в гимназии для девочек. Так что -   следовало поторопиться. Собственно, даже если выйти  прямо сейчас – придется бежать со всех ног, и не дай бог,  налететь на кого-нибудь из гимназических церберов!

Здравый смысл подсказывал плюнуть на тетрадь и  бежать со всех ног. Но в том-то и была беда, что  Николенька ну никак не мог этого сделать. Тетрадь была  по латинской грамматике.  Надо заметить, что в гимназиях Российской Империи латинисты никогда не  относились к категории любимых учителей. Скорее  наоборот – гимназисты, как правило, ненавидели их  всеми фибрами своих детских душ, и  большинство преподавателей   этого классического мертвого языка платили  ученикам полнейшей взаимностью. Однако,  латинист 5-й Московской классической казенной гимназии, где,  собственно, и учился мальчик, выделялся скверным нравом даже среди своих  коллег. Он изводил гимназистов бесчисленными  придирками за малейшую ошибку, исправление,  неаккуратность… что уж там говорить о несделанном  домашнем задании! Нет, явиться в гимназию без тетрадки  по латыни было решительно невозможно.
-НиколЯ, что ты там возишься? Опоздаешь в  гимназию! –
А то он об этом не знал! Тяжко вздохнув, Николенька  снова встал на
четвереньки и попробовал каким-то  образом ввинтиться между столом и спинкой кушетки –  только так можно было надеяться дотянуться до синего  матерчатого переплета тетрадки, злорадно  выглядывавшей из массивной, в виде львиной лапы,  ножки стола. Ну вот, еще немного…

- НиколЯ, что это значит? Куда ты залез? Брюки  помнешь, негодный мальчишка! –
Тетя стояла в дверях Николенькиной комнаты, и ее  глаза пылали праведным гневом. Еще бы! Дело в том, что  именно сегодня прислуга Овчинниковых, Марьяна  отсутствовала - у нее заболела двоюродная сестра,  проживающая где-то в Замоскворечье. Девушка отпросилась на пол- дня , «ходить за сродственницей»  - а тетя Оля, как назло,  забыла напомнить ей, погладить Николенькину  форму. Так что, пришлось супруге Василия  Петровича самой браться за пышущий жаром массивный  чугунный утюг, принесенный дворником Фомичом, и  старательно проглаживать жесткие суконные  складки. Так что столь безответственное поведение мальчика вызвало ее законное возмущение.
-Щас, теть Оль, тетрадка по латинской грамматике за  стол завалилась…-
- Следить надо за своими вещами и не разбрасывать  их, где попало - тогда и заваливаться ничего не будет! И  вообще, НиколЯ, ты уже давно должен был отправиться в  гимназию. Ты что, снова опоздать хочешь? –
Тетя Оля, единственная из домашних, обращалась к племяннику не «Николка» или «Николенька» , как  называли его мама с отцом, а на французский манер - НиколЯ. Дело в том, что до замужества тетя Оля  закончила  Московский институт благородных девиц, где и приобрела привычку вставлять в свою речь французские  словечки и забавно коверкать русские имена  галльским ударением. Впрочем, Николеньку это нисколько не задевало – даже наоборот, он, как и многие их знакомые, находил эту манеру любимой тети милой и очаровательно старомодной. В представлении мальчика, в подобном стиле говорила Татьяна из Онегина и тургеневские барышни.
Наконец –то Николеньке удалось дотянуться до проклятой  тетрадки Ухватившись покрепче – насколько  это можно было сделать щепоткой из 3-х пальцев –  Николенька дернул. Тетрадь, как ни странно, не  поддавалась. Николенька дернул еще раз, раздался  какой-то треск,  и тетрадь оказалась у него в руках. Но  этим дело не ограничилось – по полу раскатились  черные бусинки, а из-за дубовой львиной лапы показалось что-то типа витого шнурка.
- Скорее, Николя, что ты там копаешься? –
Тетя была неумолима. Ну не мог же Николенька  объяснять ей, что обнаружил под столом что-то такое, чему там совсем не место? Бусинки какие-то, шнурочки… а  тетя решительно не поймет,  как можно, опаздывая в гимназию, отвлекаться на подобную ерунду. Да еще, рискуя измять брюки, выглаженные ею с такими трудами! Но - не бросать же дело на полпути…  мальчик извернулся и  ужом заполз еще глубже под стол. Загадочные бусинки он подобрал и сунул в карман – уж поверьте дотянуться до него,  будучи скрюченным в какой-то немыслимый иероглиф, было ох как непросто - и исхитрился, наконец, заглянуть  в узкую щель между плинтусом и ножкой стола.
Плинтус, оказывается, оторвался. Видимо, виной тому  был сам Николенька, а вернее, его отчаянные попытки сдвинуть с места письменный стол. И теперь, из образовавшейся щели,  по полу и раскатились те самые черные бусинки. Мало того, в самой щели, виднелось еще с десяток точно таких же шариков, нанизанных на шнурок – похоже, именно за него и зацепилась тетрадка. Сам шнурок и лопнул, стоило Николеньке дернуть посильнее - вот бусинки и раскатились во все стороны.
- НиколЯ, сколько можно? Я кому говорю?–
Решительно, тетя Оля не понимала, что у человека в 13 лет уже могут быть какие-то свои, важные дела! Не вступать же в пререкания…. Мальчик, пыхтя от натуги, дотянулся до щели левой рукой, (правая была зажата между боком и стенкой), сгреб бусинки, потом дотянулся до шнурка и аккуратно, чтобы снова его не порвать, вытянул находку из-под плинтуса. Добычей оказалось что-то вроде четок, на которых висел потемневший от времени крест непривычной формы.
- Все, Теть Оль, уже иду, правда-правда! - Николенька выбрался из-под стола, наскоро разгладил брюки (жалкая попытка, ну да уж что там…) не глядя, сунул добычу в ящик секретера, схватил ранец, и проскользнул мимо разгневанной  тети в прихожую.
Лестничный пролет мальчик преодолел в три прыжка. Дверь скрипнула, и Николенька оказался во дворе. Солнце светило по-майски ярко;  впрочем, куда ему было до того, что заливало своими лучами двор их старого дома! Но, увы, дом остался далеко на юге, в Крыму, в Севастополе, там, где и сейчас служил его отец – старший офицер странного круглого броненосца «Вице-адмирал Попов». 
Впрочем, Николенька не особенно туда рвался домой. Нет, он, конечно, скучал по отцу, но слишком свежа еще была горечь после смерти мамы. Каждая половица их старой квартиры на Корабельной стороне отзывалась ее шагами, каждая гардина хранила тепло ее рук….
Мама Николеньки умерла 2 года назад. Препоручать мальчика заботам гувернантки отцу не хотелось - и на семейном совете было решено отправить Николеньку к дяде, в Москву, чтобы продолжить образование в московской гимназии.  Сам дядя, Василий Петрович Овчинников, жил с семьей - женой и двумя дочерьми, 12-ти и 8 лет - в собственном доме, что достался им после смерти дальнего родственника, года три назад. Василий Петрович  вел жизнь домовладельца и достаточно обеспеченного человека. Овчинниковы обитали  в большой 7-комнатной квартире, в той самой, где жил их покойный родственник. Остальные комнаты сдавались внаем, как делал это прежний владелец дома.
Надо отметить, что дядя Николеньки, человек в высшей степени интеллигентный, но не слишком-то практичный, предпочел,  в память о собственной университетской юности, сдавать жилье в доме небогатым студентам. У него селились те, кому не нашлось места в «Чебышах» или «Аде», на Козихинской и Большой Бронной .
Вот и сейчас трое таких студиозусов (дядя Василий всегда называл своих постояльцев именно так) - Никита Васютин, учащийся на 3-м курсе Императорского Московского Технического Училища   и парочка его  приятелей из Московского Университета  восседали на лавочке, во дворе и   спорили о чем-то, вооружившись целой россыпью книг и брошюр. Да так спорили, что казалось, книги вот-вот могли превратиться из орудия пытливого ума в метательные снаряды. Дворник, Фомич с размеренностью метронома шкрябал метлой по брусчатке двора, время от времени неодобрительно косясь на «скубентов».
Фомич достался Овчинниковым в наследство вместе с домом. Сей достойный муж горячо не одобрял постояльцев, которых приютил в доме новый барин. Впрочем, порядок он вполне понимал. Бывший скобелевский солдат, отставленный по ранению после хивинского похода 73 года, не рисковал выражать недовольство совсем уж открыто, ограничиваясь взглядами исподлобья да мелкими придирками. Впрочем, и тех и других становилось все меньше – ведь студенты оказались для Фомича недурным источником дохода. Они, частенько возвращаясь домой за полночь, исправно отдавали недовольно бурчащему дворнику,открывавшему ночным гулякам ворота, свои кровные алтыны и пятаки.
Николенька привычно поздоровался с господами студентами и пролетел, было, мимо них, как вдруг – замер, как вкопанный.
Во дворе появилось что-то лишнее. Николенька сразу даже не понял, что именно. Просто глаз зацепился за что-то, чего быть не должно - да так крепко зацепился, что мальчик с разбегу замер на месте.
Подворотня. Даже не подворотня, а какой-то темный  тоннель в свеже-оштукатуренном простенке,  в нескольких шагах за спинами устроившихся на лавочке студентов. Темный такой проход, в глубине которого проглядывает ажурная вязь кованой железной калитки. Словом – ничего особенного, самый что ни на есть, обыкновенный элемент московского дворика.
Если бы не одно «но» - еще вчера вечером этого тоннеля здесь не было.  И Николенька знал это совершенно точно. Ведь ровно там, где возник непрошеный элемент интерьера, как раз и стояла обычно та самая скамейка, на которой предавались бурной дискуссии студент Васютин со товарищи. Это сейчас они перетащили скамейку почти на середину двора, на самое солнышко, чем и вызвали недовольные взгляды Фомича. Но вчера-то она была  там, у самой стены, рядом с заросшим травой штабелем досок, прямо напротив двери на парадную лестницу, ведущую в квартиру, где жил Николенька!
- Фомич, а Фомич? –
-Что вам, барин? – Дворник прекратил шваркать метлой по брусчатке и обратил свое благосклонное внимание на Николеньку. Любой другой мальчишка ни за что не посмел бы обратиться к Фомичу столь фамильярно. Рядовому  уличному сорванцу  уважение и большая казенная бляха поверх фатрука на пару с тусклой серебряной медалькой «за Хивинский поход»  с витиеватым вензелем Александра  Освободителя, которую Фомич неизменно носил  рядом со знаком своей высокой должности.
- Фомич, а Фомич! Что это за ворота новые? –
-Какие такие ворота, барин? Не новые они, а старые, тока покрашенные. Василий Петрович распорядился. –  Удовлетворив, таким образом, любопытство бестолкового барчука, Фомич снова взялся за метлу – шшух, шшух, шшух….
Так, выходит, Фомич не заметил «лишней» подворотни? Это Фомич-то, который, кажется, в лицо знает каждую травинку на вверенном ему дворе? «Все чудесатее и чудесатее», как говорила девочка Соня, оказавшаяся в царстве дива - книгу с этой волшебной историей Василий Петрович в прошлом году подарил на день ангела старшей кузине Николеньке, 14-тилетней Марине.
Но  сейчас Николеньке было не до литературы. Во дворе появилась некая загадка, и с ней следовало немедленно разобраться. Тетрадь по латыни, странная находка под плинтусом, даже перспектива опоздания в гимназию - все было забыто. Николенька, воровато оглянулся  на свои окна – а вдруг тетя Оля стоит и наблюдает, не застрял ли любимый племянничек во дворе, вместо того, чтобы поспешать в гимназию? Но на этот раз любимая тетушка почему-то не проявила своей обычной бдительности -  так что   и  мальчик,  обойдя скамейку со студентами, подошел к загадочной подворотне. Нет, решительно она была не на своем месте! Вон, даже трава, отделяющая непонятную подворотню от остального пространства двора какая-то неправильная - такой впору расти у стенки, а на проходе она должна быть вытоптана….. и тянуло из этой подворотни как-то непонятно. Сыростью оттуда тянуло – да так отчетливо, что мальчик невольно поежился, хотя и стоял на ярком майском солнышке. Он даже невольно обернулся и окинул взглядом родной двор.
Все было так же как и всегда. Васютин и его товарищи бубнили на скамейке что-то свое, студенческое, утреннее  солнце радостно заливало двор лучами, мерно шваркала  метла Фомича – «Шшух, шшух….»
И Николенька шагнул в кроличью нору.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

- Полегче, юноша! Так ведь и шею свернуть недолго! –
Николенька отчаянно извивался,  пытаясь освободиться из очередной ловущки, которую коварно подсунула ему  судьба. Дело в том, что кинувшись опрометью из двора, мальчик нос к  носу столкнулся с каким-то господином. Тот, правда,  успел вовремя среагировать и перехватил Николеньку,  прежде кем мальчик успел врезаться головой ему в  живот. Крепко прихватив несчастного гимназиста за плечи, незнакомец аккуратно  отстранил его от себя. Он рассматривал мальчика  слегка насмешливо, но внимательно и по-доброму заинтересованно.
- Смотри, Вань, какой интересный персонаж нам  встретился! -
Оказалось, что доброжелательный господин был не одинок. Его попутчик,  подросток лет 14-ти - 15-ти, был  почти на голову  выше Николеньки. Господин сразу вызвал у гимназиста  неосознанную симпатию – хотя бы тем, что не носил ни  шипов, ни ошейников, а был облачен в приличный  костюм, при шляпе и трости. А вот платье  его юного  спутника в иной ситуации могло бы вызвать у Николеньки оторопь.  Ярчайшая красно-белая куртка,  распахнутая на груди, под ней - сорочка без воротника и пуговиц,  украшенная рисунком какого-то невозможного чудища. Странные, синие, протертые на коленях до белизны  штаны, непокрытая голова – ничего похожего гимназист  никогда в жизни не видел. И, при том при всем, в глазах  незнакомого мальчика ясно читалось удивление. Да и сам  любопытный господин смотрел на Николеньку как  энтомолог на какого-то редкостного жука.
- А скажите на милость, юноша, с чего это вам  пришло в голову гулять по Москве в костюме  гимназиста? Ты смотри, Иван, даже ранец правильный.  Можно на секунду вашу фуражку, молодой человек? –
Николенька хотел возразить – а в чем ему,  гимназисту, еще ходить по улицам? – но не смог выдавить из себя ни звука. Горло мальчика было забито пылью, да и сам он  не понимал ровным счетом ничего из того, что творилось вокруг. Так что он молча  протянул любопытному господину смятую  гимназическую фуражку. Тот взял ее, расправил и протянул ее мальчику.
- Вот это я понимаю - внимание к деталям. Видишь кокарду? Нашим бы реконструкторам такую дотошность … –
Мальчик взял фуражку и с интересом повертел ее в руках. Над блестящим лаковым козырьком красовалась, как и положено, кокарда белого металла  – две скрещенные веточки, каждая из которых заканчивалась тремя острыми листиками. Между веточек чего-то тявно не хватало; приглядевшись, можно было увидеть металлические заусенцы, как будто бы часть кокарды, крепивжаяся между верхними листиками была кем-то безжалостно выломана.
- А что такого тут, пап? Кокарда как кокарда…..  вот только поломана. Что в ней особенного?
Николенька недоумевал. Поломана? Да кто он такой,  этот мальчишка, что н знает самых простых и очевидных  вещей? Он, вообще, в Москве живет, или где? Николенька совсем было собрался вставить свое слово, но  доброжелательный господин вновь успел первым.
-Так и бывает, когда учишь историю по  иллюстрированным изданиям. Что ты знал - в этой  «поломанной» кокарде больше достоверности, чем в  мундире иного кавалергарда, из числа тех, что говорят по  мобильникам, не слезая с лошади. И не поломана вовсе  кокарда, а приведена в соответствие с обычаем. Верно, молодой  человек? –
Николенька торопливо кивнул, а господин  продолжил: 
- Здесь, вообще-то, должен был быть номер гимназии,  латинскими цифрами. Но - любой уважающий себя гимназист этот номер выламывал. Это была своего рода мера предосторожности: случись что, по кокарде городовой или, скажем, гимназический инспектор мог определить из какой ты гимназии. И не только ты, между прочим. Так что – любой, сохранивший кокарду в целости, подставлял своих товарищей Помнишь «Кондуит» Кассиля? Так там, когда у мальчик пришел в класс, у него тут же кокарду выломали. -
Ваня кивнул, повертел фуражку в руках и вернул ее Николеньке.
- Круто ты прикинулся. В каком-нибудь клубе состоишь, или это вас в школе так ходить заставляют? -
- Простите…. прикинулся кем? И в каком клубе? –  Наконец-то Николенька сумел выдавить из себя хоть что- то связное. - Вы, наверное, меня не за того приняли.  Меня новут Николка, я…. –
- Ну да, прямо как младшего Турбина. Отлично  играете свою роль, юноша, только вот мы сейчас  не на  сцене, не так ли?  Ну, мы-то ладно, мы люди привычные, а другие могут и не понять. Впрочем, простите, мы не  представились, - и господин слегка поклонился, приподняв шляпу:
- Меня зовут Олег Иванович. А этот молодой человек  – мой сын, Ваня. –
Николенька смог только выдавить из себя : - Очень  приятно, –неловко поклонился в ответ и шаркнул ножкой. Это вызвало улыбку у вежливого господина и ехидный смешок - у его юного спутника.
- А все же,  – откуда вы, если не секрет? – продолжил Олег Иванович.
- Я.. это… тут,на  Гороховской живу, рядом…. Я  заблудился, а потом такая, зеленая, с шипами…. –
- Хорошо, хоть не бледная, с косой, – ответил  Олег Иванович. Ваня же хихикнул, как  будто отец сказал нечто необычайно смешное, а отец его тем временем, продолжил:
- Гороховская, значит ? Что-то я такой улицы не  припомню, хотя, вроде знаю здешние края… –
- Да нет, это здесь, рядом совсем, это надо идти  от Земляного Вала  до Гороховского переулка, Тут рукой подать, мы как раз там и на углу  живем – заторопился Николенька, но новый знакомый в  очередной раз его прервал:
- То есть на Казакова? Так и говорили бы. Это,  и правда,  в двух шагах. Как вы тут заблудиться  исхитрились? –
- Я… мне… а куда…. – Николенька снова запнулся и вынужден был замолчать.  Беседа с Олегом Ивановичем и Ваней  заставила его на минуту забыть о том, что с ним произошло. Но теперь все это – и  незнакомо-знакомые улицы, полные рычащими четырехколесными монстрами, и  дворы, в которых шастают другие монстры, отдаленно  напоминающие людей, но с растущими из кожи  стальными шипами, и повсюду - безграмотно написанные  вывески с диким содержанием….  Все эти несчастья будто бы  снова навалились на несчастного гимназиста. Он припомнил,  что прошел уже почти час, а он все еще ничегошеньки вокруг не понял – и, похоже, уже никогда не поймет. Нервы у Николеньки не выдержали, и он,  вцепившись в рукав своего  нового знакомого, горько и самозабвенно  разрыдался.
То, что было  дальше, Николенька не сумел бы вспомнить  ни за какие коврижки. Вроде бы он что-то говорил  взахлеб, потом они втроем куда-то шли … в память врезался один эпизод: они с Ваней и Олегом Ивановичем стоят рядом с какой-то странной прозрачной коробкой без двух боковых стенок и скамейкой внутри. Николенька разглядывает на яркую афишу: почти совсем раздетая девушка на фоне пальм и странного, стремительных обводов, парохода, а поверх всего этого надпись: «Курортный сезон 2014 года в Крыму.»
Да, действительность оказалась куда страшнее чудовищной девицы с шипами на лице и зелеными патлами. По словам новых знакомых, вокруг  Николеньки была Москва 2014 года, а значит, с того  момента, когда мальчик шагнул в коварную подворотню,  прошло ни много ни мало, как 128 лет! Поверить в это было совершенно невозможно. Но ничего другого мальчику просто не оставалось. А как иначе было объяснить то, что творилось вокруг? Откуда взялись  эти, вроде, знакомые, но ставшие в одночасье совершенно неузнаваемыми улицы, по которым катят изящные, разноцветные экипажи без всякого признака лошадей? А тяжелый смрад, разрывающий легкие? А люди - люди в странных, порой вызывающих одеждах? Шум, толчея вокруг…  а дома тут какие? Некоторые их них были невероятно высокими,  ничего подобного Николенька не видел не в Москве, ни в своем родном Севастополе.
Тем не менее, мальчик постепенно успокоился. Выплакавшись и выгорившись, он почти что взял себя в руки и даже попытался  членораздельно отвечать на вопросы своих новых знакомых. И почти сразу осознал – ему не верят! Нет, вопросы Олега Ивановича были веждивы и  корректны, но в них явно сквозила ирония. Что до его сына, то Ваня откровенно развлекался, давая понять, что Николенькины рассказы - не более чем розыгрыш. А ведь мальчик изо всех сил старался, чтобы ему поверили! Он как-то вдруг осознал, что отец и сын - его единственная надежда в этом страшном и чужом мире. И, если Олег Иванович сейчас попрощается и отправится вместе с сыном своей дорогой, Николеньке останется лишь одно – пропадать.
Впрочем, новый знакомый, кажется, не собирался бросать мальчика. Наоборот - Олег Иванович, в который уже раз, терпеливо вслушивал сбивчивый Николенькин рассказ, как вдруг его прервала мелодичная трель.
Новый знакомый жестом попросив мальчика подождать. Потом полез в карман и извлек на свет божий маленькую плоскую коробочку. Она-то, как выяснилось, и издавала странные звуки. Олег Иванович сделал что-то с коробочкой, поднес ее к уху, и, к удивлению Николеньки заговорил в нее, будто беседовал с каким-то невидимым собеседником.
- Да, Владимир Георгиевич, я. Нет, не отменется. Простите, у меня тут образовался небольшой форс-мажор.  Нет, буду минут через десять. Не стоит, я в ваших краях,  как раз подхожу к редакции.  -
Олег Иванович убрал странную коробочку от уха, снова сделал с ней что-то, от чего она отчетливо пискнула, и обратился к мальчикам:
- Так, молодые люди, у меня тут образовались срочные дела. Так что придется на время вас покинуть. Ваня, проводи нашего нового друга до дому. Адрес помнишь? –
Ваня кивнул, и Олег Иванович уже обратился я к  Николеньке:
- Что ж, юноша, был рад знакомству. Надеюсь, все  уладится, и мы еще сможем как-нибудь побеседовать.  Должен отметить, у вас на редкость богатая фантазия и  недюжинные актерские способности. – И, снова  Николеньке: - Не забудь взять у парня координаты и  позвони, как доберетесь до места. Как закончу дела в  журнале - встретимся и зайдем в Макдональдс.  Договорились? -
Николеньке ничего не оставалось, как кивнуть, а Ваня  уже дергал мальчика за рукав:
- Ну что, пошли? Тут недалеко, по дороге  и поговорим. - 
И вот, распрощавшись с милейшим Олегом   Ивановичем, несчастный гимназист отправился я вслед за  Ваней, изо всех сил стараясь не шарахаться от странно  одетых людей и проносящихся возле самого тротуара  самоходных экипажей.
Дорога до дома на Гороховской  (то есть, конечно, на  улице Казакова – так , кажется, назвал улицу новый знакомый?)  заняла совсем немного времени. Собственно, Николенька  даже удивился – как недалеко он, оказывается, успел  отойти за эти страшные полчаса! Поворот, переулок, два  квартала вдоль не слишком оживленной улицы – и вот он,  нужный дом! Надо сказать, Николенька не уставал  удивляться сам себе. Всего-то, час с небольшим прошло с  тех пор, как он бежал этими самыми дворами, с  выпученными от ужаса глазами, ничего вокруг себя не  замечая. А сейчас – вполне уверенно идет по улице  удивительного города будущего (ну не совсем уверенно,  честно говоря – куда делась это чувство, не будь рядом  Вани?), с любопытством рассматривает «автомобили»,  как здесь называют здесь эти замечательные  самодвижущиеся экипажи, изучает неожиданные сюжеты  рекламных плакатов…
Нет, решительно, Николенька мог гордиться собой!  Особенно, если учесть, что, при всем при том, он еще и  успевал задавать своему провожатому тысячу и один  вопрос. Ваня охотно отвечал, но насмешка в его голосе   ощущалась более чем явственно. Николенька  понимал, что его спутник так до конца ему не поверил, и  теперь находит удовольствие в том, чтобы подыгрывать  неожиданному знакомому, зачем-то валяющему дурака.  Игра эта Ваню явно забавляла, и он охотно принял тон,  предложенный несчастным гимназистом.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

Надо же, какая  подстава!  И где – посреди Москвы, среди бела дня, в спокойном 2014-м году. Ну, в спокойном -  это, конечно если Украины не считать, разумеется...
Когда я  шагнул в подворотню за нашим новым знакомым,  я не ожидал такого оборота событий. Все, что случилось за последние минут 40 было больше похоже  на дурацкий  розыгрыш, шутку в стиле ролевиков.  Ну ладно – а вот  вы бы на моем месте что подумали? Сначала на улице к нам   с отцом бросается какой-то паренек в гимназической форме 19 века, устраивает истерику, рассказывая то о зеленоволосых шипастых упырях, то о подворотнях каких-то возникающих в стенах на пустом месте. Потом, слегка успокоившись,  сообщает нам, что он, оказывается, прибыл  - откуда бы вы думали? Прямиком из Москвы 1886 года. Вот-вот, и я так решил.  Еще одна жертва «Дозоров », «Тайного города » и невиданной популярности жанров «городское фэнтези» и «историческая альтернатива». Что я, спятивших ролевиков не видел? Ну, положим, совсем спятивших  не видел, а вот тех, кто  уже на подходе – случалось, да, и не раз.
Дело в том, что мой отец имел отношение к ролевому движению – правда давно, в далеких 90-х. Ну, тогда ролевиков  еще называли «толкиенистами». Сейчас он, уже несколько лет семь, как отошел от прежних увлечений, найдя  другое  хобби -  историческую реконструкцию наполеоники. Но старые знакомые отца нередко бывают у  нас дома. Да и на Бородино, куда мы ездим уже года четыре подряд, хватает  ролевиков,  как бывших, так и действующих. Правда,  не каждый из них в этом признается.
Хотя, конечно, 13-летние  пацаны среди них редкость;  наши знакомые инвалиды ролевого движения  -   все больше в возрасте от 25 до 50 лет включительно. Ну-ну, это я так шучу. На самом деле эти люди мне очень даже симпатичны, да и отец трепетно к ним относится.
Так вот – не был похож тот парнишка-гимназист  на ролевика! Мне бы сразу задуматься о том, что здесь что-то явно не так – но нет. Решил, понимаешь, подыграть -   вот и доигрался…
Короче. Когда я вышел на солнечный свет из  затхлой подворотни, то ничего и не заподозрил.  Поначалу. Ну, подумаешь – двор как двор. Компания с книжками, женщина, дворник вон метет, старается… СТОП! Дворник?? Интересно, когда  же это я в последний раз видел вот такого дворника – словно из повестей Катаева об одесском мальчике Пете? Бляха, медалька на кафтане… или зипуне? Убейте меня, не знаю, как называется этот балахон. Да и  не  в зипуне дело - скажите, вы давно видели в москве дворника-не таджика? Вот и я не припомню. А это был никак не таджик.  Эдакому   лубочному славяно-арию  место прямо на картине Васнецова. Ну, на той, где три богатыря –  на заднем, значит,  плане, с совочком и метелочкой,  навоз подбирать.
Да и не только  в дворнике дело. Сам двор… ешкин кот, мы же только что в нем были! Вон в ту подворотню вошли, она рядом, метрах в десяти всего. Так там серебристый «Ленд Ровер Дискавери» стоял, а рядом еще «Мазда» синяя, а дальше -  помойка. Да и двор ни с того ни с сего вымощен брусчаткой и не аккуратно, как сейчас делают в центре города – а кое-как, тяп-ляп,  сикось накось. Вон, даже трава между камнями проросла…
.А пацан то  уже обниматься к женщине бросился, кричит что-то, того гляди, снова зарыдает…. А женщина – это что, теперь так ходят? Ну шляпка – это ладно, ретро есть ретро, а вот что насчет юбок до земли? А эти типы на лавочке – по виду, сущие студенты, но ПОЧЕМУ ОНИ В МУНДИРАХ ?
В общем, я все это прикидывал – а сам тем временем, уже  нащупывал  лопатками спасительную подворотню. И не нащупал, что характерно – подворотня, через которую я, вслед за гимназистом, попал в этот насквозь подозрительный двор, куда-то делась. И  за спиной у меня была только ровная,  оштукатуренная стена. Не знаю уж почему,  но я боялся лишний раз  выдохнуть. Ну,  в точности, как на страйкбольном выезде - когда крадешься вдоль стены в здании и видишь спины стрелков у окон в противоположной стене. Они тебя пока еще не видят, но, кажется, стоит хрустнуть трухлявой доске под берцем – и все разом обернуться, окатят белой клюквой . И  ты, как во сне, медленно-медленно поднимаешь ствол привода   - и никак не можешь поднять…..
На улицу я выскочил уже через другую подворотню -  ну, через ту, куда мы с Николкой зашли в первый раз. Не знаю, что удержало меня от того, чтобы нырнуть  в нее перекатом – видимо, я настолько уже накрутил себя, что на полном серьезе ждал выстрела вслед. Ерунда, конечно. Отец о таком рассказывал:  реакция психики на полную неожиданность. Моторика, значит…  ведь я толком никогда даже единоборствами не занимался;  так, год секции айкидо в 4-м классе. А вот страйкбол  давал  о себе знать, включая в нужный  момент  наработанные упорными  тренировками рефлексы. Это как опытный фехтовальщик в критический момент всегда будет нащупывать  эфес у бедра….
В общем, ушел я без пыли и шума.  Никто ко мне  даже не обернулся, а в подворотне я чуть не сбил с ног еще одного типа - настолько стремительно выскочил на улицу.
Зря, как выяснилось,  я торопился. Ничего хорошего на этой улице меня не ожидало. Асфальта не было – все та же корявая брусчатка.  Вместо машин – одинокая коляска, влекомая  меланхоличной клячей, на углу стайка пацанов в нелепых картузах, полицейский…. Нет, не привычный, московский, в черном бронике, кепи-бейсболке, при металлоискателе, «макаре»  и наручниках. Если бы! Да я немедленно бросился бы к такому,  размазывая слезы счастья по физиономии и умоляя отвести к маме . Но - увы. Местный страж порядка оказался необъятным дядей в белом кителе и фуражке, укрытой белым же полотняным чехлом. На одном боку у него красовалась шашка   (память услужливо подсунула слово «селедка»),  а на другом –монструозных габаритов револьвер. И следовал этот служитель закона по противоположной стороне улицы, степенно раскланиваясь со спешащими ему навстречу обывателями. А ведь если он сейчас обернется и увидит меня –  точно будут проблемы!