Итак, продолжаю вторую часть "Цеппелина" - "Мятеж".

****
- И вот ещё что, Степан Феофилактович, не забудьте распорядиться о дополнительном оцеплении вокруг университетского городка. А то как бы беды не вышло...
Полицмейстер Туманной Гавани полковник Бухреев кивнул,  с трудом подавил порыв щёлкнуть каблуками и взять под козырёк. строго говоря, полицейское управление не подчинялось главному жандарму города, но сила личности генерала Соболевского была такова, что перед ним вытягивались в струнку чины повыше заурядного полицмейстера. Да и властью начальник жандармского управления обладал немалой, тем более - в теперешней обстановке. На рабочих окраинах неспокойно, и это обстоятельство, как ни крути, находится в компетенции его ведомства. А отдуваться кому? Полиции, как всегда...
Туманная Гаваню уже третий день кипела, как чугунок с супом на печи. Счёт жертв налёта конфедератов перевалил за две сотни; раненых и увечных считали за тысячу. Выгорели целые улицы рабочих слободы;  метагаз, затопивший овражные трущобы, никак не рассеивался. Оставшиеся без крова, потерявшие близких, лишившиеся здоровья, возможности прокормить семью... а проклятая взвесь мутным облаком висела в низинных проулках. Пожарные совались туда в газовых масках, и выскакивали, заходясь в кашле, вынося на себе мёртвые тела,  и толпа каждый раз отзывалась взрывом горя и ненависти.
Армейцы лихорадочно разбивали на пустырях палатки, полиция суетилась, пытаясь снабдить оставшихся без крова пищей и хоть какой-то врачебной помощью.  Но  напрасно: мастеровые, грузчики, мелкие торговцы и прочие обитатели Овражных кварталов совершенно точно знали, кого винить за случившееся. Армада Конфедерации растворилась где-то в небесном далеке, а вот инри, несомненно, от которых несомненно, исходили несчастья, свалившиеся на Туманную Гавань - вот они, рукой подать! Правда, твари эти прячутся за высокими стенами университетского городка, и добраться до них решительно невозможно - зато вполне можно дотянуться до студентов и преподавателей, которым хочешь-не хочешь, а приходится выбираться в город. 
Беспорядки начались на следущий день после налёта. Отдельные стычки в Нижнем городе почти сразу переросли в полноценный погром. Разъярённая толпа шла от улицы к улице, вытряхивая из студентов из недорогих меблирашек, где традиционно обитали те, кто не хотел тесниться в дортуарах. Заодно доставалось и служителям  Университета - многие  из тех, что не дотянулся пока до академических вершин, снимал дешёвые квартиры в Нижнем городе, надеясь когда-нибудь перебраться в аристократические кварталы Верхнего, где обитала профессура.
Судьба одиночек, попавших под горячую руку  возмущённых горожан, оказалась поначалу не столь уж и страшной - дело до поры ограничивалось побоями и мелкими увечьями. Но вот в Пивном тупичке, где почти все дома уже давно сдавались под жильё студиозусам, толпа неожиданно получила отпор. Вооружившись чем под руку попадётся, местные обитатели оказали нешуточное сопротивление. В ход пошли ножи, топоры и пистолеты; пролилась первая кровь. Уже через час Пивной тупик пылал, охваченный с одного конца огнём, а с другого - кровавым хаосом. Обезумевшая толпа ревела: «Смерть инрийским прихвостням!»; студентов, которым не повезло попасть погромщикам в руки живыми, бросали, связав, в горящее здание трактира.  Остальные, осознав, что помощи от полиции можно и не дождаться,  решили пробиваться в сторону Верхнего города, и по пути упёрлись в залитые метагазом Овражные трущобы. Выхода не было - пока одни яростно отбивались от наседавших убийц, другие, соорудив из чего попало маски, пытались преодолеть смертельную преграду.
Удалось это немногим:  метагаз не ядовит, но тяжелее воздуха;  скапливаясь в низинах, он напрочь вытесняет пригодную для дыхания атмосферу. Так что маски совершенно не помогли, дышать в загазованных переулках было попросту нечем, сколько ни фильтруй воздух сквозь пропитанную водой, а то и мочой тряпку. Немногие, кому хватило дыхания пробежать опасный район  насквозь, спаслись; остальные задохнулись, остались валяться рядом с телами обитателей Овражных трущоб. 
Из тех, кто рискнул нырнуть в загазованные переулки, наружу выбралась едва дюжина; ещё с десяток окровавленных молодых ребят отбили у толпы подоспевшие - наконец-то! - лейб-кирасиры, которых вызвал на усмирение погромщиков полицмейстер. А что оставалось? Разрозненные команды городовых, пытавшихся, вместе с пожарными, разогнать обезумевшие от крови и вседозволенности толпы, были смяты; ещё немного и лавина погромов, перехлестнув через эстакаду, затопила бы ухоженные бульвары Верхнего города.
Впрочем, лейб-кирасиры особо не свирепствовали - само появление плюющихся струйками пара махин, закованных в броню, остудило многие горячие головы. Не все, конечно; толпа, перейдя грань, теряет инстинкт самосохранения и способна лишь рвать и крушить. Но повыдерганные из палисадников колья да лопаты, отнятые у дворников, неубедительно смотрятся против панцырной кавалерии. Кое-кому, ясное дело, не повезло - под коваными копытами механических одров треснуло немало костей, но палаши остались в ножнах, а пистолеты в ольстрах.  Гвардейцы, смяв первые ряды, не стали усердствовать и ограничились тем, что вызволили уже попрощавшихся с жизнью студентов. И - отошли, сохраняя строй, к эстакаде в Верхний город, оставив полицию разбираться с погромщиками.
А полиции  было не до того - отстоять бы от огня уцелевшие здания Пивного тупичка,  да развести по больницам пострадавших - и студентов и мастеровых и простых горожан, невесть как втянутых в кровавое безобразие, хахдестнувшее Нижний город. Отдельные стычки продолжались до ночи, но пнрибегать к помощи  лейб-кирасир больше не пришлось. В полицейских участках к утру яблоку негде было упасть:  в камерах, предназначенные для полуюжины человек, напихали по два с половиной десятка погромщиков.  Дознаватели с ног сбились, пытаясь как-то рассортировать арестованных, но к утру в Нижнем городе стало сравнительно спокойно.
Чего, увы, нельзя было сказать о Верхнем городе. Студенты прорвавшиеся через газовую пелену Овражных кварталов, подняли университетский городок на уши. Массовые драки по праздникам, как с мастеровыми, так и с полицией, издавна относилась к числу самых почтенных студенческих традиций; холодное и огнестрельное оружие у будущих магистров всегда имелось в избытке. А кому не хватило - вооружились в трёх оружейных лавочках, неподалёку от университетского городка. Лавочки эти сперва пришлось разгромить -  и это стало первыми языками пламени в костре разгорающегося мятежа. 
Надо признать, что на этот раз полиция времени не теряла  - осознав, что толпа жаждущих мести вооружённых студентов вот-вот хлынет в Нижний город, начальник полицейского участка при университетском городке не стал раздумывать и вызвал войска.
Обошлось без кровопролития, тем более, что военные отнюдь не горели желанием вступать в схватку с перевозбуждённым молодняком. Выстроившись дугой, всадники оттеснили студентов назад, к Латинским Воротам, но внутрь не пошли -   узкий переулок от ворот до лабораторного корпуса перегорождала наскоро сооружённая баррикада. Штурмовать её в конном строю - поищите дураков; спешиваться же лейб-кирасиры не стали и, постояв на площади около часа, вернулись в казармы.
Студенты не стали повторять вылазку. Но, прибывшие к шапочному разбору городовые, с удивлением обнаружили, что хода им в университетский городок нет. Цитадель учёности превратилась в крепость в самом буквальном смысле - немногие ворота завалены баррикадами, на крышах засели кучки юнцов, вооружённых спортивными арбалетами, охотничьими ружьями и бутылками с пиростуднем, окна университетских зданий, выходящие на городские улицы, заколочены.
Решившись на бунт - дело для университета Туманной Гавани, в-общем, привычное - студенты не стали терять времени даром. Предводители нашлись сразу: студенческие землячества, многочисленные кружки, издавна служившие рассадником недовольства в студенческой среде - горючий материал под рукой, только поднеси спичку, а уж чему полыхнуть всегда найдётся!
И полыхнуло! Перво-наперво, за стены университетского городка вытолкали неугодных преподавателей и надзирателей дортуаров. А вместе с ними - немногочисленных полицейских чинов, оказавшихся в это время в участке. К счастью, обошлось без насилия - со своими, «домашними» городовыми у студентов установилась своего рода шутливая вражда-сосуществование, так что рука не поднялась на Нилыча или Карпыча, невесть сколько лет дежуривших на перекрёстках университетских аллей.
Сам участок громить тоже не стали даже - ограничились тордественным аутодафе всех найденных в нём документов, да вздомом оружейки. После чего «оплот тирании» опечатали, а над входными дверями, поверх официального имперского орла, повесили транспарант с неизменным Liberté, Égalité, Fraternité - призывом, сохранённым за двести пятьдесят лет, миновавших со дня Переноса.
Кстати, бунтари уже называли себя красивым и куда более опасным словом - «инсургенты». А вот это было уже совсем нехорошо - с настоящими инсургентами имперская жандармерия боролась всерьёз, и теперь этот термин придавал студенческому бунту отчётливо политическую окраску. Так оно и оказалось - полицмейстеру полковнику Бухрееву, самолично явившемуся увещевать молодых смутьянов, была предъявлена петиция, в которой виновниками погрома и гибели двадцати трёъ студентов и двенадцати сотрудников Университета объявлялись имперские власти. Не городские, а именно имперские, якобы натравившие охваченную возмущением толпу на беззащитных служителей науки.
«Спровоцировав не нужную никому войну с Западной Конфедерацией - гласила бумага -  власти Империи и лично Регент направили гнев народных масс, возмущённых тем, что хвалёный Флот не смог защитить город от бомбардировки, на самых беззащитных - интеллигенцию и студенческую молодёжь, то есть на тех, кто одни только и являются носителями идей народовластия и справедливости. Что и было на самом деле целью кровавых тиранов - руками озверевшей от страха толпы уничтожить ростки свободы и запугать тех, кто смеет проявлять вольнодумство, пытается стряхнуть оковы, обращаясь к источнику истинной мудрости и знаний, из которого уже давно вкушают свободные народы Конфедерации...»
Прочтя воззвание, полицмейстер не на шутку перепугался:  то, что начиналось как тривиальная моссовая драка, грозило обернуться серьёзными противоправительственными волнениями.  И это на фоне подступающей войны!  А потому, Бухреев категорически запретил соваться в мятежный университетский городок, и, распорядившись установить вокруг его кварталов жиденькое кольцо  полицейских кордонов, кинулся к генералу  Соболевскому. Раз уж дело перешло в плоскость политики - то и разбираться с этим надлежит тому, кто поставлен сюда именно на такой вот случай.