Я с продой сегодня

Если раньше два громких события в один день случались в Бейши довольно редко, то сейчас, когда северный караванный путь стал не менее оживлённым, чем западный, жители к такому попривыкли.
С севера пришёл караван, нагруженный товарами производства степняков и алтайцев. А дозорные на южных башнях заметили приближение большого конного отряда под знамёнами пограничного корпуса. Подростки, обычно отиравшиеся около купцов с надеждой подзаработать пару цянь на погрузке-разгрузке, при первых же слухах о приближении воинов рванулись к южным воротам. Поглазеть на всадников, обсудить качество доспехов и оружия. Так было во все времена и во всех странах, где в воинах видели защитников. А жители пограничья, где самый обычный выпас овец был рискованным занятием, видели в солдатах не разбойников и никчёмных людишек, как обитатели центральных провинций. Фронтир приучает видеть в них щит и меч, притом, не столько империи, сколько конкретного городка. Слухи быстро разлетелись по Бейши, и толпа мальчишек у южных ворот собралась немалая.
Ляншань всей душой желал быть там, но раз отец сказал помочь, значит, надо помогать. Слитки алтайского железа перед покупкой нужно осмотреть, рассортировать и пересчитать, и только после этого торговаться с купцом-тюрком, за сколько мечей и ножей он отдаст свой товар. Торговец всё цокал языком, да приговаривал, что привёз лучшее железо.
- Хану тот осень я говорил, добрый меч мастер делает, - говорил он. - Нож казал. Добрый нож, острый, красивый. Хан сказал: бери лучший железо, пусть мастер даст меч. Вся телега железа твой, мастер. Дай ханский меч за неё.
Сын мастера-оружейника едва удержался от улыбки: уж он-то в свои тринадцать разбирался в слитках ненамного хуже отца. Железо так себе, если честно. Но его целая телега. А отец вон уже торгуется. Ляншань уже знал, что произойдёт дальше. Купец, немного посопротивлявшись, добавит либо деньгами, либо отдаст и телегу с лошадкой в придачу к слиткам. У них уже есть и телега, и хорошая молодая лошадь, но в торговом городе на такой товар всегда найдётся покупатель. Зато отец пошлёт его домой за одним из узорчатых мечей, слава о которых дошла уже и до кипчакской степи. Недавно вон тамошний гун прислал купца и дал за меч-дао из узорчатой стали равный вес серебра персидскими монетами. Дорого заплатил. В Чанъани меч работы отца стоит на треть меньше. Ну, так то в столице империи, а то далёкая степь, где подобные вещи ещё в диковинку.
Так оно и случилось. Сговорились о цене, отец послал сына за мечом. А когда парнишка вернулся, бережно неся завёрнутый в отрез шёлка цзянь, купец не менее бережно взял оружие в руки и снова зацокал языком.
- Ай, добрый меч! - приговаривал он, разглядывая то великолепный клинок, то отделанные бронзой ножны, то резную рукоять. - Ханский меч. Слава о нём пойдёт - будущий год снова приеду. Только скажи, мастер, чем брать будешь? Железо есть, мех есть, кони есть, войлок есть, девушки есть. Сын у тебя растёт, скоро женить надо. Возьми ему красавицу, хороший жена будет. За такой меч ничего не жалко.
Ляншань выглядел старше своих тринадцати лет, и уже не смущался, когда ловил на себе заинтересованные взгляды соседских девчонок, поглядывавших из-за заборов. Их мамаши уже не намекали, а прямо говорили, что не будут против, если мастер Ли однажды пришлёт сваху. Да и у него самого определённый интерес проснулся, чего уж там. Но чтобы купить себе жену, будто башмаки или чашку... Для ханьских семей в том не было ничего предосудительного. Некоторые оборотистые папаши иной раз делали неплохой бизнес на дочках. Ляншань даже не удивился, что применил для этого словечко, перенятое у матери. Для него оно имело то же значение, что и торговля, только без души. Когда за деньги продают что угодно и кого угодно. Так вот: покупать жену он не станет точно, и отца уговорит этого не делать. Просто когда перед глазами уже много лет пример совсем иных отношений между мужчиной и женщиной, невольно начнёшь мечтать о таком же.
Честно сказать, Ляншань поначалу побаивался новой жены отца. Чужеземка ведь, иди знай, что у неё на уме. Но, как это часто бывает с детьми, он хорошо умел отличать искренность от лицедейства. Госпожа Янь не притворялась, когда называла его сыном. Она полюбила его и сестру, потому что любила их отца. Потому он довольно скоро перестал почтительно именовать её "второй матушкой", а начал просто и незатейливо - мамой. И не удивлялся тому, что она выстраивала отношения с детьми не так, как это делали ханьские матери. Пока они с сестрой были малы, мать была им наставницей. Когда подросли - стала другом. И при этом не прекращала учить жизни, но уже под другим соусом. И Ляншань учился. Не всегда явно, больше исподволь, но к тринадцати годам уверился в том, что сам хотел бы так же воспитывать своих детей. А для этого не нужна жена-рабыня, купленная за острую железяку, пусть и очень дорогую. Мать его детей должна быть свободной духом и достойной во всех отношениях.
Рановато в его возрасте было думать о будущей семье, но таков уж был сын мастера Ли. Весь в отца: спокойный и рассудительный.
Пока отец и купец в присутствии мелкого базарного чиновника составляли договор о сделке и платили положенный налог, Ляншаню особо нечего было делать, и он принялся разглядывать других купцов. Вот тот, большой и чернолицый слуга при купце, откуда? Он никогда не видел таких людей. Слышал от матери, что есть земля, где живут чёрные люди, и что арабы плавают туда на своих кораблях... А это что? Тут не купец, а купчиха. Толстая немолодая женщина с очень плоским лицом и узенькими, как щёлочки, глазами. Одета как зажиточная степнячка, но занимается не юртой, а торговлей мехом. Рядом с ней четверо молодых мужчин при оружии, с виду не слуги и не охранники. Наверное, сыновья... А вон тот купец точно из южан, смуглокожий и губастый. Тараторит скороговоркой, ничего не понять...  А этот, в круглой шапочке, наверное, уйгур... Столько лиц, светлых и тёмных, с узкими и широкими глазами. Множество товаров. Многоголосый гам - торговцы нахваливают привезенное, покупатели во всеуслышание говорят о недостатках, носильщики из семейства Лю предлагают свои услуги, зазывалы из гостиных дворов предлагают ночлег и вкусную пищу за сносную плату. Тихое позвякиванье монеток и цепочек ручных весов едва пробивается сквозь эту шумовую завесу. Ржание лошадей, скрип тележных колёс... Вон торговец и покупатель повздорили, началось рукоприкладство. Этот непорядок углядел один из базарных надзирателей и тут же вызвал стражу, которая моментально восстановила справедливость, скрутив обоих драчунов. Тут не будут разбираться, кто первым начал, а оштрафуют обоих... Ляншань никогда не чувствовал себя своим в этой людской мешанине. Ему всегда было неуютно в галдящей толпе, но дело есть дело. Мало ли, чего он не любит. Чтобы делать мечи, нужно покупать железо, из которого мастера наделают ещё оружия. В кузницу слитки им не привезут, разве что казённые, для ковки солдатских мечей. Приходится мириться с неудобством нахождения посреди базарной толпы.
Что заставило мальчика обратить внимание на тех двоих, он и сам не знал. Торговцы как торговцы. Один немного похож на корейца, хоть и одет как самый обычный хань, и говорит с акцентом уроженца северо-восточного побережья. Второй выглядел чуть экзотичнее: сам в тюркской одежде, а лицо западное. Привезли на продажу статуэтки, вырезанные из разных пород камня, и женские украшения. В побрякушках Ляншань не разбирался совершенно, потому только усмехнулся, глядя, как торговцев со всех сторон обступили женщины. Это как раз было в порядке вещей. Но торговцы... Они вели себя как-то не так. Неправильно.
Лишь присмотревшись внимательнее, Ляншань понял, в чём дело.
Нормальный торговец, когда его лоток окружён толпой покупательниц, все силы кладёт, чтобы и похвалить свой товар, и присмотреть, чтобы ушлые бабёнки чего-нибудь не стащили. Вещицы ведь небольшие, дорогостоящие. Такие купцы обычно без охранника товар не продают. Тот, похожий на корейца, так себя и вёл: рассказывал очередной дамочке, как ей к лицу эти конкретные серьги, а вон тот браслет просто создан для её запястья. И при этом не забывал поглядывать за ручками женщин, дабы не тянулись за лишним. А вот тот, второй, с западным лицом... Охранник должен следить за покупателями, а не шарить глазами по толпе вокруг. Даже если это не охранник, а компаньон, всё равно в его интересах позаботиться о сбережении ценного товара. Ляншань на мгновение встретился с ним взглядом... Бррр. Вроде бы у мамы тоже светлые глаза, но в них он не видел ничего неприятного. А у этого как у снулой рыбины. Мёртвые. Мерзость какая. Лицо гладкое, чисто выбритое и какое-то ...словом, никакое, ничего не выражающее. Волос из-под тюркской шапки с меховой оторочкой не разглядеть, но паренёк готов был поспорить, что они светлые и, скорее всего, коротко острижены по румийской моде.
Ляншань не без некоторого усилия состроил скучающее лицо и сделал пару шажков по направлению к лотку странных торговцев. Как раз к нему был ближе тот край, на котором стояли статуэтки. Женщин они почти не интересовали, все орлицами набрасывались на висюльки, редко какая осмеливалась брать в руки изделия чужеземных резчиков. Такой товар больше интересовал знатных дам, а не женщин из податных сословий. А сын мастера Ли подошёл поближе, мазнул равнодушным взглядом по ряду фигурок, и лишь затем, сделав вид, будто его привлекла одна из них, лениво потрогал её пальцем.
- Молодой господин интересуется искусством мастеров из дальних стран? - то ли кореец, то ли ханец, расплывшись в улыбке, тут же обратил внимание на потенциального покупателя. - Это "ху" - статуи из далёкой страны, лежащей на берегах западного моря. Изображают древних богов, которым жители той страны больше не поклоняются.
- Как это - больше не поклоняются? - Ляншань изобразил интерес: историю становления христианства в западных странах он знал весьма неплохо, мать научила.
Торговец раскрыл было рот, чтобы ответить любознательному юнцу, но тут произошло нечто, потребовавшее от Ляншаня всех душевных сил, чтобы удержать на лице маску скучающего любопытства.
Второй - тот, западный - заговорил.
На хорошем русском языке.
- Скажи щенку, чтобы убирался, - сказал он. - Он мне не нравится.
- Они очень дорогие, молодой господин, - улыбка торговца сделалась вымученной. - Боюсь, ваш отец будет недоволен, если вы потратите такие деньги без его дозволения.
- Я спрошу дозволения у отца, почтенный, - Ляншань сам удивился, насколько спокойным был его голос. А ноги почему-то сделались мягкими, как мокрая глина, и одновременно хотелось убежать отсюда как можно дальше. - Может, он сам захочет купить что-нибудь для украшения дома.
И пошёл, стараясь изо всех сил выглядеть обычным мальчишкой из толпы, не замечающим ничего необычного.
Один из них говорил на родном языке мамы. Второй его прекрасно понимал.
Кто они?
О, отец уже закончил свои дела с торговцем железом. Теперь главное не выдать себя ничем - ни словом, ни взглядом, ни жестом.
- Отец, - он рискнул заговорить лишь когда подошёл вплотную. - Отец, вон те двое говорили на языке матушки.
Хвала Небу, отец всегда был мудр, как столетний старик. Одного мимолётного взгляда на странных купцов ему хватило.
- Мама просила нас опасаться людей, говорящих на её языке, - добавил Ляншань. - Они продают статуэтки с запада. Я сказал, что...
- Я понял, - отец не дал ему договорить. - Не подходи к ним больше.
Мальчик послушно склонил голову перед родителем. Со стороны это должно было выглядеть, как если бы сын просил отца о покупке вещицы, а отец ответил отказом. Что ж, так даже лучше. Но как теперь поступит отец?
А отец поступил примерно так, как поступил бы и сам Ляншань. Десяток цянь задатка старику Лю, всё так же бессменно высматривающему на базаре работу для сыновей и внуков - и с подозрительных купцов теперь глаз не сведут. Не впервой деду выполнять поручения семейства Ли.
- Не думаю, что матери это понравится, - сказал мастер, когда они с сыном, ведя под уздцы лошадку, впряжённую в телегу со слитками, покинули торговую площадь. - Но ещё меньше ей понравится, если мы промолчим об увиденном ...и услышанном.
- Маме грозит опасность? - тихо, испуганно спросил Ляншань. - Это её враги?
- Это могут быть и враги, и друзья, - немного подумав, ответил отец. - Посмотрим, что скажет старик Лю. Но матери ты сам всё расскажешь.
- Хорошо, отец.
Может, он зря испугался. Но пустой взгляд того незнакомца, и его слова... Хотя Ляншань считал себя почти взрослым, эта встреча его не на шутку испугала. "Всегда доверяй первому ощущению, сынок, - говорила мама. - Потом глаза, уши и разум дадут тебе множество мелких штришков, большинство из которых будут ложными, но в первый раз человек смотрит душой. А душа не ошибается никогда". Так вот, если верить первому ощущению, Ляншань сегодня смотрел в глаза лютому врагу.

Горе и радость редко ходят рука об руку. Обычно радость стучится в двери, прежде, чем войти, а горе без лишних расспросов срывает их с петель и врывается в дом, не глядя ни на заслуги, ни на титулы, ни на богатство.
Сегодня в кузнечной слободке был именно такой день - день горя и радости. Радость принесли сыновья, которых после года отсутствия, после возвращения в Бейши, как в место службы, построения и доклада начальству отпустили на побывку по домам. А горевали кузнецы и их семьи по мастеру Чжану, умершему - так уж получилось - сегодня на рассвете. Так что Чжан Бин явился аккурат на похороны деда... Года полтора назад, ещё до его отъезда, старик начал жаловаться на плохое зрение. Пару месяцев спустя старик стал промахиваться молотом мимо заготовки, а однажды едва не покалечил сына раскалённым прутом. Тем же вечером мастера на совете постановили отправить его на отдых. Сыновья и внуки обязаны позаботиться о немощном старике. С тех пор прошло больше года. И за это время случилось нечто страшное: крепкий, жилистый дед с ясным острым умом превратился в дряхлую развалину. Притом семья действительно заботилась о нём, старика неподдельно любили и уважали. Сыновья оторвали бы голову любому, кто посмел бы сказать плохое слово об отце, а невестки дружно обругали бы любую сплетницу, которая открыла бы рот по поводу "нахлебника, объедающего семью". Но в глаза этого, понятно, никто не говорил, а за язык ещё никого не поймали. Тем не менее, слухи доходили до старика Чжана, и, скорее всего, именно они подорвали его дух. Он, с десяти лет не отходивший от наковальни, почувствовал себя ненужным, обузой для сыновей и старой жены, которых тоже очень любил. И вот результат... Словом, радость от возвращения сына и внука была омрачена большим горем.
Мастера Чжана провожали всей слободкой, хотя похороны в империи считались делом семьи. Но кузнецы-оружейники в Бейши давно превратились в сплочённый клан почище любой мафии. Горе или радость одной семьи становились общими, и если радость при этом преумножалась, то горе делилось на всех и становилось не таким давящим. А Яна не знала, что и думать по поводу новостей, которые одну за другой принесли ей старшие сыновья. Сначала Ляншань огорошил известием о странных русскоговорящих купцах, а потом Иван добавил бензинчику в огонь, рассказав о происшествии на дороге.
- Она наверняка у киданей, - заметив, что мать побелела, как мел, старшенький постарался её успокоить. - Я видел следы. В той стороне кочует Лугэ, а Мэргэн всегда с братом, он не даст Сяолан в обиду.
- Проверить бы, - мрачно проговорил Юншань, выслушав рассказ приёмного сына. - Если ты прав, Мэргэн скоро здесь объявится. Или письмо передаст. Но если через три дня вестей не будет, сам повозку запрягу и поеду... Ши, чего копаешься? Налей воды в рукомойник.
Маленький слуга всё так же сомнамбулически поклонился и побежал за ведром.

Маленький спойлер: этот конкретный тип - натуральный русский. Из тех, которые отчаянно ненавидят Россию, но говорить по-русски при этом не прекращают.

Ещё прода:

- Мама! - похудевшая, измученная, но радостная Сяолан приподнялась на локте, едва ковёр, загораживающий вход на женскую половину юрты, откинулся в сторону, и она узнала вошедших. - Отец! Хвала Небу, вы здесь!
Просторная, но темноватая юрта. Запах горящего сухого кизяка, самого обычного топлива для степняцких очагов, перебивал ароматный дымок, струящийся из ажурных курильниц. Чинно сложив руки на коленях, сидели на ковре служанки, составлявшие свиту молоденькой степнячки в богатом шёлковом ханьском платье.
- Лежи, не вставай, - с улыбкой Антан-одон удержала подругу, порывавшуюся встать и поклониться родителям. Младшая дочь киданьского хана, ухаживающая за больной ханьской купчихой - это было нечто. - Мы ждали вас, почтенные мастера, - это уже супругам Ли. - Не волнуйтесь. С ней всё в порядке. Устала очень. Это скоро пройдёт.
Только природная сдержанность не позволила Юншаню упасть на колени и обнять дочь. Здесь посторонние. А Яне никто не мог помешать.
- Доченька... Как ты? Что с тобой?
- У ...у меня сын, мама. Вот...
По знаку Алтан-одон одна из служанок плавно встала, вынула из колыбельки продолговатый свёрток и подала его молодой матери.
- Вот оно как, - лицо Юншаня заметно разгладилось. - Внук, значит... Ты не писала, что ждёшь ребёнка.
- Мы хотели обрадовать вас, когда приедем, - Сяолан не сдерживала слёзы - горе и радость пополам. - Он почти на месяц раньше родился, всё потому, что...
- Я знаю.
- Мэргэн написал?
- И Мэргэн написал, и твой старший братец кое-что видел. А теперь сама рассказывай.
- Успеет она рассказать, не мучай девочку расспросами, - нахмурилась Яна. - Главное, что жива осталась и сына сберегла.
- Нет, нет, мама, я расскажу, - поспешила возразить Сяолан, заметившая сердитый блеск в глазах отца. - И правда, хорошо, что мы живы. Ливэй ранен, госпожа свекровь сейчас при нём. А я - вот... - и она с нежной улыбкой посмотрела на сладко спавшего краснолицего младенца. - На нас напали. Выскочили из ложбины между холмами, и стрелами по охране...
Из сбивчивого, взволнованного рассказа Сяолан выходило, что напавшая на них шайка строго разделялась на два отряда. Первый вёл себя, словно опытные, дисциплинированные воины, и командовал ими самый настоящий офицер. Второй же отряд состоял из обыкновенных оборванцев, которые мгновенно бросались грабить повозки, хозяев которых вырезали воины. Свёкр и один из слуг успели несколько раз скрестить мечи с напавшими, прежде чем их убили. Чжао Ливэю, её мужу, повезло чуть больше, если это можно назвать везением: он успел выстрелить из арбалета и попасть в разбойника, но меч из ножен ему достать не довелось - получил удар в лицо и завалился внутрь повозки. Следом за ним туда же, в повозку, вскочил один из оборванцев с ножом. Добить мужчину и захватить добычу - завизжавших от ужаса женщин...
- Вваливается в повозку этот ...тип. Вонючий, как некультурный степняк. Нет, хуже - как старый козёл. И руку с ножом заносит... над моим мужем... И тут я сама на себя разозлилась, - продолжала Сяолан. - Мама, ты же учила меня... ну, метать в цель не только ножи. Ещё говорила, что тебя твой отец этому научил, а в жизни всякое может пригодиться. Я шпильку из волос выдернула, ну и... Он заорал и выпал из повозки. А я... Словом, я не помню, что потом делала. Госпожа свекровь говорит, схватила вожжи, плеть, и давай лошадей нахлёстывать. Ещё госпожа свекровь говорит, будто я при этом сильно ругалась... но это, наверное, от страха. Я так испугалась... Опомнилась, когда услышала киданьскую речь... Служанку мою стрелой убили, старика-возницу ранили, он тоже умер, а слугу, который на дно повозки забился и только трясся, я сама прогнала. Вот, остались мы без господина свёкра, без слуг...
- Кто стрелял из ружья по разбойникам? - Юншань задал вопрос, который с самого начала не давал ему покоя. - Ванди говорил, будто из повозки отстреливались, и не из арбалета, судя по следам. Твой муж был ранен, свекровь не могла, служанку убили, один из слуг дрожал от страха... Старик?
- Да, отец. Его за это стрелой...
- Почтенный Чжао собирался торговать ружьями?
- Нет, отец, он их не на продажу вёз. Ты разве не знаешь про последний указ императрицы?
- Какой указ? - хором спросили Юншань и Яна.
- Каждый торговец, едущий в пограничные крепости, должен взять под отчёт хотя бы три ружья, бочонок пороха и три раза по девять лян свинцовых пуль, и сдать всё это по приезде старшему офицеру. За это дают торговую пайцзу с хорошей скидкой.
- А я-то думала, они просто грабят... Вот оно в чём дело, - проговорила молчавшая до сих пор Алтан-одон. - Кто-то охотится за огненным оружием.
- То-то офицер этот кричал оборванцам - мол, тряпки ваши, остальное наше... - тихо произнесла Сяолан, укачивая сына. - А я его видела, офицера. Я его запомнила.
Юншань и Яна встревоженно переглянулись.
- Только этого не хватало, - процедила госпожа Ли Янь. - Срочно все в повозку, и в Бейши. К тысячнику. Сейчас же. Пока этому самому офицеру не пришла в голову светлая мысль напасть на кош Лугэ.
- Мать дело говорит, - согласился Юншань. - Собирайся, дочка. Ливэя устроим так, чтобы его не трясло в дороге.
- Наш кош тоже пойдёт к Бейши, - произнесла Алтан-одон, по молодости лет не сумевшая скрыть промелькнувшей в глазах тревоги. - Я скажу брату и жениху, они согласятся со мной... Почтенные мастера, послушайте и вы меня. Не отлучайтесь от коша. Здесь вы в безопасности, а в дороге всякое может случиться, даже за полдня, что отделяют вас от дома.

Неизвестно, знал ли тот офицер-разбойник, что спасшаяся от его головорезов женщина запомнила его лицо. Неизвестно, знал ли он вообще, что она спаслась - ведь преследователей кидани хана Елюя перебили всех до единого, и доложить о неудаче было некому. Но если тот офицер не дурак, он должен был подстраховаться. С лёту нападать на степняцкий кош - себе дороже. Нужно было сперва осмотреться, прикинуть парочку планов нападения, а уж потом атаковать. Возможно, только потому нападения ещё не случилось. Возможно, они сами себя накрутили, и ничего подобного тот офицер и в мыслях не держал. Но - бережёного бог бережёт, а небережёного конвой стережёт. Княжич Елюй Лугэ, прикинув вероятность нападения и сочтя, что она слишком велика, согласился с сестрой, и кидани принялись сворачивать юрты.
В Бейши явились затемно, уже после закрытия ворот. Но после десяти минут выяснения личностей дежурный офицер распорядился впустить семейство Ли, их свойственников и киданьских княжичей в город. Простые кидани, как обычно в таких случаях принялись расставлять юрты на пустыре между городом и крестьянскими полями.
К господину Цзян Яовэню их пропустили без лишних формальностей. За семь-то лет привыкли.
Глядя на тысячника, изрядно поседевшего и самую малость погрузневшего, Яна подумала, что их поздний визит совсем ему не в радость. Только, понимаешь, прилёг отдохнуть, как тут же прибегает дежурный и докладывает, что эти ненормальные Ли опять просят о срочном приёме, а кидани княжича Лугэ ставят юрты у стен города. Но что бы он сейчас ни думал, а дело для него всегда было превыше всего.
- Указ... - проворчал он, выслушав мастера Ли. - Ни о каком указе лично я не слышал. А должен был, если учесть, что купцы уже везли ружья... Скажите, почтенный мастер, когда именно в Тайюане огласили этот указ?
- О том надо спросить у моей дочери, господин, - ответил Юншань.
- Тогда я задаю тот же вопрос госпоже Чжао Ли, - тысячник кивнул сидевшей тихо, как мышонок, Сяолан.
- За четыре дня до нашего отъезда, господин, - неожиданно робко ответила она, стараясь не смотреть на грозного воина, всегда покровительствовавшего их семье.
- Но нападения случались и раньше, господин... - подал голос присутсосвавший здесь же дежурный десятник.
- Нападения случались и раньше. Но раньше никто не атаковал купеческий обоз по всем правилам военного искусства, - резонно возразил тысячник Цзян. - Раньше не пытались вырезать людей в обозе до последнего человека.
- Значит...
- Это много чего значит. Возвращайся на своё место, десятник, здесь ты исполнил свой долг.
- Слушаюсь, господин.
Тяжёлый взгляд тысячника ощущался почти физически. Яне стало крайне неуютно.
- Гонец с вестью об указе хуанди должен был опередить купцов, - негромко сказал он. - Но здесь видели только гонца с вестью о возвращении корабля из-за великого океана и открытии дальних земель. Нападения начались до того, как указ зачитали в Тайюане, но нападало грязное отребье. Воины к ним присоединились лишь тогда, когда пошёл обоз с огнестрельным оружием... Не знаю, как вы, почтенный мастер, а я вижу здесь прямую измену. Государственное преступление в самых высоких кругах. И это означает, что все мы здесь в опасности. И я, и вы, и ваша дочь.