Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Макс Мах, Авиатор (Попаданцы, Стимпанк)
137
Два выстрела, вернее, три.
Вот таки не понял, откуда взялся третий.
К слову, в концовке поста: "У меня было два выстрела… ". Так что с третьим выстрелом надо что-то решать.
Отредактировано Костян (22-03-2016 20:23:01)
Костян
Один из своего ружья по первой "мишени" (клюнувшей на приманку у дерева), и сразу за этим, из подругиного по пулеметчику и еще одной зверюге...
Глава 7. Лиза Браге, авиатор, Май, 1930
- У тебя, Лиза, было два выстрела и практически не оставалось времени…
Она сидела в кресле, а Иан Райт стоял у панорамного окна. Разговор происходил вечером того же дня в каюте шкипера.
– Никак не могу понять, Иан, ты меня хвалишь или ругаешь? – спросила Лиза, и сама еще не разобравшаяся со всеми впечатлениями прошедшей ночи.
– Ругать тебя, кажется, не за что, - пожал плечами Райт. - Разве что за дерзость и бесшабашность. Ну, так я знал, с кем связываюсь. Истребители, они везде такие, Лиза. Рисковые авантюристы, если без обид. У нас в Новоархангельске таких ёрами зовут, сиречь забияками.
– Значит, не выволочка. Выпить предложишь? Или в сухую будем разговаривать?
– Да, хоть упейся! – едва не вышел из себя Райт, но вовремя спохватился, умерил пыл. – Виски ирландский будешь?
– А чем он от американского отличается?
– Да, почти всем. Ирландцы из ячменного солода гонят и прогоняют три раза, а мы из кукурузы и один раз. Есть разница, как думаешь?
– Тогда, наливай! – Лиза закурила, наблюдая за тем, как Райт разливает виски. – Сколько в нем градусов?
– Градусов? – не понял Райт.
– А еще русским называешься! – усмехнулась Лиза. – Я про процент алкоголя спросила.
- Ах, вот ты о чем! Пятьдесят три.
– Не слабо!
– Да уж… - Райт подал Лизе стакан, покосился на папиросу. – Мне, Лиза, один добрый человек показал твою историю болезни. Не безвозмездно, разумеется, и ненадолго. Полчаса времени всего-то и было, но главное я прочесть успел.
– Понравилось? – Лиза сделала глоток. Оказалось, вкусно, хоть и необычно.
– Нет, не понравилось.
- А Тюрдеев, что говорит?
– Тюрдеев говорит, что обсуждать это он со мной не будет, ибо врачебная тайна.
– Значит, не все продается и покупается, - пыхнула папиросой Лиза.
– Значит, не все.
– Ты так и будешь за мной повторять? Второй раз уже!
- Не буду.
– Тогда, переходим ко второй части Мерлезонского балета.
– Как скажешь… - Райт тоже пригубил виски, кивнул одобрительно и посмотрел на Лизу. - Я, собственно, к тому, Лиза, о твоей медицинской карте вспомнил, что надо бы тебе себя поберечь. Богу свечку поставить, что выжила и на своих двоих ходишь. Но с выпивкой и табаком твое выживание, уж прости, плохо сочетается. Ты же не знаешь, как это может сказаться… и когда.
"И в самом деле? Где и когда? Скажется или нет? Это или то? А нервное напряжение лучше? Адреналин в крови полезнее алкоголя?"
– Это что сейчас было? – спросила она тем голосом, от которого у нее самой "волосы дыбом вставали". – С чего это ты, шкипер, взялся проявлять обо мне отеческую заботу?
– Я… - опешил Райт, не в первый раз попав под возвратную волну ее гнева.
– Ты, Иан, мне не муж, - объяснила Лиза, стараясь держать себя в руках, - не любовник, и начальник только в определенных и четко прописанных в контракте ситуациях. Нет?
– Да, - согласился Райт и тяжело вздохнул. – Я помню твой контракт, Лиза, но хотел бы напомнить, что у тебя столько всего было сломано и порвано, что наличие тромба, - не дай Бог, конечно, - никак не исключено.
– Грамотно рассуждаешь, шкипер, - криво усмехнулась Лиза, чувствуя, как сжимает сердце от тоски или страха, или от того и другого вместе. – Грамотно, но, как бы это сказать? Не глубоко?
– Что ты имеешь в виду?
– Иан, - осторожно сказала она, чуть не ляпнув про еще неизвестные здесь и сейчас эндорфины и прочие "гормоны счастья", – ты знаешь, что это такое быть пилотом штурмовика?
- Ну, я представляю себе…
- Не представляешь! – покачала она головой, вспоминая управление бригом в грозу и ночную охоту на леопарда. – Трудно, опасно, и устаешь, как собака. Но… Момент риска, Иан! Вот в чем соль! Сердце стучит, как бешеное, и такой прилив сил, такое наслаждение! Не хуже мужика, ей богу! Может, разве что, с кокаином сравниться, но уж точно, что сильнее алкоголя. Так чем ты меня можешь напугать? Тромб, если и есть, мог сегодня ночью десять раз оторваться. Или в грозу над морем, или в Бремене с бандитами… Ну, ты меня понял, я думаю. И к слову, про два выстрела и недостаток времени. Истребители не только сумасшедшие, Иан. Мы люди резкие. А знаешь почему? Решения приходится принимать сразу и без колебаний. В условиях боя и острой нехватки времени. И реагировать мгновенно! И всегда – пан или пропал! Ну, я ночью так и реагировала.
- Да, уж!
– А что? – подняла бровь Лиза. – Между прочим, мы вчетвером леопарда завалили, трех шакалов, пулеметчика, и двух барбарийских львов! Не хилая, к слову, охота получилась!
– Сделать тебе из пулеметчика коврик? – предложил Райт.
– Нет! – Отмахнулась Лиза, постепенно приходя в себя. – Зачем? Люди не поймут. А кто он кстати?
– Трюмный матрос. Года два у меня служил, но ты же знаешь, чужая душа потемки! И смотри, Лиза, как он все классно рассчитал! Если бы прокатило, одним махом вывел бы из игры трех старших офицеров и дочку профессора Нольфа…
- Не прокатило! – пыхнула папиросой Лиза. – А где он прятал пулемет?
– Да, это как раз ерунда! - ответил Райт, возвращая себе обычную невозмутимость. – Внизу железа много, есть где спрятать. Меня другое интересует. Кто ему помогал? Ведь кто-то же помогал! Вот в чем проблема! У нас на борту засланец, а мы даже не знаем, чей. Не говоря уже о том, кто таков?
– Есть еще один вопрос, - Лиза глотнула виски, выдохнула, взглянула на Райта исподлобья. – Кто у него значился под номером первым?
– На себя намекаешь? - прищурился Райт.
– Все может быть, - пожала Лиза плечами, - или не быть. Но что, если это не я, а Мари Нольф? Ты про нее много знаешь?
– Интересная мысль, - задумался шкипер. – Как-то я…
- Я тоже, - кивнула Лиза. – А сейчас вдруг задумалась. И знаешь, мне ее история очевидной не кажется, даже если она профессору, и в самом деле, дочь.
– О как!
– А что? Думаешь, не может быть?
– Да нет, - задумчиво протянул Райт. – Может, и это мне сильно не нравится!
***
Лиза вышла из каюты Райта и хотела, было, пойти к себе, но внезапно передумала и пошла к Тюрдееву. Леонтий ей нравился. Еще не как мужчина, но уже как человек.
"Ну, он и, как мужчина, ничего! Или нет?"
Постучала в дверь и вдруг смутилась. Пожалуй, даже испугалась. Понадеялась, что его нет на месте, но дверь, как и бывает, на самом деле, во всех этих неловких ситуациях, открылась.
"И что меня понесло?!"
– Здравствуйте, Елизавета Аркадиевна! – Тюрдеев был единственным человеком на бриге, кто продолжал звать ее по имени-отчеству.
– Здравствуйте, Леонтий Микитович! Извините, что не в кабинет… Но вы, кажется, моим визитом не удивлены?
Так это, во всяком случае, выглядело.
- Проходите! – предложил Тюрдеев, и она вошла.
В его каюте Лиза была впервые, и любопытство побороло робость, в общем-то, и так ей не свойственную. Огляделась и поняла, что ее впечатление о лекаре, которое она полагала за знание, было ошибочным. Ничего-то она о Леонтии Микитовиче не знала, да и не понимала его, хотя и думала иначе.
Каюта у доктора Тюрдеева была большая. Правда, не две комнаты, как у Лизы, а одна, но зато с альковом для кровати и просторная. Обставлена просто, но со вкусом и недешево. И не в поморском стиле, как можно было бы ожидать, а в итальянском. Изящные линии, лак, цветное стекло, и картины на стенах, явно итальянские.
– Нравится?
– Очень! – честно призналась Лиза.
– Это хорошо! – кивнул лекарь, и Лиза его ответу чрезвычайно удивилась.
"Что за неуместное одобрение? Я ему кто? Девчонка?"
Но Тюрдеев ее, похоже, ребенком не считал.
– Садитесь, пожалуйста, Елизавета Аркадиевна, - указал он на кресло. – Что будете пить, самогон или граппу?
– Интересный выбор! – он ее умудрился удивить второй раз за пару минут.
– На самом деле, вполне логичный, но мы об этом еще поговорим, я думаю. А пока на ваш выбор, Елизавета Аркадиевна: самогоночка аутентичная, поморская, из Кеми, а граппа от Доменико Сибона, старая, знаменитая и тоже крепкая.
– Что в лоб, что полбу? – усмехнулась Лиза. – А вы сами, что рекомендуете?
– Сам я рекомендовал бы вам воздерживаться от употребления горячительных напитков, но, боюсь, все равно не послушаетесь. Так что давайте выпьем граппы. Под самогон закуска нужна, и еще не всякая подойдет, как вы, полагаю, знаете, а граппу, как коньяк, можно пить просто так.
– Тогда, граппа, - согласилась Лиза.
Тюрдеев и вообще был странным человеком. Вернее, необычным, не шаблонным. Несмотря на недвусмысленные имя и фамилию, выглядел не как природный помор, а скорее, как европеец, откуда-нибудь из центральной Европы, да и вел себя соответственно. Говорил спокойно, голоса не повышал, слова выбирал аккуратно и никогда не высказывал необдуманных мыслей. Черты тонкие, кость тоже. Пальцы длинные, кисти рук узкие, можно сказать, изящные. Похож на пианиста, и, в самом деле, пианист великолепный, бильярдист, впрочем, тоже. Но если присмотреться, рост и ширина плеч у него вполне поморские, да и цвет глаз и волос сразу выдают северянина.
– Леонтий Микитович, - спросила Лиза, принимая хрустальный стаканчик с чуть желтоватой граппой, - а как вас матушка в детстве звала?
Тюрдеев не смутился и не обиделся, напротив, посмотрел на Лизу с интересом.
– Она звала меня Люликом, отец, впрочем, тоже. А вы, Елизавета Аркадиевна, отчего об этом спросили?
– Не знаю! – честно призналась Лиза. – У меня бывает… Спонтанно, вдруг…
- Как прошлой ночью?
– И да, и нет! Я закурю?
– Ни в чем себе не отказывайте! – улыбнулся Тюрдеев, но голубые глаза остались серьезными. Можно сказать, внимательными.
– Я, собственно, о прошлой ночи и хотела поговорить. – Лиза закурила, пригубила граппу. Эта была хороша, много лучше тех, что пили они с Надеждой и Клавдией.
– Страх! – сказала она после паузы. – Вот о чем я хотела поговорить.
– Страх? Хорошая тема, - согласился Тюрдеев.
"Да уж, зашибись, какая тема! Но с кем-то же мне надо поговорить?!"
– Я сейчас говорила с Райтом, - сказала она тихо. – Иан хороший человек и, наверное, желает мне добра. Но он меня напугал до смерти. Заговорил о моем здоровье. Упомянул о возможности тромба…
- Я испугалась! – сказала после короткой паузы, потребовавшейся, чтобы взять себя в руки. Но и Тюрдеев вел себя деликатно. Лишних вопросов не задавал и, уж тем более, не торопил.
– Испугалась! – повторила Лиза. – У меня так бывает иногда. Накатывает ужас, и ничего не могу с этим поделать. Просто цепенею от ужаса!
– Сегодня тоже оцепенели?
– Ну, да! То есть, нет! Я ему этого не показала, но внутри…
- То есть, вы, Елизавета Аркадиевна, цепенеете только внутри себя, но поведение продолжаете контролировать?
– Пожалуй, что так, - согласилась Лиза.
– А если в бою, или вот, как сегодня ночью?
– Ну, - пожала она плечами, - вы же понимаете Леонтий Микитович, в бою не до того! Зажимаешься и идешь дальше.
– Понимаю, - кивнул Тюрдеев. – Но и вы, верно, знаете, что бесстрашных людей в природе не существует. Их эволюция, как полагает господин Дарвин, извела под корень за ненадобностью. Только законченный псих ничего не боится. Страх естественная реакция здорового организма на опасности и неизвестность, обратная сторона инстинкта самосохранения. Стыдиться здесь нечего. Напротив, то, что вы мне сейчас описали, Елизавета Аркадиевна, называется мужеством. Способность превозмогать свой страх – это и есть мужество!
– А способность получать от этого удовольствие называется мазохизмом?
– А вы получаете? – живо заинтересовался лекарь.
– Не совсем, - смутилась Лиза. – Не так, не от этого. Но риск, опасность, угроза… Я… я буквально наслаждаюсь ими! Потом, может быть, и струшу. Истерика может случиться. Но это потом. А в бою, между жизнью и смертью, в кризис – чистое наслаждение. И отходняк потом, как после дури, но все равно хочется еще!
– Но вы же истребитель, что в этом необычного?
– Да, я Райту так и сказала, но…
- Расскажите мне, что и как случилось ночью, - предложил лекарь. – Только откровенно и всю правду! Рассказанное врачу равносильно тайне исповеди, знаете ли.
– Знаю! – вспомнила Лиза слова Райта о врачебной тайне.
"Рассказать? Все? Почему бы и нет? Что за тайны Мадридского двора?!"
– Глупая история, если разобраться! – сказала она вслух. – Ребячество чистой воды, спонтанность подростковая… То да се…
И она стала рассказывать Тюрдееву, что и как происходило с ней и вокруг нее этой ночью. Про свои чувства и впечатления. Про страх и восторг, и про холодную решимость. И про две остановки времени рассказала тоже.
– Елизавета Аркадиевна, - спросил Тюрдеев, когда Лиза закончила свой рассказ, - а кем вы были там?
– Где, простите? – не поняла Лиза.
– Не знаю, право, - чуть улыбнулся лекарь, но Лизе отчего-то показалось, что ему совсем не до смеха. – Не знаю. Откуда же мне знать? Но думаю, это не ад, и не рай, как мы их себе воображаем. Полагаю, это мир… Другой мир… Он должен быть похож на наш, я прав?
"Мир? Мой мир? Серьезно?!"
– Не знаю, о чем вы говорите, Леонтий Микитович! – сказала она вслух, спокойно, но решительно, можно сказать, недвусмысленно, выражая свою мысль. – Я, разумеется, "больная на всю голову", как говорили курсанты у нас в Академии, но галлюцинаций не вижу и голосов не слышу. И выходцем из иного мира себя не считаю. С того света, может быть, - это уж как теологи с врачами договорятся, - но не более того.
– Значит, не скажите, - кивнул Тюрдеев. Он явно не поверил Лизе, но настаивать, как видно, не хотел. – Так тому и быть!
"Так тому и быть? Серьезно? И это все, что ты готов мне сказать, задав такой вопрос?"
– О чем вы спросили на самом деле? – спросила она, борясь с подступившей к сердцу паникой. – Вы, в самом деле, думаете, что меня эльвы подменили? Так вы же видели, Леонтий Микитович, бычьего хвоста у меня на заднице нет!
– О чем я спросил? – Тюрдеев не смутился, но, казалось, задумался. – Так сразу и не объяснишь. Но, извольте! Я попытаюсь объясниться, но начать мне придется издалека. Готовы слушать?
"А может быть, правильнее уйти? Но с другой стороны… Он что-то знает? Откуда? Как? Что, вообще, он может знать?"
– Рассказ длинный?
– Не на пять минут.
– Тогда, несите сюда бутылку, а то замыкаетесь, ходить, да подливать.
– Разумно! – Тюрдеев встал, прошел к бару, достал бутылку, принес и поставил на столик около их кресел. – Еще что-нибудь?
– Благодарю вас, не надо! – ответила Лиза, доставая портсигар. – Рассказывайте!
– Ну, что ж, - Тюрдеев разлил граппу и сел напротив Лизы, - начну, как и обещал, издалека, поскольку иначе, вы меня просто не поймете. Так вот, Тюрдеевы – фамилия на Белом море известная. Сами мы по происхождению – онежане, но мой дед еще смолоду перебрался в Холмогоры и через двадцать лет у него уже был целый флот рыбачьих шхун. А где промысел там и производство: рыбу же сейчас уже не только морозят, но и солят, коптят, консервируют. Белое море рыбный Клондайк! Кумжа – морская форель, беломорская сельдь, северная навага, пикша, треска, зубатка, но это если не выходить в северную Атлантику и в арктические моря. Я к тому, что дед мой разбогател невиданно, поднялся, стал уважаемым на Севере человеком, и, как следствие, послал своих сыновей, а мой отец как раз младший из них, учиться. Старший в Новгороде финансы изучал, средний – в Англии рыбное производство, а мой отец поехал в Падую, чтобы выучиться на юриста. Там он и познакомился с моей матерью. Она принадлежит к старой итальянской знати. Венецианские патриции, дожи, кого только не было в ее семье. Даже первая женщина доктор философии Елена Коронаро Пископия. Ну, а мою матушку звали Августой. Августа Коронаро ди Лавриано…
- Так вот в чем дело! – не удержалась от восклицания Лиза. – Вы итальянец!
– По матери, - кивнул лекарь.
– Унаследовали ее черты?
– Да, - признал Тюрдеев, а заодно и цвет волос и глаз.
– А разве?..
– Итальянцы разные бывают, Елизавета Аркадиевна. Встречаются среди них и блондины. Особенно на севере Италии. Вот и моя мать такая: светловолосая и светлоглазая. В Германских государствах всегда за немку принимали.
– Понимаю.
– Да, нет, - покачал Тюрдеев головой, - не думаю. Италия для меня с детства родная страна, даже больше, чем Себерия, а ведь я вырос в Холмогорах и Архангельске. И когда пришло время, ехать учиться, я поехал в Италию, как и мой батюшка, и не просто в Венето, а в Падую, в Падуанский университет.
– Но вы мне говорили про Гейдельберг, а это совсем не Италия!
– Будет и Гейдельберг! – улыбнулся лекарь. – Но сначала Италия. У меня там множество родственников по всей Ломбардии, Венето и Эмилии-Романьи!
– Никогда бы не подумала, - покачала головой Лиза. - Но почему медицина? Сами решили или случай?
- На самом деле, так решил мой отец, - улыбнулся Тюрдеев. – Я, знаете ли, пятый сын, да еще два зятя имеются – мужья моих старших сестер. Есть, кому на империю Тюрдеевых вкалывать. В общем, отец дал мне денег, благословил, и я поехал в Италию, о чем ни разу в жизни не пожалел. Чудесная страна! Красивая, уютная, теплая и веселая. А ведь я, Елизавета Аркадиевна, там не гость. Знаю язык, и не только литературный итальянский, но и фриульский. Одним словом, мне там было хорошо. Но все это лишь предыстория.
– А в чем заключается история? – Лиза допила граппу и, не спрашивая разрешения, налила себе еще.
– В Падуанском университете я стал учеником Кассио Морамарко, - продолжил рассказ Тюрдеев. - Вам это имя, разумеется, ни о чем не говорит, но поверьте мне на слово, Елизавета Аркадиевна, профессор Морамарко – один из крупнейших неврологов нашего времени.
– Я вам верю! – Лиза никак не могла взять в толк, к чему весь этот рассказ и каким образом он объясняет "совершенно невероятные" предположения Тюрдеева о ее происхождении.
– Спасибо! – улыбнулся лекарь. – Теперь, когда мы условились, что мой учитель являлся крупным клиницистом, великолепным нейрохирургом и серьезным, всеми уважаемым ученым, скажу, что у профессора Морамарко имелось одно любопытное увлечение. Он называл это "паранормальной или экстраординарной биологией".
– Экстраординарная биология? Что это такое? – спросила Лиза, хотя и догадывалась, чем это может быть. В ее мире парапсихология являлась пусть и "лже", но все-таки наукой.
– Это все те смутные истории о том, чего не может быть никогда, или о том, чего мы не можем пока объяснить.
– Если честно, я не очень хорошо понимаю, о чем идет речь, - Лиза демонстративно закурила и выпустила из собранных в трубочку губ маленькое облачко табачного дыма.
– Серьезно?
– Вполне.
– Тогда, скажите, Елизавета Аркадиевна, как вы считаете чтение мыслей – это всего лишь ловкий цирковой трюк или невероятная и редко встречающаяся человеческая способность?
– Не знаю, - пожала она плечами.
– А что вы думаете о медиумах?
– Я о них вообще не думаю.
– Ну, зато теперь вы знаете, в чем состояло увлечение профессора. Он собирал любые более или менее достоверные известия о "невероятном" и "невозможном". В его кабинете был целый шкаф с папками, содержащими в себе такого рода истории, свидетельства и наблюдения. Иногда я читал эти документы. Вначале из пустого интереса, все-таки любопытство не порок, не правда ли? Затем мой интерес окреп и приобрел характер игры ума. Я изучал эти документы не столько потому, что верил во все описанные в них чудеса, сколько потому, что сами эти фантастические истории заставляли меня смотреть даже на общеизвестные факты взглядом естествоиспытателя. Вопрошающим взглядом, если угодно. Н-да, взыскующим взглядом… - Неожиданно Тюрдеев замолчал, и Лиза начала даже беспокоиться, потому что пауза длилась и длилась, но Тюрдеев к ней все-таки вернулся.
- Извините, - сказал он. – Пожалуй, я тоже закурю.
Помолчали. Лиза собеседника не торопила, поскольку поняла, что они подошли к главному.
– Знаете, кто рассказал о вас Райту? – неожиданно спросил лекарь.
– Капитан Добрынин, разве нет?
- Нет, он только подтвердил Райту достоверность полученной им информации.
– Если не Добрынин, то кто? – вопрос напрашивался, вот Лиза его и задала.
– Я.
– Что?! – не поверила своим ушам Лиза, но только успела задать этот глупый вопрос, как поняла, что стоит над бездной. Хотелось упасть и падать без конца, но одновременно было страшно "взглянуть себе под ноги".
– Мы познакомились с вами, Елизавета Аркадиевна, три года назад во Флоренции.
– Мы?.. – боясь услышать подтверждение своей догадки, спросила Лиза.
– Да, – сказал Тюрдеев с каким-то "вымученно" нейтральным выражением лица, - у нас были отношения, но дело не в этом, хотя и этого было бы достаточно. Вы, скорее всего, не помните, Елизавета Аркадиевна, или вовсе не знали, - если моя догадка верна, - но дело даже не в близости, а в тех чувствах, которые я испытывал к Елизавете Браге. Полагаю, что я ее любил, люблю и теперь.
"Только этого мне не хватало! Бывшего любовника Елизаветы в непосредственной близости!"
– Значит, вот отчего вы на меня так смотрели, - припомнила их первую встречу Лиза. – Но, Леонтий Микитович милый, мне нечего вам сказать. Ни про какие иные миры я ничего не знаю. Я все та же Елизавета Браге, но я вас не помню. И неудивительно. Я вообще, много чего не помню, только никому об этом не рассказываю. Не помню, вот и весь сказ.
– Не помните, - согласился Тюрдеев с печальной улыбкой, появившейся на его красиво очерченных губах. – Сообщение о вашей гибели, Елизавета Аркадиевна, застало меня во время экспедиции в Гиперборею. Мы планировали пройти над хребтом Котельникова, но нам это не удалась, и мы, израсходовав запасы в бесплотных попытках найти проход в Высоком Барьере, взяли курс на Архангельск. "Звезда Севера" подходила к озеру Пильня, когда Шлиссельбургское радио сообщило о бое под Опочкой.
– Мне очень жаль… - Ну, а что еще она могла сказать? Практически ничего.
- Мне тоже жаль, хотя, скорее всего, слово "жалость" ничего не объясняет, да и не выражает ничего.
Наверное, ей было бы легче, если бы он заплакал, или еще что-нибудь в этом же роде, но Тюрдеев был внешне спокоен, а о том, что происходит у него в душе, можно было только догадываться.
– Почему вы не сказали сразу?
– А зачем? Я и сейчас не уверен, что поступаю правильно.
– Честность лучшая политика! - Лиза никогда не была уверена, что это утверждение имеет смысл, но сейчас ей было легче говорить, даже если она несла откровенную чушь, чем сидеть перед Тюрдеевым и молчать.
- А как вообще вышло, что вы оказались на "Звезде Севера"? - сменила она тему.
- Случайно, - Тюрдеев даже обозначил движение, напоминающее пожатие плеч, но и только. – Просто стечение обстоятельств, Елизавета Аркадиевна. Профессор Морамарко неожиданно умер, и заканчивать диссертацию я поехал в Гейдельберг. Меня пригласил туда Генрих Вунзен, который, как и я, прежде был учеником Морамарко. Только давно. Так и вышло, что ученую степень доктора медицины я получил в Германии. Там же по некоторым семейным обстоятельствам, о которых мне не хотелось бы теперь говорить, я и остался работать. Получил в университете должность, позволяющую со временем стать профессором, открыл частную практику, но главное – взял на себя труд разобраться с архивом Морамарко. Дело в том, что к этому времени я увлекся экстраординарной биологией не меньше, чем был увлечен ею мой покойный учитель, и загорелся идеей продолжить его исследования, и, может быть, пойти дальше, создав – подобно Карлу Линнею, - классификацию "чудес".
– Классификация чудес? – переспросила Лиза, которой названное Тюрдеевым имя ничего не говорило, кроме смутной отсылки к школьной программе по биологии.
- Карл Линней, - терпеливо объяснил лекарь, - создал единую классификацию фауны и флоры…
- Ах, вот оно что! И вы…
- Я начал заниматься этой паранормальной биологией и на каком-то этапе понял, почему мой учитель так и не смог продвинуться дальше собирания фактов через третьи руки. Все дело в том, что сам он был кабинетным ученым, а чудеса, если случаются, происходят вне стен университетов. А тут наудачу в Гейдельберге объявился Райт. Искатели сокровищ, Елизавета Аркадиевна, сами понимаете. В общем, это был шанс, дарующий невероятную для университетского ученого мобильность, возможность побывать во многих весьма экзотических местах, плюс членский билет в эксклюзивный клуб "бродяг". Где-нибудь в Бремене или в Ситке, вечером в таверне, куда не заходят чужие, можно услышать много интересных рассказов, и не все они выдумка. Иногда рассказывают свидетели, и чаще, чем можно себе представить, рассказывают о подлинных чудесах.
– Не пробовали писать романы? – Лизу рассказ Тюрдеева бесспорно заинтересовал и даже заинтриговал, но она ни на мгновения не забывала, с чего, собственно, начался их разговор.
– Писать? – переспросил Лекарь. - После Джозефа Конрада?
– Тоже правда, - вынужденно согласилась Лиза, а Тюрдеев между тем наполнил нечувствительно опустевшие стаканчики и повернулся к Лизе.
– Я не хотел рассказывать Райту о своих обстоятельствах, но он и не спрашивал. Дал мне отпуск, и я, высадившись в Архангельске, взял билет на пакетбот до Ниена. В общем, с перекладными, я добрался до Пскова, когда по моим расчётам, вас уже не должно было быть в живых. Но оказалось, я ошибался, и вы выжили. Остальное – рутина и не стоит рассказа. Коротко говоря, я представился главврачу и, объяснив свою просьбу чисто научным интересом, получил возможность, принять участие в вашем обследовании и лечении.
– Почему я не умерла? – это, и в самом деле, был вопрос, который стоило задать.
– Чудо, - пожал плечами Тюрдеев. – По множеству хорошо известных медицине причин, вы, Елизавета Аркадиевна, должны были скончаться на месте. Но поисковая группа обнаружила, что вы живы. Такое случается иногда, но опытному врачу оптимизма не внушает. Я не только слышал от Райта, я сам видел вашу историю болезни. Более того, я в нее вносил свои замечания. Так вот, если, не верить в чудеса, никаких объективных причин к тому, что вы живы, нет.
– Я у вас, пожалуй, еще одну папиросу попрошу, - сказал Тюрдеев после короткой паузы.
Лиза не стала комментировать рассказ лекаря, тем более, он его еще не закончил. Она лишь молча подвинула к нему портсигар, лежавший на столике рядом с бутылкой граппы.
– В архиве профессора Морамарко, - закурив, продолжил свой рассказ Тюрдеев, - есть множество историй о чудесном выздоровлении от различного рода недугов, но всего два рассказа о случаях, подобных вашему. Одна история, якобы, произошла лет сорок назад в Родезии, вторая – четверть века назад в Аргентине. О третьей я услышал сам на Цейлоне от одного франкского врача. Случаи, как будто, разные, и произошли эти истории в разное время и в разных местах, но суть их неизменна и сводится к простой фабуле. Некий человек умирает насильственной смертью, притом, что причины прекращения его жизни очевидны и не вызывают сомнений. Тем не менее, через мгновение или несколько жизнь возвращается к умершему, и он начинает дышать. Затем – иногда это берет больше времени, иногда – меньше, - организм, какие бы травмы и увечья не привели его к гибели, восстанавливается. Однако поведение человека меняется, и рассказчики – все трое, - выражали уверенность, что это уже совсем не тот человек, что был прежде, и, более того, утверждается, что в израненном теле обитает теперь душа другого человека. Душа, прошедшая через барьер между мирами. Как это происходит, как согласуется с принятой у нас космогонией, каков механизм этого чуда, и что случается с тем другим человеком в его мире, - на все эти вопросы ответов нет. Но все рассказчики отмечают одно важное обстоятельство: тело выздоравливает именно потому, что это уже совсем не тот человек, что был прежде. Не тот, кто погиб.
Посидели молча. Минуту, две.
– Считаете, я уже не та Елизавета, которую вы знали? – Этот вопрос можно было не задавать. Конечно, считает, потому что она, и в самом деле, другая! И спрашивать не о чем!
– По правде сказать, не знаю, - покачал головой Тюрдеев.
– Но вы же спросили…
- Да, - согласился он. – Я спросил, но, возможно, не стоило. Погорячился, поспешил. Другие-то вас узнают. Райт рассказал мне о семейном обеде у вашей бабушки…
"Да, уж… Узнают! Им всем насрать на меня, вот и узнают!" – И только подумав так, Лиза поймала себя на том, что с некоторых пор стала отождествлять себя с Елизаветой Браге. Оттого, должно быть, ей было так больно узнать об их – Елизаветы и Леонтия, - отношениях. Это было что-то, что выбивалось из той картины мира, которую построила для себя Лиза, и в которую так удачно встроилась.
- Если вас это утешит, - сказала она, стараясь не сболтнуть лишнего, - я и мужа бывшего только по фотографиям узнала. Совершенно чужой человек… А вы, стало быть, Оня, я права?
– Откуда вы?.. – смутился Тюрдеев.
– Я письма ваши нашла, - призналась Лиза. – В собственном сейфе. Полезла за орденскими знаками, и наткнулась на пачку писем. Прочла, но ничего не вспомнила. Извините. А письма вы мне хорошие писали. Вернее, ей, поскольку я по любому не она, даже если я и не человек из другого мира.
Незачем ему было знать, кто она и откуда. Это знание могло ей навредить, а у него незнание ничего не отнимало. Кем бы ни была для него Елизавета, ее уже нет. И отношений тех нет, потому что Елизавета умерла.
"Умерла!" – повторила она про себя.
Но что-то все-таки мешало поставить точку.
– Оня – это поморское сокращенное от Леонтий, - объяснил Тюрдеев и опрокинул в рот стопку с граппой.
"А еще итальянец, называется!"
– Я вас тоже так звала? – спросила Лиза.
– Нет, вы меня называли Лёвой, Львом.
– А вы меня Бете. Что это значит?
– Я вас? – В очередной раз смутился Тюрдеев.
- Ну, да, конечно! – кивнул он. – Вас… Иногда я называл вас на фриульский лад Бете, а иногда на венетский – Бета, но чаще все-таки Лизой…
***
Черт его знает, что это такое, но разговор с Тюрдеевым напрочь выбил Лизу из колеи. Не напугал, совсем нет, а именно что, расстроил. Ну, чего ей, в самом деле, было бояться? Разоблачения? Перед кем? Да, и недоказуемо ни разу, что бы ни напридумывал себе Тюрдеев, что бы ни наплела она спьяну, от страха или в бреду. Так что нет, не боялась. Не здесь. Не сейчас. Однако заглянуть так глубоко в чужую жизнь, Лиза никак не предполагала, да и не хотела. Зачем ей это? До сих пор ей некому было лгать по-настоящему, то есть той ложью, которую душа еле носит, и совесть не принимает. Кроме Нади, разумеется. Но с Надеждой все случилось как-то вдруг, спонтанно, и в известной степени естественно, во-первых, потому, наверное, что Лиза в тот момент была все еще не совсем "в своем уме", и во-вторых, ей очень повезло с подругой. С Тюрдеевым все по-другому. И Лиза не та, что год назад, да и любовник – не подруга, даже если эта подруга тоже была когда-то любовницей. Тут ключевое слово "когда-то". А у Тюрдеева все было свежо. Душевные раны еще не затянулись, воспоминания не потускнели. И он Елизавету любил.
"Что же мне со всем этим делать?"
Она вдруг осознала, что мотается по каюте, словно маятник: туда-сюда, туда-сюда, из угла в угол… Чертыхнулась мысленно. Обозвала себя дурой и остановилась у раскрытого окна. Приближалась ночь. Жара спадала, среди камней и деревьев сгущались тени. Лиза смотрела на горы, подставив пылающее лицо легкому ветерку, вдыхала ароматы неизвестных трав и цветов, слушала неспешный шелест реки внизу, под днищем брига.
"Что же мне со всем этим делать?"
Зазвонил телефон.
"Не отвечать? Послать всех к чертовой матери?"
Телефон продолжал звонить.
"Вот ведь настырный!" – Лиза специально длила паузу, авось надоест. Но телефон не умолкал, и, в конце концов, она подняла трубку.
– Браге у телефона!
– Извините, Елизавета Аркадиевна…
- Вам не надоело? – спросила Лиза раздраженно. – Ну, да, я не она, но почему по имени-то не назвать? Не хотите Лизой, пойму. Называйте Эльзой! Эльзой вы меня называть можете?!
– Вы на меня рассердились, - вздохнул Тюрдеев. – Я, собственно, хотел… Разрешите… Эльза, к вам зайти. Мне хотелось бы объясниться, но по телефону как-то неправильно. Это не займет много времени, обещаю!
– Приходите! – коротко ответила Лиза и положила трубку.
"Вот же паскудство! Эльза, блин, Аркадиевна!"
Хотела или нет, она опять пошла по проторенной дорожке: открыла бутылку коньяка и приложилась прямо к горлышку. Сделала несколько сильных глотков, матерясь мысленно на все лады, оторвалась, выдохнула, вдохнула, цапнула враз налившейся болью рукой папиросу. Хотела закурить, но пальцы левой руки свело, - контрактура, - и ухватить зажигалку этими сжавшимися в кривой инвалидный кулак пальцами не удалось.
– Твою ж мать!
В дверь постучали, а у нее от боли слезы на глазах. От боли, от унижения и от злости!
Все-таки открыла. Пусть видит!
Тюрдеев вошел и, конечно же, все увидел. И понял, разумеется, что с ней происходит. Поди, не дурак, а целый доктор медицины! Посмотрел на руку, поднял взгляд к лицу, нахмурился.
– Очень больно? Впрочем, извините! Разумеется, больно! - Он взял ее руку в свои и стал осторожно разжимать пальцы. – Потерпите!
Разжал один, промассировал, возвращая тепло и чувствительность, взялся за другой.
– Перенервничали? – спросил виновато.
- Какая разница! – выдохнула Лиза со стоном.
- Простите!
– Да, не за что! Эт-то вам… Ух, ты ж! Вам спасибо!
– Часто случается? – спросил Тюрдеев, выпрямив ей мизинец, и начал осторожно массировать ладонь.
– Нет, - вздохнула она с облегчением, чувствуя, как отпускает боль. – Всего второй раз. Или третий…
- В прошлый раз, пальцы об стол били, как днепровскую тарань?
– Видели сбитые костяшки?
– Да, - кивнул Тюрдеев. – Думал, боксом занимаетесь, или кун-фу.
– Я кун-фу не знаю, - открестилась Лиза, которая, на самом деле, кое-что в кун-фу понимала, - только в книжке читала… А вы, Лева… Тьфу ты! Простите, Леонтий Микитович, просто хреново очень! Не могли бы вы и правую руку растереть?
– Разумеется! И заодно уж объяснюсь, коли за этим пришел.
– Объясняйтесь! - И только сказав это, Лиза поняла, какую совершила ошибку.
Тюрдеев стоял поневоле очень близко, - так близко, что она чувствовала его запах, ощущала тепло, - и держал ее руку в своих. Гладил, разминал… Получалось, ласкал. Лиза это сразу поняла, хотя он, наверняка, ничего еще не заметил, тем более, не осознал.
"Ох! Ну, я… Вот же дьявол!" – Ее обдало жаром, и сердце понеслось, и…
Все симптомы указывали на то, что она завелась с пол-оборота. Вот только что буквально умирала от боли, а сейчас – и минуты не прошло, - уже совсем о другом думает. Впрочем, не думает, вот в чем дело! Потому что думают головой, а этим местом не думают, а просто хотят. И непонятно, то ли это тело Елизаветы так отреагировало на Леонтия, то ли Лиза и сама успела увлечься…
А Тюрдеев, между тем, еще и говорил, этим своим низким, мужским по определению голосом.
– Я был неправ, - сказал лекарь, разминая правую кисть Лизы. – Я не должен был вываливать на вас свои горести, будто вам мало своих. Извините! И не думайте, что я вас в чем-то виню. И вот еще, что. Как-то это у нас не по-людски вышло. Вернее, у меня. Вы одна, Лиза, были и есть, одна и та же женщина. А то, что меня забыли, так на то веские причины имеются.
– Лиза?
– Если позволите.
– Тогда, на "ты"! – говорить было трудно, думать тоже. Хотелось прижаться к нему, и чтобы он обнял… И…
"Нет! – сказала она себе твердо. – Не сегодня, даже если вообще… Не сейчас!"
– На "ты"? Что ж, раз ты так решила…
- Как мне тебя называть? – спросила Лиза, борясь с соблазном наплевать на условности.
- Лёвой, раз уж все равно начала!
– Хорошо! – она осторожно вынула свою ладонь из его рук и отошла на шаг назад. – Спасибо, Лёва! Но сейчас тебе лучше уйти!
Он посмотрел ей в глаза, кивнул, и вышел, не задав вопросов и не прокомментировав, кому что лучше.
***
За отрогами Высокого Атласа, западнее горы Эль-Арар началась Сахара. Бриг шел над засыпанными щебнем каменистыми равнинами, - арабы называли их хамадами, - и галечными россыпями, называемыми реги. Галечники и каменистые пустоши. Однообразный пейзаж, выдержанный в серых и желтовато-коричневых тонах. Жестокая негостеприимная земля, мертвая, безлюдная, выжженная солнцем, расчерченная сухими руслами давным-давно несуществующих рек.
Три дня ничего не менялось, и только потом появились желтые пески, изредка перемежавшиеся солончаками и скалами. Все это время бриг шел на высоте трехсот метров и на скорости в двадцать узлов. Медленно, монотонно, но зато без остановок. Час за часом, ночью и днем. С севера на юг.
Лиза по выбору стояла ночные вахты: вести бриг под звездным небом было куда приятнее, чем через дневное марево. Ночью "рулила", а днем отсыпалась, но не будешь же спать весь день? Вот и сегодня, проснулась в полдень, встала, превозмогая апатию, и погнала себя в душ. Постояла под холодной водой, но, кажется, так до конца и не проснулась, да и вода была, не сказать, чтоб холодная. Поела без аппетита, - стюард принес ланч прямо в каюту, - и пошла наверх, на крышу левой надстройки.
Солнце стояло высоко и палило беспощадно. Небо выцвело, мертвые пески медленно текли с юга на север, уходя под днище брига, исчезая за кормой.
"Скорость сорок километров в час! Взбеситься можно!" – Лиза выбросила окурок, хотя обычно старалась на борту не сорить, и, открыв железный ящик телефона, сняла трубку.
– Доброго дня! – поздоровалась она со связистом. – Здесь шеф-пилот Браге! Дайте, пожалуйста, ангар!
– Лукас! – сказала она в трубку, изо всех сил сдерживая нетерпение. - Это Лиза. Сделай доброе дело, взнуздай "сивку"!
– Опять приспичило? – поинтересовался начальник "легкой" группы.
– Да, вот, - вздохнула Лиза, - или в небо, или в землю. Третьего не дано!
– Ладно, капитан! – добродушно усмехнулся Лукас. – Понимаю! Все мы люди, у всех свои жуки в голове! У шкипера, к слову, тоже. Дал, понимаешь, карт-бланш на все твои художества. Так что, взнуздаю, приходи! Через четверть часа будет готов! Отбой!
Четверть часа! Как раз переодеться и бегом, бегом! Лиза белкой метнулась к себе в каюту. Набросила куртку, обмотала шею шарфом, схватила шлем, гоглы и перчатки и опрометью бросилась на корму. Добежала, перевела дыхание, глотнула из фляжки, закурила и, не торопясь, вошла в ангар.
– Всем привет!
– И тебе не хворать! – механик Джейк Робинс, закрыл боковой технический лючок и оглянулся на Лизу. – Боец готов, а ты капитан?
– Я всегда готова! – улыбнулась Лиза.
"Как пионер!" – добавила она мысленно и, предвкушая наслаждение, пошла к "Гренадеру".
Конечно, гренадер не коч, но тоже штурмовик. Устаревший, да еще и франкской сборки, но старичок все еще не промах. Может показать класс!
Лиза погладила выпуклый бок истребителя и, благодарно кивнув Джейку, полезла на стремянку. Кабина у гренадера находится высоко. Круговой обзор хороший, но зато внизу ни хрена не видно. Сажать его, – тем более, на палубу, - та еще морока, но оно того стоит! На максимуме боец выдает триста двадцать километров в час. Не триста восемьдесят, как у коча, однако и на нем можно крутить сальто.
Лиза заняла место в кокпите, механик закрыл плексигласовый фонарь и хлопнул по нему ладонью, желая счастливого пути. Начиналось самое интересное. Лиза запустила двигатель, прислушалась к ритму работы цилиндров, увеличила обороты, и аккуратно выкатила гренадер своим ходом на летную палубу. Встала на старт.
– Диспетчер, здесь Стрикс . Прошу взлет!
– Давай, сова! – откликнулась диспетчерская. - Взлет!
Лиза разом прибавила обороты, удержала на мгновение на тормозах рвущийся в небо штурмовик, и отпустила, позволив ему набрать скорость. "Пробежала" полосу, сорвалась с трамплина и сходу выжала максимум из взревевшего на пониженных тонах двигателя. Истребитель рванул, заваливаясь на правое крыло и задирая тупое рыло в небо.
"Царица небесная!" – она выполнила разворот, прошлась на высоте над прущим на юг бригом и заложила предельный вираж, на выходе из которого заорала в голос, предусмотрительно отключив радиосвязь. Поднялась выше, выполнила горку кабрированием, ухнула вниз, вписываясь в горизонтальную восьмерку, и хотела уже войти в боевой разворот, но уловила краем глаза некое несоответствие образу ожидаемого и начала сбрасывать скорость, возвращаясь на прежний курс.
"Ну, ни хрена себе!"
– Борт! – заорала она, включив радиосвязь. – Борт! Здесь Стрикс, как слышите меня?
– Слышим тебя, птица, замечательно, - откликнулся диспетчер, - только не ори в ухо!
– Дай рубку! – рявкнула Лиза.
- Есть! – похоже, диспетчер понял, что шутки кончились.
– Рубка! – голос был знакомый, интонации тоже, но помехи не позволяли быть уверенной на все сто.
– Надин? – переспросила Лиза.
- Я. - подтвердила пилот. - Что случилось?
– Объявляй тревогу и разворачивай бриг на ост–норд-ост, - крикнула Лиза, одновременно корректируя скорость и курс. – Там в песках убитый корабль!
– Ты серьезно? – ну, гражданскому пилоту в такие ужасы сходу поверить сложно, но искатель сокровищ – не круизный лайнер.
– Не до шуток! – отрезала Лиза, поднимаясь выше. - Меня видишь?
– Вижу!
– Следуй за мной, покажу! – И Лиза вошла в новый вираж.
– Стрикс! – а это был уже Райт.
"Надо же, как оперативно!" - Шкипер умел реагировать быстро, не изменил своей привычке и сейчас.
– Здесь! – ответила Лиза.
- Что там? – хороший вопрос, был бы у нее такой же хороший ответ! Но, завершив вираж, она снова увидела разбившийся корабль, и настроение упало в разы.
– Мне кажется, был шхуной.
– Давно?
– Нет, свежак! Еще дымится!
– Поднимись выше! – приказал Райт. – Осмотрись! У нас радиоискатель не работает!
– Как не работает? – Как-то все это было не так! Одно к одному, и это настораживало.
– Диверсия! – односложно ответил Райт, и Лиза разом почувствовала "приход". Боевой транс, как она недавно рассказывала Леонтию, - переживание сложное, неоднозначное. Мобилизует организм, берет под контроль эмоции, и в то же самое время способен вскипятить кровь и залить мозги тоннами эндорфинов.
"Понеслось!"
У гренадеров движок слабый, да и аэродинамика – дерьмо. И все это, разумеется, сказывается на скороподъемности. И все-таки истребитель набирает высоту быстрее тяжелых кораблей, даже при том, что левитатора на нем нет. На одной лишь силе воли и голом энтузиазме Лиза по спирали вскарабкалась на тысячу семьсот метров и на очередном развороте увидела засаду. За высоким барханом, вздымавшимся метров на девяносто вверх, с подветренной стороны прятался выкрашенный в цвета пустыни узкий поджарый дромон.
"Твою ж, мать!"
– Вижу одного! – сообщила она Райту и рубке. – Кажется венецианский дромон. Поднимается. Дистанция по артиллерийскому дальномеру двадцать восемь кабельтовых . Направление норд-тень-ост.
Ее гренадер прошел по крутой дуге, набрав еще две сотни метров высоты. Теперь дромон оказался у нее за спиной, но зато в поле зрения попал шведский дракар третьей серии – маленький, но опасный засранец, специально приспособленный для ближнего маневренного боя на малых высотах.
– Шведский дракар третьей серии, направление вест-норд-вест, дистанция тридцать пять кабельтовых. Кого отдашь мне? – Лиза поняла, о чем спрашивает только тогда, когда задала вопрос.
"Ну, ты, девка, совсем обезумила! Кем ты себя вообразила? Неужели истребителем?!" – но горевать было поздно. Слово не воробей, выпустишь – не поймаешь!
– Бери дракар! – сразу же ответил Райт. – Только это… на рожон не лезь! Ты нам живая нужна и здоровая! Удачи!
– И вам не хворать! – Лиза попыталась вспомнить, что и как рекомендовали делать в подобных ситуациях наставления, но Елизавета Браге не нуждалась в подсказках. В следующее мгновение гренадер уже входил в крутое пике с доворотом вправо, чтобы перехватить дракар на подъеме. Двигатель работал на максимуме и вместе с силой гравитации быстро разогнал машину так, что только держи! Лиза чувствовала, что буквально камнем валится с небес.
"Спасите! Помогите!" – кричала ее душа, но рот выплевывал в чувствительный микрофон радиопередатчика одни лишь грязные ругательства.
– Твою ж, мать!
Снизу, от дракара ей навстречу ударили всполохами пламени автоматические пушки, но Лиза уже свалила свой истребитель в плоский штопор и одновременно нажала на обе гашетки, закрепленные слева и справа на штурвале гренадера. Машину ощутимо качнуло – отдача у двух 25-мм автоматов была та еще, но Лиза удержала истребитель на курсе и, прежде чем вышла из штопора, успела заметить бегущую строку разрывов на корпусе дракара.
От перегрузки потемнело в глазах, сжало грудь, сбило дыхание, но руки на штурвале и ноги на педалях продолжали работать, словно бы, сами собой, и, выйдя из штопора метрах в ста пятидесяти – двухстах за кормой дракара, Лиза закрутила истребитель в горизонтальный нож, пропуская мимо себя трассеры вражеских пулеметов.
– Грёбаный засранец! – выдохнула она, как только смогла дышать и, совершив боевой разворот, погналась за уходящим от нее дракаром.
– А, что скажешь, швед, если я тебя в задницу вы-бу?! – заорала она, видя приближающуюся корму дракара от которой к ней тянулись огненные щупальца трассеров. – Поставлю раком и…
Она нажала на гашетки и буквально взорвала шведу кормовое расширение.
Догнала, пролетела под огнем над палубой, успев увидеть, как окутывается пороховым дымом "Звезда Севера". Ушла в левый разворот, подныривая под набравший скорость дракар, и разнесла несколькими удачно выпущенными снарядами обе нижние артиллерийские башни.
– Аллилуйя! В бога, душу, мать!
Истребитель тряхнуло, и еще раз, и еще. Плексигласовый фонарь брызнул осколками. Жаркий ветер ударил в лицо, срывая со лба капли крови.
– Вот же мудак! – Лиза сходу, не задумываясь, закрутила бочку, вращаясь на высоте не больше ста метров над землей и едва не задевая плоскостями за края дюн.
Вдогон ей неслись пулеметные очереди, но прицелиться стрелкам с дракара было трудно, если возможно вообще. Тем не менее, не желая рисковать, Лиза спряталась за удачно подвернувшийся бархан. Нырнула за гребень, выравнивая полет, оглянулась и увидела, как ветер срывает с кормы клочья пара. Бросила взгляд на пульт. Так и есть: давление в магистралях стремительно падало.
"Что же делать?" – но выбор был невелик. Не сделаешь вовремя то, что положено, некому потом будет заниматься "разбором полетов".
- Твою ж мать!
Лиза перекрыла пробитый трубопровод и перешла на аварийный вариант эксплуатации двигателя: два цилиндра вместо четырех и вдвое меньшее давление пара. Скорость тут же упала, и гренадер потерял остойчивость. На скорости поддерживать равновесие нетрудно, а вот на минимальной полетной – это сразу же стало проблемой. Угол тангажа колебался около нулевой отметки, но был неустойчив, и машина в любой момент могла клюнуть носом и уйти в крутое пике, из которого на такой высоте уже не выйти.
– Рубка! – Лиза постаралась, чтобы голос звучал буднично.
– Значит, жива! – сразу же ответил Райт. – Ты где?
Лиза взглянула на компас, прикинула в уме.
– Где-то севернее и сзади, если вы, конечно, не изменили курс.
– Не изменили, - подтвердил Райт. - Ты в порядке?
– Я-то да, а вот гренадер – нет! Какая у вас скорость?
– Тридцать шесть узлов, и мы прибавляем.
– Попробую вас догнать… Садиться-то есть куда или аля-улю?
– Вообще-то мы под огнем…
- Предлагаешь, садиться на песок?
– Не стоит! Ладно, иди к нам. Дракар твоими стараниями отстал. Перестреливаемся с дромоном. Может еще отстанет…
- Попадания есть? – спросила Лиза, играя с остойчивостью истребителя, как канатоходец с балансом.
- Нет, мы целы, слава Богу! – ответил Райт.
- Я дромон имела в виду.
– А! Нет, не попали. Прет, как заколдованный!
– Тогда, не отстанет! Скажи палубе, я подхожу.
Садилась Лиза под грохот орудий, вдогон, имея скорость всего километров на десять больше, чем у "Звезды Севера". Когда коснулась передним шасси палубы, над головой, - но, слава Богу, не близко, - рванул снаряд, и осколки ударили по броневым плитам прямо перед накатывающимся гренадером. Тем не менее, села аккуратно, ничего себе не сломав, не убившись насмерть и не покалечив других. Дождалась, пока палубная команда не закрепит на гренадере буксировочные тросы, и выбралась из кокпита истребителя.
– У вас лицо в крови! – сказал ей один из матросов.
– Спасибо, - кивнула Лиза. – Я чувствую.
Она действительно чувствовал на носу и щеке подсохшую коркой кровь, и свежую, норовившую затечь в глаза, стоило только снять гоглы, но по сравнению с тем, что могло с ней случиться, это были сущие пустяки.
Лиза быстро спустилась под палубу и зашагала бесконечными коридорами по направлению к рубке. Пока добиралась, бой закончился. Так и не назвавшийся по имени противник вышел из огневого контакта и ушел куда-то на восток.
– Ну, и грязный же у тебя рот, Лизка! – с восхищением, едва ли не с восторгом, пропела навигатор Варзугина, стоило Лизе появиться в рубке.
– Ну, ты и отмороженная! – в унисон Анфисе покачала головой Надин Греар, но глаза ее при этом сияли, а губы растягивались в счастливой улыбке.
– Удачливая ты женщина, Лиза! – усмехнулся шкипер. – Везде приключения на свой зад находишь!
Он подошел к Лизе, посмотрел ей в глаза, и быстро, пока она не успела отреагировать, поцеловал в губы.
– Если хочешь, дай в глаз! – улыбнулся Райт, оторвавшись от ее губ, и сделал шаг назад. – Но я, Лиза, дал зарок: если вернешься на борт, обязательно поцелую!
Глава 8. Сахара, Июнь, 1930
– Надо отдать тебе должное, Лиза, материшься ты, просто виртуозно!
– Ну, да! – кивнула Лиза в ответ на комплемент первого трюмного инженера. – Неповторимый себерский стиль. А ты что, "по-русску разумеешь" или как?
- Нет, откуда! – рассмеялась Рейчел. – Я только мат знаю, но зато "от и до". Удивлена? Не стоит! У нас на верфях в Питтсбурге, да и здесь в машинном отделении полно русских. От них и научилась.
– Вот только честно, - вздохнула Лиза, смиряясь с неизбежным, - какому долбанному мудаку пришло в голову, вывести мой канал в общую трансляцию?
Как оказалось, во время боя ее слушал весь экипаж. Узнав об этом, Лиза почувствовала себя крайне неловко. Все-таки некоторые из использованных ею оборотов в устах женщины звучат неуместно.
- Этот мудак я! – виновато улыбнулась навигатор Варзугина.
– Но зачем? – возмущение Лизы легко трансформировалось в оторопь, и теперь она просто недоумевала.
- Народ должен знать своих героев, - пожала плечами Анфиса. – Мы вели бой! Ты была… - навигатор покрутила над головой пальцами, по-видимому, обозначая этим абстрактное "где-то там". – Одна, и бодалась на стареньком истребителе с целым корветом. Всякое могло случиться!
И ведь не придерешься! В той ситуации Фиса поступила правильно. Подняла боевой дух команды, и отдала должное Лизе, оставшейся один на один с сильным противником. Но скоротечная схватка над песчаным эргом осталась позади, и теперь Лизе приходилось краснеть, как минимум, за некоторые из тех идиоматических выражений, которые с необыкновенной легкостью срывались во время боя с ее языка.
– Глупо получилось… - вот и все, что она могла сказать по этому поводу.
– Да, ладно тебе! – вмешался молчавший до этого момента Райт. – Хватит дурью маяться! Сказала и сказала! Был бой, а под огнем люди и не такое несут!
– Поддерживаю! – кивнула Рейчел. – Мало ли какие ассоциации во время боя в голову придут!
– Точно! - прыснула в кулак навигатор Варзугина. - Особенно мне понравилось про "догоню и раком поставлю"!
– Дура ты, Варза! – покачала головой Лиза, к которой вернулось ставшее уже привычным самообладание. – Я же в бою не женщина! И реакции у меня "пацанские". Как в Академии приобрела мужскую манеру боя, так на всю жизнь и осталось. Я же не в девичьем кружке вышиванию училась, а с парнями с полной выкладкой марш броски делала, и они меня не слишком-то и стеснялись!
И в самом деле, не стеснялись. Как обвыкли, так сразу и приняли в компанию "как своего парня". Разве что деликатно отворачивались, когда она раздевалась, чтобы натянуть летный комбинезон.
"Смешные!" – усмехнулась Лиза мысленно и вдруг с ужасом поняла, что, и в самом деле, вспоминает училище, себя "молодую" и курсантов, с которыми вместе училась. Воспоминания были смутными, полустертыми, словно бы, подернутыми туманом, но они были, хотя принадлежать ей никак не могли. И более того! Сейчас Лиза, наконец, сообразила, что и ругаться так она никогда не умела. Ведь знать "некоторые слова и выражения" и уметь их употреблять – разные вещи. Да и не возникали у нее раньше такие ассоциации! Тут Рейчел не права. Это ведь чисто мужское, если подумать, кобелиное, но никак не женское - "догнать и нагнуть". Однако Елизавета, похоже, так подумать могла. В горячке боя, на нерве, но все-таки могла, а вот Лиза – нет!
Она достала папиросу и поспешила закурить, чтобы скрыть от других свою растерянность. А Лиза растерялась, если честно. Да еще как! Ведь то, что произошло сегодня во время боя, то, что происходило с ней все последнее время, можно было назвать только одним словом – слияние. Она уже думала об этом раньше, но, похоже, окончательно и бесповоротно слилась с Елизаветой только сейчас. Вот, например, хороший вопрос: кто вел сегодня воздушный бой? Елизавета? Но сознание-то по любому принадлежало Лизе. А кто охотился ночью на леопарда? Лиза? Но и это неправда, точно так же, как и предположение, что это была Елизавета. Из них двоих, судя по всему, получился кто-то третий, и к этому необходимо было привыкнуть, это следовало принять, потому что Лизе здесь жить. В этом образе, в этой шкуре.
"Это не симбиоз, - поняла она. – Это действительно слияние! И я уже не я, но и Елизаветой от этого не стала!"
– Может быть, оставим меня молодую и красивую в покое и займемся разбором полетов? – спросила она вслух, пододвигая свой стакан ближе к Райту. Шкипер как раз взялся разливать "по второй".
Собрались в его каюте. Вернее, Райт сам их позвал "скоротать вечерок": Лизу, Рейчел, Анфису и двух мужчин – лекаря и оружейника. Но ни Тюрдеев, ни Бэйли участия в разговоре пока не принимали. Просто наблюдали.
– У нас проблема, - Райт аккуратно разлил виски и поднял взгляд на присутствующих. – На борту крот, и я не знаю, как его найти.
– Или ее, - кинула "горсть вшей" Лиза.
– Или ее, - согласился Райт. - Доверять, кроме вас и старпома, никому не могу, потому что сукин сын… или дочь… Тьфу ты! Сукин сын смог добраться до радиоискателя, а это не каждому дано. Ну, вот, собственно. Прошу высказываться!
– У него есть радиопередатчик, - прокомментировала услышанное Анфиса и взяла свой стаканчик.
- Логично! – согласился Райт. – Но что это нам дает?
– А в чем тут логика? – спросил Тюрдеев. – Он что самоубийца? Ведь если бы нас сбили, ему тоже крышка.
– Ну, это как посмотреть! – не согласилась Рейчел. – Может быть, он надеялся, что не пострадает, а может быть мы и вовсе не понимаем ход его мысли. Или ее.
– Возможен еще один вариант, - предположила Лиза. – Передатчик есть, но связывался говнюк не с засадой, а с кем-то другим, а они это знали и нас запеленговали. Два корабля – две точки триангуляции. А потом радиоискателем вели…
- Разумно! – кивнул Райт. – Но это возвращает нас к исходному вопросу. Как нам сукина сына поймать? Допустим, у него есть радиопередатчик. Что это дает нам?
– Думаю, ничего, - Рейчел тоже взяла стаканчик и отошла к панорамному окну. – Красота!
– Да, нет, не скажи! - покачала головой Лиза, которая знала один хитрый прием, но не была уверена, что ей удастся его "провести". – Я не о пейзаже, я о рации.
– Объяснись! – потребовал Райт.
– Работающую рацию можно засечь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Макс Мах, Авиатор (Попаданцы, Стимпанк)
|
|