Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.49)

— И все же? — сенатор была не склонна к милосердию. Ситуацию следовало осветить от начала и до конца.
Лонгвуд вздохнул.
— Не знаю, помните ли вы это, — начал он, — но несколько лет назад, когда я рассказывал вам об эксперименте, я упомянул одного из своих подчиненных — Линкольна Райта. Тогда я не говорил об этом, но Райт всем известен как пылкий поклонник сенатора Томпсона. Он давно не мальчик, но о сенаторе отзывается, как студент-первокурсник о любимом профессоре. Бывший нумер, что вы хотите, — в тоне директора проскользнула усмешка. — Работе это не мешало, разве что иногда давало повод к не совсем уместным шуткам. Достаточно было кому-то из коллег высказать самое невинное замечание в адрес сенатора, как Линк немедленно бросался в атаку. Коллег это веселило, — признал директор и развел руками, словно хотел сказать, что люди есть люди, даже если работают в Службе адаптации. — Наверняка Райт не хотел ничего дурного, просто он обратился к кумиру с просьбой взять питомца на поруки, и сенатор действительно взял, несмотря на все мои уговоры, — с некоторым удивлением сообщил Лонгвуд. — Конечно, я отправил Райта на реабилитацию и на время отстранил от работы, но дело-то было сделано. А потом, когда мы выяснили, что программа не сработала, Райт очень испугался за сенатора — вообразил, что питомец может быть опасен.
Лонгвуд ненадолго замолчал, вновь переживая недавние события.
— Знаете, я ведь отчитывался перед консулом Томпсоном за эксперимент, — вновь заговорил он, — но я не успел отчитаться за неудачу. Когда же я разговаривал с ним, он о ней уже знал.
— Вы полагаете, ваш Райт…
— Я не полагаю, сенатор, я знаю, — уверенно перебил Лонгвуд. — После беседы с консулом Томпсоном я проверил переговоры Райта. Он действительно связывался с консулом и общался с ним почти два часа. За это время можно было наговорить кучу ужасов…
— Вы считаете, эти ужасы не имеют отношения к реальности?
Директор с минуту размышлял.
— Я считаю, что реально сенатору Томпсону ничего не угрожало, — сообщил, наконец, он. — Ну, в самом деле, сенатор, вы же читали дело питомца. Когда у него был реальный срыв, он в одиночку отделал пятерых полицейских — поломал им ребра, руки и носы. А здесь что — один синяк? Эффектно, не спорю, но совершенно не опасно. Нет, субъект контролировал себя и знал, где остановиться. Он действовал сознательно, вот только я не могу понять — зачем…
— Консул Томпсон уверял, будто питомец был доволен отправкой на Арену, — задумчиво сообщила Эллис.
— Он так сказал? — с живым интересом переспросил директор. — Ну вот, еще одно подтверждение нашей теории. Могу добавить, что перед тем, как двинуть сенатора в челюсть, питомец написал прощальное письмо жене своего тьютора. Очень заботливое письмо, должен признать, — сообщил Лонгвуд. — Но точно так же я должен признать, что ни один из наших психологов не заметил в этом письме никакой нервозности и психопатии. Парень был спокоен, он действовал расчетливо и хладнокровно. Вопрос только почему.
— Возможно, вам стоило бы спросить его самого, — предложила Эллис.
— Неужели вы думаете, сенатор, это не приходило мне в голову? — отозвался Лонгвуд. — Но вы же знаете отношение руководства Арены. Они полагают, что если им присылают питомцев, от которых отказались опекуны, педагоги и психологи, то остальное только их дело, и никого не касается. Ни меня, ни моих подчиненных не допустят до бойцов Арены. С другой стороны, вы, как сенатор, вполне могли бы воспользоваться своими правами, — предложил директор, и Эллис вновь заметила в его глазах знакомый огонек вдохновения. Судя по всему, Лонгвуд готов был продолжать эксперимент даже без субъекта.
— Вам не кажется, что эксперименты надо вовремя заканчивать? — проговорила сенатор.
— Я всего лишь хочу понять, что произошло, — парировал Лонгвуд.  — Арена не самое лучшее место для интеллектуала, а парень все же интеллектуал. Ради чего он рвался туда, где ему будет плохо? — директор вопросительно уставился на Эллис. — У парня было все — слава, деньги, хорошее отношение опекуна, а лет через пять-шесть в Сенате наверняка приняли бы частный билль, — рассуждал вслух Лонгвуд, и сенатор поняла, что мысленно он уже не раз повторял эти слова. Впрочем, от частого повторения они не переставали быть правдой. Вот только были ли они истиной, — задумалась Эллис.
— Я не знаю, кто бы внес законопроект, — продолжал директор, — Томпсон, Макфарлен, Данкан или все они вместе, но парень стал бы алиеном, и должен заметить, очень состоятельным алиеном. И все же он от всего отказался ради места, где умирают. Почему?

Продолжение следует...