ну, значит 12,7. Важен результат. 

Часть третья
Город

Глава I

Из дневника Велесова С.Б.
Хранится в спецархиве архиве МГБ РФ
под грифом «Совершенно секретно»
«12-е сентября по старому стилю. Со вчерашнего дня решил вести дневник. В предыдущий раз подобную попытку я сделал, кажется, в возрасте одиннадцати лет, и хватило меня ровным счетом на три дня. Бледно-зеленая школьная тетрадка в клетку за две копейки, с таблицей умножения на обратной стороне обложки давно канула в лету; с тех пор был, разве что, ЖеЖе. И вот - новая, хотя бы и несколько запоздавшая попытка.
Путешественники прежних времен были правы - ежедневные записи выстраивают мысли, помогают оценить происходящее куда лучше, чем ежевечерние бдения на вертолетной палубе. Бог знает, куда свернет разговор; оказавшись же наедине с листком бумаги и свежими воспоминаниями, автор принужден выбирать из происшедшего наиглавнейшее и волей-неволей обдумывает избранное наедине с самим собой.
Соблазнительно, конечно, вести записи в электронном виде, благо ноутбук отлично работает, и фотоэлементная «раскладушка» исправно снабжает его энергией. Но нет: во-первых, где гарантия, что я когда-нибудь окажусь в своем двадцать первом веке и смогу извлечь эти записи из серебристой коробочки МакЭйра? Принтера у меня нет, а значит этот документ обречен оставаться в недрах жесткого диска - во всяком случае, пока его автор пребывает в прошлом. А что это за радость, скажите на милость?
Во вторых, я заново открыл для себя письмо «от руки». Во всяком случае, когда это касается сколько-нибудь длинных текстов. Компьютер, оказывается, напрочь отучает заранее обдумывать фразу, прежде чем выплеснуть ее на бумагу. В самом деле, зачем? Всегда можно удалить неудачный оборот, скорректировать, дополнить настуканное на клавиатуре. Тут же - дело иное; первые несколько страниц дневника я попросту выдрал и выбросил, так как они представляли сплошную мешанину исчерканных строк, вставок на полях и в междустрочниках.
Есть и третье соображения - я намеревался заставить себя пользоваться старой, «дореволюционной» орфографией - если уж предстоит провести здесь какое-то время, то надо приучаться к здешней манере письма. Но, после нескольких попыток отказался - слишком много усилий уходит на соблюдение незнакомых правил, и это лишает процесс неспешного обдумывания, главную прелесть ведения дневника, всякого смысла. Стоит ли говорить, что и странички с плодами орфографических опытов тоже отправились в корзину?
Итак, 12-е сентября 1854-го года. Я снова в своей каюте на «Алмазе»; как ни приятно общество авиаторов, а «Морской бык» пришлось оставить. Штаб нашего маленького отряда, его мозговой центр сейчас на гидрокрейсере, и я, по понятным причинам, не могу надолго от него отрываться. Зарин, что ни день, устраивает совещания; они не носят торжественный характер офицерского совета, скорее, это попытки коллективного осмысления ситуации, в которой оказались русские корабли.
На меня поначалу смотрели на Илью-пророка, вещающего из пещеры в горе Кармель. И надо было видеть озадаченные физиономии командира «Алмаза», Эссена и прочих, когда я заявил, что мое почерпнутое в книгах «послезнание», (как, впрочем, и их сведения из истории Крымской войны, приобретенные в Морском Корпусе) теперь изрядно обесценилось. Вот что значит привычка к жанру хронофантастики! Им попросту не пришло в голову, что наше вмешательство разрушило известный нам ход событий; что, как бы теперь не повернется дело, но точного повторения уже не будет. И чем дальше - тем сильнее будут расходиться эти две версии истории.
И это уже началось:  ещё на первом «разборе полётов» я обратил внимание, что ордер британской эскадры отличался от того, что известен по описаниям наших историков. Они конечно, могли и напутать, но ведь есть и другое объяснение: после пропажи «Фьюриеса» и первых визитов гидропланов британцы могли перестроить колонны.
Мелочь, разумеется, но и знак: на прежние сведения полагаться больше нельзя! Разве что, на самые общие, касающиеся численности войск или характеристик кораблей. Но что касается тактики, стратегии, политики - все будет теперь иначе.
Особенно в политике - у британского флота давно не случалось таких потерь в одном бою. А если прибавить позорное бегство в  Варну, то окажется, что Империя пропустила серьёзный удар.
«Полагаете, англичане могут из-за этого выйти из войны?» - спросил Зарин. Пришлось его разочаровать: после такого щелчка по самолюбию «просвещённые джентльмены» наоборот, разозлятся всерьез. И примутся собирать по сусекам войска и корабли. А их немало: только в Средиземном море  у англичан солидная эскадра. И есть ещё Флот Метрополии, и эскадра адмирала Нэйпира, действующая на Балтике...

Кстати, об Илье-пророке. Корабельный священник, отец Исидор, который уже день бродит по крейсеру с потерянным видом. Видимо, версия множественности Вселенных и параллельных временах никак монтируется в его сознании со стройными христианскими догмами.
Несколько раз Отец Илларион порывался завести разговор со мной, но я всякий раз находил благовидный предлог для уклонения от беседы. Честно говоря, я сам к ней не готов - не дал еще себе труда обдумать этот важнейший вопрос. А зря - рано или поздно разговор все равно состоится, и никакие отговорки мне не помогут.

Впереди Севастополь. Отряд резво бежит на ост, обгоняя тяжко ползущий франко-турецкий караван. Оставшись без англичан, они не повернули назад, а лишь теснее сдвинули колонны и продолжили идти прежним курсом. Зарин высказал даже предположение, что союзники не имеют ясного представления о том, что произошло два дня назад. Я склонен согласиться; картину, учиненного нами разгрома французы наблюдать не могли: между ними и избиваемым британским ордером растянулась колонна британских транспортов. Пушечный гром они, разумеется, слышали, но наверняка отнесли его на счет нападения Черноморской эскадры Корнилова. А маневр британцев, внезапно отвернувших в сторону, вполне могли истолковать тактической необходимостью.
Так или иначе, караван идет к Крыму. Встреча с разведкой под командованием адмирала Лайонса - четыре корабля и в их числе винтовой линкор «Агамемнон» - должна состояться со дня на день, в трех десятках миль от мыса Тарханкут. Там предполагается принять решение о месте высадки. В известной нам истории союзники выбрали Евпаторийскую бухту, а не Качу, но как они поступят теперь - остается только гадать. Возможно, не дождавшись подхода «отставших» англичан они повернут обратно?
Мне это представляется сомнительным. Решившись на столь громоздкое и затратное мероприятие, как переход к берегам Крыма, французский маршал Сент-Арно и лорд Раглан (ушедший в разведку на «Карадоке»), ни за что не согласятся отступить. Единственный серьезный оппонент Раглана - генерал Броун, который всегда был не в восторге от идеи осады Севастополя, считал ее плохо подготовленной. Но сейчас как Раглан вот-вот  встретит потрепанный караван у берегов Крыма, а "невосторженный" Боун возвращается в Варну и там будет всячески тормозить идею повторной экспедиции в Крым. Мол, надо солиднее подготовиться, понять, что там у русских за чудеса, да кораблей побольше подтянуть...

«Алмазовские» офицеры не раз предлагали пристроиться в хвосте ползущего в Крым каравана и малость пощипать его, особенно по ночам. В самом деле - прожектора вместе с качеством нашей артиллерии гарантируют тепличные условия боя, ни о каком ответном огне и речи быть не может. За две-три ночи можно нанести союзникам довольно значительный урон.
Зарин эту затею зарубил. Ночью большую часть снарядов разбросают зря, а снарядные погреба и так  изрядно опустошены. «Алмаз» и раньше  не мог похвастаться полным боекомплектом - снарядный голод пятнадцатого года сказался и на флоте, а уж авиаматки и вовсе снабжали по остаточному принципу. С «Алмаза» даже забирали снаряды к пушкам Канэ, чтобы передать их на другие корабли. Гидрокрейсеру до сих пор приходилось пострелять разве что ныряющими снарядами, так что некомплект никого особенно не тревожил. На «Заветном» дела обстояли не лучше - его комендоры снарядов жалеть не привыкли, так что погреба обоих кораблей заполнены хорошо, если наполовину.
Из трех торпед извели две.  Оставались правда, мины -испытанная система 1912-го года с гидростатом для установки на заданное заглубление.  Отправляясь в набег к Зонгулдаку, «Заветный» принял на слипы полный комплект, восемнадцать штук, системы 1912 года. Некоторые горячие головы предлагали разбросать букеты из плавучих мин на пути каравана, но Зарин с Краснопольским решительно воспротивились. В грядущих сражениях - а что они будут, никто не сомневается, - никто не желал остаться безоружными. К тому же, для того, чтобы грамотно спланировать атаку, нужна воздушная разведка, а тут Эссен категоричен: «если не хотите лишиться последних аппаратов, дайте нам хотя бы двое суток на ремонт и переборку моторов!»
Да и погода не благоприятствует. С вечера восьмого сентября - памятный день набега на караван, - зарядил дождь, волнение поднималось порой до четырех баллов, и о полетах можно было забыть. Распогодилось лишь сегодня к утру; теперь вокруг, от горизонта до горизонта - зеркальная водная гладь, редкая для капризной черноморской погоды.
Не всё в порядке и с кораблями:  в холодильниках «Алмаза» обнаружились течи, появились неприятные вибрации, греются опорные подшипники гребного вала. Старший механик отказывается даже  обсуждать возможность ремонта в море: «уставшие механизмы, работают если не на пределе, то опасно близко к нему,  и чрезмерно надрывать их попросту рискованно. Одно дело, заменить несколько трубок и подрегулировать подшипники, и совсем другое - разбираться с последствиями серьёзной аварии, не имея ни мастерских, ни классных специалистов Севастопольского порта...»

Ничего не попишешь: караван союзников предоставлен собственной судьбе, и отряд накручивает на валы милю за милей, оставшиеся до Севастополя. На календаре 12-е сентября, до главной базы Черноморского флота рукой подать. Старшие офицеры и боцмана лютуют: повсюду драят, красят, чистят, скоблят - одним словом, приводят корабли в парадный вид, подобающий встрече со славными предками. Матросы носятся как наскипидаренные; главный аргумент старшего боцмана «Алмаза» примерно таков: «Ты что ж, храпоидол, самому адмиралу Нахимову хошь такую медяшку показать? Да он, даром, что отец матросам - велит разложить тебя на палубе да всыпать десяток горячих! Здеся это на заржавеет, времена не те! Жалится, небось, некому, хас-спада думцы и всякие газетчики, яти их через ржавый якорь, дома остались! Хватай тряпку, рукопомойник, и чтоб к пятой склянке медяшка сверкала, аки котячьи причиндалы!»

Ведение дневника, как ничто иное, способствует рефлексии. В моем случае - уж наверняка; вот и сейчас, прочтя эту запись я осознал: с той минуты, как я вступил на палубу «Завидного» и до сего момента, я изо всех сил старался сохранить позицию стороннего наблюдателя. Ограничивался советами, подсказками, пророчествами; пророчествовал, наслаждался, как мог, ролью пришельца из грядущего. «А великих дел не видать!» - как сказал устами царевны Софьи классик советского исторического жанра. Оно конечно, показывать картинки на экране, рассуждать о тактиках и стратегиях - занятие выигрышное и необременительное, но когда другие воюют и погибают - становится порой не по себе. Так что рефлексия-рефлексией, а пора вам, дорогой товарищ Велесов, заняться чем-то посущественнее. Чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы, как писал Островский.
Что-то тянет меня сегодня на классиков. Может, к дождю?»

Отредактировано Ромей (21-10-2016 20:11:03)