Пролог

На залитой лунным светом тропе, вьющейся сквозь осыпавшийся уже подлесок, стояло семь человек.
- Руки в гору, пан офицер! А то, Бог свидок, стрельну! Надо оно вам?
Больше всего, прапорщик Корпуса Кордонного Безпечинства Анджей Подолянский боялся не выстрела. Да, оборванный граничар целил ему прямо в живот – намекая, что быстрой смерти не будет, придется помучаться. Страшнее было, что собственный голос дрогнет, даст петуха.
- И не боишься, ты, граничар, с Корпусом-то ссориться? Не дадут ведь тебе жизни. Надо оно тебе?
Вышло приемлемо. Не плац-доклад, конечно, флаги не затрепетали бы от рыка, но вполне, вполне. С другой стороны не генералы вокруг, а десяток контрабандистов из местных свободных крестьян-фригольдеров. Пусть и вооруженных до зубов – ни одного однозарядного самопала, только армейские винтовки-«барабанки». Новенькие, не потертые. Что ж, сегодня еще пара штук в их арсенале добавится. У главаря, что стоял рядом со стрелком, на поясе две кобуры. И не пустые. Эх… Привычная тяжесть пояс Анджея не оттягивала – его-то кобура, хлопала расстегнутой крышкой.
- А чего нам боятся-то? - со скверной улыбкой спросил главарь. - Брюхо вспорем, каменюк набьем, в Лабу кинем. Она жадная, никого еще не отдала.
Контрабандисты слаженно, будто репетировали, заржали. Смех у них оказался на диво гнусным. Коронный злодей, меж тем, продолжил:
- Ну пропал офицерик с двумя бойцами, так что с того? Места у нас дикие, лесные. Орки через реку шастают, опять же. Кто вас всерьез искать будет? Спишут на Племена, да рукой махнут. Ну да, - спохватился главарь, сунув правую ладонь за пояс, - начальство твое еще родителям отпишет. В имение. Пал, мол, ваш драгоценный сыночек при исполнении. Героически, так сказать. Сракой прямехонько на штык.
Подолянский тяжело вздохнул, посмотрел на своих бойцов. Оба нижних чина (и ведь даже имен не запомнил! Первая неделя службы же – в заставских коридорах еще плутать приходится, куда там имена запоминать! Так и различал, что один унтер, второй – рядовой чистопогонный) были надежно связаны и лежали под поникшим кустом, изображая йорландатские колбасы. Тихо лежали, глаза бесстыжие прятали. Олухи Царицы Небесной! Как так?! Не первый же год служат! Могли б хоть чуточку внимательнее быть! Ушами прохлопали, будто мумаки двухбивневые…
В памяти всплыла улыбка геологической барышни. Видела бы она, что тут творится…
- Да ты не бойся, не бойся, пан ахвицер, - шумно потянул носом оборванец с «барабанкой», - Мы тебя небольно зарежем. Раз, и все!
Банда снова заржала. Смеялись все. Даже главарь, что до того неотрывно пялился на прапорщика.
…Листвы подгнившей нету – на тропе подловили, не в зарослях. Да и кусты те облетели давно, конец октября на дворе. Ох, хоть в этом везения капелька – мороз грязь прихватил коркой, подошва не скользнет…
В спину больно ткнулся ствол, молчаливо намекая, что смех смехом, а еж кверху мехом. Никто не расслаблялся. И о том, чтобы кинуться, дернуть, свалить с ног, и речи не идет.
Прапорщик снова тяжело вздохнул. А ведь хотел же «мышебойку» на резинке в рукав пристроить. Яремчук, старый шулер, плохих советов товарищам-сокамерникам никогда не давал, хоть и герба у бывшего селянина-граничара с росского кордона, и отроду не имелось. Да, в крохотном пистолетике всего две пули и перезарядка – сущее мучение, но сейчас и один выстрел был бы полезен до крайности.
- Ты, что, пан офицер, прибалдел с перепугу? Или замерз? По существу говорю. Ты товар мой пропускаешь, и идешь себе лесом. И подальше. И сегодня, и завтра. И вообще, до скончания века службы. Если не сговоримся, то Лаба рядом. А если сговоримся, то уж прости, с вояра такого завзятого, расписку возьму.
- Какую расписку? – буркнул Подолянский, набычившись.
- Такую, растакую. О сотрудничестве взаимовыгодном, - кротко улыбнувшись, пояснил главарь, будто неразумному ребенку, - Я, мол, такой-то и такой-то, герба такого-то, обязуюсь с достопочтенным паном Лемаксом, главою контрабандьерским, дружить, горелку смачно пить и вкусно заедать. А товары и глубокоуважаемых курьеров пана Лемакса, торжественно клянусь и обещаю пропускать еженощно и ежедневно без досмотру и пошлого обыску. Ваши все пишут, не сомневайся. И поручики, и гауптман. Даже сам полковник Луцкий, что в Вапнянском баталионе сидит, и тот написал, поднатужился.
Брехать, кстати, чужим именем подписываясь, не советую, мы-то не дурнее паровоза. Фамилие твое, к примеру, Подолянский, на гербе три медведя, сам ты гвардионус бывший, из Крукова.
- Расписку? - протянул Анджей, чувствуя, как бухает сердце, а по спине течет холодная струйка. Как бы не храбрился прапорщик, но в двадцать один год помирать страшновато. И не радовало даже, что земля подмерзла, и кишки не по грязи придется собирать…
Рванулся, левая нога все же заскользила, чуть не подвернувшись. Но шанса и так не было – в восемь рук ухватили, стреножили.
- В сраку иди, курец заснеженный! – зарычал, не пытаясь, впрочем, вырваться, прапорщик. - И расписку ту, сам напиши, да засунь себе поперек до самых гланд! Подолянские со злодеями дружбы в жизни не водили! А с тобой, падла, я и на одном огороде не присяду, чтоб тебя трясучка разбила, утырка неумытого!
- Грубый ты, паныч, и где только слов таких поганых нахватался? Лаешься, что тот каторжанин. А еще о-фи-ци-ер! – грустно произнес главарь и рисуясь, выхватил из левой кобуры револьвер. Точь-в-точь такой же пятнадцать минут назад был и у прапорщика… Поднял, целя в голову. Злодеи из-за спины убрались, остальные чуть отстранились.
«Чтобы казенными мозгами ворованные жупаны не заплескало», мелькнула мысль. Веселая, почему-то.
Что ж, судьба, значит. Чем меряем, тем и нам отмеряют. Сразу за веселой и грустной мыслями, пришла похабная: «А если бы не башку тогда отрубил, а что иное?».
Пан Лемакс медленно взвел курок, посмотрел вдоль ствола. Прищурился.
Прапорщик кулем рухнул на землю, на миг полностью расслабившись. Вроде бы крепко державшие его злодеи разжали пальцы, отпустив добычу. Да и как не выпустить, когда шесть с половиною пудов в скользкой от налипшей грязи шинели из рук валится?
Кувырком под ноги Лемаксу, попутно цепляя за штаны тех, до кого дотянулся, и на кого рук хватило, сбивая, роняя на землю – больше суматохи, больше куча, больше шансов дотянуться до оружия. Револьвер, винтовка, нож, плевать, лишь бы ухватить! Да и граничары-контрабандьеры никак не армейцы, не рискнут стрелять, когда можно задеть своих. А где тут чужой, где свои, в темноте, да в мешанине драки не разберешь!
На прапорщика свалилось два разбойника, следом рухнул третий. Анджей зарычал, вывернулся, сшиб кого-то, подмял под себя, ухватил за горло, чувствуя, как ломаются хрящи
- Хер вам всем в сраку, отродье свинячее! – хрипел прапорщик утробно. Тело под ним забилось, выгнулось дугой, заскребло пятками, рыхля землю.
- Отставить душить поручика! – рявкнул кто-то на ухо голосом начальника заставы. Подолянского подбросило в воздух мощным ударом в бок. Он слетел с тела врага, вскочил, готовый снова ринуться в бой. И уперся носом в ледяной ствол. За «Марсом» виднелся гауптман Темлецкий собственной персоной. Вполне достоверный и реальный, как утром, на выходе наряда. Тогда он, правда, был без револьвера.
- Свои это все, господин прапорщик, свои! – заблажили связанные бойцы, повыплевывав надежные вроде кляпы. – То проверка, господин прапорщик!
- Фельдфебель Водичка и рядовой первого класса Бужак говорят вам чистую правду, пан Анджей, - улыбнулся гауптман. – Каюсь в нашем прегрешении, но вы только что с блеском прошли нашу маленькую проверку.
Из-за кустов вышло еще несколько человек. Прапорщик узнал двоих офицеров заставы – поручиков Хлыстовского и Байду. Остальных Анджей еще не видел, но судя по форме и погонам Корпуса, люди в этом лесу не случайные.
Взъерошенный прапорщик от души выругался, обложив по матери всех присутствующих, Кордон, границу и лес, не забыв и Лабу, протекающую в трех верстах отсюда, и славный Круков-столицу.
- Душевно выражаетесь, пан Анджей, - протянул ему руку один из подошедших офицеров, невысокий, в круглых очках, со здоровенной, явно не револьверной кобурой на ремне, - гауптман Орлов, начальник «трешки».
Подолянский пожал, борясь с желанием за эту самую кобуру схватиться. Шутники, мать их за ногу да головой об пень!
- Птиц, ты это, отойди от моего парня! Думаешь, лупару повесил, так самый главный лев в мире животных? - с деланной злостью отпихнул Орлова Темлецкий. – Прапорщик с моей заставы, не с твоей, я право имею! Вопросы?!
- Отсутствуют, - улыбнулся гауптман и отшагнул в сторону.
Прокашлявшись, Темлецкий торжественно произнес:
- Прапорщик Анджей Подолянский герба Три Медведя! Я, гауптман Владислав Темлецкий герба Три Сороки, прозвищем Цмок! – Тут гауптман сбился с торжественного тона и, наклонившись, прошептал Анджею на ухо. – Это, прозвище, в смысле, лучше сразу довести, чтобы вопросов глупых не возникало. – Затем Темлецкий вернулся в прежнюю позу и продолжил, - перед лицом присутствующих здесь офицеров, нижних чинов и Кордона, без которого жизни нет, и на котором жизни нет тоже, заявляю, что вы, господин прапорщик, достойны и своего герба, и звания. За сим же, рад приветствовать вас в рядах Четвертой заставы!
Под ногами заперхал недодавленный «злодей», судорожно разминая горло…

Отредактировано Чекист (01-04-2017 15:50:10)

Птичья фамилия...)) Спасибо! Соколов прокрался из прошлого варианта