Интерлюдия №2

В блицшквадроне службу начинал. Тоже на Северном направлении, кстати. Правда, года за два-три до того, как Янек на службу пришел. В блицшквадроне что хорошо? Ничего, правильно!Довольстве денежное один один с линейной заставой, ни злотого сверху, ни полгрошика. Зато в каждую дырку затычка. Спишь вполглаза, вполуха. Чуть где тревога какая, сразу туда. Ну как «какая»? Да такая, как у нас тут. Граничары перепьют, орков орда выскочит, застава с урядником чего не поделит… Никак без нас не обойтись!
Службу, опять же, проверяли. Вдруг, обходчики не фланги маслают, а по сеновалам бимбер хлещут безжалостно, а? Не морщись, пан Франта, не морщись. Будто сам всю службу от и до нес, ни разу не филонил? Бужаку еще поверю, ибо дурак, он дурак и пишется, а тебе — нет!
Шрам откуда? Сей момент!
На пьянке, да на небрежном несении, то еще ладно — можно понять и простить. И от усталости бывает, да и просто лень. Все мы люди, хоть и немножечко лошади, как у вас там, пан Анджей, в столицах говорят. Не говорят? Странно…
Шрам поперек лба, то от дружески-вражеского приклада образовался… Как не бывает? Очень даже запросто бывает, когда своего же брата-пограничника ловишь на черном деле. Ага, через кордон караван тянул. И нет, чтобы порядочных контрабандьеров! Нет же, зеленожопых вел, тайными тропами.
Те, тропы, правда, многие знали, вот и столкнулись поперек, на кривой козе не объехать. Слово за слово, хером по столу. Два трупа там, два там. Паритет, как в столицах говорят. И там не говорят? Да что же это вы, господин прапорщик делаете? Я-то, думал, что там каждая умность хоть раз да прозвучала, а вы прям вот на лету за лапы хватаете, да кандальные ядры привешиваете. Изверг рода человеческого!
Ну вот там мне в лоб и прилетело. Только звезды из глаз, и ни одной на погон. Даже на медаль поскупились. С другой стороны, какая медаль, когда своих крошишь, верно?
На плече откуда? Ну там вообще глупо получилось. Гюнтер, я ж рассказывал? Не? Совсем плохой стал…
Это мы на объездной дороге стояли. Сам-три. Я, Лугань, да Ревиньский. Ты ж его, Янек, вроде знал, вы с ним из Гданьска оба? Не знал? Странно. Такой же утырок как и ты! Шучу, шучу, убери ножичек, будет дырка, не запломбируем!
И экипаж катит. Новомодный этакий, пар во все стороны, водитель «консервы» напялил, усищи врастопыр, зубами блестил — ну, от ажи только те зубы и виднелись. Это мы потом уже определили, что они там давно катались, антрацит весь извели, чуть ли не «жужелку» в топку кидали.
Мы его аккуратненько так остановиться просим. Мол, кто, куда, зачем, деньги не прячем?
И из экипажа по нам, кааак врезали! Лугань сразу помер - грех не помереть, когда в горле дырка — кулак пройдет. Меня в грязь кинуло — чудесная там грязь! Как на пана Водичке любимой лужайке. Да ладно тебе, рожу не криви, знаем мы вас.
Отчего не убило? А черт их знает. То ли пули слабенькие мне достались, то ли шинель очень уж плотная… Не грязная, господин ландфебель, а плотная! Исключительная шинель. Была. Что? Сам дурак! В бушлатах мы бегали, когда торжественности не требовалось, и нужно было на босяков с линейки походить. А как дороги перекрывали, так только парадная и все! Дурость, конечно, но что поделать.
И лежу, думаю, все, отмучался. Ни заставы, ни службы, ни гауптмана Побережника, чтоб его черты в сраку вилами, да поперек. Хорошо-то так! Однако, грязь-зловреда, начала под штаны затекать… Хреновый рай какой-то, всякий согласится, даже Бужак. Хоть там физкультура и не нужна, а свекольного сока хоть залейся.
Открываю глаза и уши — а там пальба идет! Ревиньский с двух револьверов, будто гаучо какой: Жах! Жах! Жах!
Думаю, а я что самый рыжий, отставать? Вот от кого-то, а от вас, пан Вацлав и не ожидал! Ну да, рыжий. Самый рыжий на весь баталион! Вам бы, падлам, гордиться, так все зубоскалите!
Барабанка моя, когда я в грязь падал, на ремне перекрутилась, и на грудь шмякнулась. А затвор введен заранее. Не положено, конечно. Но на что положено, на то и положено. У нас кордон, а не Академия.
И я весь магазин в тот экипаж. Не вставал — куда уж. Только приклад и перед лицом прыгает — чудом зубы не вынесло. А потом, как вхолостую защелало, я за револьвер. И тоже, до щелчка…
Четверо в том экипаже было, там и остались. То ли шпионы йормландские, то ли с юга свинорылы. Не довели нам ни тогда, ни после.
На плече отметина откуда? Точно! То я в отпуске с бандюганами из-за бляди подрался, вот и пыранули наискось.

Кордон. Интерлюдия №4

Вот же зубоскалы вы, что могу сказать! Лишь бы поржать! Ну то понятно отчего — все время пешком ходите, вот давление от ног на мозги и давит, манометр пережимая. То ли дело мы! Нет, манометром меня по голове не било. Я бил. Я меня — нет. Разводного ключа тоже попробовать не довелось. О том и говорю, что лишь бы все к смехуечкам свести. И пиздохаханькам? Тык точна, господин прапорщик, к ним самим.
Рассказать? Ну, у вас кроме смеха — один лес. А я, хоть и граничар-лесовик, море больше люблю… Что, кроме меня никто и не видел его? И кто из нас туземус аборигенус? Ну, пан Водичка, в тебе сомнений нету, ты точно не дикий. Кто в Гданьске бывал, тот, как говаривают, во всем мире побывал. Не в Гданьске, а в борделе, что на Вторых Портовых воротах? И черные есть? И тоже не поперек? Век живи, век учись, а стрелка на красное уйдет, и несите меня четверо… Нет, Франта, четверо. Это на тебя двоих хватит, если глистов не выведешь.
Море… Оно всякое. То черное, то зеленое. То теплое, то холодное. Как сама жизнь, ага. Я ведь по детству в моряки хотел. Думал, выучусь на машиниста. Выучился, ага. Только пар и море другим боком догнали…
На второй день случилось. Первый, он вообще длинным показался, будто жизнь целая. Жизнь и жизнь, что не так? О смерти успею еще. Дурак ты, Гюнтер, ей-богу, дурак! Герцогство перло как в последний раз. Ух, что творилось там! На моем агрегате оба ствола выгорели — два раза за боеприпасом отходить пришлось.
Но врезали мы им, ух, врезали. Только ошметки кровавые по гальке. Нет, на картинах песок сугубо для красивости. А берег там галечный, мне ли не знать. Ну да, песок, он для паровика не смерть, конечно, но неприятен — забивается же… Ну и йормландцам хуже было — не закопаться. Любая линнеманка жалобно заплачет.
Лошадей жалко. Людей — нет. Люди сами судьбу выбирать могут. Могут-могут, пан Бужак. Влегкую. У нас, помню, один экипаж сбежал, голема бросив. Могли свариться или сгореть, как прочие, а так смерть легкую нашли — их на третий день расстреляли. Вместе с ротмистром тем. Фамилия? А какая разница, если столько лет прошло? Да и в ситуации нашей…
Любой день кончается. И первый кончился. В смысле, стрелять перестали. Йормы отползли, мы отошли. Берег трупами завален. И раненными. Кричать к полуночи перестали. Кто умер, кого на стон только и хватать стало.
Караулы выставили, и вперед! Нет, господа пограничники, спать големогренадер ложится тогда, когда его паровик обслужен, заряжен и полностью готов к бою. Особенно, когда до того врага две версты…
Мы с юнкером моим как раз на картечнице ствол меняли. Там только вдвоем, в одиночку никак. Юнкера зачем? Ну так в одно лицо и паровик вести, и стрелять — оно не получается. Вернее, стрелять-то выйдет. Но один снаряд в обеих пушках и короб в картечнице, а потом все, самому не перезарядить. Места мало, ага. Ну так и брали ребятишек поменьше. Лет до двенадцати, не больше. Со спины, там где горб. Франта, ты ж внутрь моего лазал, не заметил разве? Ну да. Дополнительная защита командира голема, сиречь меня. Мой юнкер? Живой остался. Я ж всегда рылом к противнику отходил, спиной не поворачивался.
Сто Второго, помню, подбили — обе ноги снесло, командира убило. Да еще и паровик спиной назад упал. Юнкер выбраться не смог.… Как он выл, Царь Небесный! Мне тот вой еще лет десять снился. Сирот и набирают, другие не идут.
И тут орут что-то по-йормландски, по-человечески отвечают. Стрельба, крики… Снова стрельба. Мы за оружие схватились. Сто Четвертый в паровик заскочили, разгоняться начали...
Что оказалось? Дурость сплошная.
Ротмистр из нашей пехоты пошел караулы проверять. К одним подошел, по-йормландски окликнул, мол, «Лицвин, маму твою, сдавайси!». Его по голосу узнали, ответили, что мол, «сдаемсу, герр!». Думали, пошутить решил. А он за револьвер, да всех троих и положил на месте.
Что потом? Говорю же, расстреляли его. Вместе с трусами. С ума офицеру положено только в мирное время сходить.

Вот и первые рецензии пошли:

Это у эльфов Андрея Уланова - никакой магии, одна движуха. Господа офицеры и рядовой состав книги Михаила Рагимова особой, граничарской, магией пользуются вовсю. К почётной и опасной службе охраны границ они приступают не просыхая, а временами - так и не приходя в сознание. Будни небольшой заставы на границе с полной задницей местного освоенного мира, заселённой бандитами, рагулями с майдана, орками и прочей дрянью, переданы с большим профессиональным опытом и знанием дела. Равно как и омерзительные характеры самых разных местных обитателей - те, если что, и сами могут оказаться противнее любого нарушителя границы.
Фокус на людях как расе тексту откровенно удался - и технический уровень, и бытовой, и военный читаются на ура. Альтернативные земным технологии обыграны интересно, органично и востребованным для сюжета образом. На сюжет работают так, как нынешняя якобы "научная" фантастика о космосе давно разучилась. Короткие врезки-байки в исполнении персонажей второго плана брутальны и безжалостны, что смешные, что трагичные.
Главный недостаток текста, он же достоинство, сводится к трём жестоким словам: это первый том. Если задаться целью сказать про книгу что-нибудь плохое, то все её события при минимальном старании уместятся в короткую врезку-байку от лица персонажа второго тома. Правда, звучать она будет для тех, кто первый том не читал, как "ехал спойлер через спойлер, видит: спойлер-спойлер-спойлер...", так что говорить о книге плохо не хочется.
Хорошая книга, в кои-то веки написанная тем, кто большую часть её событий, пусть и не в такой утрированной форме, видел изнутри. Не цирюльником писано, и даже не лудильщиком, нормальную живую заставу описал нормальный опытный пограничник.
И это хорошо.  (М. Лапиков он же РоттенШворц)