Во-первых она осталась самой большой жабой (высокотитулованой) в местном болоте. И с самым большим поместьем.
Во-вторых она женщина, а женщина всегда рассчитывает, что сможет окрутить любого мужчину.
В-третьих - она вдова и привыкла, что им много сходит с рук.
Ну и в четвертых - а кто что докажет, если свидетелей нет, все улики убрали, дом давно вымыли и вообще "я - женщина, разве вы можете думать, что я это сделала?!" и хлоп-хлоп глазками.

Решила заодно и еще один эпизод-рассуждение выложить. Чтобы, как сказать, закрыть тему перед основным действием.

Молоденького полицейского звали Тохард и он был сыном сестры Манки, Хастовской жены. Он сам это рассказал Рисманду, перевязывая того и надевая на распухшие ноги ботинки. Капитан морщился, но слушал, так как Торхард болтал не только о себе, но и о том, что вообще происходит в городе. О том, что приехал судья – из гэссэндцев, старый, но не дряхлый и очень недовольный тем, что ему пришлось целый день трястись в карете ради одного дела. О том, что недавно этот судья приговорил к каторге троих бывших помещиков, как раз из наших. То есть из тех, чьи поместья были вокруг Хознани. Они нападали на проезжающие дилижансы, чтобы убивать новых, как они думали, хозяев их земель, а убили вообще непричастную пожилую женщину, которая к сыну ехала. За ними пару месяцев полиция охотилась, а когда их предводителя, сына бывшего герцога убили, то арест банды стал только вопросом времени. Рисманд про себя ухмыльнулся – что бы полицейские сказали, если бы узнали, что главаря убил как раз Миндас? Забавное стечение обстоятельств получается.
Рассказал Тохард и про то, что пока его усадьба опечатана, а солдаты, те, которые из Видного, приходили, чтобы с Пражесом поговорить и что они не верят, что капитан мог убить ребенка, и не просто убить, а запороть до смерти. «И еще говорят, - продолжал Торхард, - что вы героем на войне были, и многие солдаты вас знают. Это правда?». Рисманд поморщился – не умеет Гаст язык держать за зубами, разболтал, а теперь ему что отвечать? Одно дело, когда будут судить за убийство простого военного, а другое дело героя. Сразу другой общественный резонанс! Плохо это. Плохо. Надо было еще тогда Гасту сказать, чтобы держал язык за зубами и мужиков не подбивал. Не успел. Да и был не в том состоянии, чтобы всё просчитать, но это не оправдание. Состояние – не оправдание. Тохард пообещал привести Гаста ночью, когда в городе увидит, или через Храстива передать. Тот тоже извинялся, что помочь ничем не может и клялся, что не верит ни одному слову. Скорее всего, просто знал повадки местных аристократок, но не предупредил. Теперь мается совестью.
Мир маленького городка накладывает свой отпечаток. Всё всех знают и новый человек – это вызов обществу. А такой как Рисманд – вдвойне. Он расслабился. Уверовал, что с ним, героем войны, ничего хуже, чем было на фронте быть не может. Общество любит военных, когда они их защищают, а когда настает мирное время, то солдат становится ненужным и даже опасным элементом. Человек, умеющий убивать, для них, никогда не державших оружие в руках, представляется дикой собакой в ошейнике армии. После войны армия сняла со зверей ошейники и выпустила этих отравленных кровью животных в мирные города. Собака может есть с руки, но если ей в голову что-то ударит, может без повода укусить дающую руку. Люди боялись и этот страх делал их ещё злее и непримиримее. Он мог бы это понять уже в Масдаре, когда познакомился с Миндасом и Гастом, но тоже предпочел закрыть на правду глаза. Приличное общество не любит говорить о своих проблемах, и он, как часть этого «приличного» общества, забыл, что он и есть эта проблема.

Отредактировано Ника (06-04-2018 18:23:08)

О том, что сегодня будет суд, Рисманд узнал ранним утра по уличному шуму. Во двор полицейского участка, а оттуда в окошко камеры доносилась громкая речь толпы, собирающейся с раннего утра, чтобы занять лучшие места. Местом суда определили главную площадь Хозрани. На нее натаскали столов для судьи и помощников, скамеек для горожан и стульев из Храстивской столовой – для дворян. Тем, кому не досталось сидячих мест, а таких было подавляющее большинство, расположились вокруг площади, взяв место действие в людское кольцо.
За Рисмандом пришли вскоре после завтрака, который в этот раз состоял из двух вчерашних пирожков с потрохами. В единственной городской гостинице у Храстива был полный аншлаг и Рисманд не думал, что в суете мэр вспомнит о заключенном, но тот вспомнил и прислал что мог. И за то спасибо.
По ступенькам капитану подняться помогли, подхватив под мышки, два дюжих конвоира, предварительно надев на руки кандалы и недлинной цепью. Это было неприятно. Рисманд покрутил запястьями внутри зажимов и удостоверился, что цепь не волочится, когда он опускает руки. Выйдя на улицу, Рисманд остановился и позволил себе глубоко вдохнуть. Но, как говорил его бывший капрал «перед смертью не надышишься» и только сейчас Рис понял, что стоит за этими простыми словами. От дальнейшей помощи капитан отказался. То, что он хромой калека это и так все знают, а жалость такой малостью не вызовешь.
Выйдя из калитки внутреннего двора полицейского участка, они сразу оказались в толпе, которая тут же замолкла. На них устремились сотни осуждающих глаз, порицающих само существование таких, как Рисманд – сумасшедших военных, от которых кроме плохого ничего не увидишь. Конвоир подтолкнул под руку, но Рисманд дернул плечом и сам пошел в направлении главного стола. Люди расступились, создав коридор позора, по которому ему предстояло пройти. Они ждали от него раскаяния, сожаления, но капитан сожалел только об одном, что не убил первым, но не собирался говорить об этом.
Судья действительно оказался седым, но не старым гэссэндцем, смотрящим на приближающегося арестанта холодным профессиональным взглядом. Перед таким играть было рискованно, да и Рисманд никогда не играл хорошо чужие роли. Он понимал, что милосердие ему не светит и не собирался оправдываться. Весь этот суд для него был просто фарсом, который надо пережить и достойно встретить приговор, который, как он был уверен, будет смерть.
На площадке перед судьей поставили табуретку, как небольшое послабление для инвалида-ветерана. Конвоиры встали за спиной. Рисманд затылком ощущал въедливый взгляд графини, но не позволил себе обернуться. Не до нее сейчас. И даже не до Гаста, который пристроился с боку крайней передней скамейки. Лишь бы глупость не совершил – взрослый же мужик, а носом хлюпает как дитя малое…
Спектакль начинался.
Судья, как дирижерской палочкой, взмахнул молоточком и толпа опала. Над площадью застыла тишина. Даже вездесущие дети притаились.
- Мы сегодня, - спокойным, хорошо поставленным голосом, начал судья, - разбираем дело об убийстве трех человек бывшим капитаном гэссендской армии помещиком Тенистого Лога Рисмандом. Жертвы убийства – сирота из приюта девяти лет Кландив, служащий усадьбы Тенистый Лог бывший солдат Миндас и незамужняя крестьянская девка Фахна, работавшая кухаркой в Тенистом Логе. Убийство всех троих произошло пять дней назад в доме усадьбы Тенистый Лог. Правильно?
Пражес, сидящий за боковым столом, утвердительно закивал головой.
- Вы, - обратился теперь он к Рисманду, - являетесь Рисмандом, помещиком Тенистого Лога и бывшим капитаном гэссэндской армии?
- Да. Капитан в отставке.
- Хорошо.
Судья на несколько секунд уставился в лежащие перед ним бумаги. Толпа, не способная долго хранить молчание, стала потихоньку шуметь, переговариваясь и обсуждая. Наконец, судья поднял голову и поинтересовался:
- Кто обнаружил тела?
- Я, господин судья! – Тут же отозвался Пражес, будто боялся, что Рисманд его опередит.
- Расскажите, как было дело.
Пражес поправил горловину мундира, будто ложь сдавила горло, и начал:
- Я ехал в церковь на Ярморочном лугу. Дорога туда идет недалеко от Тенистого Лога и через Проездное. Недалеко от Тенистого Лога меня остановила девушка и сказала, что она проходила мимо усадьбы и услышала выстрелы. Я свернул к дому и когда зашел, увидел хозяина, а в столовой и на кухне лежали тела убитых. Я приказал проверить и другие комнаты. В спальне мои люди обнаружили мальчика. Мертвого. Запоротого плетью. Я сразу арестовал хозяина усадьбы и привез в полицейский участок.
- Скажите, а какая девушка вас остановила?
- Я не знаю, господин судья. Я не придал этому значению. Для меня было важно проверить её слова и предотвратить убийства. Но я опоздал.
«Красиво врет, - подумал про себя Рисманд, - был бы тут профессиональный следователь он был быстро вывел тебя на чистую воду».
- А скажите, господин городовой, почему вы не усомнились, что убитые были убиты именно хозяином поместья.
Городовой недовольно скривился:
- А кто же ещё? В доме никого не было, а хозяин дома, как вы уже знаете, бывший военный. Да и револьвер нашли. А там как раз трех патронов не хватало.
- Револьвер вот этот?
Судья показал на лежащий на столе револьвер, который подарили Рисманду однополчане.
- Да, господин судья. Он часто с ним ходил. Да и люди из села говорили, что он стрелял из него на заднем дворе…
- Подождите, - перебил судья городового, - вы говорите, что он иногда стрелял на заднем дворе своей усадьбы? Но когда вам сказали про выстрелы, вы не могли подумать, что господин военный опять просто упражняется?
Пражес почувствовал, что по вискам потек пот. Он судорожно оглянулся на стулья, где сидели помещики и графиня. Она приподняла точеную бровь с интересом наблюдая, как он будет выкручиваться.
- Я подумал, господин судья… подумал, что выстрелы надо проверить. Если бы он стрелял просто, то я бы извинился и уехал. Просто… просто я ехал в ту сторону, и мне было не сложно… Я всё равно мимо ехал…
- Понятно. – Протянул судья. Ему сразу показалось это дело наигранным. Арестанта явно допрашивали с применением пыток, чтобы он сознался добровольно. Но доказать обратное, пока не представлялось возможным. Следователем выступал всё тот же городовой.
- Господин подозреваемый, - судья решил спросить и вторую сторону, - скажите честно, вы убили своих домочадцев и ребенка?
- Никак нет, господин судья. – Рисманд решил не вставать, но не из неуважения, а потому, что опасался, что не устоит на ногах.
- А вы часто стреляли?
- Когда? В усадьбе? Нет. Не часто. Можно сказать всего пару раз. Только чтобы выставить руку. Видите ли, у меня правый глаз после ранения не видит, а левым глазом я целиться не привык. Вот пытался и… знаете, получалось очень плохо.
- То есть, вы хотите сказать, что у вас были трудности со стрельбой?
- Так точно.
Толпа недоуменно и растерянно зашумела.
- Скажите, кто это может подтвердить?
Рисманд пожалел, что в тот день, когда он вышел потренироваться во двор, он отпустил Гаста. Сейчас бы слово капрала очень пригодилось.
- К сожалению, в тот день дома были только Миндас и Фахна.
- Это те, которых убили?
- Да.
Судья поджал губы. Если бы можно было доказать, что капитан плохо видел и стрелял, то можно было его вытащить, но единственные свидетели мертвы.
- Расскажите, пожалуйста, тогда вашу версию событий! Тихо! Тихо! – Постучал он молоточком, успокаивая слишком расшумевшуюся площадь.
- В тот день я гулял. А когда вернулся, то увидел убитых и ребенка. Почти сразу приехал городовой.
- Это всё?
- Так точно.
А что он хотел ещё? Чтобы Рисманд расписал, как послал графиню, как она пообещала отомстить, как нахамил святому отцу и тот подослал мальчика, как Фахна соврала, что Гаст ждет на рыбалке? Тот, кто убил, делал это быстро, а мальчика забили заранее и не у него дома. Привезли и положили уже мертвого или умирающего, рассчитав время, когда он будет ходить к речке. Все было спланировано и расписано по минутам. С такой подготовкой убийцы не только не оставили следы, но и постарались, чтобы все кто мог что-либо видеть исчезли и не могли дать показаний.
- У вас есть свидетели, что вы гуляли? Может кто-то вас видел, или вы кого встретили?
- Нет. К сожалению. – Он действительно сожалел. Как правило, на дорогах и тропинках летом можно было встретить собиравшую грибы и ягоды детвору, или баб, а на реке удил рыбу кто-то из мужиков. Но в тот день лес как вымер. Тоже специально или случайно? Это не докажешь.
- Вы понимаете, что у вас нет свидетелей и все улики против вас?
- Понимаю, господин судья.
Еще бы не понять?! Он даже знает, кто приказал это сделать… но это значит вытащить на свет грязное нижнее бельё. Как своё так и её. А Рисманд такое позволить себе не может.
Судья пересмотрел бумаги и решил вызвать заявленных свидетелей. Сразу несколько человек подтвердили, что видели, как на ярмарке Рисманд разговаривал с мальчиком. Еще несколько подтвердило, что помещик часто гулял с револьвером на боку. «Нет, как стрелял не видели, но если он его носил, то значит и стрелять умел! Иначе, зачем таскать его с собой постоянно?». Потом судье рассказали, что помещик был самодуром. «О!» – удивился Рисманд, он такое про себя не знал. Самодурство выражалось, что он сам колол дрова, косил траву, а главное выдал повторно замуж вдов! Судья на такое только хмыкнул, не заостряя внимание, что местные суеверия и традиции на них основанные, судебному рассмотрению не подлежат. Тем более что нарушения законодательства тут нет.
В том, как свидетели всеми силами пытались очернить подозреваемого и то, как быстро и отвратительно велось следствие, виделась властная рука кого-то из местных дворян – в этом у судьи не возникало сомнений, но доказательств не было. Тем более, совсем недавно в Масдаре один офицер прилюдно застрелил изменившую ему любовницу. После этого общественность зорко следила за всеми делами, касающимися бывших военных. Военные привыкли решать дела, как во время войны – с помощью оружия, но война закончена, но некоторые военные этого не понимают, в их сознании враги всегда остаются врагами – они до сих пор воюют. Особенно на фаранийской территории. Король Гэссэнда и фаранийская королева скоро поженятся, что окончательно завершит слияние двух стран. Поэтому каждый такой случай вызывает общественный резонанс и судья чувствовал, что спустить на тормозах это дело ему не позволят. И даже не местные царьки, а его же собственное начальство, которое особенно придирчиво в последнее время ко всем резонансным судам. Жалко мальчика, но ничего не поделаешь. Герой войны, поднявшийся из рядовых до капитана, получивший «Звезду Героя» и личное поместье не заслуживает такой участи.
Судья посмотрел на подозреваемого – тот прекрасно осознавал свой приговор, на дворян – те жаждали крови, на толпу – ей хотелось зрелища, и ощутил себя пешкой в руках законодательства. Выхода не было, но ему не хотелось, чтобы всё шло по написанному неизвестно кем сценарию.
- Оглашается приговор! Всем встать!
Рисманд тоже встал. Сзади поднялись дворяне и, конечно, графиня. Она улыбалась, и Рисманд чувствовал эту радость всей измочаленной спиной.
- Признать капитана в отставке помещика Тенистого Лога Рисманда виновным в убийстве трех человек.
Толпа возбужденно загудела. Где-то охнула женщина, и раздался плач. Сбоку сдавлено прошептали: «Капитан!». Но судья привычно постучал молоточком и люди послушно замолчали.
Рисманд был готов к тому, что его признают виновным, но сердце предательски дало сбой.
- В связи с этим лишить капитана в отставке Рисманда дворянского звания и поместья Тенистый Лог и осудить на десять лет каторги.
Сзади расстроено хлопнул веер. Рисманд усмехнулся – судья всё же поломал под конец графине всю партию. Каторга не смерть. Она ничем не хуже чем строительство укрепрайона в пыльной и душной степи. Хотя некоторые солдаты считали даже рытьё окопов каторгой.
Очень захотелось обернуться и показать графине неприличный армейский жест. Пришлось подавить это желание. Были бы наедине – не удержался. А так на него смотрит вся площадь, и ронять лицо перед ними было бы неприятно.
- Вам понятен приговор, Рисманд?
- Так точно, господин судья!
- У вас есть, что сказать напоследок?
- Никак нет, господин судья.
Говорить прощальные слова? Кому? Гасту? С ним он уже попрощался. Солдатам? Военные не прощаются. Помещикам и горожанам? С первыми он так и не сошелся, а вторые его никогда и не интересовали. Храстиву? Разве что… но не при всех. Мисаманду с отцом? Но Рисманд не знает, есть ли они на площади. Старосты селений, наверное, тоже не пришли и своих удержали – нечем им смотреть, как барина грязью поливать будут. Спасибо им за это. Вот и все, с кем он успел за эти пару месяцев познакомиться. Не много. Успел ли сделать кому-то добро? Или зло? Пусть будет это на их совести. Он не хочет ни прощать, ни просить прощение.
- Вашу «Звезду», - судья поднял коробочку с орденом, и Рисманд замер, - я отошлю по военному ведомству в архив. А там как они решат. Остальные медали тоже…
Рисманду оставалось только кивнуть. Его не лишают наград, просто отсылают их туда, где они будут храниться. Без права возвращения владельцу.
Камера приняла его как родная. Здесь, по крайней мере, было тихо и не было людей. Он хотел осмыслить все в одиночестве, и клацнувший замок помог ему в этом.

Отредактировано Ника (07-04-2018 11:01:34)

Глава 13. Мышеловка.

Судебные исполнители прибыли через день день. Эти вороны всегда прибывают после суда. Или до. Если сами поймали преступника. Сутки после суда Рисманд провел отлёживаясь на  топчане и ожидая незваных гостей, которых могла бы подослать графиня. Но или графиня не рискнула или Пражесу хорошо объяснили, что будет, если осужденный не дождется судебных исполнителей, так что его никто не побеспокоил.
Ночью приходил Гаст. Он рассказал, как похоронили Миндаса и Фахну – на них надели свадебные наряды и похоронили в одной могиле, так как все знали, что они были женихом и невестой. Мальчика забрал святой отец из приюта и похоронил где-то там, возле церкви. Крестьянам объявили, что новый помещик скоро прибудет, но когда это – скоро, не понятно. Пока живут, хлеб жуют, деньгу на налог откладывают, все же понимают, что половинного налога, как им обещал Рисманд, теперь не будет. Он тоже перебрался к Авдонье окончательно, а из усадьбы, куда он еще раз залез через знакомое окно, он украл еще и трость, ту самую, что капитан на ярмарке купил. Больше ничего не брал. Ну деньги только. Те, что в нижнем ящике серванта лежали. На что они новому помещику? Рисманд усмехнулся – Гаст как был пронырливым жуком, так и остался, и бабу заимел, и деньги помещичьи, и трость, которую тоже можно продать с выгодой. В этом он не видел ничего плохого, солдат всегда так – если что можно урвать, всегда урвет.
«А в народе говорят, - продолжал тем временем рассказывать Гаст, - что вас безвинно осудили. Святой отец из приютской церкви, когда проповедь читал, слишком на вашей вине настаивал. Вот некоторые мужики и задумались. Бабы то верят, но то – бабы. Да и я им сказал, что не могли вы женщину убить – не могли и точка! Не такой вы! Кстати, святой отец из городской церкви уехал. Тоже скоро нового пришлют. Говорят, на него донос написали, что он свадьбу вашу, то есть, нашу, благословил. Не, само замужество не отменят, мы как бы не при делах – мол по приказу всё, но вот святого отца отозвали. А вас – судили. Коней ваших Эран забрал – временно, пока барин новый не приедет. За ними же кто-то должен смотреть, животные-то ни в чем не виноваты. Я хотел, но мне Храстив посоветовал сидеть тихо – мол, могут и меня в соучастники записать, так вот я и не рыпаюсь».
В последнюю ночь Гаст принес несколько кусков льняной холстины для перевязок и обмоток под ботинки. В ботинки Тохард вдел тонкие кожаные шнурки, завязав их так, что даже завязанными они позволяли свободно снимать и надевать ботинки, что Рисманду было особенно удобно, так как его пальцы были еще не способны на столь тонкую работу.
Его вывели утром, дали возможность напоследок обмыться в деревянной кадке, поливая себя чуть теплой водой, заменить повязки, вычистить одежду и нормально покушать за столом в полицейской комнате. Потом в комнату вошел молодой парень, лет восемнадцати, одетый в форму младшего помощника судебного исполнителя и поставил на стол бритвенные принадлежности и плошку с водой. Оттащил на середину комнаты табурет и приказал:
- Сядь сюда!
Рисманд послушно сел. Ну да, «господина» или «капитана» он теперь не заслуживает. Заключенный не имеет ни должности, ни звания.
Помощник исполнителя обернул вокруг шеи Рисманда тряпку и взялся за опасную бритву. Каторжнику положено сбрить половину волос на голове.
- Ты мне с левой стороны брей. – Попросил Рисманд.
- Заткнись, - огрызнулся цирюльник, - сам решу!
Но капитан не обиделся и миролюбиво продолжил:
- У меня с правой стороны глаз не видит, если волосы будут на левый падать, то вообще слепым стану.
Цирюльник недоверчиво обошел его, взял пальцами за подбородок и поднял голову. Потом отложил бритву, и правой рукой поднял волосы, грубо зажав их пальцами. Некоторое время вглядывался в лицо. Вдруг его глаза неверующе вспыхнули, и лицо внезапно перекосилось от ненависти. Он с такой силой дернул волосы, что голова капитана чуть не отвалилась. Не понимая такого эмоционального всплеска, Рисманд удивленно смотрел в лицо судебного исполнителя.
Но тот, не говоря ни слова внезапно всё бросил и выбежал из комнаты. Рисманд посмотрел на стол, где лежала бритва, и у него зародилось желание покончить с собой. Недостойное и столь отвратительное, что бывший солдат почувствовал отвращение. После всего, что он перенес просто покончить жизнь банальным самоубийством? Чтобы потом его же сослуживцы, услышав его имя, говорили, что «герой Саюмана» испугался расплаты и просто сбежал от жизни? И кто он после этого будет?
Тем временем дверь снова открылась, и в комнату вошли трое. Мужчина сорока лет в черном мундире судебного исполнителя, его младший помощник, которым оказался тот молоденький цирюльник, выглядевший в этот раз не возмущенно, а виновато, и конвоир – лысый мужик в мундире сержанта конвойной службы внутреннего департамента.
Судебный исполнитель одним взглядом охватил и арестанта, сидящего в метре от стола, на котором небрежно брошенная лежала опасная бритва, армейскую гимнастерку и шаровары, в которые тот одет, насмешливую полуулыбку, обращенную ко всем сразу, но в большей степени к молоденькому помощнику. И ему отчаянно захотелось повторно влепить затрещину пацану. Первую он уже влепил, когда тот прибежал и заорал, что нашел убийцу, а вторую – сейчас, представив, что только добрая воля каторжника спасла сейчас его и помощников от смерти – опасная бритва в умелых руках, даже закованных в кандалы, может убить ничуть не хуже ножа, а этот бывший военный, судя по его взгляду, умел такой вещью пользоваться. Парень тоже это понял и, ахнув, подскочил к столу и подхватил бритву.
- Это он! – Зачем-то сказал мальчишка.
- И что? Это повод не выполнить свои обязанности? – Голос судебного исполнителя был сух, но в этой сухости слышалась едва сдерживаемая злость.
Парень сглотнул, но не сдвинулся с места.
- Я приказал побрить заключенного перед выездом! Ты плохо меня слышишь?! Мне еще раз повторить? – Вот теперь в голосе прорезался нешуточная ярость. – Выполнишь и доложишься. Выезд через час. Об остальном поговорим позже и не здесь.
И бросив через плечо: «Проконтролируй!», развернулся и ушел.
Остались только лысый и молодой, первый из которых подтащил табуретку к окну и вальяжно на неё уселся, а другой с дрожащими от бессилия руками начал взбивать мыльную пену. Рисманд сразу почувствовал, что бритьё легким не будет и не ошибся. Парень не брил, а вырывал волосы кусками, не заботясь о том, что лезвие оставляет на голове кровоточащие царапины. Брил он, вопреки просьбе капитана, правую сторону. Рисманд представил красоту открывающегося зрелища и хмыкнул про себя – вот уж будет уродец.
Так же грубо было выбрита правая щека, а недавно отросшая щетина осталась только на левой.

Отредактировано Ника (21-04-2018 14:02:27)