Отпинали меня по самое нехочу, пришлось через это нехочу вводить целую новую линию.
Приятного чтения, пинатели.   

Во дворе было тесно от полиции и судебных служащих. Посередине маленького дворика, никак не рассчитанного на такое столпотворение возвышалась карета самого судьи, а возле нее небольшой возок с зарешеченной дверкой – для осужденного. К возку прилагались те самые судебные исполнители, с которыми Рисманд уже имел честь познакомиться. Как военный, Рисманд сразу оценил  дальнобойные нарезные винтовки, которыми были вооружены конвоиры, не такого конечно класса, как его лАСТочка, но весьма качественные, скорее всего спецзаказ, если можно было посмотреть поближе и увидеть клейма, то он мог бы сказать и чьё производство. Помимо винтовок, охрана и судебные исполнители были вооружены длинноствольными револьверами и длинными ножами, называемыми в армии ковырялками – когда-то какой-то умник сострил, что ими можно доковырять до позвоночника прямо через брюхо, так потом это название и прицепилось.
Внутри возка оказались два деревянных сидения, довольно широкие, так что для негабаритного капитана оказалось очень много места. Ножные кандалы зацепили за напольное кольцо, а ручные пристегнули к небольшой цепи, свисавшей сверху. Между внешней и внутренней тонкой обивкой в проёме двери, привычный всё подмечать глаз, увидел металлическую основу возка. Если у кого-то из заключенных и были какие-то надежды на побег в дороге, то даже отбив возок с преступников, вытащить его оттуда было бы затруднительно.
- Тронулись!
Раздалась команда и до слуха капитана сначала донесся осуждающий скрип больших внешних ворот, потом топот коней, устремившихся из замкнутого тесного пространства на волю городской улицы и, наконец, неспешное «Но!» возницы, сказанное скорее для проформы, чем для лошади, которая нетерпеливо сама устремилась вслед за собратьями.
Неторопливая поступь лошадки, мерное покачивание нагретого летним солнцем возка вскоре разморило Рисманда, и он задремал. Снились бескрайние южные степи, где можно ехать днями, а перед тобой и по бокам будет такая же ровная, как стол земля. Почему ему приснилась именно степь? Наверное потому, что для местных степь обозначала волю, свободу. Они не любили города, а поселки были широко раскиданы вдоль неглубоких речушек так, что от одного дома до другого легче было доехать на коне, чем дойти пешком. Поэтому все, от мала до велика, имели собственного коня, а детей садили в седло раньше, чем он начинал ходить. Ни северные пустоши, ни леса средней полосы, ни горы не могли сравниться с вольным духом степей, а удалые степные всадники для Рисманда навсегда остались в памяти, как символы безудержной свободы, для которой нет ни преград, ни расстояний. Сами жители приморских степей называли себя яришники, ведя свой род от далёких яриев, малая капля которых присутствовала и в гэссэндцах. Так как и ярии они были ярыми на бой, драку, и танец, также яростно ругались и торговались, эмоционально размахивая руками. Рисманду не сразу к такому привык, будучи по характеру сдержанным, а по воспитанию обходительным. Но ему нравились буйные яришники, и если бы у него был выбор куда уехать после армии, то он несомненно выбрал бы южные степи. Но выбор ему не дали. Решив за него куда и в каком качестве он должен ехать и кем быть. Он не жаловался на судьбу, давшую ему пару месяцев отдыха, но в глубине души, как червячок яблоко, точила обида – почему одни свободны в поведении, выборе, в жизни, а другие следуют по написанным чужим правилам?
Обратная дорога в Масдар заняла полтора дня. Вернее не в сам Масдар – туда они не доехали, расставшись с судьёй и его охраной в двадцати километрах от города, свернув на небольшую дорожку в сторону бывшего фаранийского, а потом гэссендского лагеря для военнопленных. «Масдарскую мышеловку» Рисманд знал только по рассказам. Фаранийцы выбрали для лагеря военнопленных засушливую долину между трех холмов, на которых построили укрепленные позиции со станковыми пулеметами, между холмами проложили минные поля и несколько рядов колючей проволоки. С четвертой стороны лагерь прикрывали тяжелые кованные ворота, которые открывались только для новой партии заключенных. При этом фаранийцы любили выпускать военнопленных на поле перед холмами, а потом начинать стрелять из пулеметов. Толпа бежала в единственную, как они думали безопасную сторону, к холмам и сами забегали в ворота лагеря, как в мышеловку. Еще одна версия названия лагеря гласила, что скудный паёк арестанты дополняли мышами-полёвками, которых в лагере попервах было множество. Их ловили чуть ли не руками, но такая версия скорее была лагерной легендой, чем реальным фактом. Фаранийцы построили руками лагерников деревянные бараки, а гэссэндцы, отбив его, не стали разрушать, а приспособили под то же самое, но для самих фаранийцев. После войны «Масдарская мышеловка» стала пересылочным местом для каторжников и других заключенных, идущих по этапу с юга или на юг. Сейчас Рисманду предстояло выяснить, что из армейских басен про «Масдарскую мышеловку» было правдой, а что выдумками.
Лагерь представлял собой три ряда по десять кирпичных бараков, рассчитанных на шестьдесят человек каждый. Между рядами стояли заборы с колючей проволокой – каждый ряд бараков был предназначен для определенного направления арестантов. Рисманда повели в самый левый ряд – для каторжников. Два первых занимала кухня и обслуга, что было видно по большим белым знакам на торце барака, остальные были пронумерованы такими же белыми большими цифрами – с первого по восьмой. Катожники первых бараков свободно ходили по территории своего блока, многие сидели возле бараков, разговаривали и даже играли в расчерченные прямо в пыли крестики-нолики. Ставками были щелбаны, которые выдавались под дружный хохот наблюдавших за игрой. Рисманд не заметил уныния и обреченности, которая, по его мнению, обязана была сопровождать арестантов в таких местах и, если честно, которые он чувствовал сам. Начиная с четвертого местность вокруг бараков пустела.

Отредактировано Ника (18-04-2018 19:17:07)

Ага. Переделаю.