Этим летом дождей в окрестностях Масдара было мало. Как, впрочем, и всегда. Сухая пыль пыталась поймать ветер в охапку, закручиваясь на пустом плацу, куда выходили окна административного здания – единственного каменного барака во всей «мышеловке». За узким, девственно чистым столом восседал грузный человек в синем кителе департамента охраны спецобъектов. Его недовольство было направлено на посетителя, но внешне он казался абсолютно спокойной глыбой. Санаст терпеть не мог, когда люди, посвятившие себя служению стране, решают за счет этой страны свои личные проблемы. Это было его кредо. Ты должен государству, но государство ничего не должно тебе. Слишком много прошло перед его глазами тех, которые считали, что Родина, и король лично, ему что-то там должны – должны сделать так, чтобы не было бедных, что золото и деньги, которые украл вор, это то, что ему недодали в детстве и теперь он имеет на них полное право. Любой уголовник считает виноватым в том, что он сделал, не себя, а общество, страну, аристократию, государство. У них всегда найдется куча причин для того, чтобы оправдать себя – сложное детство, трудная юность, неудавшаяся любовь, а попросту – наглость, зависть и хамство. Но когда человек, которому власть доверила быть исполнителем её воли, начинает подменять волю короля на свою – это Санаст ненавидел больше всего.
- Я знаю твою историю, Кораст. Наверное, всё внутреннее управление знает… не надо мне по новой её рассказывать…
- Да… но…
Человек, сидящий напротив, набычился, будто пытаясь переиграть в гляделки майора Санаста. Потом, поняв, что весовые категории у них разные, понурился и насупился.
- Вот скажи, - продолжил майор, - что ты будешь делать, если это всё-таки он? Представим, что ты его нашел. И что дальше?
Судебный исполнитель вздохнул:
- Не знаю… Хочу посмотреть в его глаза. Я понимаю, что ничего не изменить, но вот тут… , - он постучал себя по груди, - всё еще есть угли. Я хочу понять, почему он это сделал? Он ведь не уголовник. Почему он это сделал? Почему он убил её?
Садаст покачал лобастой головой.
- Тебе ведь ответили давно – это ошибка. И не его. А того, кто это приказал давно уже нет в живых. Зачем тебе это? Тебе… твоему сыну…
- Именно сыну! – Ухватился за произнесенное слово Кораст, - Это он его узнал. И теперь бесится. Я хочу поставить точку. Понимаешь? Чтобы Фазирд смог уже успокоиться…
- Зря… Честно скажу – зря. Я не позволю тебе и пальцем его тронуть.
- Не надо… Просто позволь его спросить…
Начальник лагеря молчал долго, сцепив пальцы рук на объемном животе и глядя на пустой плац. Что лучше – пожалеть о том, что сделал? Или о том, что не сделал? Кораст ведь не успокоится – не тот характер, но приказ не нарушит. Главное не давать ему возможность нарушить этот приказ. Он так или иначе попытается поговорить с заключенным, но лучше пусть это сделает под его надзором. Кораст способен выкрасть или устроить побег и только ради того, чтобы выполнить свою старую клятву, даденную сыну. И кто тогда будет виноват в одном трупе и двух убийцах? Конечно же он, Садаст, который мог это предотвратить одним единственным разговором.
- Хорошо, Кораст. Но ваш допрос состоится здесь, при мне.
- Не вопрос, Садаст. Ты меня знаешь… Я прошу только три вопроса. Только три! Клянусь, ни слова лишнего!
- Договорились. После ужина – жду вас. Заключенного я прикажу привести сам.
- Спасибо, Садаст. Я буду должен.
«Лучше бы ты это не говорил!» - подумал, уже отворачиваясь Садаст, чтобы не видеть неуместной радости на лице старого, слишком старого и совсем не нужного ему, друга.

Глава переназвана в  "Мышеловку" и закончена.

Барак жил своей, не зависимой от желания каждого отдельного заключенного, жизнью. Время коротали разговорами, играми на щелбаны, грубыми шутка над друг другом и молдняком. Постоянный гул голосов, и постоянное жужжание мух сливались в один, играющий на нервах, оркестр. Как всегда «общество» делилось по интересам: бывшие военные, уголовники, убийцы и бандиты. Хотя Рисманд не сильно разбирался в «мастях», но по разнице во внешнем виде, разговорах и поведении он выделил для себя три группы: наиболее шумная и наглая – бандиты и убийцы, более степенная, но не менее хамская – воры, и третья – все остальные, периодически сходившиеся и расходившиеся, будто независимые друг от друга – состав этой группы он еще не определил.
Легкий завтрак из двух кусков хлеба и кружки чая был давно, обед Рисманд пропустил, поэтому ужин ждал с нетерпением. Организм с тоской вспоминал горячие сдобные булочки Фахны и мясное жаркое Храстива, теперь такого разносола вряд ли удастся покушать – привыкай, капитан, опять к простой пище. Живот в ответ грустно заурчал, соглашаясь, что да – зажрался, но теперь готов на всё – и на подгоревшую кашу и на твердые, как подошва армейского сапога, лепешки. Главное, чтобы накормили.
Как в ответ на желания Рисманда, во дворе гулко ударил металлический звон. Обитатели барака радостно возбудились и начали вставать, выстраиваясь в две шеренги. Рисманд тоже встал за молодым Авендом, но тот быстренько перестроился назад, за капитаном. Мальчишка разбирается уже в местных порядках, и устанавливать свои с первого дня пребывания Рисманд не собирался – пусть пока всё идет как идет.
Дверь открылась, и заключенные враз замолчали. В наступившей тишине в барак вошли двое охранников и за ними пятеро раздатчиков, двое из которых тащили бак, еще двое корзину с мисками и последний, высокий толстый мужик, единственный в засаленном переднике, водрузил на стол мешок с хлебом. Пока раздатчики вытаскивали миски и темно-коричневый хлеб, заранее порезанный на толстые куски, охранники прошлись вдоль строя, пересчитав и сверив заключенных.
- Все?
Прогрохотал главный повар. Его голос был ему под стать – грубый и громкий.
- Плюс один! – Отозвался охранник.
- Да хоть десять! Кому не хватит – пусть идут жрать к начальнику!
Толпа заключенных привычно подхихикнула, видно шутка была старой и привычной и отвечать на нее нужно было смехом, но смех смеху рознь и этот больше напоминал подтявкивание шакалов. Но повар остался доволен, он расплылся в такой же шакальей улыбке и милостиво налил первую миску.
Первые шли «высокая масть» - уголовники-убийцы и бандиты, им наливали полную миску и они кивали повару:
- Благодарю!
За ними шли воры – тех уже обслуживал другой раздатчик. Повар отошел от стола к охранникам, но продолжая внимательно смотреть за раздачей, готовый словом или делом вмешаться в любой момент.
- Благодарствую!
Поклоны пошли глубже, а речь заключенных раболепнее.
Пока очередь дошла до группы Рисманда, в баке оставалось меньше половины. Вентас, получавший порцию первым, тоже поклонился и повторил «Премного благодарен!». У Рисманда от такого унижения внутри всё перевернулось. Заключенных за людей не считают, но унижаться за еду, благодарить за жидкую, едва теплую кашу, было противно всей его натуре. Получив миску, он коротко, по-военному кивнул, и уже собирался отойти, как на сзади на шею легла широкая сильная ладонь.
- Тебя вежливости не учили? – Прогрохотал над ухом голос повара.
Учили как раз, но пересилить себя и униженно раболепствовать за миску каши, он не считал вежливостью.
Рисманд напрягся, противостоя натиску руки. Захотелось эту кашу размазать по морде повара или хлопнуть о стол, так чтобы и миска и стол разлетелись к чертовой матери, но тело предательски напомнило урчанием, что оно хочет есть. И Рисманд сдался, расслабился, позволив согнуть себя в глубоком поклоне.
- Говори: «Премного благодарен, господин повар!»
Согнуть его согнули, но заставить раболепно высказывать благодарность его никто не сможет.
- Ну?!
Его тряхнули как щенка, почти ударив лбом о край стола.
- Пошел ты! – прохрипел Рисманд.
Напрячься он не успел и со всего размаха впечатался головой в доски. Лежащие на столе ложки звякнули, а сзади кто-то шумно выдохнул.
- Ну?!
Повторил повар с угрозой и Рисманд понял, что его сейчас лишат ужина. С трудом подавив злость, прохрипел:
- Спасибо…
- То-то же! – Довольно произнес повар, забирая из рук униженного Рисманда миску. – А чтобы помнил мою доброту…
Повар наклонил миску над баком и медленно вылил половину содержимого обратно.
- Прощаю на первый раз!
Каши осталось в миске на самом донышке. Туда же повар собственноручно кинул полкуска хлеба и ложку.
- Вечно с вами, военными, тяжело! Учи вас, учи, а вы, неблагодарные скотины, так и норовите нахамить! Еще раз такое повториться – будешь жрать землю!
Наконец, рука с шеи убралась и Рисманд, тяжело дыша, поспешил к своему месту. Есть расхотелось, но организм требовал, и, давясь каждой ложкой, пришлось через силу впихивать в себя еду.
- Давай я тебе дам чуть-чуть?
Рисманд, поглощенный своими эмоциями, не сразу понял, что к нему обращается Авенд. Тот сидел справа и протягивал Рисманду свою миску.
- Спасибо, не надо. – Ответ, несмотря на все старания, получился грубее, чем надо было бы, и мальчишка обижено насупился. Наверное подумал, что Рисманд срывает свою злость на нём, а ведь он от чистого сердца предложил.
- Извини… - Попробовал сгладить неловкость Рисманд, - Мне действительно не надо…
Но мальчишка уже отвернулся.
Рисманд испытал раздражение – почему он вечно находит повод для конфликта на ровном месте? Что ему стоило поклониться и поблагодарить? Или принять искренность мальчишки? Почему он вечно ставит себя против всех – это его долбанное воспитание? Но там, наоборот, их приучали к вежливости. Или его характер, который ни под какой благовоспитанностью не спрячешь? Из-за него он сюда и попал. Да, уж, легкие пути – это не для него…

Решила залить одним куском. Всё равно никто не вычитывает, а разбить как-то нелогично получается.

Глава 14. Смысл слова «Приказ».

В тот летний, такой же летний и душный день, было всё как всегда - одуревший от жары и безделья полк стоял второй месяц в резерве в маленьком городишке Грефт. Кабаков в городе было всего пятнадцать и ходить по ним кругом уже всем надоело. Ходили разговоры, что скоро будет наступление, но их ни дергали ни пополнением, ни учениями. Офицеры оккупировали стоящий чуть выше по склону реки старый замок, у которого одна башня была разрушена, а две других показывали миру и Богу неприличный жест, упираясь остроносыми башенками в небо. Рисмандовское отделение было назначено в наряд в замке в тот день и солдаты тупо мерили шагами размер тени, отбрасываемой каптеркой и двухэтажным жилым корпусом. На солнце стоять было глупо, и он дал распоряжение ходить взад вперед в тени, чтобы не размориться и не уснуть на посту. Сам он, в таком же расслабленном состоянии ходил от одного поста к другому, мечтая, что вечером выпьет бокал другой холодного пива в пивнушке у «Папы Кано».
Крики и визгливый голос майора всколыхнули сонное болото, как раз в то время когда Рисманд хотел пойти на полчасика отдохнуть. Но оказалось не суждено.
- Старшего дежурного отделения, ко мне!
Рисманд подбежал и вытянулся:
- Сержант Рисманд, старший дежурного отделения к вашим услугам, господин майор!
- Отлично! Собирай своё отделение – мне нужна расстрельная команда!
- Что? – Не понял Рисманд.
За спиной у майора он увидел своего лейтенанта и вопросительно поднял на него глаза: «Майор опять чудит?», но тот только кивнул: «Выполняй!».
- Ты плохо слышишь, сержант! Можешь рядовым будешь лучше слышать?! – Разорялся тем временем майор.
- Никак нет, господин майор!
Тот повел длинным носом, больше похожим на клюв, будто принюхиваясь, и махнул рукой на заросший травой внутренний дворик.
- Вот туда!
- Слушаюсь, господин майор!
- Бегом, сержант!
- Есть!
Влетев в казарму, Рисманд поднял отдыхающую смену.
- Подъем! Привести себя в порядок. Взять оружие.
- Сержант? – Пять пар глаз вопросительно и возмущенно уставились на сержанта.
- Приказ майора. Наш лейтенант там же, так что все вопросы – к начальству.
- Вот придурок! – Это высказался прямолинейный Ховс.
Действительно майор чудил. Если солдаты просто напивались и дрались, или ходили по бабам, то у майора вечно оказывались «высокие» запросы – то бал устроит и заставит солдат с горожанками вальс отплясывать, а то, что ни те, ни другие в танцах высшего общества ни в зуб ногой, то это мелочи. То купание полковое ночью под светом луны. То смотры. То заставлял бегать по городу шпионов искать. И ведь находили – пьяницу местного только на прошлой недели расстреляли. Сегодня наверняка очередного бедолагу нашли, вот майор и решил любимую забаву устроить, а отделение Рисманда как раз в наряде оказалось. Не повезло.
Но оказалось еще хуже, чем Рисманд мог себе представить. Майор вытащил во двор женщину. Её платье было разорвано и она, сжав лиф кулачками, придерживала его от полного распада. На лице фиолетовым цветом наливались два синяка – тяжелую руку майора знали все и Рисманд не был исключением, но чтобы женщину?! Было что-то неправдоподобно отвратительное в том, что молчал ротный лейтенант, что так же молчаливо стояли другие лейтенанты и капитаны. Тесным безгласным кружком наблюдая за сержантом и майором.
- Господин, старший лейтенант! Господин капитан! – Оглядывался Рисманд в смятении, не понимая, что ему делать.
Майор был выпивший, но это не изменяло того, что он является командиром полка, пока не приедет полковник, а того никак не могли прислать. Все ждали его и новое пополнение, а то, стыдно сказать – полк в четыре сотни человек! Но пока майор был здесь самой главной жабой в местном болоте. Отвратительной, если честно, жабой.
Он выволок женщину к полуразвалившейся стене и толкнул так, что она ударилась спиной о камни.
- Эта шпионка! – Завопил майор, указывая пальцем на женщину, - Шпионка! Она…! Её… расстрелять!
Капитан, два старших и трое младших лейтенантов выжидательно смотрели на Рисманда, будто зрители в театре, а он, майор и женщина – актеры непонятной драмы.
- Сержант!
- Так точно, господин майор!
- Построить команду! – Пьяный, то он пьяный, но всё прекрасно соображает. А может дело не в алкоголе?
Подумать Рисманду не дали.
- Сержант!
- Есть! Солдаты, - он повернулся к своим, - слушай мою команду! На расстрельный рубеж шагом марш!
Они вышили. Ошарашенные, побледневшие, перепуганные. Одно дело воевать, а другое дело женщину… Это было выше их сил.
- Я не буду… - Самый молодой с длинной худой шеей восемнадцатилетний Ивинс ошалело затряс головой, отказываясь участвовать в представлении.
За ним, закусив губу и побледнев как выбеленное полотно, покачал головой Ховс. Рисманд в тревоге стиснул приклад винтовки. Остальные тоже опустили головы и отворачивались, не спеша поднимать оружие.
- Сержант… - Голос майора изменился, он уже не кричал, а мягко звал, но это был зов змеи.
Рисманд стиснул зубы и повернулся, чтобы увидеть маленький черный зрачок револьверного ствола, который показался ему огромным, что можно было рассмотреть нарезку внутри. Ствол медленно переместился за спину Рисманда.
- Сержант, если ты сейчас не скомандуешь, а объявлю вас предателями и начну убивать. По одному. Начну с этого рядового.
Рисманд с ужасом увидел, как напрягся палец майора на спусковом крючке и, не раздумывая, сделал шаг вправо, под ствол.
- Прошу вас, господин майор! Прошу, не стреляйте…
- Измена? – Как то очень по-доброму поинтересовался майор и скомандовал уже другим, визгливым голосом, - Капитан, арестуйте этих солдат! Это предатели! Завтра на рассвете их расстрелять перед строем!
- Слушаюсь, господин майор!
- Господин майор! – Понимая, что майора никто и ничто не остановит, а капитан и лейтенанты с ним заодно, Рисманд решился. – Господин майор, позвольте мне! Лично! Расстрелять шпионку…
Спиной он чувствовал возмущенные, удивленные и испуганные взгляды, но выхода не было. Или он возьмет всё на себя или они все завтра встанут с другой стороны расстрельного рва. Никто из пацанов не виноват, что у них такой командир полка и может, в следующем первом же бою они погибнут, но быть расстрелянными своими – это неправильно. Так не должно быть!
Майор смотрел с насмешливым интересом, а у Рисманда дрожали руки. Женщина стояла возле стены и не просила ни пощады, ни милости. Её светлое платье было прекрасной контрастной мишенью на фоне почерневшей от времени стены.
Первый патрон у Рисманда упал в траву, но он не решился наклониться и поднять. Вытащил второй. Заставил себя успокоиться. Зарядил. Поднял ствол. Но выстрелить не смог. Это было труднее, чем впервые убить врага. Она не была врагом. Шпионка? А если была? Если она настоящая шпионка и он только оттягивает неизбежное?
Женщина была красива. У нее были голубые глаза и темно-русые густые волосы, рассыпавшиеся по плечам, тонкий аристократический носик и полукруглые, будто крылья чайки, брови. Она стояла и смотрела ему глаза в глаза, и он был готов поменяться с ней местами. Но за его спиной стояли еще пятеро. Солдат. Тех, за кого он отвечал, кому приказывал и за кого должен нести ответственность.
- Стреляй, сержант! – Донеслось сзади. – Считаю до пяти. Раз!
На пять он выстрелит в крайнего Ивинса – в этом сержант не сомневался.
- Два!
Ствол винтовки поднялся, и женщина сжала руки еще сильнее, прикрывая локтями грудь.
- Три!
Куда стрелять? В это прекрасное и застывшее в маске обреченности лицо?
- Четыре!
Рисманд прошептал губами «прости!» и выстрелил в правое плечо. Женщина вскрикнула, дернулась, и сержант на автомате перезарядил винтовку и выстрелил в грудь. Еще одна перезарядка. Женщина уже не стояла, а полусидела, опустив книзу руки, но была еще жива. Рисман прицелился и выстрелил в сердце. Шпионка коротко всхлипнула и упала.
- Молодец, сержант! Далеко пойдешь!
Похвалил его майор и махнул рукой, мол, представление окончено, пошли пить дальше.
Рисманд стоял долго. Смотрел. Потом сидел на корточках, положив винтовку на колени.
Все давно разошлись. Его солдаты ушли тоже. Пора было менять посты, но Рисманду было не до этого.
Потом он закинул винтовку за плечи, взял женщину на руки и понес в сторону кладбища. Там он, никому не доверяя, вырыл могилу, и похоронил незнакомку. Один. Молча.
Вечером в городе на него налетел мальчишка лет тринадцати-четырнадцати с яростными криками: «Палач! Убийца! Я убью тебя!». Рисманд посмотрел в голубые глаза, а потом с размаху залепил пощечину. Когда мальчишка в слезах и соплях отодрал себя от мостовой, Рисманд хмуро посмотрел и сказал:
- Вырастишь - убьёшь! А сейчас, если не хочешь лечь рядом с матерью, катись отсюда!
И пошел дальше.

Мальчишка вырос.
Стал мужчиной. Очень похожим на отца.
Те же ровные брови, упрямый, чуть выступающий подбородок, мясистый нос с маленькой горбинкой. А вот рот и глаза – материны.
Глаза, которые снились ему, теперь смотрели на него с той же ненавистью. Ответить на неё было нечем.
- Я… сожалею. – Рисманд сказал это, глядя в глаза отца. На сына он старался не смотреть.
- Это всё, что ты можешь сказать? – Закричал мальчишка, вернее уже не мальчишка, а младший помощник судебного исполнителя.
- У меня был приказ.
Слова прозвучали как оправдание, и Рисманд уже произнося их, понял, что они ждали и ждут не их. Но нужные слова застряли в горле и никак не хотели выходить. Да и зачем? Их потерю не вернуть никакими словами. Ни оправданиями, что была война, ни его извинениями, ни перекладыванием вины на майора. Он сам сказал: «Вырастишь – убьёшь!». И вот мальчик вырос.
Сожалеть о том, что можно было что-то поменять в его жизни, и, скорее всего, он делал кучу глупостей, не использовал многие возможности, не сумел стать кем-то? Жалко. Но его время кончилось – мышь вошла в мышеловку.
Опустив голову, он ждал.
- Отец?!
В этом возмущенном вопле чувствовалось непонимание и юношеский максимализм: «Отец, убийца, наконец, в наших руках! Почему ты сидишь и не убиваешь его? Почему держишь меня?!».
Старший следователь с трудом сдерживал себя, глядя на человека, убившего его жену. Четыре года назад он отправился выполнять задание в Фаранию, оставив дома жену и сына. А когда через три месяца вернулся, то не застал ни жены, ни сына. Сын обнаружился у его матери, куда он сбежал из Грефта. И он же рассказал отцу о расстреле матери. Кораст сначала не поверил. Ведь свои же? Какая к чертям шпионка. Шпионом был он. Гэссэндским шпионом, работавшим под прикрытием. Он нажал на начальство, но те только подтвердили и принесли извинения. Человеческий фактор, понимаешь? Майор слишком рьяно искал предателей. Нашел. Расстрелял. Извини. Очень жаль, что это была твоя жена. Но ты должен понять, война…
Он понял. Но не простил. Очередное задание он чуть не сорвал. Очень боялся за оставшегося с его матерью сына. Пришлось написать рапорт. Его тоже поняли и перевели на работу внутри страны. Стране нужны были судебные исполнители, а он подходил по всем статьям – был честен, ответственен, не боялся дезертиров, преступников, шпионов. На полевую работу он больше не подходил, часто срывался, везде таскал сына – опасался, что тот может попасть в неприятности, если его не будет рядом. Но на канцелярскую должность перейти тоже отказывался. Среди бумажек убийцу его жены не найдешь. А вот среди военных преступников такой ублюдок может оказаться.
Долгие четыре года. Кораст может быть уже и сдался, но сын помнил и надеялся. И ради этой надежды он до сих пор не опустил руки. Сначала прошерстили стотринадцатый пехотный полк, но такой сержант там не числился. Его уже перевели. Куда? Никто не знал. Искал по другим пехотным полкам, благо знакомств и должников за долгую службу во внешней разведке хватало. Но загадочный сержант как сквозь воду провалился. Потом началось наступление фронта и второй армейский корпус был переброшен на юг, в степи. Было глупо надеяться, что за три с половиной года войны этот сержант сможет уцелеть, да еще каким-то образом пересечься с ними. Кораст не верил. Верил Фазирд и вот… Стоящий перед ним каторжник оказался тем самым сержантом. Стоит воспеть Хвалу Богу за такое совпадение. И укорить – Бог пошутил, отдав в его руки того, кого он не может убить.

Отредактировано Ника (24-04-2018 20:27:02)