Как-то не режется этот эпизод на маленькие кусочки. Так что получайте всё! Ешьте и не обляпайтесь    

Рисманд небритой щекой поелозил по отсыревшему за ночь прикладу. Холод осени дошел уже и до юга. Натужно зевнув, капитан, попытался поудобней пристроиться, но сон уже ушел. Тело одеревенело в одном положении. Окружающий лес, как назло, весело перекрикивался на птичьем языке. Рисманд сел, протер глаза. Протер оторванным от гимнастерки куском затворный механизм. Патроны, чтобы они не намокли от утренней сырости, положил ночь к животу, под плащ. Вытащив три патрона, проверил, еще раз, не проникла ли в них влага, и зарядил винтовку. Пора было идти на старое наблюдательное место и снова выжидать Гаста.
Он успел привстать, и так, наполовину приподнявшись, замер. Птицы, как по команде смолкли. И не от его движения. Он двигался медленно и аккуратно, тем более птицы к нему должны были привыкнуть. Шел кто-то другой. И этот кто-то ходить по лесу не умел. Шуршал, пыхтел и задевал ветки, с которых вниз летели капли воды, а вверх вспархивали птицы. Рисманд еще с трудом видел в предрассветной дымке, и с большого расстояния вряд ли смог определить только по шагам гостя, но в оптический прицел – совсем другое дело! Вот показалась темная голова над поваленным стволом, потом показался торс и рука, державшая на уровне груди массивный тесак.
- Нож брось! – Тихо скомандовал Рисманд.
Человек дернулся, заозирался, и капитан в прицел увидел растерянную Гастовскую физиономию. Тот тоже, наконец, разглядел Рисманда, сидящего за стволом небольшого деревца и в своем кожаном плаще с неровными мокрыми пятнами, больше похожем на продолжение этого самого ствола.
- Капитан! – Взревел Гаст и, забыв бросить нож, ломанулся к Рисманду.
- Нож убери. – Спокойно напомнил радостному Гасту капитан, не спеша опускать ствол винтовки.
Гаст остановился, опомнившись. Попытался не глядя засунуть злополучный нож за пояс, тот упал, воткнувшись в желтые листья почти по рукоять. Гаст дернулся чтобы поднять, потом махнул рукой и заспешил к командиру.
- Капитан! Вы живы! Я думал – вам конец! Как вы здесь оказались? Вас отпустили?
- Тши! – Рисманд приложил палец к губам, призывая Гаста сбавить громкость.
Тот по-детски заозирался, наконец сообразив, что своими криками распугал всю живность в округе и, присев на корточки, уже тише спросил опять:
- Вас выпустили?
- Нет. – Врать не хотелось. – Ты как?
Задал он встречный вопрос.
- Да как?! Живу вот. Тут пару недель назад приезжал один – в вашу усадьбу даже сунулся. А потом у нас Пражеса убили-таки. Даже следователи из Масдара приезжали! Кстати, я думал именно тот, переодетый, вернулся и винтовку забрал – я вчера как увидел, что кто-то в бинокль смотрит, сразу подумал, что это он. Решил проверить. А это вы оказались!
- Так, так! Подожди. – Рисманд не совсем улавливал суть гастовской речи. – Какой переодетый? Чего он должен был винтовку забрать?
- Так я сказать не успел! Переодетый он потому, что носит мундир подполковника кавалерии, а сам из внутренней безопасности! Я знаю! Видел его не раз! А то, что он переоделся – так морду не спрячешь! Местные помещики ему еще бал устраивали, так он вообще ходил довольный и наглый! Я же говорю – даже в вашу усадьбу сунулся и ваш мундир забрал. Вот я и подумал, что он за винтовкой тоже приедет. Даже перепрятать её хотел.
- А звали как этого «подполковника»?
- Я не знаю… - Расстроился Гаст. – Я как его увидел, так подальше на плавни и ушел, и неделю дома не был. А мужики говорили, что он еще к графине ездил.
- А графиня что? – Гаст удачно свернул на нужную тему, и приезжий офицер как-то сам улетучился из рисмандовских мозгов.
- Так она второго дня как уехала…
Это был провал. Стоило столько планировать, столько мечтать, как увидит ненавистное лицо в прицел и как положит пулю ровно посредине ровных бровей, чтобы оказалось, что она смогла избежать его карающей длани.
- Гаст, у тебя покушать есть что?
Если уже не удалось пристрелить графиню, то стоило хотя бы пожрать, а потому уже думать, что делать дальше.
Гаст стянул с плеча небольшую котомку и протянул Рисманду. Только сейчас он обратит внимание на непривычно выбритую голову и небольшую русую бородку, которая теперь украшала худые щеки и подбородок командира, за непривычной внешностью не сразу были заметны темные круги под глазами.
- Капитан, тут немного. Я взял так, на всякий случай, если задержусь до обеда. Берите-берите! Я сейчас сбегаю домой и соберу вам побольше! Авдонья тоже обрадуется!
- Куда побежал! – Рисманд одернул уже собравшегося в обратный путь Гаста. – Не спеши. Мне пока хватит. А Авдонье ничего не говори! И никому тоже! Даже солдатам!
- А-а! – Потянул Гаст, присаживаясь на пень, - Так вы в бегах…
Рисманд непроизвольно усмехнулся. Дошло наконец!
- Тогда понятно почему этот безопасник вас искал!
- А кстати, откуда ты его знаешь?
Если непонятный кавалерийский подполковник это Лэрс, а другому быть вроде бы не кому, то почему Гаст считает, что он не тот, за кого себя выдает?
- А это… - Гаст как-то замялся, потирая затылок большой заскорузлой от постоянного труда ладонью. Отвернулся. Ссутулился. Будто чего испугался. Посмотрел испуганно на Рисманда и снова уткнулся взглядом в землю.
Рисманд не торопил. Тем более ему было чем заняться – в котомке было коврижка серого хлеба и глиняная бутыль с разбавленным квасом.
Наконец, когда хлеб был почти доеден, Гаст собрался с духом и поднял заискивающийся, как у потерянного щенка, взгляд.
- Вы ведь не обидитесь на меня? Да?
Рисманд прищурившись, с долей ехидства, посмотрел на бывшего помощника, ну чем же его хотят так удивить, что даже просят не обижаться?
- Говори. – Произнес он.
- Так это… - Гаст вздохнул. – Вам не показалось странным, что я аж в фаранийский Масдар укатал?
Рисманд покачал головой. Он даже не думал об этом.
- Это я уехал, чтобы сбежать… Я ведь при штабе в отделении подержания правопорядка служил… Ну, вы понимаете… Чтобы никто не узнал, не увидел, не вспомнил…
- Падальщик… - Вырвалось у Рисманда и он тут же пожалел о сказанном. Его на каторге пытались назвать Падальщиком, за что он неизменно лез в драку, доказывая всем, что он к расстрельным командам не имеет никакого отношения. И вот… тот, кто действительно был в расстрельном отделении при штабе теперь сидит с видом побитой собаки напротив и ждет от него призрения и ненависти.
- Гаст. – Позвал он. – Сопли подбери! Ну все мы не ангелы. Я тебя понимаю – много кто хотел бы вас самих к стенке после войны поставить. И не за что-то, а просто – от доброты душевной. Но я тебе вот что скажу – ты не выбирал где служить, тебя назначили, а мужик ты нормальный, хороший, честный. Так что нечего себя клеймить. И то, что ты мне сказал – доказывает, что ты не сволочь. Да и я сам, если честно, тоже однажды в этом поучаствовал. Так этот расстрел меня через четыре года достал. Таким дерьмом себя почувствовал, что даже жить не захотелось. Ты ведь тоже, когда я тебя в Масдаре встретил чужими руками себя убить хотел? – Гаст кивнул, не поднимая головы. – Только не смог – комендант не дал, и мне отдал. Ты ведь и поехал со мной, так как думал, что в этой глуши никого и не встретишь? Женился… вот.
Гаст опять кивнул.
Рисманд помолчал, будто давая Гасту возможность что-то вставить, но тот молчал.
- Зачем же ты тогда мне это рассказал?
Гаст тяжело вздохнул. Было видно, как тяжело ему дались своё признание и рисмандовская речь.
- Я ведь… - начал он, - я честно, я не хотел. Вернее… хотел вам раньше рассказать. Сказать, что я из… Падальщиков, но не смог. Вы были ко мне добры. Я не думал, что так обернется. И этот… когда приехал… Я ведь знаю его. Видел его, когда он командовал нами. Иногда сам, иногда через нашего сержанта… Я подумал, что бог со мной… узнаете вы, возненавидите… я ведь вам никто, а этот может быть за вами охотится. И вы должны знать, что никакой он не подполковник кавалерии, а безопасник. А выдает себя, чтобы к вам подобраться. Я подумал… что это главнее. Я-то… Бог уже со мной. Я уже пропащий человек… Авдонью только жалко.
- Гаст! Ты понял, что я сказал? Я тебя не ненавижу! Ты солдат и я солдат! Этого хватит! А кто из нас чем на войне занимался – это не важно. Теперь так вообще на это насрать! Так что я не собираюсь тут тебе слюни и сопли утирать. Понял?
- Так что, капитан, вы действительно не призираете меня?
- С чего бы?
- Ну, Падальщиков все ненавидят…
- Каждый выполнял свою работу. Кто-то ловил диверсантов, кто-то подписывал расстрельные листы – вот их работа намного грязнее твоей. Зря ты себя коришь!
- Ну раз вы так считаете! – У Гаста даже расправились плечи от облегчения. – Капитан, знайте, я ради вас на все готов! Только скажите!
- Ты мне и так уже много чем помог! – Улыбнулся в ответ Рисманд, - Вот, например, лАСТочку сохранил. А она мне дороже всего будет. Ну и те месяцы, что мы вместе прожили – тоже были замечательными. Я их буду всегда помнить! Спасибо тебе за всё, Гаст!
- Так вы, капитан… Тоже… Спасибо, вам! Если бы вы меня в Масдаре не взяли, я точно бы напоролся или на нож, или на тюрьму. Так что я ваш навсегда! Куда вы, туда и я теперь!
- Нет, Гаст! – Остановил Рисманд жертвенный порыв. Ретиво вскочивший Гаст замер. На его лице выражение воодушевления и готовности идти хоть на край света мгновенно сменилось непониманием и даже обидой.
- Нет. – Повторил Рисманд. – Ты женатый человек. Скажи, как я себя буду чувствовать, если из-за меня ты уйдешь от Авдоньи? А Авдонья? Опять вдовой по второму кругу? Ты о ней подумал?
- Так вы из-за нее?
- И не только. У вас ведь ребенок будет. Как ему без отца жить?
Гаст озадачено сел обратно на пень.
- Вы правы. Только… как вы теперь? Куда пойдете? А знаете, оставайтесь здесь. Мужики не выдадут.
- Нет… Я теперь ни к чему не привязан. Пойду, мир посмотрю, к изидам подамся. Знаешь, всегда хотел жить свободной жизнью. Ни за кого не отвечать, не быть никому ничего должным.
- Хорошо вам… А я всегда о бабе мечтал, о собственном доме. А как на войну в Падальщики попал, понял, что мечта закончилась. Кто за такого как я выйдет?! А сейчас, когда и баба и хозяйство… Но если бы вы сказали…
- Не скажу… Живи своей жизнью. Это мне старик один сказал. Когда я, как ты, руки наложить на себя хотел. Жизнь наша – как полотно из нитей, и каждая нить – чья-то жизнь, а переплетения нитей – встречи. Так что живи своей жизнью. От тебя другие жизни зависят.
- Это вы правы, капитан. Никто чужую жизнь не проживет. Но я вам еды на дорогу принесу! Вы уже хоть в этому мне не отказывайте. Авдонье ничего не скажу, не бойтесь! Скажу, что на неделю на ставки опять пойду, она соберет, а я вам отдам и вернусь, скажу, что расхотел. Только дождитесь меня.
Рисманд оглянулся и Гаст, поняв его сомнения, добавил:
- Там дальше есть хорошее место. Я покажу. А здесь действительно мужики часто ходят.
Рисманд не стал противится. Главное он сделал – Гаста встретил, поговорил, а что графиня не дождалась его, уехала, ну так Бог ей судья, а не он. А может быть и правильно – убивать женщину, пусть даже и такую сволочь, рука бы не поднялась. И так призрак расстрелянной жены Кодаста перед глазами сколько лет стоял. Значит, Бог так распорядился, чтобы он женской кровью руки не марал и ушел из Хозрани спокойно, не оставляя за собой трупы и следы.

Отредактировано Ника (02-12-2019 14:41:56)

«Или это он столь изменился, или Хозрис раньше носил весьма убедительную маску доброго и приветливого приятеля» - думал Рисманд, глядя на циничного и недоверчивого «друга». Любая фраза Рисманда принималась со скепсисом, выраженном на молодом красивом лице брезгливо поджатыми губами. Но вопросы были только «по-делу». Лишних комментариев Хозрис не допускал, хотя, видно было, очень хотел.
Рисманд, на армейский манер, сжато и безэмоционально, как на докладе, обрисовал ситуацию. О вечере, когда приехала графиня, сказал: «Не сладилось», пусть думает, как хочет, а вот её приходу в камеру уделил целых два предложения, характеризовавших женщину не с лучшей стороны. Свои мытарства тоже выложил кратко: «Отвезли на каторгу. Я сбежал. Вот и всё».
Закончил.
Замолчал.
Хозрис тоже не спешил с вопросами. Думал, опустив глаза на носки вычищенных до зеркального блеска сапог. В этом молчании было трудно уловить одобрение или осуждение и Рисманд, так же опустив взгляд на свои измызганные пылью и грязью ботинки, затих в ожидании. Внутри же все переворачивалось. От длительного напряжения, недосыпа и голода болела голова, в которую к тому же постоянно лезли неприятные вопросы: «А если предадут? Кто? Когда? Что делать?». Если в армии он мог после задания прийти и свалить все на вышестоящих командиров, а сам завалиться в теплую баньку или к девочкам, а иногда совместив приятное с полезным под одной крышей, то теперь никто кроме него не продумает дальнейшие действия и не подстрахует в случае неудачи. Один – это не только отсутствие контроля от других, но и отсутствие от них же помощи. Сейчас все зависит от его красноречия и способности убедить по сути чужого человека которому он ничего не должен и который не должен ничего ему, прежние приятельские отношения не в счет – они были слишком поверхностные и необязательные, что стоит рискнуть положением, семьей и помочь беглому каторжнику. Рисманд прекрасно понимал, что природа может и наделила его красотой и некоторыми талантами, которые не раз помогали выживать, но вот способности убедительно и главное красочно расписывать свои приключения – не было. Помниться был у них сержант, с виду невзрачный, а что ни день, то новая девка и не за деньги, а за хорошо подвешенный язык – говорил сержант так, что заслушаешься, а девки ушами любят, так не только девки слушали, сам иногда замечал, что верит всему и готов помочь в любом вопросе, хоть в рейд пойти, что деньги на пьянку одолжить. Самое интересное, что деньги давал не только он, а вот тех, кто получил долг обратно – никто не видел, и это никого не смущало, так мужик умел уговорить. Его бы на место Рисманда, чтобы так расписал бедственное положение капитана, что Хозрис бы последнюю рубашку отдал. Рисманд так не умел. Так что оставалось только, скрепя сердцем и смирив мечущийся в переживаниях разум, ждать ответ Хозриса.

Отредактировано Ника (02-03-2021 14:06:42)