Я и не спорю, что ДВС лучше во всех отношениях. Но жанр требует угля-и-пара. Вот он и есть.
Кроме того, соображения автономности именно в такой ситуации тоже могут играть некую роль. В понятиях произведений Жюля Верна - вполне достаточный повод

ну, им в-общем, и греют. Хотя, допускаю, что на каких-то экстренных режимах тепла чисто от двигателя может и не хватить.

II
На первом этаже Божидар не задержался. Миновал распахнутые двери печатного зала, где хлопали крыльями плоскопечтаные машины, визжали валики литографских ротаторов, и сновали туда-сюда перемазанные бархатной данцигской типографской краской, наборщики. Взлетел на второй этаж, привычно споткнувшись о слишком высокую первую ступеньку (ее проклинали все сотрудники редакции, и особенно - курьеры, ежедневно доставлявшие сюда корзины с обедами и пухлые пачки корреспонденции). Миновал машинописное бюро, наполнявшее холл митральезным треском, на бегу скосив взгляд - на месте ли его новая пассия, ремингтонистка Румяна? И почтительно остановился перед столом секретаря в приемной главного редактора.
Лощеный секретарь бесшумно отворил высокие, под самый потолок, двери и в приемную ворвался треск «ремингтона» и бас главного редактора:
-«...министр внутренних дел в интересах службы освобождает от должности Варненского областного лекаря Бориса Окса, управляющего Варненским Оспенным институтом...» Успеваете, Милица?
Барышня, сидящая за буквопечатной машинкой, достучала строку и с усилием, наклонившись вперед, нажала ножную педаль. Массивное сооружение дрогнуло, каретка с визгом скользнула влево и кабинет снова наполнил патронный треск. Божидар откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.
- А, это ты Божко? Чем порадуешь? Есть что-нибудь по ежегодному посольскому приему в Вене?
Божидар украдкой огляделся. Кроме главного редактора и ремингтонистки, в кабинете находился еще один господин. Лет тридцати пяти, невысокий, с острой бородкой и усами, на манер бывшего французского императора Наполеона III-го. Что, вместе с фасоном платья выдавало в нем иностранца.
- На этот раз нет. - почтительно отозвался Божидар. На мгновение ему захотелось поддержать взятый собеседником фамильярный тон - «Божко» его называли лишь близкие друзья, к которым главред не относился - но он сдержался. Можно сколько угодно не любить «Държавен вестник»; в интеллигентских кругах болгарской столицы, к которым причислял и себя, это считалось хорошим тоном. Но за строчки здесь платят очень хорошо: официальное издание, кроме правительственных указов, публикует материалы из жизни европейской аристократии, на которой как раз и специализировался Василов. Не то, чтобы он был вхож светские круги, просто связи, заведенные еще во время учебы сначала в Гейдельберге, а потом и в Сорбонне, позволяли быть в курсе новостей. К тому же, Божидар владел семью европейскими языками; каждый день рассыльный с софийского телеграфа доставлял ему объемистую пачку свежих газет со всего Старого света.
- На этот раз - домашние дела. - повторил репортер, - До вас уже дошли новости о графе Николе?
К удивлению Божидара, первым отозвался не главный редактор а его гость.
- Граф Никола Румели, барон Виттельсбах? - удивился незнакомец. - Дальний родственник королевы Руритании, троюродный дядя князя Александра Карагеоргиевича, того самого, чье место на престоле занимает сейчас Милош Обренович?
Божидар отметил, что не ошибся - речь выдавала в господине жителя Северной Европы. Не из Германии - скорее всего, бельгиец, выходец из Нормандии, а то и вовсе с другого берега Ла-Манша. Интересно, что за дело ему до графа Николы? Особенно в свете последних новостей...
- Милан. - поправил главред. - Старик Милош скончался четверть с лишним века назад, а нынешний сербский король его внучатый племянник.
Божидар снова кивнул, хотя никто не требовал от него подтверждения; хозяин кабинета и сам справлялся с ролью лектора.
- Граф Никола Румели действительно состоит в родстве с Карагеоргиевичами - кажется, по материнской линии. И, как и вся его сербская родня, он числится ярым ненавистником тамошнего венценосца. Кроме обширных поместий в Румелии и Болгарии, графу принадлежит крошечное поместье на острове Цетина. Клочок каменистой почвы, украшенный древней, замшелой башней, не представляет ровно никакой ценности на фоне иных владений графа Николы, но дает ему право считаться секунд-вассалом императора Австро-Венгерской Империи, каковому остров принадлежал, как коронное владение -  после того, как император включил Цетину в состав приданого принцессы Шарлотты при ее браке с тогдашним королем Руритании, отцом нынешнего венценосца. При этом не забыли особо обговорить, что местное дворянство сохраняет все титулы и привилегии в составе руританской короны, а значит, граф Никола стал руританским дворянином. В этом качестве он и женился вторым браком на вдовой баронессе Виттельсбах, урожденной руританки, получив в дополнение к графскому титулу, право именоваться бароном Виттельсбахом. Злые языки твердятчто это брак по расчету - младшая ветвь Виттельсбахов, хоть и находится в родстве с нынешней королевой, но изрядно обеднела, а граф Румели (несметно богатый, как это общеизвестно) не упустил шанса породниться с правящей династией. Сам он лишь изредка наведывается в поместье супруги, близ Стрельзау. А вот на Цетине обосновался крепко, возведя там свою резиденцию, для чего прикупил земли, втрое увеличив свои владения на острове. Частенько бывал он и у нас, в Болгарии, в имении недалеко от Пловдива, доставшемся ему как приданое от первой жены. В Сербию-то ему путь заказан…
- Вы говорили, что граф Румели очень богат? - перебил редактора визитер. - А каковы истоки этого богатства?
- Пиратские набеги времен войны за освобождение Греции от османского владычества. - ухмыльнулся газетчик. - Но не только. Видите ли, на Архипелаге бытует легенда, что отец нынешнего графа нашел на одном из тамошних островков пещеру, набитую сокровищами.
- Прямо Монте-Кристо! - усмехнулся гость. - Наверняка это досужие выдумки.
Божидар молчал, гадая когда, наконец, главред поинтересуется, зачем он сюда явился. Но тот не собирался останавливаться:
- Факты - упрямая вещь, как писал один из ваших соотечественников, мистер Сандерс. Старый Граф Никола, чье имущество когда-то составляла единственная смена платья и старая греческая шхуна, на которой он и свершал свои подвиги, сказочно разбогател.
Судя по имени, гость - англичанин. Что нужно подданному королевы Виктории в кабинете редактора софийского правительственного листка? Будет о чем посудачить сегодня в некоей узкой компании...
-...несомненно, военная добыча не имеет к этому никакого отношения. В Архипелаге тогда попросту не было таких денег. И недаром, именно тогда на европейском антикварном рынке появилось некоторое количество подлинных предметов, относящихся к периоду древнего Египта, и поговаривают, что они - прямиком из пещеры, найденной старым графом. Кстати, нынешний граф Румели всерьез увлекается археологией. Ходили слухи, что подлинная причина тому - некая тайна, связанная с найденными его отцом сокровищами.
Когда главред замолк, израсходовав запас воздуха в легких, взгляд гостя переместился на Божидара.
- Прошу прощения, господин Ковачев, может, дадим слово вашему сотруднику? Он, кажется, хотел что-то сказать насчет барона Виттельсбаха... простите, графа Румели?
По-болгарски он говорил превосходно.
- И верно, мистер Сондерс! - спохватился главред. - Что-то я увлекся. Что там у вас, Божко?
- Утром сообщили, граф Никола пропал из своей резиденции на острове Цетина. - с готовностью отбарабанил репортер. - Подробностей нет; известно лишь, что поиски идут вовсю. Думают, что граф отправился на морскую прогулку в рыбацкой лодке и утонул. Остров небольшой, укрыться там негде. Или спрятать труп, если речь идет об убийстве.
Божидар с удовольствием наблюдал, как меняется лицо собеседника: недоверие, потом изумление, сквозь которое проступила гримаса крайнего раздражения.
- И вы молчали? - взвыл главред и кинулся из кабинета. По дороге он чуть не опрокинул столик ремингтонистки: девушка вскрикнула, бумажные листы веером разлетелись по паркету. Из приемной раздались голоса - Ковачев отчитывал секретаря за нерасторопность, одновременно диктуя распоряжение: очистить подвал первой полосы для экстренной новости. К последнему Божедар прислушивался особенно внимательно - материалы, размещенные там, оплачивались по двойной таксе.
- Простите, друг мой... нас, кажется, не представили? Джеффри Сондерс, в Болгарском княжестве я проездом.
«...проездом? Интересно, куда и откуда?»
- Божидар Василов, очеркист. Сотрудничаю со всеми ведущими софийскими изданиями, а так же и с заграничными, например с руританской Ruritanische Kronen-Zeitung. Вот моя карточка...
Англичанин кончиками пальцев принял картонный прямоугольник и поднял на репортера взгляд. Глаза его, оказавшиеся обсидианово-черными, опасно сверкнули, но голос, будто в противовес этому блеску, сделался мягко-вкрадчивым:
- Мистер Василов, а не могли бы мы побеседовать приватно? Признаюсь, меня крайне занимает все, что связано с графом Румели и... вы говорили, у него нет детей?
«Я ни слова об этом не сказал!» - чуть не выкрикнул репортер, но вместо этого затараторил:
- Граф Никола женат вторым браком. Нынешняя супруга-руританка не осчастливила его наследником, а вот от первого брака остался сын. Ему, если я не ошибаюсь, скоро стукнет четырнадцать. Он и станет новым графом Румели; руританский же титул и поместье под Стрельзау перейдут в случае смерти графа к кому-то из родственников его нынешней супруги. Несмотря на это, мальчик вырос именно в Руритании, он даже на языке своей балканской родни говорит с руританским акцентом. Кажется, графа это изрядно огорчало.
«Что происходит? Зачем я все это говорю?» - спохватился Божедар, но слова лились из его рта сами собой:
- Два года назад граф отослал сына в Россию, учиться на военного моряка. Прошлым летом он со своим русским приятелем презжал на каникулы к отцу и провел два месяца на Цетине, в графской резиденции.
- Любопытно. - отозвался Сондерс. - Крайне любопытно. Значит, у графа есть сын, и он учится в России... Мистер Василов, не откажите в любезности: меня интересует все, связанное с пропавшим графом и его отпрыском. И в особенности... хм... увлечение графа Румели разного рода древностями. Вы же меня понимаете, не так ли?
Божидар торопливо закивал, хотя совершенно ничего не понял.
- Если вы сочтете возможным сообщать мне любые сведения по этому поводу, пусть даже это будут сплетни или слухи - поверьте, я не останусь в долгу.
И добавил, но уже не вкрадчивым, а сухим, отрывистым голосом:
- В какой валюте вы предпочитаете получать оплату за свои труды - в болгарских левах, французских франках, османских золотых лирах? Или, может быть, в британских фунтах?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I
В один из последних мартовских дней 187...-го года от Рождества Христова, в четверг, поздно вечером в умывальной комнате Морского Корпуса, - той, что на втором этаже, рядом с ротными комнатами - состоялось тайное собрание пятой роты. Присутствовали не все - в умывальню явилось, дай Бог, половина; остальные, как и положено, сладко спали. Стрелки часов переползли за полночь, а так что собравшимся, застань их здесь один из офицеров-воспитателей, грозили дисциплинарные взыскания. Воспитанники старших рот, именовавшиеся не кадетами, а гардемаринами, проводили ночные собрания в фехтовальном зале. Там же изредка случались и дуэли на учебных эспадронах со снятыми пуантаре и заканчивались, как правило, ссадинами и кровоточащими рубцами - выяснять отношения на кулачках у гардемаринов не принято.
Нравы в Корпусе не грубые, несмотря на царящую в нём некоторую распущенность; никакого «цука», чем славится Николаевское кавалерийское. Случаются, конечно, и драки один на один, и общие побоища - когда роты идут одна на другую; встречались среди кадет и злополучные персоны, сами напрашивавшиеся на неприятности со стороны сверстников. Порой подобные приставания переходили в травлю и даже избиения - но случаи такие были крайне редки, объектами нападок становились личности малосимпатичные и, как правило, испорченные.
Младшие роты славятся духом товарищества, особенно если дело касалось разного рода проделок и шкод. Это проявляется в ротных «бенефисах» - своего рода бунтов воспитанников, объектами которых становятся наименее уважаемые офицеры, преподаватели и иные служители Корпуса. Формы эти «бенефисы приобретают подчас весьма затейливые», и, хотя и строго караются начальством, искоренить их не удается. Неповиновение может заключаться, например, в хоровом мычании на уроке нелюбимого педагога; во всеобщем стуке ножами и вилками в столовой зале, и - самый героический и опасный проступок! - в бомбардировании корпусного эконома кашей. Роли при этом распределялись заранее. Одни изготавливали и снаряжали «бомбы» - из раскатанного чёрного хлебного мякиша, с жидкой кашей в роли пороховой начинки. На роль метальщиков избирались самые искусные «стрелки», которые тренировались заранее - «бунт» готовился исподволь, за несколько дней.
Отказ от участия в «бенефисе» и нежелание разделить с ротой неизбежное наказание почитались за худший из грехов. Более страшным было разве что доносительство - но оно было столь немыслимо, что, порой, на памяти целых поколений воспитанников не случалось ни разу.
Сегодняшнее ночное собрание пятой роты как раз и призвано было разобрать случай нарушения духа товарищества. Неслыханное дело - двое кадетов отказались участвовать в «бенефисе»! Проказа была намечена давно; мишенью был избран искренне нелюбимый всей ротой офицер-воспитатель, носивший прозвище «Вошь». Кличка прилепилась к нему, во-первых, из-за чрезвычайно малого роста, а во-вторых - из-за привычки в моменты затруднений почёсывать правой рукой в редкой бородёнке. Нрав у офицера-воспитателя был прескверный; заменив переведённого недавно на корабельную службу прежнего воспитателя, он сумел за два месяца снискать полнейшее неуважение подопечных. «Бенефис» должен был стать последнем предупреждении, после которого обыкновенно следовала открытая война, неизменно кончавшаяся увольнением несчастного из Корпуса или переводом на другую должность: как воспитатель, он отныне не будет принят ни в одной из рот.
Отступники - Никола Румели, отпрыск аристократа из кукольного государства Руритания, и его закадычный приятель Ваня Смолянинов, - усомнились, что столь жестокая выходка оправдана. Это вызвало у их товарищей такое недоумение, что они воздержались от немедленной расправы. Впрочем, свою роль сыграла и известная всему Корпусу репутация «отступников» - Никола увлекался французской ножной борьбой «сават» и по вечерам, с разрешения офицера-надзирателя, нередко упражнялся в гимнастическом зале на пару со Смоляниновым.
Предложение было повторено вечером того же дня в спальной комнате и привело к короткой, но энергичной потасовке, из которой бунтари вышли победителями. «Беседу» с провинившимися проводил ротный заводила, Павлуша Дурново, сынок московского генерал-губернатора, заслуженно носивший титул «чугунного» - то есть воспитанника, хваставшего искусством озлоблять начальников и бесчувственностью к наказаниям. Осознав, что Румели и Смолянинов откровенно высмеивают его доводы, кадет Дурново перешёл к рукоприкладству. Реакция была мгновенной - Никола, уклонившись от размашистого, со всего плеча, удара, схватил обидчика за грудки и двинул лбом в переносицу. После чего, не отпуская отвороты голландки, повалился спиной на пол, уперев ступню правой ноги в живот неприятеля. Павлуша перелетел через противника, кулём грохнулся на пол и взвыл от боли - победитель сидел на нём верхом, заломив руку к затылку.
Кадеты опомнились, и кинулись на помощь, но Иван, подсечкой сбив первого с ног, швырнул в лицо второму подушку. Тот инстинктивно, обеими руками поймал её - и полетел кубарем, сбитый ударом ногой в живот.
На этом потасовка и закончилась. Следующий день начался для бунтарей в угрюмом молчании; хотя не было никаких предварительных договоренностей, кадеты сторонились их, ожидая развития событий.
И они не заставили себя ждать. На второй урок (это была география, предмет традиционно уважаемый в Морском Корпусе) явился дежурный офицер и увел Николу - как было объявлено, к начальнику Корпуса.
На завтраке кадет Румели тоже отсутствовал. Мало того, дежурный офицер забрал прямо из-за стола и Ваню Смолянинова. А перед началом третьего урока, кадет Доливо-Добровольский, посланный в библиотеку за картами (был урок географии), натолкнулся в коридоре на необычную процессию: впереди шествовал дежурный офицер, за ним Никола с Ваней, а следом - двое визитеров. Первый - то ли университетский преподаватель, то ли присяжный поверенный, каковых в столице было пруд пруди. А вот второй, был куда более примечателен: седоусый великан в балканское платье - узорчатые, с загнутыми носками туфли, штаны, богатством шитья напоминающие гусарские чакчиры, жилетка мехом наружу, голова и шея закутаны шелковым платком. С, алого, как и рубаха, кушака свисали золоченые кисти, вперемешку с позолоченными же коробочками, вроде гусарских лядунок; за кушаком два кривых, зловещего вида клинка. Проходя мимо Доливо-Добровольского гигант так зыркнул на того черными, как балканская ночь, глазами, что у кадета, ранее не замеченного в малодушии, сердце ушло в пятки.
В воздухе отчётливо запахло тайной. Ни о какой расправе речи больше не шло - во всяком случае, до полного разъяснения. Заодно отложили и «бенефис», назначенный на сегодняшний обед. Остаток дня рота провела в тягостном недоумении, а после отбоя самые непоседливые снова собрались в умывальной комнате.
Страсти улеглись только к трём пополуночи. Спорили до хрипоты. Эпизод с отказом от участия в «бенефисе» решено было на всякий случай предать забвению, тем более, что и самом мероприятие не состоялось. В трусости руританца с Смоляниновым обвинить было невозможно, очень уж решительный отпор они оказали - вон, Дурново до сих пор хлюпает распухшим носом. Справиться с бунтарями, похоже, можно только скопом, а пятая рота понимала, как будет выглядеть такая расправа.
А потому, их было решено пока не трогать. Ущерб, нанесённый Павлуше Дурново, было сочтён не задевающим достоинства, ибо драка была честной. А что Иван и Никола прибегли к не вполне джентльменским приёмам - ну так он же и были в меньшинстве...
А вот насчет странных визитеров решено узнать поподробнее, и подойти к этому с основательностью людей образованных, каковыми на полном основании считали себя кадеты. Морской Корпус- это вам не павлоны и не Николаевское кавалерийское с его муштрой, лошадьми и «цуком». На прямой вопрос руританец со Смоляниновым, скорее всего, не ответят, а потому, предстояло постепенно, в разговорах беседах, выяснить, кто это к ним приходил и зачем.
Кое-кто из кадетов (в том числе и Дурново) заявили, что жандармские методы сыска противоречат и традициям и духу товарищества. Заявление это вызвало новую дискуссию, стоившую роте ещё часа без сна. В итоге, было решено, что, поскольку собранные сведения никто не станет оглашать или как-то использовать, то и ущерба чести в этом нет. С тем и разошлись, но не один кадет ещё долго ворочался в койках, гадая о странном происшествии.
Фельдфебель пятой роты Воленька Игнациус усмехнулся и отправился к себе. Гардемарины, носившие фельдфебельские нашивки, помещались отдельно от остальных и имели право выходить во всякое время - если этого требовал надзор за буйными младшими воспитанниками. Так что гардемарин Игнациус, конечно, знал и о ночном «совещании» в умывальной комнате, и об утренней стычке в спальне, и о сомнениях, охвативших его подопечных. Но - встревать не собирался, ограничившись наблюдением; кадетам предстояло во всем разобраться самим. Воленьку тоже терзало любопытство, но он знал, что рано или поздно дело прояснится. Такое уж это место, Морской Корпус- всё на виду, ничего не укроешь.