II
Из путевых записок Л.И. Смолянинова.
«Итак, путь наш лежит через Красное море, абиссинских берегов, в страну Занзибар.
Занзибар - опорный пункт для любой экспедиции в Восточную Африку. Туда нам сейчас и нужно; указания, найденные в архивах Скитальцев, указывают на верховья реки Уэлле, где несколько лет странствовал Клеймель. Если и есть в Европе знаток тех краёв - то это, несомненно, он, и остаётся жалеть, что здоровье не позволило Петру Петровичу присоединиться к нам.
А пока, «Леопольдина» несет нас к цели. Яхточка, что и говорить, хороша. Небольшая паровая машина позволяет ей проходить Суэцким каналом, куда обычным парусникам хода нет. А вот совершать под парами долгие переходы нельзя: на полных оборотах яхта даёт всего пять-шесть узлов, да угля на борту кот наплакал. Так что идём под парусами, благо ветер благоприятствует.
Солнце неистово сияет на выцветшем от жары небосводе, отражаясь в ртутном зеркале моря. Аден остался позади; «Леопольдина» резво бежит в бакштаг, острый, «клиперный» форштевень с шуршанием режет воду. Жизнь в кои-то веки прекрасна, тем более, что на корме, под полосатым тентом маячит восхитительная фигурка хозяйки этого парусного чуда.
- Джонни, якорь тебе в… пошто чаек считаем? На правом крамболе две мачты! Докладай кептену, вахтенный ты али кало пёсье?
- Йес, сэр! - и топот босых ног рассыпался по палубе.
Это Кондрат Филимоныч. Вот кто поистине счастлив! Унтер-офицер дважды побывал в «русских кругосветках» - сначала на парусном «Боярине», а потом и на винтовом «Крейсере». Оказавшись снова среди своих любимых парусов, канатов и прочих бом-брам-рей, унтер ожил и принялся командовать. Капитан «Леопольдины», пожилой бельгиец с физиономией усталой лошади, оценив таланты Кондрата Филимоныча, временно вписал его в судовую роль*. Экипаж на яхте интернациональный: полтора десятка матросов и плотник, - голландцы, датчане, португалец, сардинец, грек и двое англичан. Объясняются они на невообразимой портовой смеси английского и голландского, но Кондрата Филимоныча понимают с полуслова, хотя тот не знает ни одного языка, кроме родного.
Вот и сейчас…
- Ядрить вас в душу, морячки….! Стаксель полощет, а они вытаращились, как мышь на крупу!
И смачный звук оплеухи. Мимо меня кубарем пролетел низкорослый, чернявый левантийский грек и кинулся к одному из канатов, уложенных аккуратными бухтами вдоль борта, под кофель-нагелем - длинной доской, утыканной точёными дубовыми и бакаутовыми стержнями. На них заведены концы, с помощью которых управляются паруса. Левантиец в три рывка размотал желтый сизалевый стаксель-шкот и принялся тянуть. Блок заскрипел, белоснежное треугольное, сильно вытянутое к верхнему углу полотнище упруго выгнулось, принимая ветер.
Бравому кондуктору пришлось отправиться с нами - в Александрии, после учинённого там безобразия, ему оставаться не стоило. Садыков, временно принявший Кондрата Филимоныча под своё начало, хотел сдать его в Адене, русскому консулу, но унтер чуть ли не в ногах валялся, то у меня, то у поручика - и уговорил-таки оставить его при экспедиции! В итоге, мы отправили консулу требование надлежащим образом оформить прикомандирование унтер-офицера Гвардейского флотского экипажа Кондрата Туркина, сына Филимонова, пятнадцатого года службы, к экспедиции в связи с выбытием из строя по ранению рядового казака Загогулина.
Забайкальцу не повезло. Во время перестрелки на площади, возле дворца хедива он словил в мякоть руки револьверную пулю. Рана, хоть и была не опасна, но в жарком климате заживала плохо. Казак мужественно терпел и даже помогал сослуживцам караулить александрийскую добычу. Но рана болела всё сильнее, и было решено отослать пострадавшего в Россию. Вместе с ним отправлена в Петербург и александрийская добыча - большая часть «свинцовых книг» и оригиналы Эберхардтовых свитков. Консул получил строжайшее указание хранить посылку в своей резиденции и лично - ЛИЧНО! - сдать её русский военный корабль. При документах будет неотлучно находиться и Рукавишников - он, вместе с раненым Загогулиным оставлен в Алене на попечение консула. Василию Петровичу надлежит передать все материалы Эверту и в ожидании нашего прибытия заниматься их разбором.
Ларец же с Ключом я решил взять с собой - что-то подсказывает мне, что они нам еще понадобятся...»

IV
Леонид Иванович стоял, облокотившись на фальшборт. «Леопольдина» шла на зюйд; справа, в туманной дымке вырисовывался контур абиссинского берега. Штилевое стояние закончилось, разошёлся ровный, устойчивый зюйд-ост, и яхта, слегка кренясь в бейдевинде, развила приличный ход.
В Адене они простояли трое суток. Незадолго до отплытия, в порт вошёл пакетбот, доставивший почту, в которой, среди прочего, оказалось пересланное из Александрии письмо от Ивана. Из него Смолянинов узнал и о том, что мальчишкам предстоит морская практика. Что ж, обоих, и племянника и дядю ждут морские просторы, только его плавание закончится недели через три, а Ивану предстоит до конца августа бороздить воды Балтики.
Лучшей гаванью на занзибарском побережье считается Момбас - бывшая португальская колония с семнадцатого века входит во владения занзибарского султана. С недавних пор там хозяйничают англичане; телеграфный кабель в Момбас протянут ещё не скоро, но вот какое-нибудь шустрое судёнышко вполне могло добежать туда, пока «Леопольдина» ждала ветра, болтаясь в полосе штилей. Так что от захода в Момбасу решено было воздержаться - кто знает, какой приказ получил командир тамошнего британского стационера?
Экспедицию ждал Дар-Эс-Салам. Его начал строить Маджид ибн Саид, предыдущий султан Занзибара - в 1862-м году, на месте жалкой рыбацкой деревушки Мзизима, знаменитой лишь тем, что мимо неё, в море, пролегала вековая торная дорога. Для начала султан заложил дворец для себя - недостроенная коробка до сих пор украшает берег. Одновременно принялись возводить и сам город, названный Дар-эс-Салам или по персидски «гавань мира». Но через несколько лет султан умер, и строительство было заброшено.
Но уж очень удобным оказалось место, и в 187..-м году англичанин Уильям МакКиннон взялся за амбициозный проект. Он задумал провести от Дар-эс-Салама до озера Виктория железную дорогу, что сделало бы этот город морскими воротами всей Восточной и Центральной Африки. Но пока он представляет из себя скопище лачуг и пакгаузов, сгрудившихся вокруг недостроенного дворца султана Маджида ибн-Саида. Но и в этом качестве Дар-Эс-Салам вполне справляется с ролью базы, откуда начинает путь любая европейская экспедиция в Восточную Африку. Так что в Дар-эс-Саламе предстояло расставание с любезной хозяйкой яхты; дальше путь лежал в неизвестность, через равнины Масаи, плато Серенгети, к берегам залива Спик озера Виктория.
- Мсье Смолянинофф?
Леонид Иванович обернулся. Берта. Подошла неслышно, а он, погружённый в свои мысли, ничего не заметил. Невежливо - хозяйка роскошной яхты, по своему капризу решившая подвезти подозрительных иностранцев «за три моря» может, кажется, рассчитывать на большее внимание к своей персоне.
- Кхм… простите, мадемуазель, задумался. Мы все так устали от этого штиля…
- Я понимаю. - мягко ответила женщина и облокотилась о фальшборт рядом с Леонидом Ивановичем. - Нет-нет, мсье Смолянинофф, не беспокойтесь. Я с удовольствием разделю с вами уединение, если вы  не против.
«Уединение на борту судна, где кроме их двоих, ещё полтора десятка душ? - в смятении подумал Леонид Иванович. - Хотя, кто их разберёт, природных аристократок?»
Порой ему казалось, что Берта создаёт вокруг себя некий «хрустальный купол тишины», за тонкой плёнкой которого гаснут посторонние звуки из числа издаваемых человеческими существами. Те же, что порождаются природой, или неживой материей - шум волн, крики чаек, хлопанье парусов, скрип тросов бегучего такелажа, - проникают через завесу свободно. И это лишь подчёркивает прелесть уединения с царственно-прекрасной собеседницей, хотя в полудюжине шагов беседует о чём-то с урядником Садыков, матерно отчитывает провинившегося грека Кондрат Филимоныч, или тянет бесконечные гортанные рулады рулевой-тиролец.
А запах… лаванда? Жимолость? На ветру запах должен сразу улетучиваться, но, похоже, хрустальный купол удерживал его, окутывая собеседников облаком легчайшего аромата.
«Кажется, теряю голову, - в замешательстве подумал Смолянинов. - Что за ерунда? Мужик под пятьдесят, а тут… нет, эти сантименты надо решительно гнать прочь!»
Мысль эта оказалась такой неуместной и раздражающей, что он помотал в досаде головой. Берта понимающе улыбнулась.
«Она что, мысли читает? - опешил начальник экспедиции. - Нет, отставить панику, я просто раскис из-за вынужденного безделья. Вот придём в Занзибар, и там закрутится - надо будет искать лошадей, закупать припасы…»
- Давно хотела спросить, мсье Леонид, - голос женщины был глубоким, низким, проникновенным. - вы ведь собираетесь далее путешествовать по суше? Понимаете, я мечтаю увидеть большие африканские озёра. Но слабой женщине опасно пускаться в странствие без надёжных и, главное, отважных попутчиков… попутчика.
«Берта превосходно говорит по-русски. А ещё на полудюжине европейских языков и хинди.  Хинди… Индия… Интересно, а она танцует индийские танцы? Фу ты чёрт, что за мысли лезут в голову, в самом-то деле…»
Леонид Иванович обнаружил, что мямлит в ответ что-то про опасности пути, про малярию, племена «ньям-ньям», замеченных, как ему точно известно, в людоедстве, о невыносимых для европейской дамы условиях африканской экспедиции. В ответ Берта поведала, что во время путешествия по Австралии (господи! Да где она только не побывала?) она пересекла пол-материка в фургоне, сплавлялась на плоту по горным речкам Новой Зеландии и даже провела три месяца на полинезийском острове в обществе аборигенов. При этих словах на лице Берты мелькнула мечтательная улыбка - и Леонид Иваныч поперхнулся вопросом. В самом деле, не по своей же воле она… может, кораблекрушение?
- Я отлично стреляю, мсье Смолянинов, - продолжала меж хозяйка яхты, - и год назад пришла второй на Малом Дерби. Поверьте, я не стану вам обузой!
Смолянинов молчал, беспомощно озираясь по сторонам. Садыков, Садыков… куда, чёрт возьми, делся поручик? Шляется, не пойми где, когда начальника бессовестно охмуряют! Но нет, хрустальный купол скрывает их надёжно.
Помощи не будет, в отчаянии подумал Смолянинов. Сейчас он откашляется, и…
- Кхм… простите, мадемуазель Берта. Если вы настаиваете, то, конечно… должен заметить, это весьма опрометчиво с вашей…
Прохладная ладонь легла поверх его руки. Леонид Иванович до судорог в суставах вцепился в полированное дерево фальшборта - нет, нельзя, нельзя!
- Право же, мсье Леонид - Берта неожиданно заговорила капризно-шаловливым тоном, более подходящим гимназистке, нежели аристократке. - Это, наконец, нелюбезно - вы могли бы, согласиться хотя бы из чувства благодарности. И, к тому же, как можно огорчать отказом слабую женщину?
Она оторвала ладонь от его руки и зябко повела плечами, кутаясь в лёгкую кремового цвета шаль.
«Откуда она взялась? - мелькнула мысль. - Соткалась из вечерних сумерек? А ведь, и правда, посвежело…»
- Мне что-то зябко. - заявила Берта. - если вы не против, может, продолжим беседу у меня в каюте? Стюарт подаст нам лёгкий ужин - за ним и обсудим все детали подготовки к нашей экспедиции.
«Пропал. - понял Смолянинов. - Как есть пропал, и никуда теперь не денусь.
Ноги сами несли его к ступенькам, вниз, откуда чарующе пахнуло - то ли лавандой, то ли жимолостью. Хрустальный купол, на мгновение дрогнул, пропуская гортанный возглас рулевого - и снова сомкнулся, отрезая всё и вся. Только вода шуршала за бортом, да слегка подрагивали, в такт мягким ударам волн, доски обшивки.
Тишина…

II
Божидар и раньше бывал в России, даже прожил несколько лет в одной из южных губерний, но в Северной Пальмире оказался впервые. И был потрясен величественной, чисто европейской красотой, громадностью, а главное - аурой, средоточием имперской мощи, которым дышало здесь все. И свинцовый простор Невы у стрелки Васильевского острова, и каменные лики сфинксов, и ажурное кружево Летнего сада, и прямые, как стрелы, проспекты, сходящиеся к центру, увенчанному куполом Исаакия и адмиралтейской иглой. Репортер повидал Париж, Вену, учился в Берлине, но европейские столицы меркли рядом с величием Санкт-Петербурга.
Устроился он неплохо - рекомендательное письмо к болгарскому посланнику вместе с другими бумагами сделали свое дело. Но куда важнее оказалась открытка, переданная в условленном месте, на углу Невского и Екатерининского, господину в безупречном английском платье и со столь же безупречным лондонским выговором. В обмен Божидар получил тощую пачку фунтов и рекомендацию поселиться в меблированных комнатах, в доме на Измайловской линии: «Обустройтесь, мистер Василов, освойтесь, займитесь репортерским ремеслом. Придет время - вас разыщут».
Его действительно разыскали, не прошло и недели. Правда, безупречного господина Божидар больше не видел; визитер продемонстрировал болгарину все ту же открытку и представился Сэмюэлем Лиделлом, известным в Британии деятелем оккультных наук. Это повергло репортера в некоторое недоумение. Впрочем, он хорошо представлял, какой вес имеют  в Европе масонские ложи и оккультные ордена - и не сомневался, что влияние их  распространяется и на Россию.
И оказался прав. Лидделл сразу завалил его работой: надо было переводить на русский язык статьи и очерки оккультного содержания, и пристраивать их в редакции российских газет. Причем, не ограничиваясь столичными изданиями - в список еженедельной рассылки входили три десятка газет и журналов по территории всей Российской Империи. Лидделл хотел, чтобы корреспонденции были составлены в разной манере, и если бы не безупречное владение русским языком (Божидар три года проучился в Одесской коммерческой гимназии), болгарин не смог бы справиться с этим заданием. И все равно, пришлось нанять троих студентов, из числа тех, что зарабатывали на учебу уроками и переписыванием пьес. Дирижируя этим трио, Василов обеспечил затребованный Лиделлом поток корреспонденций под десятком различных псевдонимов.
Кроме работы на Лиделла, Божидар время от времени отправлял корреспонденции и в «Държавен вестник» и в «Ruritanische Kronen-Zeitung». Щедрые гонорары от шотландца вместе с поступлениями из редакция софийского правительственного листка и руританской газеты, позволяли жить на широкую ногу: он перебрался в семикомнатные апартаменты, нанял прислугу, исправно посещал журфиксы и приемы, устраиваемые для репортеров ведущих петербуржских изданий, обзавелся знакомыми в болгарском и сербском землячествах. Жизнь определенно наладилась: Божидару казалось, что он оседлал фортуну и несется к сияющим вершинам успеха, если бы...
Если бы не встреча в день его прибытия в русскую столицу. Одним из первых заданий, полученных болгарином, было наблюдение за Безимом, доверенным телохранителем графа Николы - тем самым, что до судорог напугал Божидара на перроне. Через него требовалось собирать сведения о сыне графа, обучающемся в Морском Корпусе.
Лиделл, давая это поручение, был особенно настойчив: «Наш общий друг из Софии убедительно просит...» Делать было нечего: до конца мая болгарин следил за Безимом. Благо, это не составляло особого труда - тот поселился на квартире некоего Смолянинова на Литейном и ежедневно ходил пешком до набережной Васильевского острова, где располагался Морской Корпус. Арнаут подолгу стоял напротив парадного входа в ожидании графского наследника. Мальчик появлялся на минуту-другую, да и то, не каждый день: видимо, внутренний распорядок был весьма строгим. Подождав часа полтора, Безим размеренным шагом (он ни разу не взял извозчика) пересекал Николаевский мост и возвращался на Литейный. По выходным он сопровождал мальчика в прогулках по городу. Вернее, мальчиков - обычно, вместе с юным графом был его товарищ, тот самый, у дяди которого жил арнаут.
Но всему рано или поздно приходит конец. Мальчики отбыли в Кронштадт, став недоступными и для Безима и для Божидара. Арнаут перестал выходить их дома, разве что изредка обходил тем же неспешным шагом квартал.
Лиделл, регулярно получавший донесения репортера, потребовал, чтобы Божидар познакомился с Безимом. Но арнаут, на попытки завести беседу (на сербском, а потом и на турецком языках) ответил таким пронзительным взглядом, что болгарин с трудом удержался от того, чтобы пуститься наутек.
Предпринимать новые попытки к сближению он отказался наотрез. Он не сумасшедший и не самоубийца. Если англичане не понимают, что значит для Безима клятва верности - это их дело. Он не намерен из-за их неведения подставлять горло под широкий, с обратным изгибом, албанский нож. Но, к счастью, Лиделл не настаивал и дал подопечному новое поручение.

V
Когда гарф Румели обратился к своему однокашнику по Санкт-Петербургскому университету с деликатной просьбой, Николай Игнатьевич Шебеко поручил ознакомиться с делом барону Эверту. Основания для такого выбора хватало. Эверт и нынешний командир отдельного корпуса жандармов были когда-то однополчанами; барон, поступив в Кавалергардский полк корнетом, год с лишним состоял под началом ротмистра Шебеко, пока не пришлось уйти со службы из-за глупейшей истории с дуэлью. Но ротный командир не забыл лихого корнета Эверта: получив в 186...-м должность адъютанта шефа жандармов Шувалова, полковник Шебеко пригласил бывшего подчиненного к себе. Тот долго не раздумывал; энергичному, деятельному тридцатилетнему барону в тягость была жизнь отставника, и он согласился надеть лазоревый мундир.
И ни разу об этом не пожалел. Острый ум Эверта по-настоящему развернулся на новой службе, а когда Николай Игнатьевич (уже примеривший генеральские эполеты), возглавил Отдельный корпус жандармов, барон стал его помощником по особо деликатным делам. К которым  относилось все, связанное с масонскими и оккультными организациями, запрещенными в России и, тем не менее, весьма популярными в петербургском высшем обществе.
Ожидая Эверта, генерал-лейтенант велел принести канделябры со свечами и разжечь камин, прикрутив, предварительно газовые рожки. И теперь командир Отдельного корпуса жандармов со своим доверенным сотрудником, предавались привычному занятию - беседовали о делах за кубинскими сигарами, до которых оба были большие охотники.
Шебеко пододвинул гостю шкатулку-сигарницу, стоящую рядом зажигательницей, смахивающей на керосиновую лампу: стеклянный пузырь поверх медной банки с металлическим краником.
Эверт покосился на приспособление с некоторой опаской - внутри «огнива Дёберейнера» пряталась цинковая пластина, порождающая в реакции с серной кислотой водород. Горючий газ, попадая на губку катализатора воспламенялся, и от зажигательницы можно было прикуривать. Ему уже был знаком этот прибор, производящийся аж с 1823 года; отчаянно хотелось выудить уголек из камина, а не прибегать к алхимическим опытам. Останавливало уважение к владельцу кабинета. Барон со вздохом потянулся к «огниву», прикурил и поспешно прикрутил бронзовый краник. Огонь погас; давление в стеклянном пузыре выросло, отжав кислоту от цинка, и выделение газа прекратилось. «Интересно, если уронить - рванёт или нет?» - прикинул он, бережно отодвигая опасное приспособление подальше от края стола.
Шебеко с лёгкой насмешкой следил за манипуляциями гостя.
- Не доверяете техническим новинкам? Может оно и верно...
Эверт неопределенно пожал плечами.
- Что ж с ними поделать, барон? - генерал отложил сигару и вернулся к прерванной беседе. - Ну, закроем мы одну газетенку за откровенно розенкрейцерские статейки - что, другие строчить перестанут? Наоборот, еще больше будут стараться!
- Да уж будьте уверены. - усмехнулся Эверт. - Не сомневаюсь, нынешнее обострение умело режиссировано и...
- ...и режиссёр - за границей? - подхватил генерал. - Всё-то вы, батенька, об иностранных заговорах!
- Уж, простите, Николай Игнатьевич, что отбиваю хлеб у столичного управления, но судите сами…
Барон извлёк из бювара несколько газетных вырезок.
- Вот это - сообщения о прибытии в столицу разных фигур иноземного подданства.»…», «Слово»…. «Русская мысль»… «Петербургский телеграф». Вот эти - Саратовкая губерния, Москва, Киев, Нижний Новгород. А это особенно интересно:
И бросил на зеленое сукно половинку газетного листа, сплошь исчерканную карандашом.
- Вот: «21-го июня сего, 187...-го года, в столицу прибыл Сэмюэль Лидделл «МакГрегор» Мазерс - известный маг, один из наиболее влиятельных оккультистов Европы, розенкрейцер и таролог, почетный член Общества Розенкрейцеров Англии и основатель «Ордена Золотой Зари» - организации, призванной поддерживать и возрождать традиции европейского гностицизма. В честь его прибытия дан обед в купеческом собрании Санкт-Петербурга. На обеде присутствовали…»
Генерал-лейтенант покачал головой.
- Да, уж, совпадение: в столицу, является Лидделл и тут же начинается газетная шумиха вокруг всяческой оккультной чертовщины и прочего иллюминатства!
- Каким бы оборотистым не был этот «таролог», в одиночку ему не под силу все это учинить. Я имею донесения... да вот, полюбопытствуйте.
На стол легла новая пачка вырезок.
- Некто Божидар Василов, болгарин, корреспондент нескольких европейских газет. По нашим сведениям, активно помогает мистеру Лидделлу. Все это - статьи на оккультные тематики, размещенные им в российских газерах, и есть основание полагать, что именно это и есть главный предмет его деятельности в столице.
- Так в чем же дело? - удивился генерал, перебрав вырезки. - Выслать мерзавца, и вся недолга! В двадцать четыре часа, по указанию из канцелярии градоначальника! Паспорт в зубы, и только мы его и видели!
- Не торопитесь, Николай Игнатьич, это не все. Я, разумеется, установил за болгарином слежку, и вскорости выяснилось, что газетными статейками о масонстве он не ограничивается. Недавно наш балканский друг проявил интерес к сербу, что строит в Гатчине воздушный корабль. Свел знакомство, несколько раз бывал у него дома...
- Вы о Мировиче? - генерал нахмурился. - Нехорошо, батенька, ой как нехорошо. Попахивает шпионажем!
- Вот и я так решил - и удвоил наблюдение. И выяснил, что Василов, помимо Мировича, плотно интересовался другим нашим балканским гостем. Я говорю о сыне графа Румели, юноше, что учится в Морском корпусе. Помните, вы поручали мне..?
Генерал кивнул и насторожился.
- Так вот. Болгарин пытался следить за молодым человеком и его телохранителем, этим арнаутом. Хотя слежка - это громко сказано, совершенно дилетантские попытки наблюдения. Это, кстати, доказывает, что никакой он не агент, его используют, возможно - втемную.
- Кто использует? Лидделл, этот столовращатель?
- Сомнительно. - покачал головой Эверт. - Не станет такое серьезное заведение, как Форин Офис поручать важных дел столь одиозной личности! Разве что, он связник...
- Вот-вот! - командир Отдельного корпуса жандармов наставительно поднял указательный палец! - Связник! А нам с вами, голубчик, какая разница, если этот болгарский хлыщ получает от него указания?
- Вообще-то разница есть. - рассудительно заметил Эверт. - Одно дело, разоблачить и выслать связника с завербованным агентом, и совсем другое - выйти на резидента британской разведки. Связи, знаете ли...
Генерал с досадой поморщился.
_ А то мы с вами не знаем их связей! В Петербурге при дворе полно англофилов да англоманов, и не в самых мелких чинах. А сколько среди них скрытых, если не явных масонов! Стоит резиденту пальцем поманить - все кинутся помогать!
Эверт пожал плечами. Возразить нечего, тема, и правда, больная до чрезвычайности.
- Так что, дорогой мой, готовьте-ка бумаги. Я сам войду к министру внутренних дел и потребую высылки и болгарина и, даст Бог, Лиддела. Взяли, понимаешь, манеру шпионить!
- Бумаги я, конечно, подготовлю, - осторожно ответил Эверт. - но все же, я бы просил ваше высокопревосходительство пока не давать им хода. Тут есть обстоятельства, не вполне для меня ясные. Дело в том, что в процессе наблюдения за Василовым обнаружилось, что не мы одни проявляем к нему интерес.
- Англичане из посольства? Сторожат своего агента?
- Если бы! Нет, совершенно незнакомая нам личность. По документам - коммерсант, подданный королевства Руритания, прибыл к нам полтора года назад по торговым делам.
Брови генерал-лейтенанта полезли вверх.
- Руританец? Этим-то что здесь надо?
- Вот это пока и неясно. Собственно, я даже не уверен, к кому этот господин проявлял интерес - к Василову, к сыну графа Румели, или к сербскому изобретателю. А потому, прошу болгарина не трогать, пока я не проясню этот вопрос.
- Ну, хорошо. - командир Отдельного корпуса жандармов. - Недели вам хватит?
Эверт склонил голову в знак согласия. Генерал сделал пометку в бюваре, встал, наклонился к камину и принялся ворошить угли короткой кочергой.
- Руритания, Руритания... кто у них там занимается разведкой, не напомните?
- Собственно, внешняя разведка Руритании - это Особая экспедиция в подчинении статс-секретаря министерства Внешних сношений. Но я не припомню, чтобы они когда-либо светились в России. Впрочем, и наши возможности в Руритании крайне ограничены, не то, что в Австро-Венгрии или на Балканах.
Генерал-лейтенант поставил кочергу на место и некоторое время стоял, глядя на медленно умирающие языки пламени.
- Все когда-нибудь происходит в первый раз, дорогой мой. Должен признать, ваше сообщение о руританце весьма заинтересовало меня. Вы же понимаете, почему?
Барон кивнул. Разумеется - граф Румели, сына которого он опекал по поручению начальника, тоже имел руританское подданство. И то, что соглядатай из Руритании разведчик объявился в Санкт-Петербурге после того, как граф Никола пропал, а вокруг его наследника началась какая-то непонятная возня, конечно, не могло не заинтересовать генерал-лейтенанта.
- Так что, если будет что-то новое по этому делу - немедленно ко мне с докладом. И за Лидделом присматривайте - чувствую, все эти масонские истории добром не закончатся...