– Как бы ты хотел умереть, Сейфулла?
Диего усмехнулся.
– Думаю, смерть в глубокой старости мне не грозит.
– Рассчитываешь погибнуть от меча? А ведь меч может быть и палаческим.
– Хотите напугать, Гассан-эфенди? Я сделал всё, что мог.
– Не всё. Воин ислама на полпути не останавливается, а ты позорно бежал. Чего ещё ждать от потомка трусов, что предали истинную веру, желая сберечь свои шкуры.
Диего сжал зубы.
– А вы не предавали веры своих отцов, ради спасения жизни?
– Не сравнивай несравнимое, грешник. Я узрел свет истинной веры и уже много лет не жалею своей жизни, сражаясь за неё. Я попаду в рай. А ты, презренный, прячешься под крестом и вздрагиваешь всякий раз, когда тебя называют по имени. По истинному имени, – Гассан презрительно сплюнул, – ты никогда не совершал намаз и не соблюдал поста в Рамадан. Ты будешь вечно гореть в аду, терпя невыносимые муки.
Диего побагровел, но ничего не ответил.
– Так как бы ты хотел умереть, Сейфулла?
Диего молчал, исподлобья рассматривая Гассана.
– Что я должен сделать? Повторить попытку убийства Барбариго?
Гассан покачал головой.
– В одну реку дважды не войдёшь. Но, я думаю, ещё не всё потеряно. Я не стану тебя обманывать. План очень опасен. Для тебя. Сказать по правде, лазейка для спасения при любом исходе предприятия меньше игольного ушка. А если тебе суждено умереть, ты должен это сделать, как испанец и добрый католик, прославляя Христа, дабы никто не заподозрил до поры руку османов в этом деле. Но я обещаю тебе, все грехи будут забыты и врата рая распахнутся перед тобой. В случае же нашего успеха все правоверные узнают, что волю Всевышнего исполнил человек по имени Сейфулла, Меч Бога.
Рыжебородый смотрел прямо в глаза. Он скверный боец, ничего не стоит его прикончить даже голыми руками. Вот прямо сейчас. Это же так просто…
Пронзительный взгляд сковывал по рукам и ногам.
– Я всё исполню, эфенди...

Вибора медленно поднял голову.
– Возможно.
У Каэтани холодок пробежал по спине.
– Эта дама… Баронесса, там, в Кротоне. Как он держал себя с ней?
– Почтительно, – медленно ответил Диего, – обычно он на людей смотрит свысока, знает себе цену, а с ней… будто слуга.
Каэтани долго молчал, потом хлопнул мориска по плечу.
– Ты свободен. Хотя правда в том, что все мы несвободны. Все мы здесь пленники.
– Первая обязанность пленника – бежать, – буркнул Диего.
– Вот с этим могут быть трудности, – Каэтани помог мориску встать, – пойдём.
Они поднялись на палубу, залитую полуденным солнцем. Диего болезненно сощурился, прикрыл глаза руками.
– Накормите его и пусть пока отдыхает, – распорядился Каэтани, – я освободил его.
– Вы уверены, дон Онорато? – недоверчиво спросил Мартин де Чир, стоявший у румпеля.
– Вполне, – ответил герцог и прошёл по куршее к рамбату, на котором стоял Демарат.
На левом траверзе галеры из сизой дымки вырастала бурая вершина.
– Осса, – сказал коринфянин, увидев Каэтани.
– Родина кентавров, – добавил герцог.
– В ваших краях слышали о них? – удивился коринфянин.
Онорато улыбнулся.
– Скажу тебе так, почтеннейший – и да и нет. Большинство моих людей понятия не имеет, кто это. А я слышал. С детства мечтал увидеть.
– Никому ныне это не дано, – пожал плечами Демарат, – кентавров в незапамятные времена истребил Геракл. Может и о нём ты слышал?
– Приходилось. Он него ведут свой род цари Македонии.
– Ты не перестаёшь удивлять меня своими познаниями, почтенный Онорато, – отметил Демарат, – вот я, признаться, о твоей стране ничего не знаю. Только слышал от карфагенян, что она лежит далеко на западе и вокруг неё они плавают за оловом.
Куда больше, чем познания герцога о дальних странах и делах эллинских восхищали коринфянина корабли христиан. Ему позволили осмотреть и ощупать "Капитану" от обрубка шпирона до фонаря-лантерны на корме. Первые два дня путешествия он только и делал, что ходил взад-вперёд по куршее, глядя на работу гребцов. На стоянках сам вставал к веслу, пробовал им ворочать. Гребцы, с которых сняли кандалы, посмеивались. Демарат тоже скалился в ответ.
Империале с видом радушного хозяина, похвалявшегося перед гостем своими закромами, показывал и объяснял:
– А впятером сидят, потому как народу подходящего у нас мало. Потому, значит, с краю сидят кто лучше обучен – шиурмы. А далее апостис, терциол, квартерол, и у борта самый дохлый – квинтерол. Шиурмы-загребные, задают темп. На корме двое эспальеров, а на носу двое канильеров – эти самые опытные.
– Так это же надо всех равномерно, по силам рассадить, – заметил Демарат с видом знатока, при том, что большую часть слов он не понял.
– Ну, да, – кивнул Николо, – та ещё задачка.
Демарат цокнул языком. Про себя решил, что варвары хитроумны, но эллинская рассадка куда более мудра. Любой софист подтвердит – мудрость в простоте. Ну а моряк поддакнет.
Вскоре его сомнения подтвердились. Галеры Каэтани шли на вёслах медленнее коринфских триер, на которых Демарат походил изрядно. Однако временами христиане ставили паруса и вот тут коринфянину опять пришлось удивляться – для эллинских судов боковой ветер служил помехой, а варварам каким-то непостижимым образом не препятствовал. Галеры продолжали движение, позволяя гребцам отдохнуть.
А ещё здесь было кое-что, потрясшее Демарата до глубины души. Пушки.
Что это такое ему показали ещё на Тенаре. Пальнули с сотни шагов из аркебузы по подвешенному на колу бронзовому панцирю, прикрытому щитом. Главное своё достояние герцог предпочёл до поры скрыть от глаз зевак, но Демарату пояснил, что вот эти здворовенные штуки – суть тоже самое, только мощнее. Почтенный Демарат впечатлился разрушениями, какие сотворила сия ручная грохочущая машина? Вот, а эта дура, именуемая кулевриной, столь же соотносится с аркебузой, как гастрафет с палинтоном, который мечет камни весом в талант.
Оценив такую мощь, коринфянин предпринял ещё одну попытку подговорить Каэтани взять курс на Сицилию, к Тимолеонту, но герцог остался непреклонен. Его интересует служба Филиппу Македонскому и более никому.
– Но почему? – не унимался проксен.
– В скором времени он станет самым могущественным правителем в Элладе и бросит вызов персам, – важно отвечал Каэтани, – большая честь служить такому царю. Честь и выгода.
Такие речи Демарата удивляли и не удивляли одновременно. В способностях Филиппа он сам не сомневался, был вхож в ближний круг и знал о тайных помыслах своего царственного друга, но когда о том же самом столь уверенно вещает чужеземец… Да и ладно бы из ближних варваров, тех же персов, а то из страны полумифической.
– Откуда тебе это известно?
– Так говорит мне мой Бог, – невозмутимо отвечал Каэтани.
Бог, это серьёзно. Хоть свой, хоть чужой. А если к словам бога присовокупить эти бронзовые дуры…
Короче, сдался коринфянин. Решил, что не послужит соотечественнику, так другу услугу окажет. Он вызвался сопроводить Каэтани к Филиппу.
Тут к его удивлению вышла заминка. Онорато почему-то начал колебаться, стоит ли брать курс на Перинф. Вроде ни для кого на Тенаре не тайна, что царь сейчас там. Уже три месяца держит город в осаде. Хочешь послужить, так давай прямиков на войну, но Каэтани почему-то туда не очень хотел.
А хотел он в Пеллу, где правителем остался сын Филиппа, молодой Александр, что тоже всем известно. Македоняне не делали из этого тайны.
Ну в Пеллу, так в Пеллу, пожал плечами Демарат.
И вот уже Фессалия. Осса.
– Далеко ещё? – спросил Каэтани.
– От Оссы до Пидны около трёхсот шестидесяти стадий, – ответил коринфянин.
– К вечеру дойдём?
– К ночи можно успеть, если очень поспешить. Но зачем? Сделаем ещё остановку.
Герцог согласился. Спешить некуда. Всё равно не успели.
Когда флотилия христиан миновала Эвбею, Онорато вдруг вспомнил. Это же тот самый год, когда Филипп назначил сына хранителем государственной печати. И тогда восстали меды, юный царевич отправился в свой первый поход, победил восставших и город их переименовал в Александрополь.
А когда это могло произойти? Скорее в конце лета, после уборки урожая. То есть вот сейчас.
Александра в Пелле нет. Онорато заскрипел зубами от досады, но позже, успокоившись, прикинул, что идти к Перинфу было бы всё равно слишком далеко и сложно. Нужно больше припасов, а даже на более короткий переход до Македонии пришлось изрядно потратиться. Герцог оказался должен кучу денег почти всем своим офицерам.
Нет, необходим отдых и некая определённость. Надёжная гавань. Александр ушёл на север, но может быть в Пелле остался Антипатр? Этого Каэтани не знал. Не помнил, что на сей счёт было сказано у Плутарха.
Онорато обдумывал создавшееся положение целый день и наконец решился. Когда-то это всё равно следовало сделать. Он заговорил с Демаратом и упомянул об отсутствии царевича в столице.
– С чего ты это взял, уважаемый? – удивился коринфянин.
Каэтани помялся для виду и ответил:
– Я иногда… как бы это объяснить… знаю, что произойдёт. Будто вижу заранее.
Глаза коринфянина округлились, но вот тут-то в его голове всё встало на свои места. Видит. А ведь и верно! Все эти его познания, удивительные для варвара, впервые оказавшегося в Элладе. И это его самоуверенное: "Так говорит мне мой Бог".
Что это за Бог, Демарат уже догадался. Кому ещё могут возносить молитвы люди, обладатели машин, мечущих молнии и извергающих громы?
Каждое утро они начинали с молитвы. Демарат попросил перевести ему.
"Отче наш…"
Бог-Отец. Деус Патер.
Демарат слышал, что так называют громовержца и в Италии. Кто знает, может и дальше на запад его чтят. Похоже на то.
С того дня коринфянин стал слушать Онорато особенно внимательно.
Последнюю стоянку перед Пидной сделали в устье Пенея. Набрали воды, разожгли костры на берегу. Отсюда уже виднелась увенчанная снегом вершина Олимпа.
– Это уже Македония? – спросил Каэтани.
– Нет, ещё Фессалия, Пеласгиотида, – ответил Демарат, – там, за Олимпом, Македония. Сначала минуем Гераклею, а потом будет наша цель, Пидна. Там хороший порт.
Демарат немного нервничал. Переход двух десятков кораблей, явно не купеческих, должны были давно заметить с берега, а потому нельзя исключать появления гостей. Вернее, хозяев. Кто знает, какой выйдет встреча. Успеть бы назваться, прежде чем зазвенят мечи.
До захода солнца он несколько раз обошёл лагерь. Осматривался, напрягая ослабевшие с возрастом глаза. Ночью едва смог уснуть и поднялся до света. Видя его состояние нервозность испытывали и герцог с некоторыми офицерами. Демарат отметил, что спать многие ложились в поддоспешной одежде, дабы при нападении успеть облачиться в железо, как можно скорее.
Доспехи у них, конечно, загляденье. Демарату дали опробовать. Да, в такой броне легко вообразить себя неуязвимым Ахиллом. Как всё-таки искусны варвары.
Ночью ничего плохого не случилось, а наутро бдительная стража доложила, что к северу от лагеря замечены всадники. Десяток, не больше. И это были явно не погонщики скота.
– Надо поговорить, – сказал герцог.
Демарат согласился. Он нашёл оливу и отломил от неё ветвь, а "испанцы" зачем-то прихватили с собой длинную палку с белым полотнищем.
Парламентёрам Каэтани велел оставить доспехи. Вооружиться разрешил.
Вышли из лагеря в том же составе, в каком сговаривались на мысе Тенар. Всадники, заметив процессию с оливковой ветвью, неспешно направили коней навстречу.
Когда между ними оставалось шагов пятьдесят, Демарат поднял руку и крикнул:
– Радуйся, Сополид! Помнишь меня?
Один из всадников приложил ладонь ко лбу козырьком.
– Демарат? Какими судьбами? Я думал, ты с Тимолеонтом на Сицилии. И кто это с тобой?