9. Полиоркетика

Даскилеон

Перс вёл афинянина тёмными коридорами с множеством поворотов. Тот уже на третьем понял, что едва ли найдёт дорогу назад самостоятельно.
Один раз они вышли на воздух, в портик. С озера повеяло свежестью. Луна на минуту выглянула из-за тучи и плеснула серебром на водную гладь. Стало светлее. Афинянин покрутил головой, пытаясь понять, в какой части дворца они находятся, но так и не смог.
Вновь тёмный коридор. Временами они проходили освещённые участки, где им непременно встречались невозмутимые стражи. Препятствий они не чинили. Как-никак Вартаспа их начальник. Сам же им пароли выдаёт, чего его спрашивать.
Чадили факелы.
И вот впереди дверь. Тяжёлая, дубовая, украшенная причудливой резьбой.
– Не забудь про поклон, явана, – сказал перс, взявшись за бронзовую петлю, – сейчас ты предстанешь перед самим хшатрапавой.
Скрипнула дверь, разорвав ночную тишину, и они вошли в обширный зал. Два ряда высоких колонн поддерживали крышу. Вдоль стен горели полдюжины масляных ламп, а за окном вновь появился яркий серебристо-жёлтый обломанный диск, но света всё равно было недостаточно.
У распахнутого настежь узкого высокого окна стояли два человека. Один в персидской одежде, другой облачён в эллинскую хламиду.
Шаги приближались. Шляпки маленьких медных гвоздей на подошвах сапог начальника стражи еле слышно цокали по полированным почти до зеркального блеска каменным плитам. Тот, кого он вёл, ступал почти бесшумно.
– Когда ты прикажешь смазать петли, Вартаспа? – не оборачиваясь спросил один из стоявших у окна, тот, что был одет, как перс, – или я должен сам за этим следить?
– Прошу простить, мой господин, – низко склонился начальник стражи, – я исполню твой приказ немедленно.
– Ты исполнишь его утром, – спокойно сказал человек у окна и повернулся. Его примеру последовал и эллин.
Афинянин коротко поклонился. Перс ударил его кулаком в бедро. Афинянин согнулся ниже. Лиц, скрытых в тени, он разглядеть не смог.
– Перед тобой, собака, сам хшатрапава Аршита, – прошипел перс, – будь почтителен, если не хочешь лишиться головы.
– Поднимись, Аполлодор, – сказал тот, кого эллины звали Арситом.
Голос сатрапа Фригии-на-Геллеспонте прозвучал мягко, но властные нотки в нём ощущались вполне явственно.
Аполлодор и перс выпрямились.
– Ты, Вартаспа, подожди за дверью.
– Как прикажешь, мой господин, – вновь согнулся начальник стражи и попятился.
– Ты знаешь этого человека, Аполлодор? – спросил сатрап.
Афинянин замешкался с ответом, прищурился. Тот, кто стоял рядом с Арситом, шагнул из тени. Луна осветила лицо эллина и Аполлодор его сразу же узнал.
– Харес?
– Он самый, – пробасил афинский стратег, муж шестидесяти лет, седой, плотный, вечно взирающий исподлобья.
Хламиду на плечах Хареса удерживала приметная застёжка, безумно дорогая, самоцвет в золотой оправе. Уже по ней его легко опознать. Мало кто из афинских стратегов так падок на роскошь.
– Итак, все друг друга знают, представлять не нужно. Аполлодор, ты исполнил моё повеление? – спросил сатрап, когда они остались одни.
– Да, господин, – сказал афинянин.
– Сколько ты привёл людей?
– Три тысячи, мой господин. Они ждут в Кизике.
Арсит сцепил пальцы в замок, сжал до хруста в суставах. Афинянин не понял, доволен он или нет. Перс некоторое время молчал и Аполлодор осмелился задать вопрос:
– Ты не назвал цель, мой господин, а потому далеко не всех привлекло твоё золото. Если бы я знал…
– Всякому знанию свой срок, Аполлодор, – оборвал его сатрап, чуть повысив голос.
Он снова замолчал и на сей раз афинянин терпеливо ждал. Сатрап вновь подошёл к окну. Луна больше не пряталась и на чёрном зеркале озера вновь поблёскивала серебристая дорожка. Харес смотрел на своего соотечественника.
– Великий хшаятийя хшаятийянам, да продлит Светозарный дни его, обеспокоен деяниями Македонянина. Тот заметно усилился за последние годы. Он хочет прибрать к рукам земли у проливов. Это тревожит нас. Великий хшаятийя повелел мне воспрепятствовать этому.
Аполлодор кивнул. Теперь он всё понял.
– Я полагаю, что вам, граждане афинские, будет вдвойне приятнее исполнить волю великого хшаятийи, – улыбнулся Арсит.
"Исполнить волю… Ну ладно, ты, Аполлодор – наёмник, но Харес-то – стратег. Да, он многократно командовал наёмниками, но сейчас занимает государственную должность, начальствует над флотом. Исполнить волю великого хшаятийи, царя царей..."
 – Ты, Аполлодор, получишь деньги, корабли Хареса, и всё необходимое, – продолжал сатрап, – посули своим людям щедрую награду и жди её сам, если Филипп отступит от стен Перинфа.
Он замолчал. Харес продолжал смотреть на Аполлодора набычившись, будто обижен на что-то. На недобрые слова, когда-то сказанные. Или ещё не сказанные.
Аполлодор негромко кашлянул. Иметь дело с этим корыстолюбцем, не чуравшимся подлости? То ещё удовольствие.
– Позволь сказать, господин.
– Говори, – кивнул Арсит.
– С исполнением повеления великого царя могут быть… Некоторые… небольшие сложности…
– Какие?
– Едва ли мы сможем высадиться в порту Византия. Придётся высаживаться за пределами города, и, возможно, с ходу вступить в бой с македонянами.
– Почему нельзя высадиться в порту? – нахмурился сатрап.
– Видишь ли… При всём уважении к достойнейшему сыну Теохара... – Аполлодор покосился в сторону Хареса и снова смущённо кашлянул, – его репутация и отношения с жителями Византия…
– Ни слова больше! – отрезал сатрап, – ни меня, ни тем более великого хшаятийю не интересует, как вы будете исполнять его волю.
– Воля царя царей будет исполнена, мой господин, – поспешил поклонился Аполлодор.
Он снова взглянул на Хареса. Выражение лица наварха не изменилось. Всё та же вечно злобная маска.
– Ступай, – коротким взмахом руки отпустил афинянина Арсит, – и да благословит тебя Светозарный Митра.

Высокий царский шатёр Филонид высмотрел сразу и направился прямиком туда, но за пару стадий до лагеря откуда ни возьмись подле него нарисовалось два всадника. "Бегуны"-продромы.
– Кто таков?
– Я с Боспора, от Деметрия! – крикнул Филонид.
– Слово назови! – приказал один из продромов с отчётливым фракийским выговором.
– Хрен тебе, картавый! – ответил критянин.
– Ха! – оскалился продром, – вот ты и обосрался, подсыл! Не то слово-то!
Он взмахнул дротиком, намереваясь огреть Филонида древком, но тут вмешался его товарищ.
– Он же от Деметрия! Слово верное!
– Вот зараза… – огорчился первый, – давай за нами.
Они проводили его к лагерю.
– Мне к царю надо. Срочное дело.
К царю одного, конечно, не пустили. Начальник стражи самолично вызвался провожатым.
Лагерь напоминал разворошённый муравейник. Среди хаотично разбросанных шатров сновали люди, мычали волы. В воздухе витала сложная смесь ароматов – запахи дыма, полбяной каши, свежего навоза, сосновой смолы. Над огромной зловонной выгребной ямой жужжали тучи мух.
У входа в шатёр Филониду заступил дорогу Павсаний, царский телохранитель.
– Царь занят.
– Срочная весть! Не терпит отлагательств.
– Царь занят, – непреклонно ответил Павсаний.
– А Эвмен? – спросил критянин.
– У себя, – мотнул головой телохранитель в сторону соседнего шатра.
В царский грамматеон[63] Филонида по слову провожатого впустили беспрепятственно. Внутри стояли столы и сундуки. И те и другие завалены грудами свитков и вощёных табличек. Здесь работали двое. Один скрипел стилом по папирусу и даже не поднял голову посмотреть, кто вошёл. Второй, черноволосый молодой человек, лет двадцати на вид, читал развёрнутый свиток и время от времени перекатывал круглые камешки-псифосы на лежавшем рядом абаке.
– Радуйся, Эвмен, – поприветствовал Филонид.
Эвмен, сын возчика Иеронима из Кардии, антиграф[64] и доверенный царя Филиппа поднял глаза на критянина.
– Филонид? Радуйся. Давай.
Он протянул к критянину руку ладонью кверху.
– Письма нет, – ответил критянин и коснулся лба, – всё тут.
– Говори, – не смутившись, велел кардиец.
Филонид облизал губы и выдал:
– Стадо собралось, а арголидская река теперь течёт во Фригии.
– Чего? – удивлённо спросил писец, подняв голову.
Эвмен переглянулся с ним. Снова посмотрел на Филонида, привстал из-за стола.
– Это всё?
– Всё.
– Когда Деметрий тебе это сказал?
– Сегодня ночью, – ответил Филонид, – я отправился до света.
– Молодчина… – пробормотал Эвмен, снова посмотрел на своего помощника и бросил, – позаботься о нём.
Не сказав более ни слова, он выбежал из шатра и метнулся к царскому. Его Павсаний не стал задерживать. Знал – этому позволено очень многое.
Внутри о чём-то спорили.
– …балка ездит по валькам. Таскают её взад-вперёд воротом, а благодаря этим канатам и блокам для этого потребны всего восемь человек. И управляться они будут куда быстрее. А на крышу нужно часто набить гвоздей длиной в ладонь с широкими шляпками. Но не до конца, а где-то на треть, не глубже. И всё пространство между ними заполнить землёй. Гвозди не дадут земле скатываться, а она предохранит крышу от огня лучше, чем кожи.
– Хитро, – хмыкнул невысокий муж, одетый очень скромно. В чёрной бороде уже отчётливо просматривались серебряные нити, а на месте правого глаза располагался уродливый шрам. Кожа вокруг опустевшей глазницы некогда была стянута и сшита.
– Сложно и дорого, – возразил другой человек, немолодой, но крепкий, широкоплечий муж в бронзовом панцире, изображавшем Гераклову мускулатуру. Вид старик имел внушительный. Царский.
Кроме них в шатре находились три механика. Все пятеро склонились над папирусом, края которого были придавлены монетами.
– Палинтоны на башнях, на которые ты возлагаешь столько надежд, Парменион, сами по себе едва ли позволят нам завладеть нижним городом, – сказал Полиид, – а без этого нечего и мечтать о продвижении на следующие террасы. Нужно обрушить стену.
Эвмен кашлянул. Одноглазый повернулся к нему.
– Важные новости… – вполголоса проговорил кардиец.
Одноглазый кивнул. Снова повернулся к механикам и спросил:
– Кто машину-то придумал? Ты, Полиид?
– Нет, – ответил фессалиец и легонько толкнул в спину Диада, – вот он.
– Молодец, парень, – похвалил одноглазый, – далеко пойдёшь. Строй свою машину. Но и башни продолжай строить. Мне всё нужно.
Диад кивнул. Механики, поглядев на Эвмена, который мало что не пританцовывал на месте, поспешили удалиться.
– Что? – спросил одноглазый.
– Гонец от Деметрия, царь, – ответил антиграф, – у Боспора столпились бараны, а Харес оставил флот и уехал в Геллеспонтскую Фригию.
Старик в панцире присвистнул.
– Зачем? – спросил Филипп.
– Неизвестно, но думаю, на встречу с сатрапами. На тебя, царь, наконец-то обратили внимание.
Филипп посмотрел на старика.
– Вот до этого, Парменион, мы, считай, на заднице ровно сидели. А теперь немного побегаем.
Он хлопнул ладонью по столу и объявил:
– Завтра же я выступаю к Боспору. Возьму тысячу гипаспистов Гелланика, пойду налегке, быстро. Как Филонид наш полечу. А Кратер, не мешкая, пусть идёт к Византию. Погрузите на телеги несколько машин, шумите побольше. Пусть думают, что Филипп тронулся умом, раз, не окончив одну осаду, начинает другую. А ты здесь продолжай.
– Есть ли смысл? – засомневался Парменион.
– А ну как до этих тугодумов не дойдёт?
– Дойдёт, – сказал Парменион, – если всё выгорит.
Филипп недобро усмехнулся, а Эвмену припомнились слова из прошлогоднего письма афинянам, которое он своей рукой составлял под диктовку царя:
"Взяв богов в свидетели, я разрешу свой спор с вами..."

Каэтани, как заворожённый наблюдал за Сополидом. То, что гетайр творил верхом без седла, одновременно восхищало герцога и приводило в уныние. Это что теперь, всегда так ездить? Нет, ему, конечно, прежде доводилось. В детстве. Но вот сейчас дороги от Пидны до столицы сполна хватило для осознания – такие путешествия не для него. Устал так, что потом еле волочил ноги, всю задницу стёр и постоянно боялся, как бы лошади хребет не повредить. И это при том, что дали ему довольно спокойную кобылу. В голове прочно засела мысль – удастся ли обучить местных мастеров соорудить нормальное седло со стременами?
Деятельный коринфянин быстро организовал всё, что пришельцам было потребно на первое время. Уже через час после того, как "Капитана" встала у пирса в порту Пидны, Каэтани и Демарат переговорили с навархом Амфотером и в оной беседе разрешились хоть и далеко не все, то многие опасения македонян. В столицу помчался гонец, морякам позволили беспрепятственно сойти на берег и разбить лагерь неподалёку от города. Каэтани, не торгуясь, запасся провиантом ещё на несколько дней. Золото таяло на глазах, однако о том, что будет, если все планы пойдут прахом он старался не думать. Вживаться в новый мир подобно Луччиали, герцогу не хотелось, да и офицеры по большей части осознали, что их положение не совсем подобно Кортесову.
В Пидне герцог задержался всего на день и, оставив на хозяйстве Хуана Васкеса, выехал в столицу Македонии. Два переводчика, Николо Империале и брат Гвидо, за время перехода весьма продвинулись в изучении местного языка, благо навык приростал не на пустом месте. Герцог уехал со спокойным сердцем.
С собой он взял небольшую свиту, состав которой удивил всех. Онорато объявил, что телохранителем его будет Диего Вибора. Хуан Васкес, Риваденейра и Контарини пытались образумить герцога, но тот никого не послушал. Всем отвечал, что не видит ни малейших причин не доверять мориску. То есть, там он бы ему, разумеется, не доверял, но здесь – совсем иное дело.
Другими спутниками герцога стали Паоло Бои и два московита. Ну ладно бы шахматист (хотя всё равно странный выбор), но вот каким боком герцогу сдались эти схизматики?
Всеобщее недоумение разрешил Контарини. Он высказал предположение, которое сочли вполне похожим на правду:
– В нашей развесёлой компании нету больше никого из его привычного общества. Либо испанцы, либо венецианцы. Колбасники и генуэзцы убрались восвояси, а кто остался – те за своих горой. Можно сказать – одни родственники да свойственники. А кто нам его светлость? Он папский гвардеец, поставлен над нами доном Хуаном, но где теперь Его Святейшество и принц? Всех людей его светлости и было-то – один единственный Серено, упокой, Господи его душу.
– К чему ты клонишь, Джованни? – мрачно поинтересовался Империале.
– К тому, что его светлость ищет себе в товарищи таких же случайных в нашей компании людей, как и он сам.
– А ведь и верно, – буркнул Франсиско Переа, – случайные люди. Если бы Коронадо был чуточку решительнее...
– Захлопни пасть, Переа, – рыкнул Хуан Васкес, – я, в отличие от некоторых, помню про свой долг.
– Да какой долг? Мы тут уже никому ничего не должны, – возразил Риваденейра, – даже Господу Богу.
– Не богохульствуй, несчастный, – одёрнул его отец Себастьян, но как-то не очень уверенно.
Подобные разговоры изрядно умерили всеобщее воодушевление от достижения цели. Люди снова стали задумываться, а дальше-то что? Ко всему прочему уныния прибавила смерть ди Кардона. Командир христианского арьергарда больше месяца цеплялся за жизнь, но одолеть костлявую так и не смог. Там, это было бы рядовым событием. Все понимали, что с такими ранами выкарабкаться чрезвычайно сложно. Но это там. А здесь в смерти капитана многие увидели некий, не сулящий ничего хорошего знак.
Впрочем, все эти разговоры остались за спиной герцога. Он спешил в Пеллу с таким воодушевлением, с каким родственники Хуана Васкеса не искали Эльдорадо в Вест-Индии.
Демарат позаботился о лошадях, Сополид вызвался сопроводить. Вот тут и открылось, что за встречу с мечтой придётся расплачиваться непрерывно, в том числе и в мелочах. Например –стёртой и отбитой задницей. Как оказалось, менее всего неудобств от езды верхом без седла и стремян испытал Никита. Как объяснил герцогу его товарищ, сын боярский с детства к такому имел привычку. А вот Фёдору пришлось хуже всех. Он и в седле-то едва держался.
Поначалу герцог вообразил, будто облагодетельствует местных, поведав им об удобстве сёдел и стремян. Но для того, чтобы впечатлить Антипатра и других вельмож рыцарским ударом, потребны рыцарские кони, дестрие. И в привычном Онорато мире немногие лошади могли претендовать на это звание, а здесь и подавно.
"Но Букефал-то наверняка!"
Зрелище укрощения Сополидом упрямого гнедого, навело Каэтани на мысль разрешить давнее книжное противоречие, и он направился к Демарату.
– Скажи, пожалуйста, почтеннейший, верно ли, будто именно ты подарил наследнику могучего быкоглавого коня? Или его продал фессалиец Филоник? Меня давно съедает любопытство.
Демарат и Антипатр переглянулись. Лица их вытянулись от удивления.
– Я? Причём здесь я? Филоник продал... – рассеянно ответил коринфянин, – но как ты… откуда?
Герцог перевёл взгляд на Антипатра. Тот нахмурился.
– Полагаю, почтенные, пришло время объяснить некоторые мои… познания. Боюсь, вы вряд ли мне поверите на слово, но надеюсь, что смогу доказать свою правоту.
– Что-то мне подсказывает – говорить надо не здесь, – сказал Антипатр, косо посмотрев на линкестийцев.
Каэтани кивнул, окликнул своих спутников, и все они направились обратно во дворец.
Иппофорбион располагался за стенами города, у северо-западной его оконечности. Пелла, вторая столица Македонии, прежде звалась Боуномея и построена была фракийцами-боттиями на острове Факос, лежавшем на озере Лудий. Берега озера были сильно заболочены, и посреди этих болот высился одинокий холм – естественная крепость. Сюда из священных Эг перенёс свою столицу царь Архелай, изгнавший боттиев.
Дворец-цитадель построили на вершине холма, сам город раскинулся у подножия, на южном склоне. С дворцом он соединялся длинным, почти в стадию, портиком на фундаменте выше человеческого роста. Оканчивался портик внушительными вратами-пропилеями. Попасть во дворец можно было не только этим путём, имелись и тайные ходы, но Каэтани их, разумеется, никто не спешил показывать.
В портике процессию догнал громкий перестук копыт. Раздался окрик:
– Посторонись!
Голос молодой и даже будто бы не мужской. Каэтани обернулся и увидел всадницу на серой в яблоках кобыле. Девушка резко осадила её, едва не затоптав Онорато, которого оттолкнул в сторону бдительный Вибора.
– Дура, куда несёшься, сломя голову! – рявкнул Антипатр, – дождёшься у меня, под замок посажу!
Девушка, стройная, черноволосая, одетая в простой белый хитон, без плаща и с непокрытой головой, дерзко рассмеялась, окинула Каэтани бесцеремонным оценивающим взглядом, крикнула что-то (Онорато не разобрал, занят был, бесстыдно любовался), ударила пятками бока кобылы и умчалась прочь. Во дворец.
– Коза… – прошипел Антипатр.
– Кто это? – негромко поинтересовался Каэтани у Демарата.
– Кинана, – ответил коринфянин, – старшая дочь Филиппа. Дикая совсем, вся в мать. Филипп ей дал свободы сверх всякой меры и приличий, а дурёха совсем берега потеряла. Отца позорит…
– Кинана… – рассеянно пробормотал Онорато, – дочь иллирийки Авдаты. Она ведь замужем за Аминтой, царским племянником?
Демарат крякнул.
– Боги свидетели, я стараюсь уже ничему не удивляться. Но как?!
Каэтани усмехнулся.
– Всё объясню. За тем и идём.
– Она не замужем, засиделась в девках. Не очень-то подберёшь мужа такой дикарке, – мрачно сказал Антипатр, — но ты всё равно угадал – Филипп намерен выдать её за Аминту по возвращении из похода. Аминта сейчас с ним. Вот только знаю об этих планах лишь я, да ещё Александр. Даже она сама не знает, не говоря уж о прочих.
– Я всё объясню, – повторил Каэтани.
Во дворце они прошли в один из андронов (их в огромном дворце было несколько). На полу выложена мозаика, изображавшая Диониса верхом на пятнистой пантере. Вокруг мозаики разместились обеденные ложа.
Антипатр пригласил Каэтани и Демарата возлечь. Засуетились рабы, принесли вина и закуски. Когда они по мановению руки наместника удалились, Каэтани не заставил себя долго ждать.
– Я не обманул почтенного Демарата, когда сказал, будто мы прибыли из Испании. Больше половины моих людей – уроженцы этой страны. Но сам я родился в Италии, как и многие другие мои люди.
– Хм, я встречал довольно много италиков, – удивился Демарат, – но никто из них даже близко не напоминал обликом тебя и твоих спутников, достойнейший Онорато.
– Всё верно, – кивнул Каэтани, – дело в том, что на самом деле я ещё не родился. Появлюсь на свет примерно через полторы тысячи лет. Даже больше, точно трудно сказать.
– То есть как не родился? – оторопел Антипатр.
Они с Демаратом снова переглянулись.
Онар атос. Вместилище призрака.
– Но я… сжимал твою руку… – пробормотал Демарат, – да и все остальные… Они же из плоти и крови. Как это – не родился?
– Да, я действительно обычный человек из плоти и крови. Не бог (прости Господи). Простой смертный. Но жить я буду много поколений спустя. А вот как я и мои спутники угодили сюда…
Онорато недолго помолчал, подбирая слова.
– Вы верите в то, что Крон, породивший время, низвергнут в Тартар своим сыном. там он заключён вместе с побеждёнными титанами, что восстали на его защиту. Бездну Тартара мы называем Адом, а его чудовищных обитателей бесами. Властвует в Аду Сатана. До недавнего времени я думал, что ваш владыка мёртвых Аид – это он и есть. Но, как мне теперь кажется, Аид с Кроном слиты в одно.
Ни о чём таком Каэтани прежде никогда не задумывался. Только во время перехода от Тенара изобрёл легенду, которую, как ему казалось, местным будет проще воспринять. Он отпил вина. Демарат и Антипатр не встревали, слушали очень внимательно.
– Мы не знаем, как попали сюда, – продолжил герцог, – была большая морская битва, а в конце её произошло нечто необъяснимое. Мир внезапно изменился. Большая часть наших кораблей исчезла. Лишь та горстка галер, которые уже знакомы почтенному Демарату. И такой же небольшой отряд наших врагов. Возглавляет их Луччиали. Это очень опасный человек. Именно он напал на Навпакт и уничтожил ваш гарнизон. Силы у нас примерно равные.
О бегстве делла Ровере и Луиджи Бальби герцог упоминать не стал.
– И вот мы здесь. В чужом для нас мире, – продолжил Онорато, – много дней и ночей я пытаюсь осмыслить произошедшее. Кому ещё под силу замкнуть время в кольцо? Всемогущему Господу, в коего мы веруем. А может быть Сатане, врагу рода человеческого. Можно ли его соотнести с вашим Кроном? В чём причина нашего появления здесь? У меня нет ответов. Так случилось. Нам, простым смертным, остаётся принять произошедшее и жить дальше.
Он замолчал. Повисла долгая пауза. Нарушил её Антипатр:
– Звучит, как бред сумасшедшего.
– Я отдаю себе отчёт, что в подобное трудно поверить, – кивнул Каэтани, – я бы и сам не поверил, окажись на твоём месте, достойнейший Антипатр. Но все мои познания, которые так вас удивили, объясняются очень просто. Для меня это история. Записанная история. Вы можете судить о давно минувших событиях по книгам Геродота и Фукидида. Они жили сто лет назад. И я читал написанное ими. Читал о Фемистокле и битве при Саламине. Только для меня эти книги куда старше. Им больше полутора тысяч лет. Благодаря им я худо-бедно знаю ваш язык. Конечно, пока не очень хорошо.
Он смущённо улыбнулся.
Антипатр молчал, переваривая услышанное. Демарат задумчиво катал вино по стенкам чаши-канфара.
– Стало быть, ты действительно знаешь о том, что произойдёт в будущем? – спросил, наконец, наместник Македонии, – и дело тут не в ясновидении?
– Да, – улыбнулся Каэтани, – не буду лгать, я простой смертный. И действительно знаю, что произойдёт в будущем. Могу рассказать о событиях, которые произойдут совсем скоро и тогда вы увидите, что я не лгу. Если же нет… Что ж, мы все вашей власти. Нам некуда больше идти. И мы не знаем, есть ли возможность вернуться.
Он замолчал.
– Антипа, – бесцеремонно, как позволялось лишь очень немногим, обратился к наместнику коринфянин, – ты понимаешь, какое могущество окажется в наших руках? В руках Филиппа?
– Это если нечто неприятное можно будет предотвратить, – буркнул Антипатр, – да и в таком случае, зачеркнув одну строку в книге, не обесценим ли мы все последующие?
– Я знаю, когда и как умрёт Филипп, – сказал Каэтани.
Демарат и Антипатр разом посмотрели на него.
– Я знаю, когда и как умрёт Александр. Я готов открыть это им, но только лично и наедине. Могу указать, к чему через сто лет приведут некоторые поступки, совершаемые сейчас. Кое-что не откажусь рассказать и вам, дабы мне поверили и могли проверить.
Он облизал обветренные губы и добавил:
– Даже одна зачёркнутая строка может изменить мир до неузнаваемости.
– А что в таком случае произойдёт с тобой? – спросил Демарат, – вдруг окажется, что, вытащив один кирпич, ты разрушишь всю стену, на которой стоит твой собственный мир?
– Я не знаю, – честно ответил Каэтани, – но готов рискнуть.

----------

[63] Грамматеон – канцелярия. Грамматиком называли квартирмейстера, который вёл списки личного состава и заведовал вопросами снабжения.
[64] Антиграф – секретарь.