– Идут… – прошептал Андор Хивай.
Он стоял на рамбате "Падроны" и оселком неспешно правил клинок извлечённой из ножен сабли. Это занятие, как видно, успокаивало ему нервы.
Демарат, стоявший рядом, языка венгра понять не мог, но смысл угадал и ответил:
– Что не идти? Мы для них лёгкая добыча. Так думают.
Теперь уже венгр слов эллина не разобрал. Повертел головой в поисках помощи, но рядом не оказалось никого, что язык местных разумел в должной мере. Хивай, как и многие, уже запомнил полсотни слов, но этого пока для бесед не хватало.
Демарат уже немало насмотрелся на оружие пришельцев, но всё равно дивился непривычному изгибу клинка Хивая. А рядом стоял богемец Ктибор Капуста, бывший ранее доппельзольднером у ландскнехтов. Он поглаживал широченной ладонью рукоять двуручника. Коринфянин доселе и представить не мог, что кому-то удастся отковать столь здоровенный меч, да чтобы он при этом не ломался, а узкий и длинный цвайхандер Ктибора гнулся едва ли не в обруч. До чего искусны варвары.
Все богемцы собрались на рамбате. У Яна Жатецкого и Адама из Троцнова из доспехов только стальные горжеты, а у Ктибора и того нет. Зато все трое в вычурных пёстрых и пышных куртках и штанах с многочисленными разрезами, в которых виднелись подкладки кричащих цветов. На головах шляпы с перьями. Как на парад вырядились. Эти одежды поражали коринфянина едва ли не больше, чем оружие варваров. Сам он облачился в недешёвый "мускульный" панцирь и шлем с высоким гребнем, выкрашенным в чёрный и белый цвета.
От своих новых товарищей не отставали и московиты. На захваченном после дела у Курциолари "турке" Фёдор подобрал шлем-мисюрку и небольшой круглый щит, а Ветлужанин справил себе кольчугу. Оба вооружились турецкими саблями.
Сын боярский наблюдал за приближающимися кораблями с каменным лицом, а Фёдора била лёгкая дрожь. Хоть и не первый раз в такой драке, но всё же нельзя сказать, что это занятие стало ему привычным.
Возле майстры двое матросов раздували угли в жаровне.
– Фитили разжечь! – раздался голос капитана Джорджио Греко.
Аркебузиры и мушкетёры потянулись к жаровне. Выстроились в очередь. Впрочем, не слишком большую. Галеры маркиза де Санта-Круз и покойного ди Кардона при Курциолари составляли арьергард, по сути, резерв. Стрелков дон Хуан сосредоточил в баталиях, а резерв по большей части удовольствовался лишь испанскими родельерос, вооружёнными мечами и круглыми щитами, а также арбалетчиками. Но всё же по десятку аркебузиров на галеру имелось.
Демарат оглянулся на столпившихся за спиной воинов и подумал, что, очевидно, зря опасался мощи афинян. На триере всего двадцать или тридцать эпибатов, а тут бойцов гораздо больше. И не просто больше.
Начищенные кирасы и шлемы блестели на солнце. Коринфянин впервые с момента знакомства с пришельцами видел столько людей в доспехах из халибского железа одновременно и это поистине впечатляло.
Каэтани шёл по куршее на нос "Падроны". Он облачился в свой трёхчетвертной доспех. Ходячая статуя, не иначе. Разве что поднятое до поры забрало фамильного, несколько старомодного армэ не давало вообразить его неким неживым творением Гефеста, посланным богами на помощь смертным.
– Если не ошибаюсь, здесь примерно двадцать пять стадий, – сказал Демарат герцогу, – при обычной скорости триеры они нас достигнут где-то за четыре хои[75]. Или за пять.
Каэтани это ни о чём не говорило, но из вежливости он кивнул.
Корабли противника неумолимо приближались. Смотреть на них было больно – слепило восходящее солнце. Каэтани подумал, что совершил ошибку. Стоило дождаться хотя бы полудня. Виной всему охватившее его возбуждение. Он уже много дней ожидал вот этого момента и чем ближе он становился, тем сильнее возрастало нетерпение.
По венецианскому морскому уставу следовало не наступать на врага, а выйдя на сближение, начать грести назад, всё время удерживая его на расстоянии прицельного огня. Исполнить такое в бою очень непросто, требуется отличная выучка. При Курциолари испанцы рассчитывали более на свою морскую пехоту, нежели на пушки, потому венецианскую тактику не применили. Сейчас Онорато тоже не стал ей следовать, но по другой причине – он уже убедился, что эллинские триеры более быстроходные. На дистанции огня их не удержать, догонят.
– Хорошо идут, – любовался Демарат афинянами, – сразу видно – не какое-нибудь пиратское отребье.
Флейты высвистывали неспешный ритм в чреве священного "Парала", на котором находился Фокион. Этот корабль был очень стар, но тщательно сохранялся благодаря своему статусу теориды[76]. "Парал" участвовал в той несчастливой битве при Эгоспотамах и вот теперь он снова здесь. Давно пора смыть позор. Пусть и не спартанской кровью, но македонская тоже сгодится.
"Р-раз!"
Сто восемьдесят вёсел поднимаются вперёд и вверх, как копья фаланги. Ни одно не идёт криво, выученные гребцы легко поспорят с лучшими геометрами в изображении параллельных линий.
"Два!"
Вёсла опускаются.
"Ха-ай!"
Новый толчок. По обоим бортам в воде возникают цепочки стремительных вертунов, сопровождающих бросок корабля. А флейта, задающая ритм, не унимается и свистит всё быстрее:
"Р-раз!" – подхватывают пентеконтархи.
"Два!" – копья эпибатов стучат по палубе. Нет сил стоять неподвижно, так и хочется поддержать, отбить нарастающий ритм, принять участие в пробуждении мощи хищного морского чудовища, в которое стремительно превращается корабль.
"Р-раз!" – струи воды дождём льются с поднятых вёсел.
"Два!" – вода бурлит, мириады брызг на мгновения рождают в воздухе солёный туман.
"Р-раз!"
"Два!"
"Немезида" Аполлодора нетерпеливо вырывается из ровного строя вперёд. Он командует левым крылом, Фокион правым, а Харес на "Полифеме" в центре.
"Р-раз!"
"Два!"
Ещё вчера Онорато спросил Демарата:
– Как ты думаешь, где будет Фокион?
– Скорее всего на своём правом крыле, – не задумываясь ответил коринфянин.
Каэтани решил встать против старого наварха. Де Коронадо занял центр, а Контарини левое крыло.
– Сто пятьдесят саженей, ваша светлость!
– Целься! – приказал Каэтани.
– Далеко, ваша светлость! – прозвучал за правым плечом голос Джорджио Греко. – Не лучше ли бить наверняка? Ведь это не турки, они не смогут ответить!
– Я хочу показать им… – прошептал, скорее даже прошипел Каэтани, – пусть увидят...
Он повысил голос:
– Готовы?
– Да, ваша светлость!
– Правая, огонь.
Грянула правая из трёх курсовых пушек "Падроны". В двадцати локтях перед "Паралом" взметнулся фонтан воды.
– Что это? – подался вперёд Ктесипп, а Фокион нахмурился.
– Что это? – удивлённо спросил наблюдавший с берега Мемнон.
Ликомед задрал голову и недоумённо огляделся по сторонам. На небе ни облачка.
– Заряжай! – раздражённо рявкнул Каэтани.
– Ваша светлость! Не лучше ли…
Герцог резко повернулся к Греко и тот смутившись, пролепетал:
– У нас же мало пороха. Не лучше ли бить наверняка?
– Мне нужен один удачный выстрел на такой дистанции, – прошипел Онорато, – всего один выстрел. Они должны увидеть...
Он всё это спланировал заранее и вовсе не случайно ждал здесь, в Эгоспотамах. Лучше было бы остаться южнее, на линии между Сестом и Абидосом, в самой узкой точке Геллеспонта, где афинянам с их восемью десятками триер было бы ещё сложнее маневрировать. Но герцог знал, как важны для эллинов символы и знамения. Именно здесь нужно снова унизить Афины. Когда-то, совсем недавно, он восхищался этим городом, но судьбе было угодно, чтобы Афины стали врагом.
Судьбе? Ведь ещё недавно сказал бы, даже подумал иначе. Господу угодно. А теперь судьбе…
Эта мысль заставила его вздрогнуть. Он бросил взгляд на артиллеристов. Правая пушка ещё не готова.
– Левая, огонь!
Ядро снесло окрашенный охрой акростоль[77] "Парала" и оторвало голову одному из эпибатов в двух шагах от Фокиона. Наварх отшатнулся.
– Боги, да что же это?!
– Господи…
Онорато прикрыл глаза и опустил голову. Он молился, чтобы теперь всё закончилось. Они увидели. Пусть теперь остановятся. Пусть бегут. Он позволит им уйти. Все увидели.
Каэтани снова поднял взгляд.
Они не остановились. Они всё ближе.
"Прости меня, Господи..."
– Пятьдесят саженей! Меньше!
Онорато с лязгом закрыл забрало.
И грянул гром, коего ещё не слышала Ойкумена. Гром, что даже самого Астрапея[78] поверг бы в ужас. Неописуемый словами грохот. Раскатистый, долгий, ибо пушки ударили не залпом. Не меньше половины минуты прошло между первым выстрелом и последним. Галеры христиан заволокло густым чёрным дымом, а на передовых триерах афинян взметнулись фонтаны щеп.
– Боги… – прошептал Мемнон.
– А-а-а-а!!! – орал Харес. Он стоял на коленях и смотрел на своё левое плечо, где мгновение назад была рука, а теперь бил алый фонтан.
– Помогите! Помогите кто-нибудь! – стонал Фокион, сжимая в руках безжизненное тело Ктесиппа. Из шеи юноши торчала щепка длиной в локоть. Кровь заливала белоснежный льняной панцирь старика.
Кефисофонт, с ног до головы перепачканный чужой кровью замер в оцепенении и не мигая смотрел, как из чёрного облака один за другим выныривают корабли варваров.
И только Аполлодор в наступившем хаосе сохранил способность действовать. Он бросился к педалиону, оттолкнул остолбеневшего кормчего, налёг на рукояти рулевых вёсел.
"Немезида" немного отвернула влево. Аполлодор намеревался пройти вплотную к борту "Веры" Джованни Контарини.
– Правые втянуть! – заорал что есть мочи ксенаг.
Кормчий "Веры" мгновенно оценил, чем ему это грозит и сам переложил руль на правый борт. "Вера" начала отворачивать влево, и скоро стало видно, что из-под удара она выходит. Эпибаты "Немезиды" огрызнулись дротиками, но ответ аркебузиров Контарини выкосил не меньше трети из них. Одна из пуль убила флейтиста, тогда келевст начал отбивать ритм мечом по щиту.
– Гребите! – орал Аполлодор, – гребите, ребята!
"Немезида" по дуге начала удаляться от Контарини, а на него налетела другая афинская триера. Удар в нос оказался неудачным. Таран проскочил мимо форштевня "Веры", а стэйра врезалась в обрубок шпирона. Моряки на обоих кораблях не удержались на ногах. Триеру начало разворачивать борт о борт с "Верой". Испанцы торопливо перезаряжали аркебузы, бабахнул фальконет, щёлкнуло несколько арбалетов. Афиняне ударили стрелами и дротиками. Затрещали вёсла.
– Кошки! – крикнул Контарини.
Солдаты зацепили крюками борт триеры, начали подтягивать её и вот уже родельерос бросились на приступ.
– Сантьяго!
Их было больше, чем афинян и уже через пару минут на катастроме, боевой палубе, всё было кончено. Испанцы принялись резать гребцов. Траниты и зигиты выбирались наружу между опорами катастромы и прыгали в воду, а таламитам, сидевшим в самом нижнем ряду повезло куда меньше.
– Наша! – Контарини победно вскинул окровавленный меч и хищно оскалившись, огляделся.
Вокруг развезся сущий ад, вот только роль дьволов здесь исполняли его, Джованни Контарини, единоверцы.
Грохот пушек, ружейный треск и нечеловеческий рёв, и вой. Слева по борту образовалась свалка из трёх обезлюдевших, развороченных ядрами триер. Она из них медленно погружалась. В этот плавучий остров врезалась "Констанца" Франсиско Переа. Вода вокруг кишела людьми. Одни хватались за обломки, другие пытались отплыть в сторону, рискуя попасть под удары вёсел других кораблей. Захлёбываясь, просили помощи, извергали проклятия.
Чёрный дым повсюду, дышать нечем. Джованни закашлялся, на какой-то миг даже потерял ориентацию в пространстве.
– Сударь, – обратился к капитану кормчий, – нам надо оттолкнуть этот труп.
– Да-да, – опомнился Контарини и принялся раздавать распоряжения.
Мёртвую триеру отпихнули. "Вера" лишилась трети вёсел по правому борту. Пришлось освободить от работы столько же гребцов и по левому, чтобы идти ровно.
Куда двигаться? Вперёд или назад? Лучше, наверное, вперёд. Галера только начала набирать ход, когда раздался чей-то вопль:
– Справа!
Контарини повернулся и сжал зубы – "Немезида", про которую он совсем забыл, описала круг и возвращалась. Не просто возвращалась – целилась прямо в середину борта "Веры". И уже набрала скорость.
– Дьявол… – процедил Контарини.
Нестройный залп из аркебуз уже не мог остановить врага.
Удар вышел намного сильнее, чем при предыдущем столкновении. Вновь затрещало дерево. Таран "Немезиды" вонзился в брюхо галеры на всю свою длину. В трюм ворвалось море. Контарини упал, прокусил губу и в бессильной злобе заскрипел зубами.
– Джованни! – раздался чей-то крик. Голос знакомый, – Джованни Батиста! Ты жив там ещё?
Контарини поднялся на колени, нашарил меч, который выронил при ударе. Вовремя. На него с рычанием прыгнул какой-то проворный грек и печень капитана едва не познакомилась с его копьём. Контарини откатился в сторону и лёжа сделал выпад в живот противнику. Тот вцепился в клинок и согнулся пополам. Капитан с усилием вырвал меч. Поднялся.
– Джованни!
"Кто там орёт? Некогда мне".
Во рту солоно от крови.
Эпибаты "Немезиды" отчаянно отбивались от родельерос, не пуская их на свой корабль. Им удалось его отстоять. Гребцы триеры поспешно отработали назад, и она освободила бивень.
Греков можно расстрелять, но Контарини вдруг понял, что смерти этих храбрых людей не хочет. Это ведь не бой, а бойня. Силы оказались явно не равны.
Джованни разглядел воина в дорогом доспехе у рулевых вёсел триеры. Похоже, он там командовал.
"Удачливый ты парень. Давай, беги, спасайся".
 Убраться совсем безнаказанно грекам всё же не удалось. Крепление тарана не выдержало удара, открылась течь.
– Контарини!
Да кто же это всё-таки там орёт?
Орал Хуан де Риваденейра. Его "Тирана" ткнулась обрубком шпирона в корму "Веры".
– Тёзка, ты как нельзя кстати. Снимай моих, я, кажется, тону.
– Джованни, ты охренел? Как ты мог так тупо подставиться? Это же всё одно, что от детского кораблика в луже огрести! Я троих на дно отправил, а у моих ни царапины. Да и как я тебя заберу? Где у меня место?
– Хуан, ты предлагаешь нам тут сдохнуть? – спокойным тоном поинтересовался Контарини.
Риваденейра дёрнул щекой.
– Давайте. Тьфу на тебя, Джовании, сейчас по твоей милости, как селёдка в бочке будем.
Покидая борт тонущей "Веры", Контарини подумал:
"Мадонна, пушки… Каэтани меня убьёт…"

----
[75] В афинском судопроизводстве на речь отводилось определённое время, которое измерялось с помощью клепсидры, водяных часов, "амфорами" (53 минуты) или "хоями" (4.5 минуты).
[76] Теорида – священная триера, которая в конце V и значительную часть IV века использовалась афинянами для представительских целей – доставляла посольства к союзникам во время праздников. Во время войны служила флагманским кораблём. Известно три теориды – "Парал", "Саламиния" и "Делия".
[77] Акростоль – рог на носу триеры, продолжение форштевня (стэйры).
[78] Астрапей – "мечущий молнии", эпитет Зевса.