Да, четыре. Исправил.

Сейчас это уже это совершенно не важно. Создана русская литературная традиция. По этой традиции труд Макиавелли "Il Principe" на русском называют "Государь", а не "Принцип". По этой традиции даже в научных трудах пишут "Андреа Дориа, князь Мелфи", а не "принц". По этой традиции "сарисса", а не "сариса". По этой традиции в греческих и римских именах собственных отбрасываются окончания "ос", "ус", "ес". Так было принято в XVIII и XIX веках и оно устоялось. Поэтому лично я, когда вижу поучения Мазина, что правильно "кентурион", мне хочется спросить: "Дядя, ты дурак? Если ты такой умный, то почему у тебя тогда не Гайус Юлиус Кесар? Что за двойные стандарты". Да, так правильно. Но так не принято.
Вот "сударь" - принято. Более того, в одном тексте переводчик запросто втыкает и "сударь" и "мсье". И ничего. Мне глаз не режет. Иногда надо и так.

-----------

5. Трофей Тимолеонта

Патры

– Как ты несёшь, олух, как ты несёшь?! Побьёшь все амфоры! – возопил краснолицый толстяк, перегнувшись через борт пришвартованного у пирса судна. – Дропид, куда ты смотришь?
Бритоголовый, кряжистый надсмотрщик в кожаной безрукавке, оскалился, выхватил из-за пояса кнут и стегнул одного из рабов, что вереницей спускались по шатким сходням на борт здоровенного "круглого" корабля. Рабы тащили амфоры и тот, кого ударил надсмотрщик, едва не выронил свою ношу. Купец, увидев это, заверещал ещё сильнее, только уже на Дропида.
–- Чего шумишь, почтенный Салмоней? – спросил толстяка мужчина в красной хламиде.
– Это ты, друг Телемах? – повернулся на голос купец, – как сегодня спалось? Вижу, на лицо уже не зелен.
– Твоими молитвами, похоже оклемался!
– Долго же ты был недужен, – усмехнулся Салмоней, – один переход всего остался. К вечеру будем в Коринфе.
– Увы, похоже нет у меня в крови морской стихии, – развёл руками Телемах, – отец мой и дед всю жизнь в Коринфе прожили, а сколько раз в море выходили пальцами одной руки счесть можно. Как шли на Сицилию я тоже всю дорогу блевал. Только в Сиракузах отпустило.
– Так Дионисий потому и сдался, что навалил под себя со страху кучу при виде твоей зелёной рожи? – захохотал купец. – Давай, поднимайся скорее на борт. Сейчас отходим.
Телемах послушался.
– Ну как тебе у Креонта? – спросил купец, – клопы не слишком докучали?
Телемах, который ночевал не на судне, а в городе, ответил, что постелью вполне доволен. Хотя и дорого, но чисто и вообще весьма прилично.
– А я что говорил? У Креонта лучший заезжий двор в Патрах, – довольно заметил Салмоней.
– А сам что не пошёл к нему?
– Да так… – замялся купец, – дельце одно надо было провернуть.
– С местными "глубокоуважаемыми"? – нахмурился Телемах и покосился на амфоры, – что там у тебя? Вино?
Купец кивнул.
– Мы, видишь ли, теперь прямо в Коринф безостановочно, а там такие пошлины… А тут у меня склад есть.
– Салмоней, – покачал головой Телемах, – ты же говорил, что под завязку. А для своего груза стало быть местечко изыскал?
– Ты в обиде разве? Всё ваше уместилось. Или варварским броням зазорно ехать в одном трюме с дарами лозы сицилийской?
Телемах не ответил, только усмехнулся.
"Барыга".
На восточном небосклоне зарозовели персты богини в шафрановых одеждах. Телемах потянулся до хруста в суставах.
– Отходим что ли?
– Отходим.
Матросы налегли на шесты, отваливая от пирса.
– Вёсла на воду! – крикнул кормчий.
Вёсла у "Тавромения", по пять на каждом борту, предназначались только для маневрирования в гавани. Ворочали ими матросы стоя, а потом убирали. Слегка покачиваясь на низкой волне, здоровенный плойон-стронгилон неторопливо пополз к открытой воде. Кормчий, командуя гребцами, какому борту табанить, а какому приналечь, искусно обогнул волнорез и избежал столкновений с другими судами, коих в гавани Патр скопилось немало.
К "Тавромению", звавшемуся так по имени родного города Салмонея, присоединилось ещё три "круглых" корабля, а также две триеры. Вся эта флотилия поставила паруса и взяла курс на северо-восток, к устью Коринфского залива.
"Тавромений" был столь велик, что подле своих попутчиков смотрелся быком в стаде овец. Шутка ли, стронгилон мог принять на борт четыре тысячи амфор, а три других "круглых" корабля, что держались за его кормой, все вместе не подняли бы и тысячи. Сходство со стадом подчёркивалось двумя триерами, что сопровождали караван, будто пастушьи псы.
Флотилия вышла из Сиракуз девять дней назад. Первую стоянку сделали в Мессане. Потом два дня ждали ветра в Кротоне, посетили Керкиру, Левкаду, Кефаллению и прибыли в Патры. Здесь снова ждали ветра, приняли попутных пассажиров, Салмоней провернул свои мутные делишки, после чего двинулись дальше в последний день месяца скирофориона[32].
Караван сей состоял не из купцов. То есть, обыкновенно "Тавромений" как раз оным "купцом" и являлся, возил грузы между своей родиной, Коринфом, Сиракузами и Тарентом, но на сей раз он был нанят для другого дела.
В те летние дни на Сицилии завершались поистине великие дела. Несколько лет назад коринфяне, устав безучастно взирать на то, как их колония изнывает под пятою тиранов и рискует в скором времени и вовсе угодить под власть чужеземных захватчиков, послали на Сицилию достойнейшего из своих сынов, Тимолеонта, сына Тимодема. Сей муж был уже весьма немолод, но отличался мудростью, честностью и благородством, ещё в юности приобрёл репутацию умелого воина и опытного стратега, а более всего в жизни ненавидел тиранов, двое из которых привели Сиракузы к краю пропасти.
Гикет, правитель города Леонтины разбил в сражении тирана Сиракуз Дионисия, сына Дионисия и занял большую часть города. Побитый заперся на острове Оргития, главной цитадели Сиракуз, а порт захватили карфагеняне, союзники Гикета. Тимолеонт высадился с тысячей воинов в Тавромении, где получил поддержку архонта Андромаха.
Сицилийские эллины не спешили присоединяться к Тимолеонту, подозревая в нём очередного властолюбца, но некоторые всё же ему поверили и прислали помощь. Коринфянин одержал победу над одним из отрядов Гикета, после чего сам Дионисий, потерявший всякую надежду достичь могущества своего отца, вступил в переговоры и предложил сдаться. Тимолеонт послал на Оргитию четыреста человек под началом лохагов Телемаха и Эвклида, а низложенный Дионисий, лишённый всякой власти, как частное лицо отбыл в Коринф, где стал вести жизнь бедного философа и в скором времени едва не уподобился известной "собаке" Диогену[33].
Тем временем Гикет призвал на помощь карфагенянина Магона и тот занял Сиракузы огромным войском. Коринфяне удерживали только Оргитию. Сам Тимолеонт находился на севере Сицилии, вскоре он получил подкрепления из Коринфа. Пожилой стратег всё равно по числу воинов значительно уступал противнику, однако боги вынули для него счастливый жребий: Магон поддался подозрениям, будто нанятые им эллины намереваются предать его и перейти к Тимолеонту. Не вняв уговорам Гикета, который пытался доказать мнительному карфагенянину, что дела обстоят совсем не так, Магон неожиданно для всех посадил войско на корабли и отбыл в Африку. Без его поддержки Гикет очень скоро потерпел поражение и Сиракузы освободились от тиранов. Тимолеонт разослал гонцов, дабы они повсюду призывали сиракузян-изгнанников возвращаться на родину. Город снова ожил, а Тимолеонт взялся за других сицилийских тиранов.
Магон внезапно осознал, что ему не избежать обвинений в трусости, и, не вынеся стыда, покончил с собой. Однако разъярённые его малодушием карфагеняне этим не удовлетворились и распяли на кресте труп полководца. Войско отдали под начало Гасдрубала и Гамилькара и вновь отправили к берегам Сицилии с намерением раз и навсегда покорить весь остров. Огромный флот перевёз семьдесят тысяч воинов, боевые колесницы, разобранные машины. Одних ситагог[34] насчитывалось несколько сотен.
Захватчики высадились в Лилибее. Весть о размерах вражеского войска вселила в сердца наёмников Тимолеонта великий страх и когда он объявил, что выступает навстречу карфагенянам, многие решили, будто старик совсем рехнулся. Как можно противостоять такой силище, шестикратно уступая ей в числе? Многие дезертировали, а оставшимся Тимолеонт невозмутимо заявил, что это даже хорошо – трусы обнаружили себя ещё до битвы.
Тимолеонт выступил навстречу варварам. По дороге ему попались мулы, гружённые сельдереем. Воины сочли это дурным знаком, ибо сей травой украшались надгробия, однако пожилой стратег дал другое толкование. Он напомнил, что венками из сельдерея коринфяне награждают победителей Истмийских игр, следовательно, боги послали доброе предзнаменование.
Два войска встретились возле реки Кримис незадолго до солнцеворота. Над рекой стоял густой туман и ничего не было видно, однако шум, не стихающий гул явственно давал понять – впереди, скрытые клочьями серой мглы, движутся тысячи, десятки тысяч людей и лошадей.
Когда солнце поднялось выше, туман частично рассеялся и лишь вершины холмов оставались будто скрыты облаком, которое легло на землю. Однако стало видно, что речную долину занимает огромное войско и оно уже приступило к переправе. Впереди шёл "Священный отряд", отпрыски знатнейших семейств Карфагена. Их было легко узнать по дорогим доспехам и белым щитам. Позади толпились полчища разноплемённых наёмников.
Тимолеонт не медлил ни минуты. Увидев, что "Священный отряд" переправился, он отдал приказ коннице атаковать его, и сам с пехотой начал спускаться в долину. В спину эллинов подгонял усилившийся ветер. Он развеял остатки тумана, но светлее не стало – солнце заволокло тучами, стремительно приближалась гроза.
– А верно говорят, будто сам Астрапей[35] варваров ударил молниями? – спросил лохага Салмоней.
– Не врут, – подтвердил Телемах, – врезал так, что лично я там чуть не обосрался. А мне же не к лицу. Начальник, как-никак. Сколько лет на свете прожил, а такой жуткой бури не видывал. Зевс, конечно, варварам знатно приложил, да только малость не доглядел, что и мы там в грязи копошимся, гимны ему орём, так что и нас заодно не слабо нахлобучило.
Карфагеняне выдержали первый натиск эллинов, но тут грязно-серую вату над головой с треском и жутким грохотом рассекли нити бело-голубого огня и на смертных обрушилась стена ливня. Воды с неба хлынуло так много, что Кримис вспучило в считанные минуты. Он вышел из берегов и сделал переправу совершенно невозможной. Бурные потоки даже легковооружённым не давали выплыть, а закованным в панцири река сразу стала могилой. "Священный отряд" вяз в грязи, тяжёлые доспехи, промокшие долгополые одежды сковывали движения бойцов. Эллинам, сражавшимся в льняных панцирях, приходилось легче.
Карфагеняне не выдержали и обратились в бегство, но перед ними была взбесившаяся река, которая забирала жизни десятками. В спины жалили эллинские копья. Поистине, пришельцы понесли бы куда меньшие потери, если бы нашли в себе мужество продолжать бой лицом к лицу с противником.
Ливийские и нумидийские наёмники, увидев избиение "Священного отряда", бросились врассыпную. Войско Гасдрубала и Гамилькара перестало существовать.
Победа была полная, а добыча невиданная. В руки Тимолеонта попало множество пленных и лагерь карфагенян со всем добром. Вокруг шатра пожилого стратега победители сложили горы оружия и доспехов. Ещё три дня по берегам вниз по течению реки собирали трупы. И все эти три дня эллины сооружали огромный трофей.
По возвращении в Сиракузы Тимолеонт нанял несколько торговых кораблей для перевозки части добычи в Коринф, дабы выставить напоказ в храмах и подать благой пример всем полисам, ибо повсюду храмы украшены добычей, взятой у соседей в междоусобицах, и только в Коринфе они будут прославлены оружием, отнятым у варваров.
Этой добычей и был нагружен "Тавромений", а также три судна поменьше. Они везли тысячу самых дорогих и красивых панцирей и шлемов. Несколько сотен мечей и белых щитов. Золотые украшения, снятые с трупов несчастных сыновей властителей Карфагена. И эти дары были лишь малой долей от привалившего Сиракузам добра.

--------

[32] Последний день скирофориона – 15 июля
[33] Когда Александр Македонский во время своей встречи со знаменитым киником спросил Диогена, почему его зовут собакой, тот ответил: "Кто бросит кусок – тому виляю, кто не бросит – облаиваю, кто злой человек – кусаю". Название философской школы киников происходит от греческого слова "кион", "собака".
[34] Ситагога – корабль-зерновоз ("ситос" – хлеб).
[35] Астрапей – "молнийный". Эпитет Зевса.

Часа через три после выхода из Патр флотилия достигла самой узости залива, а ещё через час вышла на простор. Кормчие держались берега Пелопоннеса, что и понятно – так путь в Коринф короче.
Ещё до полудня, когда только-только миновали город Эгион, проревс[36] "Тавромения" с тревогой позвал навклера[37].
– Смотри-ка, хозяин!
Впереди показалось какое-то судно. Оно шло на вёслах навстречу флотилии. Паруса убраны.
Купец прищурился.
– А вон ещё! – проревс вытянул руку, указывая на северо-восток.
Там виднелся низкий длинный силуэт, с двумя едва различимыми мачтами без парусов.
– Не нас ли пасут, Салмоней?! – крикнул кормчий.
– Только боги знают… – проговорил купец, напрягая зрение.
– Да не, вряд ли специально нас караулят. Скорее просто на удачу рыщут, – предположил проревс.
– Кто это? – спросил купца Телемах.
– Алифоры, – пожал плечами тот, – кто же ещё?
По виду толстяка нельзя было заподозрить, что он испуган или хотя бы встревожен. Само спокойствие.
– Пираты? – переспросил лохаг.
– Ага. Борт низкий. Скорее всего две гемиолии.
Гемиолия была изобретением киликийских пиратов. У судна с двумя рядами вёсел убрали в носовой части половину банок верхнего ряда и настелили там сплошную палубу. Получилось отличное оружие в умелых руках. В погоне за добычей гребли полтора ряда вёсел. На открытой носовой палубе собирались застрельщики, которым не мешались банки под ногами. При сцеплении с жертвой верхние гребцы вступали в бой, а нижние готовились в случае неудачи проворно отработать назад.
– У каждой по две мачты, – сказал проревс с некоторым удивлением в голосе.
– Видать, критяне чего-то нового намудрили, – ответил Салмоней, – с них станется.
– Думаешь, полезут? – спросил Телемах.
– Рискнут сунуться, наши отгонят, – купец кивком указал на триеры сопровождения. – Да вряд ли сунутся. Я бы не рискнул.
– Ты бы? – удивился лохаг.
Толстяк усмехнулся, но не ответил.
Передняя гемиолия стремительно приближалась. Триеры увеличили темп гребли, вышли вперёд. Матросы на них начали убирать паруса, стало быть там предполагали, что возможно придётся маневрировать для атаки. Паруса помешали бы.
– Рисковые парни, – цокнул языком купец, с нотками удивления в голосе.
– Кто? – спросил Телемах.
– Разбойные. Кто бы это мог быть? Кимон Крохобор и Вздуломорда в эти воды не суются. Да и Зоил, уж на что его Безумным кличут, на триеры полез бы только при большом превосходстве и твёрдой уверенности, что добыча того стоит. Неужто Терей-калидонец?
– Поднять щит, хозяин? – спросил проревс.
– Не надо, – покачал головой купец, – если Терей совсем страх потерял, то сейчас и кой-чего другое потеряет.
– Что это за щит? – спросил Телемах.
– Знак. Щит с калидонским вепрем. Дескать, навлон[38] уплачен.
– И что, верят?
– Через раз. Но хоть сразу резать не кидаются. У меня ещё пергамент есть с критским клеймом. Ему верят. Конечно, бывает, совсем беззаконные ублюдки лезут, на знаки им плевать. Но то чаще всего мелкие сошки. И ловят себе подобную мелкую рыбёшку. Как выстроил я "Тавромений", да стал на нём ходить, такие не лезли. А с "глубокоуважаемыми" у меня дела в порядке. Я, почитай, пять лет за меч не брался.
Телемах скосил глаза на необъятное пузо купца и скептически хмыкнул.
И тут случилось странное.
Нос приближавшейся гемиолии заволокло белым облачком и почти сразу раздался грохот, будто Громовержец перун свой метнул. Телемах недоумённо поглядел вверх. Неужто туча незаметно подкралась? Нет, чистая синева.
Одна из триер, первая, будто споткнулась. Её повело в сторону. Люди на катастроме, боевой палубе, забегали, засуетились. Телемаху показалось, что их вроде бы стало меньше. Гемиолию снова заволокло белёсым дымом, раздался треск, на сей раз потише, будто полотно разрывали. Донеслись крики.
– Это что ещё такое? – нахмурился Салмоней.
– Смотри, хозяин! – закричал купец, указывая на вторую гемиолию.
На ней подняли два невиданных треугольных паруса, она повернула к конвою и быстро приближалась. Чуть ли не против ветра!
Первая гемиолия тем временем проворно увернулась от тарана второй триеры и сцепилась с ней. Там заплясали мечи.
– Что-то мне это всё не нравится… – пробормотал Телемах, нащупал меч на бедре и бросился в трюм, за щитом и шлемом. Наматывать на себя лён уже не было времени.
Снова раздался грохот и борт "Тавромения" взорвался дождём щепок. Несколько человек закричали и повалились на палубу. Четверо уже не поднялись. Один матрос держался за живот, катался по палубе, поджав ноги, и выл. Другой орал, глядя на окровавленный обломок кости, торчавший из плеча вместо руки.
Телемах вернулся на палубу в тот момент, когда чужой корабль ткнулся в развороченный борт "Тавромения". От удара лохаг едва не скатился обратно в трюм. Еле удержал равновесие. Снова раздался треск, палубу заволокло дымом из которого появились фигуры странно одетых людей в необычных бронях. Они сцепились с гоплитами Телемаха. Замелькали кривые мечи. Пираты что-то орали, но лохаг ни слова не разобрал. А вот крики моряков "Тавромения" звучали понятно:
– Спасайся!
Телемах увидел Салмонея. Толстяк лежал на палубе ничком, а возле головы его растекалась тёмно-красная лужа.
– Аллах Акбар!
На лохага бросился чужак, с ног до головы закованный в железо. Телемах прикрылся от удара щитом, припал на колено и сделал выпад в бедро, но его клинок бессильно проскрежетал по мелким железным колечкам, напоминавшим рыбью чешую. Следующий удар расколол край щита лохага. Телемах с колена рывком бросился вперёд и сбил чужака с ног. Сам вскочил, но тут же столкнулся с кем-то. Хрипящая перекошенная рожа. Горло вскрыто, кровь бьёт фонтаном.
Телемах попятился. Чужак поднялся, походя рассёк мечом пробегавшего мимо моряка. Ещё один матрос упал на колени, закрылся руками.
– Пощади!
Взмах кривого клинка и голова катится по палубе, скользкой от крови.
– За борт, ребята! Спаса-а-а…
Лохаг затравлено бросил взгляд направо-налево. Пираты резали его и салмонеевых людей. Двое гоплитов ещё сопротивлялись, остальные лежали или барахтались в воде. И верно, надо рвать когти.
Телемах метнул в железного убийцу щит, и перевалился через борт. Ударился о воду спиной. Вода попала в нос и лохаг в панике задёргался, выпустил меч и стащил шлем. Извернулся и вынырнул. Рядом с его головой что-то плеснуло. Не иначе стрела или дротик. Телемах судорожно вздохнул и снова нырнул, успев выхватить глазами близкий берег.

-------

[36] Проревс – начальник носа, вперёдсмотрящий. Исполнял обязанности боцмана, помощника кормчего.
[37] Навклер – судовладелец.
[38] Навлон – фрахт, плата за проезд на судне. В данной ситуации это плата пиратам за беспрепятственный проход в контролируемых ими водах.