Глава 4. Продолжение.

Тамарка уходит, а я пребываю в лёгком обалдевании от услышанного. Называется, без меня меня женили. А мужики-то не знают. Хорошо помню, как перед прибытием на станцию, переоделся я в свою форму, да и награды достал и почистил, прицепив на гимнастёрку. Нехрен стесняться, пускай все видят, что я заслуженный фронтовик, а не сопляк зелёный после первого ранения. Да и где ещё награды носить, как не в тылу? В бою они только мешают, а медали запросто потерять можно. Как в этот дом отдыха приехали, очень хорошо помню, и как нас встречали, чуть ли не с оркестром. Но из всех встречающих я хорошо запомнил только одну Нину, сразу же и узнал при встрече на перевязке, но почти всё время молчал, как истукан. А познакомились мы только на следующий день, ну и понеслось. Я то думал, что мы просто друзья, гоня от себя все посторонние мысли, так сказать эротического содержания. Мне просто нравилось общаться с девушкой, причём на любую тему, ну и подкалывать её, а также слушать. Ну и чего уж там, изгибы и выпуклости её фигуры мне тоже нравилась, и я часто представлял её без одежды. Нина была уроженкой Воронежа и много интересного рассказала про город. И то, что он находится в междуречье, я тоже впервые узнал от неё. Причём, чтобы попасть в город с запада, нужно было переправиться через Дон и в окрестностях было всего три моста через реку, один железнодорожный и два автомобильных, а также несколько паромных переправ. Вот я и ломал голову, как так получилось, что немцы захватили город, ведь достаточно было только взорвать три моста и занять оборону за Доном, но видимо снова просрали и подарили немцам мосты в целости и сохранности, потому противник и вошёл в город практически беспрепятственно. Так что придётся решать ещё и эту проблему.

А ещё этот Ефимий. Крыса язвенная, бухгалтер местный, но нихрена не милый. Скорее всего сексот, раз Томка его так охарактеризовала. А я ведь и правда, не следил за базаром, особенно в процессе полемики, когда мы с мужиками обсуждали прошедшие бои под Харьковом и Барвенково. Компашка у нас подобралась знатная, все те парни, которые прибыли сюда вместе со мной с Юго-Западного направления, хотя и из разных армий. Ещё несколько человек из наших, к нам тоже присоединились, но они попали в этот госпиталь раньше. Нас так и прозвали - чёртова дюжина. И хотя лежали мы в разных палатах, это не мешало нам собираться вместе, в свободное от процедур время, устраивать всякие непотребства и крутить комбинации. Безобразия мы не нарушали, режим тоже, почти, зато устраивали чемпионаты по игре в шашки, шахматы, карты и домино, работая командой и на команду, весь выигрыш собирая в общий котёл и меняли его на нужды коллектива (и не только на водку). Причём в каждом виде "спорта" у нас были свои гроссмейстеры и каталы, поэтому мы всегда оставались в выигрыше, даже когда иногда проигрывали. Так что мужиков нужно предупредить и повнимательнее приглядеться к этому колченогому. Они ведь тоже не следят за базаром.

Обычно мы собирались у процедурного кабинета, примерно в одно и тоже время, занимая очередь на всю компашку и получая свою порцию витаминов и других болючих уколов. Кто-то ловил кайф по вене, а кто-то и в пятую точку, но не совсем кайф. Уколовшись и обменявшись новостями, снова разбредались по палатам, чтобы забыться под капельницей, дальше обед, тихий час и "бассейн", если позволяла погода, или тихий час у реки. Ужин и вечерние посиделки с песнями и танцами почти до отбоя. Вечерние процедуры и по шконкам, ровно в 22:00. Для кого отбой, а для кого и время ночных свиданий в летнем лесу. Душа же просит, да и тело страдает.

Команда у нас подобралась знатная, три сапёра, да не обычных мужиков с топорами а самые настоящие минёры. Два танкиста, уже горевших в танке не раз, так что с боевым опытом. Трое моих коллег артиллеристов, один шофер грузовика, все остальные пехота. Ну и я, как главарь или командир нашей банды или команды тимуровцев. Присматривался я и к другим раненым (в основном в курилке), узнавая о их воинской специальности и прочих навыках. Исподволь собирая отряд. На пляже мы не просто валялись и морально разлагались, но отрабатывали взаимодействие между родами войск, делясь с товарищами своими знаниями. Танкисты объясняли пехоте, где у танка мёртвая зона и он слепой, а артиллеристам рассказывали, как звонко бьют снаряды в броню. Пехота в свою очередь делилась, почему им становится неуютно в окопе, когда на тебя идёт танк, и совсем какатно, когда он ещё и стреляет. В общем, я как мог готовил отряд к предстоящим боям, тем более все были не зелёные пацаны, а обстрелянные ветераны.

На вечерних посиделках я как обычно бренчал на гитаре, уединившись в кругу самых близких друзей, кому было лениво плясать (потому что не умели), а также по причине отсутствия партнёрш для танцев. Если танец девочки с девочкой ещё смотрится как-то естественно, из-за отсутствия кавалеров, то танец мальчика с мальчиком в этом времени не воспринимают. Разве что ради прикола. Вот и моя партнёрша сегодня не пришла, поэтому мы убрались подальше от патефона и просто употребляли спиртные напитки. Настроение было не очень, можно сказать в миноре. И такие-же песни я пел. Лирические, потому грустные. Не знаю как, но Нина сама меня нашла и предложила прогуляться по лесу. Отдав гитару Лёхе танкисту, и показав кулак остальным, чисто на всякий случай, чтоб не подумали чего этакого, иду рядом с ней. На посиделки я всегда переодевался в свою форму, которая висела в шкафу нашей палаты. Мы всё-таки жили ни где-нибудь, а в номерах санатория, хоть и с уплотнением на пару лишних кроватей. Так что свою военную форму сдавать в гардероб на хранение я не стал, чутка поскандалив с сестрой-хозяйкой и добившись разрешения у заведующей отделением. Ну и про второй пистолет я никому не рассказывал, сдав на хранение только один. Может это и паранойя, но ствол всегда был при мне. Днём в кармане больничного халата, вечером в правом кармане галифе, а ночью под подушкой.

Углубляемся всё дальше в лес, прямо по узкой тропинке, петляющей между дубов. Нина молчит, я тоже молча иду за ней, жду, когда проявит инициативу. Вроде пришли, так как девушка остановилась и повернулась ко мне. В этом месте стало как бы просторней, из-за большего расстояния между деревьями, зато и сумеречней, так как густые кроны дубов сомкнулись чуть не вплотную.

- Ты, зачем это написал? - достаёт она из кармана сарафана мою записку.

- Что, это?

- Стихи.

- Стихи не я написал.

- А кто же?

- Лётчик один.

- Какой лётчик?

- Ас.

- Что за ас?

- Пушкин А. С.

- Ой дура-ак. - Прыснув от смеха, приникает к моей груди Нина. - Ну почему ты такой?.. Бесчувственный, как чурбан. - Сделав паузу, подбирает она слова. - Ведь я же люблю тебя. - Чуть слышно произносит она и замирает в моих объятиях.

Молчу, боясь спугнуть это мгновенье, лишь только глажу её по волосам и плечам.

- Пойдём. - Отстранившись и взяв меня за руку, идёт всё дальше в чащу Нина, причём не по тропинке, а ориентируясь по каким-то своим приметам. В общем, один я обратно точно не выберусь.

Шли мы недолго, всего минут пять, и пришли. Просторный шалаш, как на картине неизвестного художника "Ленин в горках", притаился в тени здоровенного дуба, на крохотной полянке возле лесного ручья.

- Чего замер, лезь. - Первой забирается в шалаш девушка, скидывает босоножки и, присев на подстилку из опавших листьев, начинает расстёгивать пуговицы лёгкого сарафана, медленно и под музыку в моей голове, обнажая свою аккуратную и упругую грудь, а дальше всё остальное.

- А ты точно этого хочешь? - сглотнув комок в горле, спрашиваю я.

- Не нарывайся на рифму, любый мой. - Отвечает Нина, продолжая стриптиз и полностью сняв сарафан, под которым кроме стройного девичьего тела, ничего больше не было. Так что глупых вопросов я дальше не задавал...

Возвращались обратно в госпиталь мы довольные и счастливые. И хотя режим я нарушил, да и нас рать. Мужики если что прикроют, а утром я уже буду на своём месте, спать как убитый. Через КПП мы не пойдём, есть заветная дырка в заборе. Но если даже и спалюсь, то дальше фронта всё равно не пошлют. А после такой ночи и умереть не страшно. Нина что-то весело щебетала, топая впереди и показывая дорогу. И хотя было полнолуние и яркая луна освещала всё вокруг, я бы в этом лесу наверняка заблудился и вышел куда-нибудь не туда. Немного сориентировался я только тогда, когда мы вышли на тропку к заветному лазу в заборе. Поэтому привлекаю к себе девушку, и сначала запечатываю её сладкие разговорчивые уста поцелуем, после чего нежно шепчу на ушко.

- Тихонечко себя веди, а то спалимся. - Обломав подругу, которая уже начала было расстёгивать верхние пуговицы на своём сарафане. - Иди за мной и старайся не топать и не наступать на сучки. - Схожу я с тропинки и захожу с подветренной стороны. После той злополучной встречи с диверсами, моя паранойя цвела пышным цветом.

Дальше крадёмся как индейцы на тропе войны, чтобы не попасть в засаду. А то комиссар госпиталя полюбил устраивать засады в этом месте, отлавливая как своих подчинённых, так и всех находящихся на излечении. Причём засады он устраивал бессистемно, в любое время ночи и независимо от дня недели. Делать ему было особо нехрен, вот он и шалил по ночам, отсыпаясь днём, а потом наказывал провинившихся своей властью. До расстрела не доходило, но двухчасовой нотации в кабинете и выволочки перед строем было не избежать, да и других проблем тоже. А зачем они нам.

Выстрел прозвучал неожиданно, когда мы были метрах в десяти от забора. Падаю на автомате в густую траву, уронив подсечкой зазевавшуюся ротозейку...

После того, как мы нашли всё, что могло хоть как-то относиться к перестрелке. Я поставил танкиста на своё место, а сам отошёл к засадному дереву и навёл на него указательный палец, проведя воображаемую прямую прямо над Лёхиной головой. Затем пошёл по этой прямой к деревянному забору из горбыля и начал искать входное отверстие от пули.

- И что мы тут ищем, мистер Холмс? - скаламбурил танкист, подойдя ближе.

- Пулю, которая должна была попасть мне в башку, если бы не пролетела мимо. - Не отрываю я взгляда от сосновых досок, проверяя на ощупь каждую дырку от короеда.

- А если преступник целился не в башку, а в пузо? - выдвинул свою версию низкорослый, но плечистый танкист.

- Тогда с этим хуже, пуля могла попасть в землю и мы её вряд ли найдём.

- Я тогда с другой стороны забора гляну, доски толстые, да ещё и прибиты внахлёст, так что пуля могла в них застрять. - С разбегу вскарабкивается Лёха на высокий забор и, спрыгнув с другой стороны, начинает искать пулю.

- Нашёл! - Радостно кричит он, прямо как Архимед, когда ему на голову свалился кирпич.

Я как Архимед прыгать и кричать пока не могу, поэтому просто воспользовался потайным проходом в заборе.

- А что, так можно было? - с удивлением спрашивает Лёха. - Зачем же я тогда через забор прыгал?

- Ну, у ловких свои причуды. Показывай.

- Вот. Доски уже потемнели от времени, а это свежий расщеп, да ещё в нижней прожилине. Побоялся он тебе в голову стрелять. Видать в брюхо метил, или ещё куда. - Проявил дедуктивные способности доктор Лёха.

- Походу так всё и было. Ладно, выковыриваем пулю и валим отсюда, а то на завтрак опоздаем. Не люблю я холодную сечку тёплым чаем запивать. - Заканчиваем мы осмотр места происшествия и возвращаемся в госпиталь, пока остальные ищут диверсантов-парашютистов.

Днём случилось ещё одно происшествие. На работу не вышел бухгалтер-казначей. В своей каморке под лестницей он не ночевал. По месту прописки в городе его тоже не смогли найти. Невыход на работу без уважительной причины - косяк конкретный. В то время когда за пять минут опоздания давали 5 лет лагерей, за прогул могли и вышку назначить. Конечно утрирую, но для хромого это залёт (если он ещё жив), поэтому никто шибко не удивился, когда после обеда в госпиталь приехали сотрудники местного НКВД, и не какие-то там менты из УгРо, а самая что ни на есть "кровавая гэбня", как её окрестила дерьмократическая пресса новой России.

К тому времени я уже почистил свой ствол (пока Нина делала мне перевязку), заодно и заинструктировал её до слёз, чтобы лишнего не болтала, утопил гильзы в реке и спрятал улики в надёжном месте. Вальтер тоже пришлось припрятать и выстрогать такой же из куска деревяшки. А то мало ли что, вдруг сдаст кто, что видел у меня пистолет. Вот и предъявлю. Я ж контуженный на всю голову, и про это в истории болезни записано, так что мало ли какой заскок у меня может быть. И это даже не патология, так, издержки профессии. После обеда всех заперли по палатам и начались следственные мероприятия (допросы, избиения, "пытки"), "кровавая гэбня" работала как на конвейере. Кого допросили, обратно уже не возвращались, их отводили в столовую, где они и сидели под присмотром комиссара госпиталя, как потом выяснилось. До нашей палаты добрались часа через два, отконвоировали в главный корпус и, построив в коридоре, рядом с кабинетом главного врача, по одному стали тягать на допрос. Меня же вызвали самым последним из сопалатников и началось.

- С какой целью ты, Доможиров, проник в этот госпиталь? - задал мне первый вопрос молодой пухлый следак, после заполнения анкеты. Хрена себе у него подходики. Мы вроде не друзья, да и свиней я с ним тоже не пас.

- Не проник, а был направлен на излечение после тяжёлого проникающего ранения. - Поправил я следака.

- А у меня вот другие сведения. Так что пиши, где и когда ты был завербован немецкой разведкой. - Наехал на меня опер. Это он совсем оборзел, с такими подходами. Ему суке что, настоящих шпионов и диверсантов мало? Решил ещё палку на липовых срубить. А вот хрен ему по всей хитрой морде.

- А с какой целью вы, товарищ оперуполномоченный, пытаетесь подорвать боеспособность Красной Армии, оговаривая честных бойцов и командиров? Может это, Вы, немецкий шпион? - задал я простенький вопрос. Ух, как его перекосило. Сначала он покраснел, потом побелел как полотно, глаз задёргался, морду скособочило.

- Молчать!!! - Рявкнул он так, что аж чернильница, стоящая на столе, подпрыгнула и опрокинулась набок. Следом за ней подорвался со своего места опер, вторично стукнув кулаком по столу. Но этого ему показалось мало и он решил размяться и помахать кулаками. Благо стол оказался широким и тяжёлым, а я ловким, иначе бы точно достал. Зато получилось как в индийском кино. Кулак опера прилетел мне в лицо, и я упал вместе со стулом, да ещё и кувыркнувшись через плечо. Плевать, что не достал на полметра, зато эффектно. Главное вовремя оттолкнуться ногами от стола. Но лучше бы я этого не делал. Так как при попытке подняться, резкая боль под лопаткой отдалась радужным взрывом в голове, и встать на ноги я уже не смог, потеряв сознание...

- Пацюк, ты дебил? Вот нахрена ты его вырубил? А если он коньки тут отбросит, снова отписываться? - Невольно подслушал я разговор двух козлов, когда очнулся. Так что лежу ничком и не дёргаюсь, мотаю на ус полученную информацию.

- Да я даже его не задел, он сам упал. - Оправдывается Пацюк.

- Знаю я твоё - сам упал. В результате инвалид или труп. У нас на него столько материала, что на два трибунала хватит, а ты снова за своё - чистуху выбивать. Кто тебя учил так допросы вести? И зачем ты чернильницу опрокинул, придурок? Сам учухался, так ещё документы залил. - Продолжает читать нотации старший опер.

- Вы и учили, товарищ лейтенант государственной безопасности. - Отмазался Пацюк. - Я же как лучше хотел, да и сексот наш куда-то запропастился, полдня уже не можем найти. - Сдал своего барабана "Хомяк", как я его окрестил, такой же упитанный и толстомордый.

- Да я таких долбоё... - выругался от избытка эмоций крысиный наставник. - Пшёл вон отсюда, идиота кусок, почистись и другими займись, только не бей больше никого. Да, и позови там кого-нибудь из докторишек, пускай этого в чувство приведут. - Отсылает гэбэшный лейтенант своего помощника. - Понарожают уродов, потом майся с ними. - Добавил он, когда дверь закрылась.

- А ты чего замер, Рыльский? Приберись здесь. Как мне в таком свинарнике работать? - чиркнул спичкой грозный начальник и, судя по стуку сапог, отошёл к окну покурить...

Окончательно пришёл в себя я только тогда, когда мою голову приподняли и дали понюхать нашатырного спирта. Не понимаю, зачем совать под нос эту гадость, когда можно просто налить стакан настоящего. Но пришлось дёргать веками и открывать мутные глаза, делая вид, что ничего не понимаю и не помню. Моя голова покоилась на коленях медсестрички, по спине под халатом растекалось что-то липкое, а правый висок ломило от боли. Как-то я неудачно упал.

- Вы что с ним сделали, изверги окаянные? Человек едва оправился после тяжёлого ранения, а вы его бьёте! - узнаю я голос медсестры Нины. - У него же швы разошлись, и налицо все признаки сотрясения мозга, возможно потребуется и новая операция. О вашем безобразном поведении будет немедленно доложено главврачу госпиталя. А если вы продолжите мучать и избивать людей, я на вас буду самому товарищу Сталину жаловаться. - Разъярилась боевая подруга, наехав на старшего опера.

- Да ты что, с глузду зъихала, дивка? А ну, уймись! - слышу я незнакомый голос, скорее всего принадлежащий Рыльскому.

- Это какая я тебе дивка? Да как ты смеешь сатрап проклятый так меня называть! - не на шутку разошлась отважная комсомолка. - А вы куда смотрите, товарищ капитан? Приструните в конце концов своего подчинённого...

- А ну все заткнулись! - повысил голос старший гэбэшник. - Сержант, проводи раненого с медсестрой, куда скажут, и присмотри за ним. Когда его приведут в норму, вернёшь обратно.

Встаю сам и в обнимку с медсестричкой ковыляю в процедурку, сержант Рыльский конвоирует нас и идёт в двух шагах позади. Сержант не простой, сразу видно из кадрового состава и форма на нём хоть и новая, но сидит как влитая, сапоги блестят как у кота яйца (лижет он их что ли), ремень офицерский, правда без портупеи, ну и кобура с револьвером на правом боку. Петлицы защитного цвета с двумя треугольниками, ну а его принадлежность к НКВД выдаёт только васильковая фуражка с краповым околышем. Ну и фигура. Высокий, гад, и здоровый, а об лоб годовалого хряка убить можно.

- А ты куда? - пропустив меня в перевязочную, наехала на Рыльского Нина, встав прямо в дверном проёме. - Кабинет стерильный, и нечего здесь антисанитарию разводить.

- Не положено подследственного оставлять без присмотра. - Пытается протиснуться в комнату мой конвоир.

- Это в вашем учреждении он будет подследственным. А это лечебное заведение, так что здесь жди или иди за халатом. - Захлопнула боевая подруга входную дверь, перед самым носом охреневшего сержанта Рыльского.

- Раздевайтесь больной, ложитесь на кушетку, буду вас осматривать. - Громко командует Нина и шепчет мне на ухо. - Я сейчас его отвлеку, а ты открывай окно и беги.

- Ой как всё плохо! - продолжает она громко возмущаться. - Да тут швы разошлись. А откуда эта гематома на голове? Ещё же утром всё было нормально.

- Спасибо, любимая, но лучше смени повязку, а со всем этим я сам разберусь. - Шепчу я ей в аккуратное ушко и целую в щёчку. - Всё хорошо будет. - Уверенно говорю я, снимая халат, хотя сам не особо в этом уверен, но зачем подставлять подругу.

- Как скажешь, любимый. А сейчас ложись и не дёргайся. - Тихо отвечает мне Нина, после чего продолжает возмущаться, ругая всяких там извергов и методы их дознания.

- Я закончила, осталось только зелёнкой помазать и новую повязку наложить. - Негромко сообщает мне Нина.

- А ты ватку сменила? - прикалываюсь я.

- Дурак, - прыскает она в кулак. - Каким был, таким и остался.

- Чего у меня там? - "напуганный" причитаниями Нины, интересуюсь я на всякий пожарный.

- Ерунда. Коросту содрал, когда падал, вот и закровило. Сейчас повязку с мазью Вишневского наложу и таблетку дам, легче станет. - Успокаивает меня она. - А как ты себя чувствуешь? Голова не кружится, не тошнит? Искры видел?

- Да вроде нормально. - Потрогав шишку на правом виске, прикинул я своё состояние. - Искры видел. На солёненькое не тянет.

- Повезло тебе. - То ли пошутила, то ли констатировала факт добрая Нинель. - На, ешь таблетку.

И правда, под лопаткой приятно захолодило, когда Нина наложила салфетку с мазью, заклеила пластырем, да ещё и бинтом обмотала для конспирации, чтобы повязка виднелась из-под халата.

- Сделай вид, что меня плохо знаешь, и сообщи нашим, что тут произошло. - Надеваю я халат со свежим кровавым пятном на спине.

- Может сменить, хочешь, я за другим сбегаю. - Заметив пятно, предлагает мне Нина.

- А вот это не надо, пускай все видят. Ладно, пока. - Целую я её в губы, собираясь уйти. Но...

- А можно уточнить, что это за Нина, и из какого отряда? А то я многих Нин знаю, только по имени. Фамилиями вот как-то не интересовался. - Леплю я отмазку, первой пришедшую на ум.

- Хорошо, уточню. Она в этом госпитале операционной медсестрой работает. Перевязки делает. - Уточняет опер, как бы участливо взглянув на меня.

- Так вы про Ниночку говорите, товарищ старший оперуполномоченный! Её я знаю, каждый день на перевязки хожу. - Радостно признаюсь я.

- А в каких отношениях ты с ней находишься? - не отстаёт настырный гэбэшник.

- Как в каких отношениях? Прихожу в перевязочную, Ниночка меня перевязывает, я ухожу. - Говорю я истинную правду.

- На этот счёт у меня есть другие сведения. - Как то торжествующе произносит старший оперуполномоченный. - Вы с данной гражданкой не только сожительствуете, но ещё вместе воруете и продаёте дефицитнейшие лекарства. - Припечатывает он меня убойным аргументом. - Сейчас мы её допросим, проведём обыска, после чего устроим вам очную ставку. Так что колись, пока не поздно, сержант!

А вот тут я поплыл. Да еще богатое воображение услужливо нарисовало картину допроса юной комсомолки в гестапо. Так что будь у меня в кармане настоящий ствол, я бы завалил этих мусоров, сжёг все их бумаги и ушёл в партизаны. И хрен бы меня нашли до конца войны, да и после конца тоже. Рука всё-таки сама полезла в карман, но фиг-вам. В затылок упёрся ствол револьвера, а голос над головой зло прошептал.

- Дай мне повод. Не дёргайся. Руки на стол. Только медленно. - Продолжил командовать Рыльский.

Не дёргаюсь. Аккуратно кладу на стол сперва правую, затем левую руку, ну а Панас синхронно обыскивает мои карманы. Сперва левый, выложив на стол спички и папиросы, апосля правый, достав деревянный пистолет. Пацюк тоже держит меня на мушке, прямо на линии огня. Упади я резко на пол, и Панас бы получил мою пулю, прямо из ТТ своего коллеги. Вот уж воистину, нарожают уродов, потом майся с ними. При виде предмета, похожего на пистолет и лежащего на краю стола, Следаков аж побагровел, а его глаза вылезли из орбит ещё больше. С трудом расстегнув крючок на вороте гимнастёрки, он сглотнул комок в горле и просипел.

- А вы что, дебилы, его даже не обыскали?

- Так це ж не волына, а деревяшка. - Радостно оправдывается сержант Рыльский, убрав дуло нагана от моей головы.

- Идиот! Да будь этот ствол настоящим, он бы нас уже давно порешил и спокойно ушёл. - Обрёл наконец дар речи старший начальник. А Пацюк так и замер с пистолетом в руке.

- Панас, а я ведь тебе жизнь спас. - Решил я подлить масла в огонь.

- Не понял, это ещё почему? - удивляется он.

- А ты на младшего лейтенанта посмотри. Дёрнись я, и первая пуля твоя.

- И правда, лейтенант, ты бы убрал пистолет в кобуру, а то мало ли, отстрелишь себе чего. - На всякий случай принял влево сержант, уйдя в сторону с линии огня, но накаркал.

Бах!!! Раздался громкий выстрел в замкнутом помещении, поэтому больно ударивший по ушам. Все замерли, а младший лейтенант государственной безопасности - Пацюк, сначала побелел, а потом заорал, подвывая на одной ноте.

- А-а-а! - С переливами заверещал он, схватившись за толстую задницу ниже кобуры с пистолетом. Не знаю почему, но я что-то подобное предполагал, увидев ТТ в руках лейтенанта. Потому и опасался больше его, чем револьвера у своего затылка.

- Что случилось, Пацюк? - уставился на подчинённого старший начальник.

- Да он походу задницу себе отстрелил. - Высказал я своё предположение.

- И что делать? - растерянно спрашивает Следаков.

- Что делать? Что делать? Снимать штаны и бегать. Так что вы снимайте с него штаны, а я за медсестрой. Разрешите, товарищ оперуполномоченный? Он сейчас кровью истечёт. Тут каждая секунда на счету. - Не даю я ему времени на раздумье.

- А, чёрт с ним, беги. - Махнул рукой старший опер. - Панас, помоги лейтенанту.

Выскочив из кабинета, бегу в процедурку, и встречаю в дверях напуганную медсестру.

- Нин, ты это, собери всё, что нужно, бинты там, ватку, зелёнку. - Пытаюсь сбивчиво объяснить я.

- А что случилось? - спрашивает она.

- Да один из гэбэшников себе задницу отстрелил.

- Сильно? - уточняет Нина.

- Не знаю. Пулевое ранение сверху вниз. - Показываю я на себе как.

- Поняла. - Быстро собирается Нина, просто взяв с собой санитарную сумку, висящую на гвозде. - А ты беги на пост медсестры, расскажи там в чём дело, нужны санитары с носилками, ну и операционную пусть готовят. - Командует она, запирая двери на ключ...

Когда я в сопровождении двух санитаров с носилками вновь поднялся на второй этаж и вошёл в кабинет, старший опер позвал меня в коридор и, вильнув взглядом, предложил закурить. Прикуриваем от одной спички и молча стоим. Я наслаждаюсь дымом "Казбека", пуская кольца, а лейтенант ГБ напряжённо о чём-то размышляет.

- Ты вот что, товарищ старший сержант, - всё-таки начинает он разговор. - Это дело нужно как-то замять.

- Да, плохо дело, самострел, трибуналом пахнет. Не повезло вашему подчинённому. Вышка ему корячится. - Не стал я сгущать краски.

- Сдурел? Это же был несчастный случай. - Выпучился на меня Следаков.

- А это не я. Это уже трибунал будет решать. Вы же меня под расстрел подвели, хотя и в курсе, что оговор, а дело шито белыми нитками. Так что когда мной займётся военная прокуратура, я тоже молчать не буду. А за самострел подчинённого и вас, товарищ лейтенант государственной безопасности, по голове не погладят. В стрелковых полках и бригадах на передке особистов ох как не хватает. - Открываю я перед ним радужные перспективы карьерного роста.

- Да не будет уже никакого дела. Ежу понятно, что оговор, но "друзей" ты тут себе многих нажил. - Глубоко затянувшись, признался Следаков.

- Вот когда липовых материалов совсем не будет, тогда и разговор будет серьёзным. Мне нет смысла топить вашего оперативника, но если сам буду тонуть, то тут и за соломинку схватишься, а уж за бревно и подавно. - Докурив папироску, выбросил я её в открытое окно, бодаясь взглядом с лейтенантом ГБ.

- Твои условия. - Первым отвёл взгляд опер.

- Есть тут одна железная бочка, где сжигают всякую хрень. Вот и прогуляемся до неё. А когда вся лишняя хрень сгорит, там и пообщаемся без лишних ушей. Меня не интересует, что вы там на остальных накопали, такой ерундой даже участковый заниматься не будет, а если кто по крупному влип или проворовался, это его проблемы, пускай не ворует. Но медсестру Варламову лучше не трогайте, не виновата она ни в чём, ну и от меня тоже отстаньте. - Закончил я свой монолог.

- Ладно, пошли.

Зайдя в кабинет, Следаков забрал со стола картонную папку, а я свои папиросы и спички. Деревянный пистолет трогать не стал, чтобы больше не напугать окружающих. Рыльский по приказу начальника остался охранять кабинет и другие папки с опросными листами, а мы спустились вниз и вышли из здания мимо двух цириков, охраняющих вход.

- Читать будешь? - интересуется опер.

- Нет, но проверю, что мы сжигаем. Начнём с доноса на Варламову.

- Ну смотри.

Следаков подавал мне исписанные убористым почерком с двух сторон листы бумаги, а я их читал, комкал и бросал в железную, обгорелую внутри бочку. С прочитанным последним листом я немного замешкался, оторвав нижнюю часть с подписью и фамилией стукача.

- Вы не возражаете, товарищ лейтенант госбезопасности? - убрал я в карман неопровержимую доказуху.

- Да делай, что хочешь, это не наша епархия, - махнул он рукой, - но только без жертв.

- Спасибо. Если что, я вам его тёпленьким сдам. Наверняка этот гад от себя подозрения отводил.

Остальные кляузы на себя я только бегло просматривал и бросал в бочку, запоминая в основном числа. Только в одном месте я зацепился взглядом за знакомое имя и вчитался внимательней, не сдержав смешок, после чего отправил лист к остальным.

- Закурим ваших, командирских, товарищ оперуполномоченный, табачок уж больно хороший, нам здесь таких не дают. Да бросьте вы папку, она ж всё равно испорчена.

- И правда, закурим. - Бросив картонную папку к остальным бумагам и достав коробку "Казбека", открывает её оперативник. Угощаюсь, нагло стрельнув три штуки, пока он в трансе.

Чиркаю спичкой и, прикурив, роняю её прямо в бочку. Огонёк сначала робко, потом всё увереннее начинает пожирать бумагу, и по мере сгорания, меня начинает отпускать нервное напряжение и слегка потряхивать. Опер тоже завороженно глядит на огонь, задумавшись о чём-то своём. Пока не мешаю, но настраиваюсь на подляну, иначе адреналин меня сожрёт с потрохами.

- Вернёмся к нашим баранам? - незаметно оглядевшись вокруг, растормаживаю я Следакова.

- А?.. Да. Пожалуй вернёмся. - Выходит он из задумчивости.

- Нужно договориться на берегу, о чём будем говорить, а о чём стоит умолчать, чтобы списать всё на несчастный случай и не подставлять лейтенанта.

- Предлагай, товарищ старший сержант, вижу, ты на этом поднаторел.

Ну, я и предложил, после чего гэбэшный летёха надолго впал в ступор и начал смотреть на меня совсем другими глазами.

- А своим, вы, уж сами объясните, что нужно сказать. Старшим командирам гораздо больше поверят, чем простому сержанту. - Тем более он тут совсем не причём и просто проходил мимо, когда это произошло. Подумал я про себя, озвучив отмазку. - Я могу быть свободен, товарищ лейтенант? - слегка борзанул я.

- Да. Можешь идти. - Снова задумался старший оперуполномоченный, махнув мне рукой.