Глава 6. Самый тяжкий день.

Мы только-только успели приступить к оборудованию капонира, как к высотке подкатил наш зисок, привезя десятка два местных жителей – деревенских мужиков непризывного возраста и молодых женщин, причём девчат было значительно больше. Вооружённые лопатами добровольные помощники сразу включились в работу. Бойцы копали одиночные окопы, а гражданские соединяли их ходом сообщения. Видя, что тут мне делать нечего, я поговорил со взводным и, загрузив в броник ящик лимонок и прихватив с собой незаменимого дядю Фёдора, рванул вперёд, чтобы в двух сотнях метров от высотки установить минное поле из растяжек. Работали следующим образом: Федос через каждые пять-шесть метров вбивал по три колышка в высокой траве, к среднему из них он прикручивал гранату, потом повторял эту же операцию, но сместившись вперёд или назад. Короче, ставили в шахматном порядке, и получалось, что одна гранатная растяжка гарантированно перекрывала десять метров. Танкист, он же водитель бронеавтомобиля, хотя эту тачку можно и БТР обозвать, вкручивал запалы, хорошо, что колышки были приготовлены раньше. Я привязывал толстую чёрную нитку к гранатной чеке, и соответственно к колышкам, но не внатяг, а чуть с провисом, и через каждые тридцать метров возвращался и разгибал усики на гранатной чеке. Минировать мы начали сразу от дороги под прямым углом к этой трассе и, выставив все двадцать гранат из ящика, приблизились к нашей высотке. Последние пять растяжек (лимонки я забрал у Федьки, а также использовал все свои) мы ставили уже в ста метрах от наших позиций. Закончив с этим опасным делом, мы вернулись к себе, и застали там такой разврат, что как говорится "ни в сказке сказать, ни пером описать".

Ну, насчёт разврата я, конечно же, приукрасил! Все работали в поте лица, и не только лица, но и других частей тела. Июльский жаркий полдень, (а время подходило к двум часам) давал о себе знать, и соль уже выступала на мокрых гимнастёрках солдат. Ну а девчата! Хитрый Сергеич, как специально, подобрал молодых и ядрёных, ну и сами девушки по такому случаю принарядились в лёгкие сарафаны и платья, как будто не на окопы прибыли, а на танцы.

Когда мы поднялись на высотку и увидели это "безобразие", я просто оторопел, а Федот так и застыл с открытой «варежкой». Со всех сторон раздавались шутки, прибаутки, весёлый и задорный женский смех. Там и тут мелькали голые женские коленки, и не только коленки, но и бёдра! Сарафан, да ещё не застёгнутый снизу на все пуговицы, давал пищу для размышлений. С нижним бельём никто из девчат не заморачивался, всё-таки лето, да его могло и не быть вообще у деревенских красавиц. А девки все были сочные, сдобные и ядрёные, как говорится кровь с молоком, точнее клубника со взбитыми сливками, без капли лишнего жира! Про целлюлит я даже и заикаться не буду, откуда ему взяться, лето в деревне – это не пляж в Сочи, тут лежать некогда, все от мала до велика пашут, вставая вместе с солнцем, с ним же и ложатся.

А груди, эти стоячие девичьи груди, не меньше третьего размера, обтянутые лёгкой тканью, да ещё у некоторых девчонок верхние пуговки на блузках расстёгнуты! При наклонах всё это великолепие предстаёт во всей красе, это вообще разрыв шаблона и вынос мозга.

Степенные деревенские мужики только лишь ухмылялись в усы, видя потуги молодых солдат, выпятить своё о-го-го, называемое мускулами, и попытки разговаривать басом. А было их немного, этих пятидесятилетних, много чего повидавших на своём веку крестьян, всего человек пять, но их опыт и ненавязчивые советы по укреплению позиций сэкономили много времени и сил.

Основными исполнителями окопных работ, как я уже упоминал, были женщины, точнее молодые девушки. Среди нежданного сюрприза, свалившегося на наши молодые организмы, присутствовали и уже рожавшие молодки годиков так двадцати пяти – тридцати. Вот они-то и выделялись особой статью среди своих товарок. Куда там этим заморским и не только вешалкам-фотоманделям до наших простых русских баб, пардон, женщин. Загорелые, с высокой, пышной грудью, хоть и не такой, как у молодух, но с размером около пяти, да и удачно пошитые блузки или приталенные сарафаны подчёркивали это "безобразие" во всей его неотразимости. Тем более верхние пуговки, видимо, от жары, были расстёгнуты по самое не балуйся. Талии, конечно, были не как "у оса", оса – это такой полосатый мух. Но вот вторые девяносто (это даже не девяносто, а все сто двадцать), да в любимой женской позе прачки... Что с переду, что с заду – полный аут! Попки, может быть, и не такие упругие, как у комсомолок, но вот размер, да и разница между талией и «попадьёй» просто ууух! Я даже заволновался, а молодой организм отреагировал соответствующим образом, так что даже пришлось спрыгнуть в траншею.

Спрыгнув вниз, я не удержал равновесия и начал падать, потому сделал шаг вперёд и, выставив руки, наткнулся на что-то мягкое и... Неожиданное препятствие затормозило моё падение, на ногах я устоял. Но увидев, на что я наткнулся, да ещё и непроизвольно потрогал и толкнул, окончательно впал в ступор, и только лишь возмущённый женский бархатный голос вывел меня из этого состояния.

- Эй, солдатик. Не лапай! Не купишь! - сказала молодка, выпрямляясь и поворачиваясь ко мне.

- Извините, - только и смог выговорить я и окончательно замер с отвисшей челюстью, увидев хозяйку такого замечательного и к тому же упругого "препятствия".

- Служивый... Отомри. - Чуть нараспев сказала красавица, но окинув взглядом мою фигуру с головы до ног, сначала чуть смутилась, а потом залилась таким весёлым и задорным смехом, что я поневоле разморозился и брякнул первое, что мне пришло в голову:

- Ну что ты смеёшься, когда замёрзнет, то у всех маленький, - сказал я, разведя руки в стороны.

Теперь уже на миг оторопела моя собеседница, но быстро сообразив, в чём дело продолжила веселиться:

- Вот ничего себе маленький!

- Между прочим, я ничего смешного на горизонте не наблюдаю, - ответил я словами одного известного персонажа.

Прыснув от моей шутки, молодайка сняла косынку и, встряхнув гривой волос, стала вытирать глаза и промокать от пота своё лицо. Вот тут-то я уже окончательно её рассмотрел. Густые, цвета воронова крыла, волосы спадали на её высокую грудь, чёрные стрелочки ресниц, завитки бровей и эти голубые, как озёра, лучистые огромные глазищи, которые лукаво с прищуром смотрели на меня и манили в свою бездну, как море в солнечный день на рассвете. Рост выше среднего. Фигурка просто загляденье, неповторимые изгибы молодого упругого тела, своими статями напоминающего образ донской казачки. А лицо я даже не смогу описать, так как можно сказать ослеп от такой красоты. Я так и пропел про себя:

- Чернобровая казачка, оседлала мне коня...

- И вовсе я не казачка, а русская, - чуть смутившись, сказала молодая, лет двадцати пяти женщина.

Ага, про себя я пропел, как же, так меня околдовала эта ведьма, что я совсем ничего не осознавал! Ладно, продолжим наши игры!

- А я думал вообще черкешенка.

- Ну, вот ещё чего удумал, - возмутилась она, - сколько тебе ещё повторять, я русская. И зовут меня Алёна.

- Да ты что, правда, Алёна? Вот Гюльчатай тебе больше подходит. Но не Алёнушка, это точно, – продолжил иронизировать и издеваться я, и тут же отхватил по полной:

- Дурак! - возмущается девушка и бьет меня кулаком по груди.

- Вы ошибаетесь, меня зовут вовсе не «дурак». Разрешите представиться – старший лейтенант Николай Трубецкой к вашим услугам! – Выговорил я, кивая головой и щёлкая каблуками сапог.

- А вот и врёшь, и никакой ты не лейтенант, а сержант, - потрогала мои треугольники в петлице Алёнка. Меня, как током, пронизало от её прикосновения к своей шее, а мурашки пробежали по спине стадом гиппопотамов. Но всё «обломал» раздавшийся где-то сверху хриплый окрик:

- Алёнка! Хде ты там? Бисово семя. А ну подь сюды, треба организовать поснидать воинам!

- Бегу, дядько Кондрат, - откликнулась моя знакомая. И попыталась неуклюже выбраться из траншеи. Почти как настоящий джентльмен я подсадил её за пышный "спелый персик" и со второй попытки вытолкнул на поверхность. Мог бы конечно и с первой, но ... Нормальные мужики меня поймут, почему только со второй. Вид снизу вверх оказался восхитительным, я не удержавшись, заглянул ей под довольно короткую, всего до колена, юбку. Алёнка, обернувшись и взглянув на меня своими огромными глазищами, сверкая голыми ножками, убежала вверх по склону.

Оборудование позиций, благодаря помощи местных жителей, мы закончили, осталось только замаскировать. Поэтому половина личного состава потянулась к месту импровизированной столовой, где танкисты уже расстелили брезент, взятый с немецкой бронекоробки, а девчата, развязав свои узелки, доставали домашнюю снедь. Я окликнул Федьку, и мы, спустившись вниз, приволокли ящик со снарядами, точнее из-под снарядов, но с консервами. Хотя тех консервов было не так уж и много. Третью часть того, что мы прихватизировали, составили так называемые пищевые таблетки, тоже круглые, вот мы и попутали. А Мишаня вообще умудрился прихватить ящик с консервированными огурцами. Ох, и поржали мы над ним, когда узнали, но по снарядным ящикам раскидали пятьдесят на пятьдесят, таблетки плюс консервы, ну а огурцы оставили на закусь. В этом ящике оказались банки с рыбными консервами, вот их-то мы достали и стали открывать. Девчонки тоже обедали с нами, но не столько сами ели, сколько бойцам подкладывали, деды же курили в сторонке, на предложение присоединиться отвечали отказом, говоря, что уже пообедали. Пока возился с банками, большая часть людей уже поела. Нас и было-то всего человек тридцать, поэтому спохватившись, я принялся за еду. Почти незаметно рядом со мной материализовалась Алёна. Она и так была поблизости, забирая распечатанные консервы, и как бы случайно прикасалась ко мне то грудью, то упругим бедром, и от этих прикосновений меня как будто током пронзало. А сейчас вообще сидела вплотную ко мне и, что-то щебеча, чуть ли не с рук кормила меня, подкладывая в котелок всякие вкусности. Я же тупо сидел и балдел, отдыхая душой и телом, выкинув из головы все посторонние мысли о войне. Зато все чувства обострились до предела, и меня будоражили, как запах женского тела, так и прикосновения женских рук.

Очнулся я только от рокота мотора подъехавшей машины, из кабины которой вылез ротный и стал подниматься к нам. Все сразу как-то подтянулись и зашевелились, наш летёха подбежал с докладом, но капитан только махнул рукой, сам осмотрел оборудованные позиции, похвалил всех, толкнул речь минуты на три, велел забрать из полуторки всё привезённое трофейное оружие и боеприпасы, а девчатам собираться, и пошёл поговорить с сельскими мужиками. Пока комроты разговаривал, мы прощались: я и она, мужчина и женщина, воин и та, кого он обязан был защитить. Хитрый "старикашка", этот Егор Сергеевич, сделал то, чего не сделала бы и сотня комиссаров с их речами и лозунгами. Он показал бойцам тех, за кого они должны сражаться и побеждать. Не умирать смертью храбрых, а убивать врага и любой ценой не пропустить его через свою позицию к этим девчонкам. Лишь на мгновенье оторвав свой взгляд от её глаз, я увидел такие же прощающиеся пары. Я уже не помню, что она мне говорила, точнее не вникал в смысл слов и фраз, что-то отвечал невпопад, я просто наслаждался, журчанием её голоса, держал за руки и молился, чтобы это никогда не кончалось…