Кроэн достаёт тарелку со множеством маленьких пирожных. Съев несколько, спрашивает.
– Марина, а что это там за рыбка, ломтиками нарезана и всякими узорами разложенная.
Херктерент скалиться во все тридцать два.
  – Это ваш знаменитый островной иглобрюх.
Оэлен чуть не роняет бокал, Кроэн отодвигается подальше от постамента. Динни шепчет.
  – Это тот, который смертельно ядовитый?
  – Других не держим. Пробовали раньше?
  – Как-то не доводилось, – за всех отвечает Оэлен.
  – Странно, – замечает Марина, – мне казалось, рыба не особо дорогая, да и рыбаки в море нескольких из улова прям на лодке съедают под рисовое вино.
   Оэлен снова за всех говорит.
– У нас с моря никто не живёт. Рыбу, если кто и ловит, то только для развлечения. Да, мы знаем, где иглобрюхов подают, но просто так нервы щекотать никто не хочет.
– Ну и зря. Я ела, мне понравилось, – Марина извлекает тарелку. Взяв палочками кусочек, макает в соус. Один, другой, третий...
  Оэлен сглатывает. Подносит руку к горлу, словно намереваясь расстегнуть несуществующий воротник.
  Марина поднимает палочками очередной кусочек.
– Берите, не стесняйтесь. Все необходимые разрешения у дворцовых поваров есть.
  Кроэн сидит отвернувшись, Инри и Динни стараются на Марину не смотреть. Оэлен явно хочется исчезнуть куда-нибудь.
Зато, решительно подходит Медуза.
– Можно мне? – протягивает руку.
– Бери, – кивает Марина в сторону раскрытого постамента, – там ещё есть.
– Боюсь. Можно, с этой тарелки взять? Ты их уже ела.
– Бери! – усмехается Марина, – Я себе новую возьму.
Оэлен решительно подходит к ним. Кажется, себя пересилила. Где тарелки стоят, уже видела. Вслед за Мариной, берёт ещё одну. Надо же свою славу смелой во всех смыслах девочки оправдывать. Правда, первый кусочек съедает, зажмурившись. Будто это сможет помочь в случае чего.
Быстро входит во вкус.
Марина вытаскивает маленькую керамическую бутылочку с подогретым рисовым. На выбор и чашечки, и стопки в наличии. Поддержим островную традицию.
  Ожидаемо, налить себе решается только Оэлен.
  Зато, Динни тоже набралась смелости и попробовала рыбку.
  Дальше, по мнению Марины, заработал закон стадного чувства. Четыре, как известно, больше двух. И у Инри с Кроэн тоже появляется желание разобраться, что за вкус у иглобрюха. Заодно, хочется настоящую опасность ощутить. Такой, какой они её себе навоображали, Марина в квалификации поваров уверена.
  – А в резиденции на острове тоже такое можно будет есть? – тарелку Оэлен уже опустошила.  У Марины ещё есть, она больше рисовым интересовалась.
  – Я там впервые и пробовала. Танцующего осьминога заказать?
  – Это я пробовала, – встревает Медуза, – смотрится довольно страшно, но по вкусу — обычный осьминог. Вот иглобрюх – это да...
  – Один из символов Архипелага, – хмыкает Марина, – только дома им закусить забыли.
  – Я хотела, – замечает Медуза, – мне не стали заказывать. Правда, осьминога выпросить удалось. Только крабов ловить и разрешали.
  Оэлен дёргается, словно её ударили. Кому как, а Марине понятно — её ещё и этого, самого распространённого на островах развлечения ухитрились лишить. Ну, правильно, крабов-то ловят все подряд, включая всяких приютских.
– Ты не ловила? – тоном утверждения интересуется Марина.
– Нет... Не доводилось.
– В резиденции их полно. Наловим летом... Кого сам поймал – гораздо вкуснее покупного.
– Это точно, – в один голос подтверждают Медуза и Динни.

Выйдя, Марина ненадолго прислоняется к стене, чтобы отдышаться. Умеет сестрёнка по мозгам ездить ненамного хуже самой Марины. Притом не на самую приятную тему. Что на неё нашло?
Действительно, собачонки покусали? Или, что более вероятно, попала под обаяние Кэретты, чьи чары одинаково хорошо действуют и на женщин, и на мужчин.
Словами Марина тоже не разбрасывается, и в городскую резиденцию поедет. Но не сейчас, а раз есть ещё время, надо бы пойти проверить ещё одну личность, тоже неожиданно загремевшую под чужое влияние.
Рэда у себя, сумки разбирает. Вроде бы, их количество не изменилось. Новых вещей тоже не наблюдается. На самой Рэде тоже всё знакомое. Включая ожерелье.
Хотя, нет, вот парочка – две фотографии в рамках на столе, раньше там никаких не было. На одной – крайне смутно знакомая Марине девочка, да и то, знакомой кажется из-за сходства с собственной сестрой, а так Марина её и вовсе не знает.
На другой - эта девочка вместе с Рэдой. Обнимает её за шею. Кроме лиу мало что видно. Девочка выглядит счастливой. Рэда детский талант подобных улыбок уже утоптила, хотя, скорее всего, никогда им не обладала. Но честно пытается улыбаться искренне.
– Как тебе должность главной няньки?
– Тоже рада тебя видеть, – привычно огрызается Хорт в ответ.
Марина плюхается в кресло.
– Я серьёзно!
– Я тоже.
– Не освоилась ещё?
Рэда садиться напротив.
– Почему? Освоилась вполне. Словно спящее что-то во мне пробудилось...
– И что это?
– Понимаешь, я впервые в жизни осознала, как это - быть кому-то нужной. Поняла, как это, когда по тебе скучают и ждут... Наверное, пробудился материнский инстинкт, – Рэда невесело усмехается, – хотя, я думала, он у меня отсутствует.
– Инстинкт на то и инстинкт! – глубокомысленно изрекает Марина, – Только у некоторых его даже рождение собственных детей не включает. А тебе чужого ребёнка оказалось достаточно.
– Очень хорошая девочка, зря ты про неё.
– Я ничего не сказала!
– Но подумала, – Рэда усмехается, – не надо любимую фразу говорить. Я же прекрасно знаю, ты хорошего о людях, без различая пола и возраста, говорить не умеешь.
– Потому что большинство знаешь какая субстанция?
– Отходы жизнедеятельности, – Рэда грустно улыбается, – И, признаю, ты во многом права. Но это только с определённого возраста начинается, у детей этого просто нет.
– Точнее, тебе её родители решили столько заплатить, что ты согласна не замечать недостатки, – щурится Марина.
  – Нет. Ты не права. Она.. Она... – щёлкает пальцами, пытаясь слова подобрать, – Она как Эрида.
– О, нет! – закатывает глаза Марина, – Какие ранние ныне детки пошли!
– Ну, вот, – вздыхает Рэда, – ты опять о плохом. Я просто хотела сказать, она, как Эр хорошая, совершенно не злая. Я точно такой никогда не была.
– Угу! Сразу лабрисом, да в рожу.
Рэда весело смеётся.
– У меня тогда его не было, – зачем-то сжимает кулаки, – я не такая сильная, как ты. Но слабой меня никогда не называли.
– Сомнительный повод для гордости, – хмыкает Марина, – особенно, для девушки.
– С тем, размерам чего обычно друг другу завидуют у меня, вроде бы, всё хорошо.
– Честное слово, сейчас тресну, – Марина задумчиво разглядывает свой кулак, – Ладно, шучу. На свободные дни опять к ним едешь.
– Я договор подписала, обязанности сторон там чётко прописаны. Плюс в наличии личная симпатия к человеку.
– Смотри, как бы эта симпатия в нечто большее не переросла, – скалится Марина.
– Иди ты знаешь куда со своими шутками!
– А что, я ничего, но мы обе Эриду знаем. Она не одна такая.
– Знаю! – отмахивается Рэда.
– Она, кстати, к нам сюда не собирается?
– Теперь не знаю, кажется, может и собраться к лету. Она умненькая, хотя и с ленцой. Ей нравиться, что я ей рассказываю. О тебе, между прочим, спрашивала. Ты её сестре сильно не нравишься.
Марина усмехается.
– Это я и сама знаю. Чем более девочка правильная, тем сильнее её раздражает факт моего существования. Слишком уж я неповторимо-неправильная.
– Угу. Ещё неповторимо-хвастливая, – в тон ей продолжает Рэда.
– Есть и такое, – горделиво задирает нос Марина.
– Она жалеет, виделась с тобой, но совершенно не помнит. Даже фотография есть, где ты её  за руку держишь. Другие дети там ещё...
– Было бы что вспоминать! Она тогда говорить ещё не умела, ей чуть больше года было.
– Странно, мне показалось девочке на фото года три четыре.
– Помню, как все тогда сюсюкали, какая девочка здоровенькая да крупненькая.
Рэда улыбается.
– Она уже почти с меня ростом, хотя ещё точно будет расти. Это я почти закончила данный процесс.
– Ты, главное, в другую сторону, – Марина делает рукой круг от груди, – не расти больше.
– Даже она меня спросила, будут ли у неё такие же. Врать не стала.
– И что ты ей наплела? – гримасничает Марина.
– Почему наплела? Сказала, будет примерно как у мамы или сестры. Она почему-то расстроилась.
Марина закатывает глаза к потолку.
– Как ЕИВ выражается, «О, женщины!»
– Я детям стараюсь не врать, тем более, таким хорошим. Представляешь, она совершенно не капризная, хотя все её очень любят.
– Они всех своих детей любят очень сильно, – Марина смотрит серьёзно, – Их Дом чуть полностью не погиб в Великую войну. Пару лет её отец был единственным представителем. И то, многие надеялись, он вот-вот умрёт от ран.
– Я знаю про это, – спокойно замечает Рэда.
– А теперь лови, что не знаешь. В случае его смерти ЕИВ не собирался  поддерживать претензии оковых ветвей на титул и собственность. Всё бы перешло в ведение министерства государственного имущества. Причём, это было намерение генерала. Он потому завещания и не писал – не хотел, чтобы ЕИВ выглядел претендентом на наследство.
– Марин, знаешь, мне вся эта грызня Домов знаешь до какого места?
– Теперь она тебе совершенно до другого, – уверенно заявляет Марина, – раз уж влезла в Дом, так потрудись узнать, что вокруг них происходит.
– Мне от них не надо ничего, сверх того, о чем мы договорились. Да и без этого я бы могла обойтись. Мне просто понравилось быть нужной.
– Ну, мне такое не грозит!
– А Кошмар? – вкрадчиво сообщает Рэда, – Она ко мне уже заскочить успела. Догадываешься, кого разыскивала.
– Это другое! - отмахивается Марина.
– А по-моему, тоже самое.
– Это она меня нашла. И дома у неё сложновато.
– Это оправдания. Факт, ты ребёнка от себя не прогнала.
– Да какой она ребёнок? – недоумевает Марина.
– Не ты ли много раз говорила мне смотреть на содержание, а не на форму? – хитро щурится Рэда.
– Надеюсь, лабрис у тебя близко. Можешь дошутиться, что и он не поможет.
– Ой, боюсь–боюсь, – вскидывает руки Рэда. Марина замечает на запястье, рядом со старым, новый, гораздо более ценный, браслет.

– Оэлен приехала? – интересуется Эр с какой-то отсутствующей интонацией.
  «Успела наиграться? Или наоборот, о старой игрушке вспомнила, раз другие уехали?» – чуть не бросает Марина, но всё-таки, сдерживается. Всё-таки, разноглазая живёт сиюминутными чувствами. Длительное время людьми играть она просто не умеет. Хотя, подвержена расхожему заблуждению, на происходящее все смотрят примерно такими же глазами, что и ты сама.
– Все приехали, – выцеживает Марина.
– Жаль, ко мне не заходила.
– Мне с ней тоже неплохо было, – с опозданием Херктерент соображает, её высказывание Эрида может понять крайне своеобразно. Но нет, разноглазая слишком хорошо знает Марину.
  – Фото хочешь взглянуть? – Эр выразительно косится на альбомы.
  – Думаешь, я твою любимую тематику забыла? – вопросом на вопрос отвечает Марина.
  – Но ведь, красиво.
  – Что я тебе говорила насчёт зеркала? В наглядных пособиях по анатомии я не нуждаюсь.
  – А я таким и не занимаюсь! – смеётся Эрида, – Содранная кожа, когда видно все мышци  – это Коатликуэ любит, а совсем не я.
  – Ну да, – не слишком весело хмыкает Марина, – кожа это по твоей части. Надеюсь, отпечатанное всё себе оставила? С собой им ничего не дала?
  – Почему? Каждая взяла что-то. Я к каждому снимку валик с печатью приложила и расписалась. Даже номера поставила, но их мы просто так придумали. Теперь все эти снимки официально числятся художественными произведениями.
  – Которые сильно не все смогут оценить, – снова невесело ухмыляется Марина.
  – Как ты такое можешь говорит, – хитро щуриться разноглазая, – если сама не видела ничего. Посмотри! А потом уж суди.
  Теперь отказаться становиться невозможно. Чего эта хитрюга и добивалась.
  Судя по количеству сделанных фотографий и рисунков, у Эриды включался усиленный форсажный режим. Прекрасно известно, сколько дней назад к ней гости приехали. И ведь каждую ухитрилась изобразить со множества ракурсов. В одежде и без, на плёнке и бумаге.
  Единственное, что в памяти отложилось – Марина-другая всюду была собой. Нигде её не было хоть в чём-то, даже отдалённо похожем на то, как одевается Софи. Разноглазая изображала именно Марину, а не объект своих грёз, как можно было бы ожидать.
  Всё остальное Марине было крайне малоинтересно. Уровень Эриды и так прекрасно знает, ну, что с того, что он ещё несколько увеличился? Марина просто далека от таких тонкостей. И от подобной тематики.
  – Скучно тебе, – через некоторое время констатирует довольно очевидный факт разноглазая.
  – Думаю, у тебя и без меня есть, с кем подобное рассматривать.
  – Она не захочет, – грустно вздыхает Эр, Марине понятно, о ком речь идёт, но иногда помалкивать лучше.
  – Можно подумать, других мало, – Софи бы точно разозлилась, услышь, что её считают всего лишь одной из многих, но Софи-то здесь нет. Да и самомнение у неё откровенно переразвитое.
  – Такой больше нет! – искренне выпаливает разноглазая.
  Марина только глаза закатывает. Как до такой степени можно влюбиться – просто находится за гранью её понимания. Особенно, если учесть, объект влюблённости от Эриды сейчас откровенно воротит.
  И надежды, будто что-то может измениться совершенно беспочвенны. Тут как с воздушными замками — построить легко, зато, разрушать потом замучаешься.
– Марин, – почему-то разноглазая переходит на шёпот, – Ты как приехала, с ней уже виделась?
  – Перекинулись парой слов.
  – Она про меня ничего не спрашивала? – такую надежду в голосе Херктерент крайне редко слышать доводилось.
  – У меня с ней, кроме тебя, есть ещё несколько точек соприкосновения. Одну из них мы и обсуждали. Знаешь, где Софи была?
  – Знаю. Я была в городской резиденции. Думала, увижу её, но не сложилось.
  – Абсолютно уверена, она от тебя пряталась, – усмехается Марина, – потому и не увиделись.
  – Здесь ещё будут возможности...
  – Ага, помечтай, – зевает Марина.
  Разноглазая никогда не наберётся смелости постучаться в дверь, за которой ей точно будут не рады.
– Почему ты такая недобрая? – Эр искренне расстроена.
– Потому, что не разделяю твои идеи последнего времени. Мешать тебе наладить с ней отношения я не буду, но и помогать не собираюсь. Сама, всё сама.
  Эр снова вздыхает.
– Вот только страдания не надо изображать! На меня такое не действует! Говорила уже.
– Я не изображаю. Просто, ты мне не веришь.
  Играет, будто расстроилась, или плохо на самом деле? При её-то сердце с некоторыми вещами лучше не шутить. Страдающих по Соньке в школе предостаточно, причём, кроме мальчиков, список девочек разноглазой вовсе не ограничен.
  Другое дело, Марину только состояние здоровья Эр до какой-то степени волнует. Болезненная влюблённость к смертям приводила многократно. Эр имеет доступ к ядохимикатам, да и в лекарствах разбирается неплохо.
  Здесь её ограничить невозможно.
  Эрида себе верна, по-глупому влюбилась в первую красавицу, по закону подлости, чуть ли не единственную среди девушек определённого круга, с недостаточно широкими взглядами. Или, чересчур набивающую себе цену.
   Те же островитянки в данном вопросе были куда проще.
– Почему? Я тебе верю, что ты до безумия в Соньку влюбилась. Вот только помочь ничем не могу.
– И никто не может, – Эр всхлипывает.
– Знаешь, насколько хватает моих познаний в таких делах, договариваться должны двое, а все остальные – как-то излишни.
– То есть, ты не возражаешь? – слёзы как по волшебству высыхают.
– Я уже сказала, – вздыхает Марина, – дело мне до этого нет. Но мне сильно не понравиться, если она тебя в окно выкинет. Там высоко, не факт, что тебя смогут после этого починить.
  – У тебя злые шутки, – Эрида трёт глаза, – Но временами, такие смешные.
  – Зато, Софи с некоторыми вещами шутить точно не будет.
  – Но я ведь этого не смогу узнать, если не поговорю с ней.
  – Сегодня я этого делать не советую, – качает головой Марина, – Она сильно не в настроении.
  – Наверняка, после общения с тобой.
  – И это тоже, – не стала спорить Марина, – В жизни слишком много вещей, что не имеют простых решений. Попробовала бы переключиться на кого-нибудь... другую.
  У Эр снова глаза на мокром месте.
– Я пыталась. Честно-честно, но не могу. Мне говорили, я шепчу её имя. Хотя, вроде, осознаю происходящее...
  – Слушай! Я всё понимаю, так что, давай без подробностей.
  – Говорят, миррены за такое раньше убивали...
  – Ага. Сжигали заживо после весьма зверских пыток. Причём, пытали не ради получения признаний, а из-за больного удовольствия. Кто в этой ситуации выглядел более неправым – подсудимые или судьи – совершенно не хочу вникать. У нас по всем кодексам после высадки твоё... увлечение преступлением не считается.
  – Очень хорошие кодексы твои предки вводили, – кажется, разноглазая искренна, а не пытается льстить.
  – Ага! Самой нравится, – усмехается Марина.
  – Может, попробуем с ней вместе поговорить?
  – Я тебе сказала уже – это крайне плохая идея, качает головой Марина, –  Край моего участия – невмешательство в эту розовую историю.
  – Ты хотя бы признаёшь, что эта история настоящая! – слёзы есть, разноглазая готова разрыдаться, но пока держится.
  – Ну вот, по-новому пошло! Ты, словно забыла, у меня с умением любить — крайне плохо, а у тебя это проходит по грани с болезнью.
  – Болезнью всё что угодно можно объявить. Сама знаешь!
  – Даже слишком хорошо мне это известно, – кивает Марина, – я хотя и умная, но временами, туплю. Ты постоянно заводишь со мной разговоры о делах, где я совершенно не разбираюсь. Хотя сама знаешь, куда более опытных.
  – Но я никому-никому из них не могу верить так, как верю тебе.
  – Вот спасибо! – усмехается Марина.
  – Не смейся! Я же правду говорю.
   Марина кивает.
  – Я не смеюсь. Ты словно стала мою манеру речи забывать. Додумываешь то, что я не говорила.
  Эр устало машет рукой.
  – У тебя та фляжка с собой?
  – Она всегда при мне, – хмыкает Марина, –  В небольших количествах действует, как форсаж на мотор. Действительно, чуть лучше думается.
  – Плесни нам немного. Может, и надумаю чего-нибудь.
«Нам» в данном случае относится к ним двоим. О себе во множественном числе разноглазая не разговаривает никогда.
  Стопку Эрида опрокидывает залпом. Сильно зажмурившись, на ощупь идёт к столу. Разумеется, с альбомом соседствует полупустая коробка конфет. У себя в комнате Эр найдёт что угодно даже ночью с завязанными глазами. В употреблении крепкого точно не практиковалась.
Относительно нормально на Марину смогла посмотреть только съев три штуки.
Улыбается.
  – Тепло. Согревает. И правда, в голове как-то легче стало.
  – Да тут и так, вроде, не холодно, – Марина вскидывает фляжку, – Ещё будешь?
   Эр мотает головой.
  – Нет-нет... Хватит пока... Хотя... – задумывается на секунду, но потом выпаливает весьма решительно, – А у тебя ещё такое есть?
  Марина взбалтывает ёмкость.
– Тут ещё полно!
– Я не сейчас. Мне на потом. Если немного, говорят, смелее становишься?
– Ага. Только это не всегда, а вот злее становишься всегда. Не лучший способ — принять для храбрости перед серьёзным разговором.
  – Ты так и не сказала, у тебя есть ещё?
  – Легко достать могу, – пожимает плечами Марина, – тебе много надо?
  – Такую же фляжку, как у тебя, – зачем-то показывает пальцем Эр.
  – Этого надолго не хватит, – ухмыляется Марина, – если начнёшь, уйдёт очень быстро. Заметить не успеешь.
  – Знаешь, Марина, я раньше с Софи общалась достаточно много, и знаю, водо-спиртовую смесь в мотор впрыскивают далеко не в каждом бою. Иногда и без этого всё прекрасно получается. Но иногда, форсаж просто необходим.  Вот пусть у меня и будет для того случая, если всё станет очень сложно и понадобиться что-то придумать.
  Более оригинальной версии необходимости употребления крепких спиртных напитков, Марине слышать ещё не приходилось. Разноглазая – это нечто.