– А если я по-другому попрошу?
– Сейчас ты этого сделать не в состоянии.
– Ты же у Пантеры тогда фотографировалась.
– Угу, – про поражение от Соньки вспоминать как-то не хочется, тем более, сама разноглазая с формальной точки зрения тоже относится к числу проигравших, – только я тогда была несколько в ином виде. Ничего подобного Ягр мне, равно как и всем остальным, надеть не предлагала, – натягивает на пальцах и стреляет в сторону разноглазой какой-то ниточкой с кружевами. Эр даже не делает попытки увернуться.
– Тебе тогда, кажется, понравилось, – Марина частенько забывает, насколько Эр наблюдательна, и какая хорошая память.
– Было неплохо, врать не стану. Но заниматься демонстраций достоинств своего тела больше не хочу. Тем более, столь откровенно.
– Жалко...
– Влечение вполне бывает односторонней вещью. Я ничему подобному не подвержена.
– Плохо...
– Эр, мне такой приём «давить на жалость» вполне известен. На меня совершенно не действует. Особенно, в твоём исполнении.
– Почему ты такая вредная? – шмыгнув носом, весьма решительно спрашивает разноглазая.
– Я не вредная, – щурится Марина, – я, как и ты, предпочитаю делать только те вещи, что мне нравятся.
– Ты ещё командовать очень любишь.
– Положение с происхождением обязывают, – зевает Марина, – Некоторые вещи я просто должна делать. Хотя бы для оправдания собственного существования.
– Неужели нельзя просто жить?
– На философию я сегодня совершенно не настроена... Ты, вроде, даже кому-то звонить собиралась. Если что-то обещала, даже... рыбкам, то нехорошо заставлять людей ждать.
Сверкнув глазами, Эрида направляется к телефону.
С начала учебного года Марина обратила внимание, всевозможные сладости стали продаваться в гораздо больших объёмах. Кофейные аппараты по прежнему, бесплатные. Но и на всё остальное расценки очень существенно снизились. Хотя, и раньше было недорого. Без участия разноглазой точно не обошлось, ибо продаётся всё то, что любит именно она. Марина предпочитает не загружать голову лишней информацией. После Пантеры пироженки и вовсе цветочки.
Выпить кофе с разноглазой соглашается. То, что они часто вместе сидят никаких неправильных мыслей ни у кого не вызывает. Инстинкт самосохранения у большей части человечества всё-таки работает.
Да и Марина не из тех, для кого посидеть с Эридой – определённое достижение. Хотя в последнее время, всё больше и больше вещей рассматриваются с каких-то необычных ракурсов.
Как ни странно, для подобных посиделок Эр набрала совсем не символического размера вкусняшек. Продолжает своим слабостям потакать, при этом ухитряется не толстеть. Разглядывает Марину со слащаво-умильным выражением. Раньше она на самом деле частенько так на людей смотрела. Сейчас это откровенная игра. Марина ловит себя на мысли, взгляни так разноглазая на любого сверстника – был бы у её ног. Причём, не исключено, на поводке и с ошейником.
Кто там знает, насколько далеко фантазии разноглазой распространяются.
– Можешь так на меня не смотреть?
– Уже и этого нельзя, - наиграно-капризно надувает губки Эр.
– Ты забыла, тут сижу именно я, а не кто-то другая.
– Может быть, именно поэтому я так и смотрю, – вздыхает Эрида.
– Я же говорила, такого не люблю.
– Ты же говорила, насколько любовь может быть односторонней.
– Пусть думают, будто у нас свидание, – Эр мечтательно смотрит в потолок.
– Угу. Никто ничего подобного не подумает. Все слишком хорошо и меня, и тебя знают. Или тебе ещё одна звёздочка на фюзеляже ещё и в моём лице нужна?
– Не говори так Марина, – опять этот каприз напускной, – Я бы не отказалась, чтобы ты хоть немного любила меня. Поверь, я совсем-совсем не ревнива, честно-честно. Можешь ещё с кем хочешь, но чтобы и мне тоже перепало немножко твоих чувств. Но, – вздыхает просто с непередаваемым страданием, – ты совершенно чувства любви лишена.
Марина подпирает лицо рукой так, чтобы скривилось лицо.
– Тебе нехорошо? – по-настоящему пугается разноглазая.
– Ага. Невыросший зуб болит. Из-за тебя. Голова пухнет, в челюсть и отдаёт. И не смотри на меня так! Будешь столько сладкого трескать – быстро своего жемчужного великолепия лишишься.
Продемонстрировав блестящие зубки, Эрида демонстративно облизывает ложечку.
Марина хмыкает.
– Если хочешь чтобы считали, будто у нас свидание, то знаешь что?
– Что? – Эрида наклоняется, чуть не уткнувшись носом в нос Марины.
Херктерент воровато озирается по сторонам. Манит разноглазую пальцем. Эр вздыхает, она достаточно проницательна, чтобы розыгрыши Марины распознавать. Но всё равно, поддаётся, прекрасно зная, ничего по-настоящему секретного не скажут.
Марина если и не орёт прямо в ухо, то говорит максимально громким голосом, какой в общении с Эр может позволить.
– Пирожных лопай поменьше, вот что! На свидании таких груд не заказывают.
– А если я покушать люблю?
– Жаль, ты мальчиками не интересуешься, – хмыкает Марина, – Не то бы сказала, он от такой обжоры сбежит куда подальше. Ибо такую будет просто не прокормить.
– А это здесь причём? – изумлённо делает круглые глаза, – Я же крайне богатая девушка. Мне общение с человеком нужно, а во сколько это обходится – меня не волнует совершенно. Только люди по-настоящему бесценны.
– Только не все так думают. Особенно, когда инстинкты начинают преобладать на разумом.
– Потому мне мальчики и не нравятся, – вздыхает Эр, – контроля нет никакого.
– Тоже мне, знаток.
– Может, и знаток. В анатомии я точно лучше тебя разбираюсь, – почему-то дуется Эрида.
– Зато, я в контроле людей больше тебя понимаю. И прекрасно вижу, основные сложности не у кого-то с контролем, а...
– А у меня с головой, – прерывает Марину разноглазая, – ты ведь это хотела сказать? Можешь ничего не говорить, определённые вещи я просто чувствую.
Теперь уже Марина обиженно скрещивает руки. Эр хочется загладить неловкость, задаёт вроде бы вполне нейтральный, более того, вполне ожидаемый, вопрос.
– Ты не знаешь, куда Софи уехала?
– Делать мне нечего, как за ней следить, – пыхтит Марина, – Ты, что за ней наружное наблюдение организовала?
– Нет, я её просто видела.
– Значит, всё-таки следила?
Ответ очевиден, потому и не последовал.
– Знаешь, мне кажется, у неё в городе есть близкий человек, – Эр говорит неуверенно, к тому же очень тихо.
– О как! Быстро же она Ярику замену отыскала!
– Ты не удивлена... Знаешь, кто это?
– Понятия не имею, – Мозги начинают лихорадочно прощёлкивать варианты. В области контактов высокой степени близости, если разноглазой что-то кажется, то с вероятностью девяносто девять и девять в периоде, это так и есть. Когда Софи успела – вопрос глупый, перемещения сестры никак не ограничены, – Пусть хотя самец гориллы из зверинца будет. Мне дела нет.
– Ты на самом деле, не ревнива.
– Ты ревнуешь в неправильную сторону, – в тон ей отзывается Марина.
– Ты уверена, что этого человека не было раньше?
– С Сонькой ни в чём нельзя быть уверенной, – ворчит Марина, – Ты думаешь, что так хорошо в отношениях между людьми разбираешься.
– Когда люди не хотят вредить друг другу, то разбираюсь абсолютно. Просто чувствую желания людей.
– Помню, показывала, – бурчит Марина, – Я так не умею.
– Ты умеешь понимать, но есть множество вещей, совершено для тебя неприемлемых.
– Пока мне не мешают, я тоже никому мешать не собираюсь.
Эр с показной энергией начинает уничтожать очередную порцию пирожных. Кажется, старается отыскать очередную не слишком скользкую тему для разговора. В последнее время их становиться всё меньше. Наконец, что-то придумывает.
– Марина, ты когда на Юге была, картинную галерею Императорского дома видела?
– Мы в примыкающем к ней крыле дворца жили несколько дней. Выдающийся памятник ханжеству Сордара IX и Тима IV. Столько слащавого бреда на единицу площади. Меня чуть не стошнило. Да и Сонька ходила с такой рожей будто у неё живот болит.
– Знаешь, я только недавно поняла, почему всё собранное там меня страшно раздражает.
– Тебя живопись раздражает? Нечто новенькое! – Марина даже присвистнула.
Разноглазая смотрит с такой искренней грустью, Херктерент с трудом удерживается от показного всхлипа.
– Дело не в живописи, дело в сознательной лжи на которой она основана.
– Так там действие большинства картин ещё в Островной Империи происходит. Там захочешь – ничего в точности не воспроизведёшь.
– Я про другое, – устало вздыхает Эрида, – Сама знаешь, в каждом собрании есть один-два признанных шедевра. Убери их – не станет коллекции. А если шедевр построен на сознательной лжи?
– Там всё построено на глупых сказках. Жаль, к нашему приезду убрали «Храатских священомучеников», я бы не отказалась вблизи посмотреть, насколько омерзительно они Великих Еггтов изобразили.
– Я о другом шедевре основного автора этого цикла.
– Это о явлении пророка какому-то там великому святому в детстве? Ну та картинка, что половину детских книжек загадила? Так её не убирали, ибо она совсем не про нас, а святой этот покровителем императорского дома считается. Картина висела в рабочем кабинете, выделенном ЕИВ. Он на неё жутко ругался, говорил, в другом мире какой-то мракобес-черносотенец такую намалевал. Это где мальчик с большими глазами молитвенно руки сложив взирает на что-то там в рясе. Эта?
– Да. Меня она очень злит своей ложью. Ложью во всём.
– Давай-ка поподробнее, – тут заинтересованность изображать не пришлось, ибо на самом деле разноглазая собирается сказать что-то занятное.
– Там уже предыстория для сильно тупых – обучение чтению этому будущему святому не давалось, искренне помолился, святой явился, дал церковный хлебец съесть – и он всё познал. Это явление пророка и изображено на картине. Так себе посыл – учиться не надо, только усиленно молись, хлебец освящённый съешь — и всё будет.
– Чем больше людей у них так будет вести — тем лучше для нас, – замечает Марина.
Эр только рукой машет.
– Я совсем про другое. Про ложь.
– Не улавливаю связи, – вообще-то, Марина уже прекрасно поняла, куда Эр гнёт, но изображает непонимание, давая подруге выговорится. Разноглазая раздражена. Как и при всех прошлых проявлениях сильных чувств, не что-то произошло, а Эр сама себе всякого накрутила.
– Многие этой картиной восторгались. Писали, как гениально передана искренняя вера и уже в детстве проявившаяся святость мальчика. Только это ложь. Вместо мальчика – девочка...
Марина попросту ржёт.
– Так у святых отцов всё так есть, мальчик вместо девочки. Девочка вместо мальчика, или они оба сразу. Святоши такие затейники...
– Я про другое.
– А я про тоже самое. Только другими словами.
– Художник писал голову с крестьянской девочки. Притом, больной. Это никакая не святость, такое выражение лица – одна из стадий туберкулёза. Отсюда такие глаза. С этим заболеванием у неё повышенные шансы на преждевременную смерть.
– Угу. Пятыми родами к двадцати годам, – зевает Марина.
– Почему на Юге всё так? Всё в этой вере строится на лжи, учиться не надо — хлебец съешь — и все будет. Вместо святости – туберкулёз. Вместо мальчика – девочка.
– И ты ещё удивлялась, чего это мы с ними воюем.
– Если это висит в кабинете Тима V, – Эрида качает головой, – то мне просто жалко южан.