Как раз именно Зубатому так говорить логично. Начало ХХ столетия - это период идеологического догматизма, когда во главу угла ставят некую мыслеконструкцию, а все остальное  рассматривается исключительно как инструмент или препятствие для ее строительства и где гуманизм и сбережение людей считались не только неуместными, но даже вредными. Причем страдали этим ВСЕ политические течения и ВСЕ идеологии - и правые, и левые...

И те, и другие точно знали - для достижения всеобщего Щастья надо уметь всех плохих и тогда останутся только хорошие... Разница была только в том, кого считать плохими....

Зубатов выделялся на этом фоне, как белая ворона. Почитайте его мемуары и о нем (кое-что я привел в книге)... Бережное отношение к сотрудникам - к сексотам -  к филерам - это же "уму нерастяжимо"... Никто этим не заморачивался. Ни офицеры, ни революционеры... А он вот заморачивался. Поэтому это его слова - выстраданные.... он впервые услышал то, что думал сам - конечно он заинтересовался "новой религией"

Отредактировано SeVa (27-11-2019 12:36:14)

Понял. Спасибо! Переписываю!

Глава 30. Накануне
Амстердам

Герой войны с Британией, бурский генерал Де Ла Рей резко опрокинул в себя очередной “шот”:
- Виски у них хороший, а солдаты – плохие. Не солдаты, а торгаши. У станции Роодеваль после артиллерийского обстрела англичане выбросили белый флаг. Два британских офицера встретились с Деветом, сообщив, что готовы сдаться.  Условие - их личное имущество останется при них. «Сынов туманного Альбиона» больше беспокоила судьба пожитков, нежели возможность продолжать сопротивление!

Генерал Оранжевой республики Кристиан Девет улыбнулся кончиками губ, согласно кивнул и, откинувшись в кресле, продолжил разглядывать амстердамские каналы, на которые открывался чудный вид из окон кафе «Papeneiland». Генералы приехали в Европу с гуманитарной миссией – для сбора средств разорённым войной фермерам Трансвааля и Оранжевой республики, и теперь с удовольствием рассказывали журналисту «Де Телеграаф» Кевину про своих воинов - бурских фермеров, пять лет воевавших с британской армией, одержавших множество славных побед и прекративших сопротивление только ввиду крайнего истощения.
- Знает ли Кевин, кто может помочь некогда процветающим жителям Трансвааля Оранжевой республики, разорённым войной и влачившим поныне полунищенское существование? – с болью в голосе интересовались генералы.

Кевину были известны не только лица, которые могут помочь. В компьютере у него лежал подробный план восстановления независимости бурской государственности, показывать который, впрочем, сейчас было преждевременно. А пока…  Кевин широким жестом вытащил и положил на стол перед Деветом и Де Ла Реем личное приглашение, украшенное замысловатой монограммой и семейным гербом Великих князей Александра и Николая Михайловичей…

В то же время, Санкт-Петербург

- Знаете, Сергей Васильевич, что меня больше всего удивляет в прошлом… ну, то есть, для вас-то - в настоящем? Запахи. Город в начале двадцатого столетия пахнет совсем не так, как в двадцать первом. Даже не предполагал, что в Петербурге 1903-го года меня будут преследовать те же запахи, что и во время поездок в деревню к дедушке. Как будто в детство окунулся..
.
Сценарист с Зубатовым сидели на скамеечке в Летнем саду в сотне метров от Михайловского дворца и наслаждались последними лучами солнца уходящего бабьего лета. Точнее, наслаждался только Сценарист. Зубатов же, перечитывал письмо профессора Озерова, попутно делая пометки в своём аршинном блокноте. Сергей Васильевич, получив историческое подтверждение правильности своей работы по созданию легальных организаций рабочих, обрёл второе дыхание и теперь пёр, как бык, в этом направлении, поражая своей работоспособностью и целеустремлённостью.

Опережая график, в рабочей среде массово и повсеместно создавались общества взаимного кредитования и страхования, опеку над которыми взял на себя Иван Христофорович Озеров, - русский профессор, финансист, экономист,  ещё в 1901-м году принявший самое активное участие в работе  первого, московского, «Общества взаимопомощи рабочих механического производства», созданного по инициативе С. В. Зубатова.

Любопытнейшая и достойная восхищения личность, Иван Христофорович Озеров, был тем самым редким интеллигентом, который считал, что свои знания и положение в обществе он получил в долг от народа, и этот долг непременно нужно вернуть.

Всю жизнь профессор искал наиболее справедливые социально-организованные формы производства и считал одной из таких кооперацию, которую, к тому же, рассматривал как инструмент противодействия монополии. Озеров надеялся, что потребительские общества способны объединить разные сословия, снизить или вовсе блокировать неизбежно растущую при капитализме социальную напряжённость.

Теперь у Ивана Христофоровича появился шанс проверить свои теоретические изыскания на практике, чем он увлеченно и занимался, одновременно бомбардируя Зубатова запросами о системе ремесленных профтехучилищ, идея которых была аккуратно слита Сценаристом в профессорскую голову в виде некоего футуристического эссе «а-ля Кампанелла».
Ещё больше, чем профессор Озеров, системой ПТУ заинтересовались такие предприниматели, как братья Нобель и Франц Карлович Сан-Галли. Они в конце девятнадцатого века без всякого революционного понуждения начали строить для рабочих добротное жильё, больницы и школы. Таких капиталистов, как эти выходцы из Пруссии и Швеции, было немного. Но Зубатов кропотливо собирал их и усердно документировал их опыт, справедливо считая этих людей организаторами производства новой, революционной формации, жителями ещё неведомого - социального государства.

  Те самые братья Нобель, которые учредили Нобелевскую премию, являлись подданными России с 1888-го года. Первые нефтепромышленники, получившие специальную премию “за заботу о рабочих” и право украшать свой логотип двуглавым орлом. Их бакинское предприятие было буквально «лучом света в тёмном царстве».
Большинство рабочих на бакинских нефтепромыслах трудились и жили в невыносимых условиях. Грязные, холодные, тёмные бараки. Рабочий день, негласно доведённый до шестнадцати часов: четырнадцать часов официально, два сверхурочно, но обязательно. Никакой охраны труда. Зарплата - копеечная. Тем, кто «работал на Нобеля», жилось намного лучше. Рабочий день - восемь-девять часов, жилые посёлки с квартирами для семейных рабочих и холостяков, бесплатные школы, детсады, больница.

В начале 1880-х годов под Баку появился благоустроенный городок для служащих компании, в котором были библиотека, больница, в домах горели электрические лампочки. Его назвали “Вилла Петролиа”. Здесь функционировала первая в Баку телефонная линия «Белл». По инициативе Эммануэля Нобеля в Баку были организованы школы и вечерние курсы для рабочих-нефтяников. В 1890-м году он основал «Общество нравственного, умственного и физического развития молодых людей». А во время эпидемии холеры, в 1892-м году, братья Нобель пожертвовали крупные суммы на организацию в Баку «Института экспериментальной медицины».

Им под стать Гаврила Гаврилович Солодовников, завещавший всё своё состояние «потратить на устройство земских женских училищ в Тверской, Архангельской, Вологодской, Вятской губерниях. А также, на устройство профессиональных школ в Серпуховском уезде для выучки детей всех сословий и на устройство и содержание приюта безродных детей, а ещё - «на строительство домов дешёвых квартир для бедных людей, одиноких и семейных». Солодовников написал в завещании: «Большинство этой бедноты составляет рабочий класс, живущий честным трудом и имеющий неотъемлемое право на ограждение от несправедливости судьбы».

Первый дом для одиноких, получивший название «Свободный гражданин», открылся 5 мая 1909-го года, а два дня спустя - дом для семейных рабочих - «Красный ромб». Первый имел 1152 квартиры, второй - 183. Дома являли собой полный образец коммуны: в каждом из них имелась развитая инфраструктура с магазином, столовой, баней, прачечной, библиотекой, летним душем. В доме для семейных рабочих на первом этаже располагались ясли и детский сад. Все комнаты были уже меблированы. Оба дома освещались электричеством, которым жильцы имели право пользоваться до 11 часов вечера. Мало того, в домах были лифты, что по тем временам считалось почти фантастикой. Жильё было немыслимо дешёвым: однокомнатная квартира в «Гражданине» стоила 1 рубль 25 копеек в неделю, а в «Ромбе» -2 рубля 50 копеек. Это притом, что средний московский рабочий зарабатывал тогда 1 рубль 48 копеек в день.

Или вот, Савва Тимофеевич Морозов -  совсем нетипичный “красный” капиталист, оказывающий всяческую поддержку революционерам: давал деньги на издание «Искры», нелегально провозил типографские шрифты, прятал от полиции революционера Николая Баумана, сам доставлял запрещённую литературу на свою фабрику, но главное - оказывал социалистам немалую денежную помощь. Был близким другом Максима Горького. И опять же, строил больницы, приюты, театры… Знаменитый Московский Художественный театр (МХАТ) - это тоже он.

«Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции, личной выгоды», - писал о Морозове Константин Сергеевич Станиславский.
Николай Александрович Второв, «Великий организатор промышленности», как назвали его рабочие   предприятий, строил, в основном, заводы. Но как! Второв в одиночку во время Первой мировой войны произвёл импортозамещение в оборонной промышленности, наладив производство боеприпасов и сняв проклятие зависимости фронта от зарубежных поставок.
Построив снарядные заводы, Второв понял, что требуется металл. Он заложил сразу город, который сейчас называется Электросталь. Строил быстро и качественно, строил осенью и зимой тысяча девятьсот семнадцатого, когда свергли царя, подписавшего устав предприятия. Строил во время двоевластия, в «Корниловский путч» и в октябрьский переворот, не замечая ничего, выполняя намеченное. И выдал-таки металл, первую русскую промышленную электросталь. В ноябре 1917-го года, когда только что отгремели орудия в Москве, получили сталь. Через год после начала работы...

Этот человек, входивший в число крупнейших предпринимателей России, построил первую в империи исследовательскую станцию на Байкале. Обеспечил мануфактурным товаром всю Сибирь. Он дал стране первую легированную сталь. Его предприятия ковали победу для трёх войн и, что удивительно, работают и в двадцать первом веке.

Естественно, что такие люди были под прицелом, никак не меньшим, чем государственные служащие. “Наши западные партнёры” прекрасно понимали, какой это невосполнимый актив - ответственные и профессиональные организаторы производства, поэтому не стеснялись ликвидировать опасных для себя конкурентов в первую очередь.

Русско-японская война была затеяна для того, чтобы вышибить компанию Нобель и других российских нефтяников с мирового топливного рынка, где они существенно теснили «Стандарт Ойл» и успешно конкурировали с Ротшильдами. Эта война нанесла такой ущерб семейному бизнесу Нобель, от которого они так и не смогли оправиться.
Н. А. Второв будет застрелен 20 мая 1918-го года в своём кабинете в «Деловом Дворе». Убийцы так и не будут найдены.

С.Т. Морозов будет убит в 1905-м году, в Каннах.  Зная всю эту информацию из будущего, Зубатов держал коммерсантов “под колпаком” и надеялся, что трагедии на этот раз удастся избежать.

Охранно-детективное агентство Сергея Васильевича набирало обороты и авторитет, предотвратив несколько громких преступлений, раскрыв по горячим следам несколько краж, и одно похищение, информацию о которых из будущего передал во время первой встречи Сценарист. Зубатов добился того, что о нём и о его людях теперь говорили с особым пиететом и называли не иначе, как «специалистами от Бога». 

Теперь «его люди» были желанными гостями и в полицейском управлении, и в приёмных коммерсантов, могли спокойно заниматься вербовкой агентуры и сбором той информации, ради которой, собственно, и было организовано агентство. «Настоящая дичь» ещё даже не подозревала, что она уже давно оценена, подсчитана, взвешена и «огорожена флажками» для Большой Охоты. Круг, похоже, замкнулся…

***
А в это время, военный агент в Японии, полковник Владимир Константинович Самойлов направил в Главный штаб ещё несколько донесений. На их основе и сообщений других военных агентов в Главном штабе была подготовлена записка о состоянии японской армии. В ней, в частности, указывалось: «Начатая с весны 1903-го года тщательная проверка мобилизационной готовности японской армии закончена. Во всех дивизионных участках произведены были проверочные, а в некоторых чебные сборы как «запасных», так и чинов рекрутского резерва. В 4-й дивизии, расположенной в Осаке, были в августе вторичные, в этом году учебные трехнедельные сборы для 952-х «запасных»; такие же вторичные сборы «запасных» назначены были в текущем месяце в 5-й (Хиросима) и 12-й (Кокура) дивизиях.

Летом почти во всех дивизиях были пополнены неприкосновенные запасы, осмотрены оружие и приспособления для оборудования транспортов, хранящиеся в Куре, проведена опытная посадка на железную дорогу и на суда. Проверенная во всех деталях мобилизация и проведённые смотры показали, что японская армия совершенно готова.
Красный Крест также подготовился на случай войны. В октябре был учебный и проверочный сбор 237-ми врачей Красного Креста. В Такесики на острове Цусима произведена проверка сестёр милосердия…

Наиболее подготовлены для отправки в качестве экспедиционного отряда дивизии: 12-я (Кокура), 5-я (Хиросима) и 4-я (Осака), в особенности, первая из них. В Удзине возведены новые помещения для войск в случае сосредоточения их для посадки на суда.
Токийский арсенал с весны этого года усиленно работал, летом выделывалось в сутки по 450 винтовок. В Кокура прибыла значительная партия артиллерийских снарядов. На острове Цусима заготовлены значительные запасы угля и продовольствия».
Всем   этим и другим военным приготовлениям, спешно организуемым на деньги “наших западных партнёров”, противостояла отнюдь не инфантильная царская власть и личная доблесть очень немногочисленного служивого дворянства, а до сих пор не понятая и не измеренная энергия, о которой стоит писать с Красной строки и с Заглавной буквы.

Глава 31. Я пришёл бы к вам раньше, но меня задержала стойкость ваших солдат
И величайший военачальник во главе своих солдат, лишённых боевого духа, оказывается полной бездарностью (Наполеон Бонапарт)

Исключительная боеспособность русского солдата всегда была загадкой для Запада. Этот феномен был бы логичен, если бы он был накормлен, обут и одет лучше, чем солдат западных стран во все времена. Но, как правило, всё было наоборот -  был вооружён хуже, питался скромнее, а одевался проще, и при этом, всё равно побеждал.
Неприхотливость воинов-славян подробно описывает ещё византиец, создавший в VI-VII столетиях своеобразный военный учебник под названием «Стратегикон»: «Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище».

Впечатление от стойкости и самоотверженности русских солдат порой было настолько велико, что иностранцы приписывали им совсем уж мистические свойства, вроде «они не боятся никакой стихии, потому что они сами и есть стихия» …

Конечно, приятно быть уверенным и уверять других, что секрет потрясающего упорства русского солдата в бою кроется в неких мистических высотах подсознания, доступных только посвящённым. Однако, истина, как всегда, гораздо приземлённее, хотя, и не менее интригующая:
Армия России, да и СССР времён Великой Отечественной – это крестьянская армия с особым характером солдата-землепашца, выкованным в смертельной вековой схватке с чрезвычайно агрессивной окружающей средой.   Всю свою жизнь русский крестьянин вёл настоящую войну с природой, которая не прощала ошибок и была беспощадна к бездельникам - они просто не выживали. Именно жесточайшие условия жизни являлись тем "закаливающим" фактором, оберегающим от всех напастей во все времена...
«Мы просто не замечаем той ситуации, в которой живём, - писал Андрей Петрович Паршев, - оленьих пастбищ в нашей стране существенно больше, чем пригодных для сельского хозяйства земель, а нашей пашни едва ли хватит для самообеспечения. Сколько раз вы слышали, что Канада и Скандинавия такие же холодные страны, как Россия? Это совсем не так. Даже Аляска по сравнению с Чукоткой - курорт».

Суровый климат Руси позволял заниматься сельскохозяйственными работами только 4-5 месяцев в году, в то время как, в Европе сельскохозяйственный сезон длился 8-10 месяцев. В Европе погода и состояние почв почти всегда позволяли, не спеша, обработать участок, отсеяться и собрать урожай, причём опоздание на неделю-две никогда не было катастрофой. В условиях суровой и продолжительной российской зимы и скудной земли, когда времени на полевые работы всегда «впритык», работать приходилось на износ, каждый потерянный день мог закончиться трагически, за урожай постоянно приходилось именно сражаться.

В этом сражении участвовала вся крестьянская семья «от мала до велика», поэтому молодежь очень рано познавала тяжёлую работу «через не могу». Все, кто позволял себе думать и работать по-другому, просто не выживали. Таким образом, историко-климатическая селекция хлебопашцев привела к закономерному результату появления работника, привыкшего работать трудно, долго, монотонно, в условиях повышенного риска.

А война – это, в первую очередь, именно трудная, долгая и монотонная работа в условиях чрезвычайно агрессивной внешней среды.

Вторая часть секретов воинской стойкости, заключается в условиях, в которых русский крестьянин сталкивался с атакующим его неприятелем. Так как главным временем для военных действий средневековой Руси была зима, когда реки превращались в дороги, то и основной военный риск приходился именно на это время года.
   А подвергнуться разорению в самое холодное время - это гарантированная смерть для всей семьи. Поэтому, когда среди европейских земледельцев считалось возможным переждать набег в ближайшем лесу, для русских пахарей, живущих за климатической чертой выживания, девиз «Ни шагу назад!» был вопросом выживания если не их самих, то хотя бы многочисленного потомства.

Свидетельство знатного русофоба, маркиза Астольфа де Кюстина, из его путевых записок «Россия в 1839-м году»:
  «Русский крестьянин не знает препятствий для выполнения порученного приказания. Вооружённый топором, он превращается в волшебника и вновь обретает для вас культурные блага в пустыне и лесной чаще.

  Он починит вам экипаж, он заменит сломанное колесо срубленным деревом, привязанным одним концом к оси повозки, а другим концом - волочащимся по земле. Если телега ваша окончательно откажется служить, он в мгновение ока соорудит вам новую из обломков старой.

   Если вы захотите переночевать среди леса, он вам в несколько часов сколотит хижину и, устроив вас как можно уютнее и удобнее, завернётся в свой тулуп и заснёт на пороге импровизированного ночлега, охраняя ваш сон, как верный часовой. Или усядется около шалаша под деревом и, мечтательно глядя ввысь, начнёт вас развлекать меланхолическими напевами, так гармонирующими с лучшими движениями вашего сердца, ибо врождённая музыкальность является одним из даров этой избранной расы».

Не случайно Александр Сергеевич Пушкин в 1834-м году, в разгар крепостничества и народного бесправия, написал своеобразный гимн человеческому достоинству крестьянина: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлёности и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны… В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день...» («Путешествие из Москвы в Петербург»).

Как мало вяжется этот яркий образ с привычным стереотипом о забитом и угнетённом крестьянине.

Ещё одно обстоятельство, влияющее на менталитет и характер русского крестьянина - огромные просторы, которые образовались не из праздной прихоти, а по жизненной необходимости, будучи одним из условий физического выживания государства.  Бесконечные нашествия с Запада, Юга и Востока, разрушавшие дотла русские города и наполнявшие русскими людьми средиземноморские рынки работорговли, тоже требовали расширения территорий и сильного государства для самозащиты.

  “Если безопасность США и Англии была гарантирована океанами и проливами, то наша - может быть гарантирована только воинской повинностью”, - писал Иван Лукьянович Солоневич - русский публицист и исторический писатель белорусского происхождения.

Коснувшись такого интимного раздела этногенеза, как происхождения личных волевых качеств солдата-крестьянина, мы не имеем права оставить без внимания такие важные составляющие стойкости русских воинов, как коллективная взаимопомощь и массовый героизм (простите за шаблонную фразу). У любой нации хватает умелых и сильных бойцов, однако сборная таких бойцов - это ещё не армия, точнее - это ещё не армия-победитель. Должно быть ещё что-то, что цементирует рать, являясь коллективным мотиватором и коллективной совестью.

В армии России, состоящей, в основном, из землепашцев, такой фундамент имелся, и был он неотъемлемой частью сурового существования хлеборобов. Понятно, что выжить в беспрецедентно трудных климатических условиях можно было только благодаря определённым компенсационным механизмам - и в национальном характере, и в общественно-политической жизни, который воплотился в сельской общине, которую сами хлеборобы называли тем же словом, что и Вселенную - «мiр».

  Эта, пришедшая из глубины веков, естественная крестьянская система взаимовыручки и коллективизма, не давала превратить человека в одинокую песчинку, унесённую ветром. Мешала разорять, брала на поруки, опекала в старости и младости, страховала, кредитовала, а если было, за что - и наказывала. У неё был даже собственный уголовный суд и своя тюрьма. Выборные шерифы, которыми гордятся американцы, существовали в крестьянской русской общине уже за 1000 лет до образования США.  Женщины участвовали в работе крестьянского самоуправления за 1000 лет до возникновения феминизма.

Обществом строили и ремонтировали дороги, мосты, собирали налоги, смотрели за порядком, судили, мирили. И делали это без всякого понукания государства, без ценных советов партии и правительства. Конечно же, такая ситуация, с точки зрения любой власти, считалась абсолютно нетерпимой.

"Мировой мужик!" – приятный во всех отношениях мужчина - такой эпитет сохранился у нас с тех пор, когда крестьянской жизнью управляли «мировые». Это были избранные «миром» (общиной) старосты, сотники, десятники, окладчики. В эту категорию входили смотрители училищ и больниц, сборщики податей, лесные и полевые сторожа, писари. Дураков, идиотов, хамов туда предпочитали не брать, дабы потом, при общении с оными, не расстраиваться. А избранные прекрасно понимали, - как сегодня они будут относиться к односельчанам, так завтра и к ним будет относиться следующий «выборный», выбранный «мировым» сходом.

Община была воплощением представлений крестьянина о правде. Она требовала, была строгой, но, по его мнению, справедливой. Важное сравнение приводит Александр Николаевич Энгельгардт (Русский публицист-народник), упоминая рядом, в одном предложении государя и общину: «По понятиям мужика, каждый человек думает за себя, о своей личной пользе, каждый человек эгоист, только мiр да царь думают обо всех, только мiр да царь не эгоисты».  «Это те две силы, которые давали крестьянину ощущение защищённости. И в народной поговорке они были связаны: «коли всем миром вздохнут, то и до царя слухи дойдут».

Община была не просто хозяйственным организмом, направленным на решение определённых экономических и политических задач, но и выполняла важную воспитательную функцию. Мужицкий быт прост и часто груб. Община же в России осуществляла своеобразный нравственный контроль, что было чрезвычайно важно для крестьянской страны такого размера. Она учила уважать друг друга. Вот как описывается Энгельгардом ритуал деревенского приветствия: «При встрече крестьяне кланяются друг другу, снимают шапки, называют по имени-отчеству…. При встречах мужчины снимают шапки и подают друг другу руки. Женщины кланяются и здороваются».

Впервые внимание к русской общине привлёк немецкий исследователь Август фон Гакстгаузен, он же составил её первое подробное описание, в котором дал ей самую высокую оценку, считая, что Россия уже осуществила «утопические мечты Сен-Симона, причём, без атеизма, который питает французскую социалистическую систему».  Он ратовал за сохранение и укрепление крестьянской общины, считая, что именно в ней залог будущего благополучия страны.

   Даже такой прожжённый западник, как Александр Иванович Герцен, сравнив нравственные нормы в русской общине с увиденным в Европе, склонился в сторону славянофильства. Пытался убедить себя и других в том, что община - это «жизненный нерв нашего национального существования».  «Счастье для русского народа, что он остался... вне европейской цивилизации, которая, без сомнения, подкопала бы общину и которая ныне дошла в социализме до самоотрицания».

  Но если читать школьные учебники второй половины ХХ-го - начала ХХI-го веков, вся Новейшая история Россия - это “борьба крестьян против своего счастья”, где “главный тормоз” на пути к нему - та самая община. С этим полностью согласны как правые монархисты, так и левые социалисты. Одинаково ожесточённо воевали с многовековым крестьянским укладом и царское правительство, и советское. Уже одно это завидное единодушие таких непримиримых политических противников должно насторожить.

Сценарист обратил на это внимание, ещё будучи студентом. А когда начал «копать», с прискорбием констатировал, что община одинаково мешала и «правым», и «левым» решать свои собственные проблемы, никаким боком со счастьем народным не связанные. «Правым» требовалось большое количество свободных рук для промышленности. «Левым» нужны были обездоленные и угнетаемые только для баррикад. И тем, и другим хотелось, чтобы подопечные от них зависели чуть больше, чем полностью, и были послушны и бессловесны. 
  Общими «право-левыми» усилиями вековой уклад хлебопашцев удалось разгромить только к началу сороковых. В результате чего против СССР воевала не только вся Европа, но и созданная немецким «Абвером» из советских военнопленных так называемая «Русская Освободительная Армия» (РОА) под командованием бывшего генерал-лейтенанта РККА Андрея Андреевича Власова - явление абсолютно немыслимое при господстве общинных моральных принципов и нравственных устоев.

После жуткого рукотворного кризиса конец ХХ века завершился государственным дефолтом 1998 года. По всем расчётам “наших западных партнёров” уровень жизни в России должен был «ополовиниться». Однако, он обвалился на четверть и застыл, как вкопанный. Заинтересованные таким любопытным явлением американские социологи раскопали, что вокруг каждого гражданина России существует неформальная сеть из десяти-пятнадцати человек, к которым он свободно может обратиться за любой помощью, и эта помощь гарантированно будет оказана. Это работают обломки растоптанной, осмеянной, уничтоженной двумя революциями крестьянской общины.

Несложно представить, сколько традиционный русский «мiр» мог сделать полезного, если бы активные, целеустремленные политики занялись его встраиванием в промышленную модель развития вместо постоянных попыток уничтожить. Впрочем, время всё расставило по своим местам, и урбанизированное население конца ХХ-го - начала ХХI-го веков вдруг массово затосковало по утраченному чувству локтя и принялось создавать различные эрзацы копного общежития.

Поэтому, отдельную папку в хозяйстве Сценариста занимал план по интеграции крестьянской общины в индустриальное общество и плетение из общин горизонтальной сетевой структуры, способной работать как автономно, так и во взаимодействии с вертикалью власти. И главное - формирующей такие стандарты личной и коллективной ответственности, которые невозможно будет игнорировать как на муниципальном, так и на государственном уровне.

Но всё это - потом. А сейчас востребованы совсем другие предложения - армейские, из раздела «Действия отделения на пересечённой местности и в плотной городской застройке». Постигающие эти тайны курсанты Зубатова из группы «антитеррора» самозабвенно рыли окопы, оборудовали скрытые позиции, сотнями изводили патроны, досконально осваивая оптические прицелы, а заодно - «мосинки» (трёхлинейные винтовки конструкции Сергея Ивановича Мосина, образца 1891-го года).

Николай Михайлович, «поскрипев» насчёт надоевшей военной службы, пригласил на одно из занятий начальника офицерской кавалерийской школы Алексея Алексеевича Брусилова. Да-да, того самого! Генерал долго разглядывал маскировочные костюмы снайперов, наблюдал за действиями снайперских “двоек” на местности, после чего категорически потребовал, чтобы в его школе как можно быстрее были открыты аналогичные курсы, на которых можно будет знакомиться с опытом англо-бурской войны и приобретать полезные навыки скрытного перемещения и маскировки.

Подготовка к активным действиям заканчивалась. Группа единомышленников отправлялась на Восток. Ещё три месяца им понадобится для последних приготовлений в Забайкалье, после чего начнётся самое интересное…

Глава 35. Укус блохи
Если у тебя хорошо получается верить в то, что у тебя всё хорошо, то без разницы, как на самом деле обстоят дела.

Несмотря на Высочайший Манифест о вступлении империи в войну, Россия зимой 1904-го года находилась в чудном информационном вакууме относительно того, кто, где, с кем и почему воюет.
Полковник Игнатьев так передавал разговор двух русских генералов: «Узнав в Яхт-клубе от престарелого генерал-адъютанта князя Белосельско-Белозерского об объявлении войны, Николаев спросил: «Да где же находится Япония?» Когда же Белосельский объяснил, что она расположена на островах, то Николаев, улыбнувшись в свои густые седые усы, ответил: „Что ты, что ты, батюшка! Разве может быть империя на островах! “»

Александр Борисович Широкорад (российский популярный писатель и публицист. Автор более сотни научно-популярных книг по артиллерии, военной технике, истории) так описывает реакцию самого императора: “Царь получил телеграмму о нападении японцев поздно вечером 26 января. В дневнике он записал: «Весь день находился в приподнятом настроении! В 8 часов вечера поехали в театр. Шла “Русалка” очень хорошо. Вернувшись домой, получил от Алексеева телеграмму с известием, что этой ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на внешнем рейде “Цесаревича”, “Ретвизан”, и “Палладу”, и причинили им пробоины. Это без объявления войны. Господь, да будет нам в помощь!»

Через день предводитель бессарабского дворянства Александр Николаевич Крупенский задал царю вопрос: «Что теперь будет после успеха японцев?» Николай небрежно бросил: «Ну, знаете, я вообще смотрю на всё это, как на укус блохи». Необычайно лёгким, просто воздушным было отношение самодержца к собственному государству и своим подданным.
А “укусы блохи” следовали один за другим.

На третий день русско-японской войны на собственных минах подорвался и затонул минный заградитель “Енисей”. Из 317 человек экипажа погибло 89. В этот же день вблизи островов Сан-шан-тао крейсер “Боярин” подорвался на мине и был в панике оставлен командой. Крейсер затонул позже, когда его, покинутого командой, во время шторма сорвало с якорей и отнесло на минное поле…

На тринадцатый день войны вся 12-я японская пехотная дивизия так же, как и 16-й и 28-й полки 2-й пехотной дивизии, 37-й и 38-й полки 4-й пехотной дивизии 1-й армии генерала Тамэмото Куроки, закончила высадку. В городах Сеул, Фусан, Мозампо (Мокпхо) и Генсан (Вонсан) были поставлены японские гарнизоны.
На двадцать шестой день войны японским флотом был впервые обстрелян Владивосток. В течение часа японцы выпустили по городу около 200 снарядов. Обстрелу подверглись строящиеся форты Суворова и Линевича, береговые батареи, восточная часть города и порта. В тот же день приказом коменданта крепости Владивосток был объявлен на осадном положении.

Ровно через месяц и два дня в Цинампо высадился авангард первой армии Японии под командованием генерала Тамэмото Куроки, прибывшего из Хиросимы. Сразу после десантирования на север были посланы кавалерия, батальон пехоты и инженерный батальон.

Через полтора месяца (9 марта по старому стилю) Японский флот вице-адмирала Хэйхатиро Того произвёл первый артиллерийский обстрел русской крепости Порт-Артур.
Одновременно с первыми проблемами и первыми потерями, самые говорливые и напыщенные адмиралы и генералы разом превратились в «мышей под веником», где сидели тихо, враз избавившись от воинственного апломба и «шапкозакидательской трескотни», молясь, чтобы царь не послал их выполнять их собственные бравурные обещания месячной давности.
Статс-секретарь Безобразов и компания, которые клялись размазать японцев одной только силой своей мысли, с началом военных действий вдруг неожиданно обнаружили целую кучу неотложных дел за границей, а их “лесозаготовительные” шайки начали разбегаться даже не от вида японцев, а от одного их упоминания.
В салонах и приёмных, где до самого начала военных действий вольно цвела патриотическая трескотня, теперь поселилась тихая паника и «подковёрное шуршание» на тему «сваливания» от мобилизации по любой, подвернувшейся под руку, причине.

Отдельную группу “элиты” составили “дети особо одарённых родителей”, которые под звон бокалов с шампанским сначала робко, но с каждым днём всё активнее и смелее, кляли “этот прогнивший режим” и поздравляли с каждой новой победой “героическую и победоносную японскую армию”.

Одним словом, события 1904-го в Российской империи, поразительно напоминая события в период Первой чеченской 90 лет спустя, шли строго по плану японского генштаба, работающего в тесном контакте и под прямым руководством британского МИДа, который, в свою очередь, скрупулёзно согласовывал каждый свой шаг с такими замечательными людьми, настоящими патриотами своей страны, как Рокфеллеры, Морганы, Шифы, Куны, и прочие.

Все эти серьёзные и уважаемые господа, привыкшие мыслить глобально и стратегически, не обратили никакого внимания на мелкие тактические шероховатости, локализованные на второстепенном и не играющем большой роли театре военных действий в Корее, откуда полевая разведка японского генштаба сообщала:
26 января сорвана высадка 16-го и 28-го полков 2-й пехотной дивизии 1-й армии генерала Куроки в Чемульпо. Прикрывая собой транспорты, погиб крейсер “Асама”, серьёзно повреждены крейсеры “Такачихо” и “Чиода”. Русские потеряли крейсер “Варяг” и канонерскую лодку “Кореец”. Корабли с десантом 1-й японской армии генерала Куроку вынуждены были уйти в Пусан, так как фарватер из-за затонувших на нём крейсеров стал полностью несудоходным, а портовые сооружения были разрушены «русскими варварами» и непригодны для швартовки и погрузо-разгрузочных работ. Кроме того, потеряны все, доставленные ранее, армейские запасы.

27 января перестали выходить на связь военные посты вдоль железной дороги, связывающей Сеул с Чемульпо.
28 января та же участь постигла военные опорные пункты вдоль всей железной дороги Сеул - Пусан. Телеграфная связь между городами Пусан и Сеул была прервана.
29 января на железнодорожной ветке, ведущей к причалам порта Пусан, появился весьма необычный военный состав, не значившийся в планах движения, и не отвечающий на запросы и требования военного коменданта. После самовольного занятия портовой железнодорожной ветки, из данного состава был открыт ураганный артиллерийский и пулемётный огонь по портовым сооружениям и стоящим у причальных стенок транспортам с десантом 37-го и 38-го полков 4-й пехотной дивизии 1-ой армии генерала Куроки. В результате этого варварского нападения было полностью уничтожено три корабля с десантом, и повреждено не менее шести. Уничтожен стоящий у причала номерной миноносец, пытавшийся открыть ответный огонь. Кроме того, уничтожена угольная станция и склады с различным военным имуществом 1-й армии. Потери среди личного состава уточняются.
После окончания разгрома порта Пусан, этот необычный военный состав, подняв военно-морской Андреевский флаг, двинулся в обратный путь. Попытка заблокировать его на портовой железнодорожной ветке была пресечена вторым поездом, который до этого времени не принимал участие в бою и поэтому не был своевременно обнаружен. Ударив в тыл инженерному батальону, разбирающему пути, второй состав рассеял сапёров и расстрелял прямой наводкой маневровый локомотив, которым отважные японские инженеры пытались его протаранить. Оба поезда после боя не спеша удалились в сторону Сеула. Предупредить сеульский гарнизон об опасности не было никакой возможности, ввиду прерывания телеграфной связи. Полуэскадрон связистов, посланный в разведку, попал в засаду, и, потеряв в перестрелке всех офицеров и фельдфебелей, был вынужден отойти обратно в город.
Комендант Пусана сообщал о неэффективности винтовочного и пулемётного огня в бою с этими монстрами, закованными в броню от колёс до крыши, а батареи скорострельных корабельных орудий, установленных на бронированных платформах, пресекали своим огнём любые попытки поставить на прямую наводку полевую артиллерию.
    Ещё через неделю средства массовой информации взорвались потоком репортажей с Дальнего Востока. Причём, если события вокруг Порт-Артура описывались привычными и скучными выдержками из верноподданнейших докладов наместника Алексеева, корейский вояж великого князя Александра Михайловича освещался ярко, художественно и сопровождался целым потоком душещипательных подробностей и прекрасно оформленных фотографических изображений.
    Журналисты живописали, как Александр Михайлович Романов, находясь в Корее с частным визитом аккурат в день начала русско-японской войны, не растерялся и принял командование военными силами в порту Чемульпо, отменно проявив себя как в море, так и на суше.  “Русский офицер, адмирал Романов, достойный ученик Ушакова и Нахимова, - сквозь слёзы умиления писал Петербургский вестник, - пресекая высадку японской армии и захват миссии в Сеуле, презирая смерть, лично повёл в бой против эскадры из 15 кораблей крейсер “Варяг” и канонерку “Кореец”.”

     Описание чемульпинского сражения, центр которого занимала очень удачная панорама корейского побережья с нелепо сидящими на камнях “Чиодой”, “Такачихой” и запечатленными, несущимися друг на друга “Варягом” и “Асамой”, было дополнено несколькими крупными планами из боевой рубки русского крейсера и последними минутами его военно-морской жизни. Центральное место занимал князь, покидающий борт погибающего корабля, оглядывающийся на него и поправляющий небрежную окровавленную повязку на голове. За кадром на “Корейце”, слава Богу, остался Сценарист с его фатальной морской болезнью. Камера “go pro”, болтающаяся на его голове, беспорядочно выхватывала отдельные эпизоды происходящего сражения, среди которых счастливо оказался и этот - абсолютно героический.

   Вслед за описанием гибели русского крейсера, в прессе косяком пошли другие репортажи, сопровождающиеся не менее яркими фотоматериалами: “Адмирал Романов принимает доклад командиров бронепоездов о готовности к рейду”, “Адмирал Романов в боевой рубке бронепоезда “Кореец”, “Адмирал Романов на фоне разгромленного японского десанта в порту Пусан”, “Адмирал Романов приветствует освобождённых моряков с захваченных японцами пароходов”. Особой популярностью среди дам пользовалось фото, на котором изображён князь, стоящий на рельсах с крошечным котёнком на руках на фоне ощетинившегося орудиями бронепоезда. Пояснительная надпись гласила, что прямо во время ретирадного боя в Пусане князь увидел беззащитного полосатика на рельсах, приказал остановиться и под огнём неприятеля спас несчастную животинку от верной погибели под колёсами стального монстра.

    Каждая, даже самая лирическая статья, заканчивалась скрупулёзным перечислением ущерба, который нанёс великокняжеский рейд неприятелю, что на фоне восхитительного бездействия всей остальной армии и флота России, смотрелось особенно эффектно и многозначительно. Однако, с высоты стратегического апекса, всё вышеупомянутое выглядело не больше, чем частность, которая была не способна поколебать планы сильных мира сего, приговоривших Россию с её непутёвым монархом к поражению, унижению и разграблению.
   Русский флот сидел на попе ровно на своей базе и даже не пытался препятствовать десанту японских армий у себя под носом. Дивизии микадо свободно высаживались на китайском и корейском побережье и деловито теснили русские войска во всех направлениях. Куропаткин-Фок-Стессель был совсем не против. Как только какое-то подразделение успевало занять более-менее удобные для обороны позиции, оно получало приказ своего главнокомандующего - сниматься и отступать как можно дальше и как можно активнее.

       В тылу у армии и флота в это время разворачивались события, которые историки назовут первой русской революцией. Революция - это звучит величественно и красиво. О революции нельзя говорить вскользь и походя. Писать о революции полагается с новой строки и с большой буквы.