Старые романсы

Октябрьским утром 185... года старый граф Андрей Чудиновский отправился в путь из своего имения Липовка в Москву, уступая настойчивым просьбам младшего брата Николая наведаться в гости.

Чудиновский уже перешагнул шестидесятилетний рубеж, но до сих пор сохранял  военную выправку: сухощавый, с резким лицом и морозным отсветом стали гусарского клинка в светлых глазах. На его правом виске был заметен рубец старой раны. У смерти вышла промашка. Чудиновский позже смеялся, говоря:

«Смерть поцеловала меня и сочла негодным».

Утро выдалось туманным и промозглым, багровый шар неохотно встающего солнца едва проглядывал сквозь серую пелену. Туман моросью оседал на стеклах, и вот первые капли зашлепали по крыше кареты. В такое утро лучше сидеть у камина; так нет же — понадобилось ему пускаться в дорогу. Граф потянулся к потрепанному дорожному сундучку, стоявшему на сидении напротив: решив принять приглашение брата, он взял с собой в дорогу несколько книг.

В тот миг, когда он открыл крышку, карету резко качнуло на колдобине, сундучок упал на пол и перевернулся. Чудиновский наклонился чтобы собрать книги и замер, увидев сложенные вчетверо и перевязанные выцветшей узкой лентой плотные, пожелтевшие от времени листы, испещренные нотными знаками.

Это что еще такое? В вечернем сумраке библиотеки он не заметил на дне сундука никакого свертка. Чудиновский поднял его, сорвал ленточку и развернул листы. Ему на колени выпала эмалевая миниатюра, на которой была изображена девушка с каштановыми локонами и черными живыми глазами.

Долли. Долли Воронина. Листы с тихим шелестом рассыпались по полу. Он не обратил на это внимания, незряче касаясь кончиками пальцев прохладной эмали.

Короткий и страстный роман, огненной  кометой прочертивший его молодость. Непрошенные, спрятанные глубоко внутри воспоминания, вихрем закружились вокруг него, подобно этим листам со старыми романсами, подобно мерзлым листьям, который злой северный ветер кидал под ноги лошадям. Исчезло все -  окружающие его стенки кареты, голые поля за окнами...  Господи, сколько же лет прошло?

…Андрей Чудиновский  с другом и сослуживцем, Александом Бекетовым, приехал в Москву из Санкт-Петербурга в канун нового 1811 года. Бекетов — чтобы навестить тетушек, а Чудиновский решил провести несколько дней в Москве, прежде чем отправиться в Липовку, к родителям. Два двадцатилетних оболтуса, оба только что произведенных в чин поручиков, с самонадеянностью молодости считающих себя прожженными циниками и заправскими сердцеедами. Друзья были просто обязаны держать фасон: как же, они прибыли из чопорной столицы в безалаберную Москву и с легкой надменностью взирали на ее кривые улочки, обилие нищих на папертях и громогласных торговок.

На Святках главнокомандующий Гудович давал бал-маскарад. Разумеется, два бравых гусарских офицера стали предметом пристального внимания девиц на выданье, а также их предприимчивых маменек. Оба раздулись от гордости и собственной значимости, наверняка походя в тот момент на индюков.

Чудиновский сразу заприметил изящную невысокую девушку в костюме персидской княжны, которая легко и грациозно плыла в полонезе с кавалергардским ротмистром в белом мундире. Из созерцания его вывел друг Сашка, который насмешливо сказал:

— Рот закрой, ворона залетит.

Чудиновский встрепенулся и удивленно уставился на друга:

— Неужто ты знаешь это волшебное создание?

— Кого, ротмистра? — фыркнул Бекетов. — Знаю, Владимир Арсеньев…

— Болван!

— Ну, не сердись. Эта проказница — Дарья Воронина, Долли, моя кузина. Признаю, она прелестна, но увы… Должен предупредить тебя, друг мой,  она обожает кружить головы, а после оставлять в дураках.

И вероломный Бекетов тут же отправился раскланиваться с остальной своей московской родней, разумеется, не подумав представить друга очаровательной кузине. Пришлось действовать на свой страх и риск. Когда это Чудиновского смущали чьи бы то ни было предупреждения? И ему повезло — он смог получить согласие Долли на вальс.

Кружась в танце, он осторожно сжимал ее тонкие пальчики своими, и его сердце сладко замирало.  Черные глаза  девушки смотрели со странной смесью лукавства и затаенной грусти, вуаль скрывала черты ее лица, порождая еще больший интерес молодого офицера. Предполагалось вести светскую беседу, но вся непринужденность Чудиновского куда-то пропала. Долли задала несколько вопросов, на которые получила весьма односложные ответы, затем поинтересовалась как он находит Москву. Андрей неудачно сострил и смутился, но она рассмеялась. И ее смех довершил разгром бастиона под названием Андрей Чудиновский: утомленный жизнью ловелас исчез, уступил место влюбленному мальчишке. Непонятная робость сковывала его, и он с крайним неудовольствием и досадой подумал, что вместо прекрасного собеседника, коим он всегда был в глазах дам, бедная Долли видит перед собой надутого и скучного субъекта.

По мнению Чудиновского, вальс закончился чересчур быстро, и Долли упорхнула, оставив его в самых смятенных чувствах. Следующий танец вновь был за Арсеньевым; Чудиновский начинал уже тихо ненавидеть ротмистра, чуя в нем соперника. Он  хмурым взглядом проводил удаляющуюся в стремительной мазурке  пару и отправился разыскивать Бекетова.

— О, какой мрачный вид! — заявил тот, без малейшего сочувствия разглядывая друга: — Что, моя драгоценная кузина уже продемонстрировала тебе свой нрав?

— Твоя кузина — сущий ангел. А вот ты…

— Кажется, дело плохо, — продолжал смеяться безжалостный Сашка.

— Александр!

Бекетов посерьезнел.

— Так ты совсем голову потерял. Не ожидал. Впрочем — могу устроить, чтобы нас пригласили к Ворониным на обед. У них славно…

…На лице Чудиновского мелькнула тень улыбки. Он и сам от себя не ожидал. И для того, чтобы потерять голову, ему понадобилось совсем немного. Да… Конечно, Бекетов все устроил, и Чудиновский сделался вхож в дом Ворониных. Долли благосклонно принимала его, во взгляде же ее отца, графа Михайлы Воронина, поручику виделось сомнение. И природу этого сомнения Андрей хорошо понимал: он происходил из знатного, но обедневшего рода. Однако Воронин не препятствовал визитам.

Прежде Чудиновский считал, что такое случается лишь в сентиментальных романах, которыми зачитывались юные девицы: влюбиться в первый миг, обменявшись парой фраз, даже толком не разглядев лица. Влюбиться в мерцающие черные глаза, а пуще того — в чарующий голос. Когда Долли пела, ее голос, негромкий, с низким бархатистым тембром, проникал ему в самую душу.

Незаметно подошел день, когда молодые офицеры должны были вернуться в Санкт-Петербург, но при первой возможности  Андрей  наведывался к Ворониным. И были письма. Он все явственней осознавал глубину своего «падения», как в шутку называл происходящее Бекетов, продолжавший стращать друга разбитыми сердцами отвергнутых поклонников кузины. Однако Андрей не отвечал на его  насмешки, предпочитая лишь улыбаться: он был уверен, что его чувство взаимно.

Времена, между тем, наступали беспокойные: сгущалось предгрозовое напряжение близящейся войны, хотя стороны, как водится, уверяли друг друга в нерушимости мирного договора. Полк Чудиновского готовился выступить к Смоленску. На пути из Липовки Андрей завернул в Москву, чтобы попрощаться с Долли.

— Храни вас Господь, Андрей Константинович, —  сказала девушка,  с нежностью и печалью  в голосе. Она перекрестила его, затем протянула перевязанный ленточкой сверток.

В свертке были ноты к романсам, которыми  он заслушивался, и эмалевая миниатюра с ее портретом.

...Полная луна майской ночи, одуряющих запах жасмина, стрекот сверчка. Лицо Долли, ее темные локоны, рассыпавшиеся по плечам… Как будто вчера. Тогда Андрей еще не знал, что эта встреча с Долли станет последней.

Менее чем через месяц Наполеон форсировал Неман. Затем были недели  горького отступления и отчаянная рубка у Лубино. Пуля чиркнула Андрея по виску, и он упал под ноги Орлику. Пытался подняться и снова валился на землю. Осатаневший конь никого не подпускал к нему, лягаясь и мотая оскаленной мордой, пока не был застрелен каким-то французом. Плен, побег — неудачный, и второй, приведший его к генералу Сеславину. Рейд по французским тылам, Березина, Париж. Бесчисленные сражения, навеки оставшиеся в пороховом дыму друзья... А про него смерть  и в самом деле забыла: из всех схваток он выходил невредимым,  будто заговоренный.

Он вернулся домой лишь в 1815. Едва вырвавшись из объятий родных, бросился к Ворониным. Михайла Воронин при виде его всплеснул руками и переменился в лице, бормоча приветствие.  А Чудиновский напряженно прислушивался, ожидая, что дверь отворится и в гостинную войдет Долли. Но она все не шла. Ее отец отводил глаза, многословно и витиевато поздравляя со славной победой. И как бы между делом упомянул об устройстве судьбы Долли. И вдруг взглянул на оцепеневшего Андрея в упор:

— Вас долгое время считали погибшим. Сердце моей дочери было разбито. Она… была больна. Мы опасались за саму ее жизнь. Но с божьей милостью, ныне она счастлива. Прошу вас, Андрей Константинович, не тревожьте ее!

…Чудиновский нахмурился. Воспоминания оказались яркими, осязаемыми. Ненужно яркими, почти до боли. Он посмотрел в окно кареты. Дождь перешел в снег, тонким белым покрывалом ложащийся на поля, на бесконечный тракт.

«Точно саван», — передернул плечами старый граф.

Он перевел взгляд на валяющиеся на полу кареты книги; наугад подобрал одну из них. Путь до Москвы не близок, надо чем-то развеять дорожную скуку.

Отредактировано Анна (05-09-2020 17:23:03)

ИнжеМех
йя вас уже люблю! конечно, добавляйте! а и я добавлю

Сказка о попаданке

хронофантастика, грустная ирония
автор выгулял тараканов  юности

Глава 1

Жила-была себе вполне обычная и ничем не примечательная девушка. И звали ее тоже обычно и не примечательно - Маша Степанова. Вот только была у нее непреодолимая тяга к романтическим историям. И конечно же, Маша представляла  себя на месте героини. И жить она хотела в завораживающем прошлом. Совсем в дебри античности ей забираться все же не хотелось. Но вот века так с двенадцатого. Дамы, рыцари в блестящих доспехах. Или лет на триста-четыреста позже. Франция. Чтобы сверкал глазами сквозь прорези маски герой, и развевались перья плюмажа его широкополой шляпы, а затем он бы усаживал Машу на вороного... или белого? Хорошо, пусть будет серебристый... единорог. Или единороги идут только к девственницам? А как насчет девственников? Нет, герой-девственник ее точно не устраивал.

Здесь ход ее мысли сбивался, но Маша не сдавалась. Или пусть благородный пират похитил бы ее и увез на белопарусном корабле на далекие острова. А попаданки? Это могло стать выходом, найди она зону Перехода. Да знаем, знаем, что такого не бывает. Хотя Маша упорно выискивала в сети  истории об исчезновениях, а того пуще - появлениях людей, утверждающих, что они из другого мира. Большей части визитеров место было в психушке, но оставался крохотный процент совершенно загадочных случаев. А поблизости, всего-то пара часов на электричке, а потом пехом еще полчаса - была одна настоящая аномальная зона. Будто там видели светящие шары и прочих инопланетян. Посему ее давно и прочно оккупировали чокнутые уфологи. Маша однажды побывала на их сборище, послушала  рассказы главного контактера, посмотрела   полузасвеченные фотографии и сочла все это бредом. К тому же, никто из уфологов так и не пропал, да и с пришельцами не задалось.

Маша вздыхала. Ну почему же ей так не везет - ни со временем рождения, ни с аномальными зонами? Ее мысли переключались на собственную внешность - тоже очень даже заурядную. Если бы у нее были  золотистые локоны, как у подруги, Анджелки Рокотовой. И голубые глаза в придачу. Но волосы у нее каштановые и не очень  густые, а глаза карие. И зовут ее тоже совсем не как романтическую героиню. Маша. Просто Мария - так дразнили ее после выхода дурацкой мыльной оперы. То ли дело Анджела. Или Вероника, как звали самую красивую девушку на курсе или, на худой конец, Марианна. А попаданки, все как одна, со звучными именами, безупречные красавицы, покоряющие миры. Впрочем, среди них встречались и обычные девчонки, и вот это было обиднее всего. Некоторые получали способности и знания в миг Перехода. И красоту! Значит, и с ней могло бы быть также. А еще непременно рядом должен быть герой, готовый защищать и поклонятся. И вот тогда...

Воображение рисовало ей чудесные картины: вот она милостиво потягивает руку склонившемуся перед ней рыцарю. Или мушкетеру, который на самом деле граф. Ну, не обязательно мушкетеру, это может быть и пират, но все равно граф. В изгнании. Или фехтует с таинственным незнакомцем или в огонь и коня на скаку... Нет, последнее не из той оперы - тормозила полет фантазии девушка. Но мечтать было та-а-ак сладко...

Родители не одобряли ее «оторванности от жизни», но особо не мешали. Девушка даже пыталась поступить на исторический, но не прошла по конкурсу. Утешая себя тем, что история сама по себе наука весьма неромантичная, она подала документы в финансово-экономический техникум. Училась без интереса, но и без "хвостов". Тягуче, и в то же время незаметно прошли два года;  предстояло серьезно подумать о поиске не зоны Перехода, а работы. Но вечерами Маша спешила добраться до старенького пентиума, на который регулярно закачивала из сети книжки.  Там был ее мир, яркий, волнующий. А в реальности были пары по экономике и бухучету, физиономии не выспавшихся однокурсников и серая октябрьская хмарь за окнами.

И эта реальность,  прервав размышления девушки,  бесцеремонно напомнила о себе.

- Машка, ты что, спишь? -   услышала она шепот Анджелки. Вопрос сопровождался тычком в бок. - Сколопендра тебя уже минут пять как спросила!

Маша встрепенулась. Пожилая и крайне вредная преподавательница основ аудита и вправду смотрела на нее в упор; толстые линзы очков в черной оправе делали ее взгляд поистине демоническим. Студенты тоже оборачивались, шушукаясь и сдавленно хихикая.

-  Да, Лариса Юрьевна... - вставая, Маша кинула укоризненный взгляд на Анджелку: подруга, называется!

- Ее высочество царевна Марья одарила таки нас своим вниманием, - ехидно прокомментировала Сколопендра.

Смешки стали громче, девушка даже расслышала: «царевна Марья, эка цаца».

- Как понимаю, вы согласны приготовить к следующему занятию доклад о роли аудита в развитии функции контроля в условиях рыночной экономики?

- К следующему?! -  в отчаянии воскликнула Маша.

Черт, это же завтра!

- Именно, - величественно поправила очки преподавательница. - И с развернутыми примерами.

Прозвенел звонок. Все, радостно гомоня, вскакивали со стульев: пара была последней. На Машу больше никто не смотрел.  Взяв сумку, она  поплелась к выходу из аудитории.

- Ну ты даешь, - протянула  стоящая возле дверей Анджела.

Надо же, не убежала за своим любимым Славиком. Неужто совесть  мучает?

- Ты тоже хороша!  - сердито сказала Маша. - Не могла раньше предупредить?

- Витать в облаках меньше надо! - фыркнула  Анджела. - Мечтательница ты наша.

И тут Маше стало бесконечно обидно. К прочим неприятностям подруга ну ни капельки не желает ее понимать.

«Да что ж такое то?!  Если бы прямо сейчас, вот сию секунду, уйти...»

Девушка  убыстрила шаги, почти побежала:  ее охватила уверенность, что такой вопль души непременно должен быть услышан Высшими Силами. Только завернуть за поворот!

За поворотом, разумеется, никакого Иномирья не оказалось. А оказался Ванька Лемешев. Вернее, его стоящий на полу огромный и очень твердый рюкзак, на который Маша и налетела с разбегу.  Она пребольно ушибла колено, да вдобавок не устояла на ногах и  плюхнулась на пятую точку.

Стоявший рядом с рюкзаком Лемешев обернулся  и удивленно спросил:

- Эй, Степанова, ты глаза дома забыла?

Смотрел   он чуть снисходительно. Впрочем, он  на всех студентов  так смотрел. Учились они на одном курсе, но он был года на три-четыре старше,  после армии. Машу Лемешев нисколько не интересовал — долговязый, рыжий, с неопределенного цвета светлыми глазами, да еще и лицо в  конопушках. Знала только, что  он организовал турклуб  при техникуме. Или археологический клуб? Да какая ей разница!

- А какого фига ты  разбросал здесь свое... барахло! - зло бросила Маша, растирая колено.

- Ударилась?

- У тебя там кирпичи что ли?

- Не совсем, - усмехнулся Лемешев.

- Ой, а что тут у вас? - пропел над  головой  Маши голосок Анджелки.

- Ступай себе, Рокотова.

- Не командуй. Пострадала моя подруга! - перешла в наступление та.

- Анж, иди. Все в порядке, - пробормотала Маша:  сочувствие подруги  ей показалось наигранным,  к тому же громкий голос Анджелы привлекал внимание  других студентов. Кое-кто останавливался и начинал прислушиваться.

- Не очень-то и хотелось. Марья-царевна да Иванушка... - Анджела встретилась глазами с Лемешовым и не договорила. Встряхнув копной кудрей, она хмыкнула и гордо  пошла прочь по коридору.

- Что, так и будешь тут сидеть? - спросил Ванька.

- Не твое дело, - огрызнулась Маша. - Хочу сидеть и буду.

- Ну, сиди. Царевна Марья.

- Ах ты... - девушка задохнулась от возмущения.

- Я что?

- Ничего.

В конце концов, колено не так уж сильно болит. Она поднялась на ноги  и вызывающе посмотрела на Лемешева.

- До дому дойдешь? Или помочь?

-  Не нужно,  все нормально,  - стараясь не морщиться, она сделала несколько осторожных шагов.

- Ну раз идти можешь, значит ничего серьезного, - Лемешев  без видимого усилия  закинул рюкзак на плечо. - Бывай, Степанова. В следующий раз смотри, куда бежишь.

Маша дождалась пока он уйдет. За окнами стало совсем темно, коридоры техникума опустели. Коленка еще ныла, но ничего серьезного и вправду не случилось. Не считать же дурацкого прозвища, налепленного Сколопендрой, ссоры с подругой, собирающегося дождя -  а кстати,  зонта у нее нет, - и аналогичную пасмурность в душе. И этого доклада. Придется убить весь вечер, конспектируя жуткую нудятину,  на чтение  не останется времени. А она остановилась на таком месте: девушка с красивым именем Кларисса очутилась в лодке посреди моря, к лодке плывет великолепный парусник и все обещает быть необычайно интригующим и увлекательным.

Надо выкроить хоть часок.  К тому же, последний раз лазая по сети, она наткнулась на один любопытный форум, где как раз обсуждали Переход.  Проживет Сколопендра и без развернутых примеров. Маша  улыбнулась своим мыслями и решительно заковыляла по коридору.

Отредактировано Анна (05-09-2020 16:52:56)