Продолжаю выкладку)) Будет много букв)))

  - Ваше Императорское Величество, простите нижайше, но в новом положении я не обнаружил гешефта от данной сделки, - привлек внимание  Шлаттер, не забывая, едва ли не при каждом слове, опускать голову в поклоне, - Получается, что податный гражданин оплатит налог за двадцать лет, а за получение титула ничего? Но это в корне не верно!
       - Почему? Однако, вы правы. Сейчас, когда и медяк – деньги, вопрос только в их количестве, - погрустнела Екатерина.
       «Неужели опять все прахом?! Да сколько же можно! Даешь возможность, а эта самая возможность тебе еще и оплеуху влепит!»       
        - Государыня, не все так плохо! Нужно посчитать, сколько за какой титул брать, верно, Иван Андреевич? - прищурился Олсуфьев.
       - Именно так,  Адам Васильевич, таким образом удастся сохранить некий, необходимый, баланс между сословиями. А то получится как у немцев: государство размером с кулак, а прЫнцев пруд пруди… Ох, простите, великодушно, Ваше Императорское величество, оговорился… - растерялся Олсуфьев, испуганно заморгав глазами.
         - На правду не обижаются, господа, - усмехнулась Екатерина, - Вот что, сейчас мы заканчиваем обсуждение. Все идеи требуют срочной доработки, что поручаю вам, господа, как мужам мудрым. Мне же нужно немного отдохнуть.
          «И еще что-то выдумать на наши несчастные головы» - подумал Олсуфьев, в очередной раз вытирая пот со лба, - «Сплошные реформы и манифесты! С первыми не разобрались, а военных полон дворец, не протолкнуться. Забыла государыня совет Фридриха, как же уберечь ее от судьбы Петра Федоровича?! Прям испуг берет»
          «Отдохните, дражайшая Екатерина Алексеевна, просто поспите, иначе  от вашего фонтана идей у нас мозги вскипят» - Шлаттер вежливо поклонился, тут же переключая мысль на дела насущные — нужно немедленно вызывать Ползунова с его прожектами в столицу. А это не просто: где разместить, где столоваться, за какие деньги… Вот же незадача, опять не переговорил с императрицей, человеку ж надо жалование какое придумать, приписать к какому-то ведомству… Совсем запутался...»
          - Адам Васильевич, голубчик, помогите решить вопрос с Ползуновым? Надо бы человеку какое-никакое жалование выделить, или на довольствие определить… Очень уж нужный человек, а здесь никого нет…

***
  Очередной приступ головной боли буквально свалил Екатерину с ног. Шаргородская носилась по покоям, шикала и подгоняла фрейлин, постоянно предлагая государыне то кофию, то наливочки, то позвать лекаря. Екатерина  отмахивалась, перемещая компресс - зараза высыхал и сползал постоянно! Малейший шум вызывал раздражение, а внезапная апатия и  немощь бесили — столько же дел! Одних записей не разобранные стопы лежат, вот когда?! Когда отпустит эта головная боль, что хуже зубной?!
         - Совсем умаяли себя! - бурчала Шаргородская, поправляя одеяло, - Целыми днями в кабинетах и на собраниях! Где это видано: государыня всем управляет?!. Государыня должна править! За что тогда жалование советники получают? Лентяи, прости Господи! Только и протирают панталоны!..
           - Катя! - скорее пропищала из вороха подушек Екатерина.
       - Уморят они вас, эти государственные дела! Как есть уморят!.. Хоть праздник бы какой устроили… Отвлеклись, развеялись! - настойчиво продолжала увещевать Шаргородская.
         - У меня траур по Петру Федоровичу, забыла?
         - Да-да, помню. Только мертвым — мертвое, а вы — живая! - уперлась верная Шаргородская.
        - Прекрати!.. Дай лучше отвар какой, чтобы голова не болела, - совсем уж жалобно попросила Екатерина.
         - Ага-ага, сейчас, - Шаргородская выплыла из комнаты, вернулась через пару минут, держа в руках блюдце с фарфоровой чашечкой.
         - Что это?
      - Лекарство, пить залпом, не горькое, нос зажать только нужно, - протянула посуду государыне Шаргородская, скромно потупив взгляд.
       Екатерине было настолько плохо, что она не обратила внимания на странное поведение и залпом выпила, зажав нос двумя пальчиками — нюхнуть нечто неприятное было выше сил. «Лекарство» разлилось тягучим, сладким нектаром с привкусом алкоголя, немного крепковатое, но теплое, нежное, вкусное. Просто живительная влага, воистину - лекарство. В голове зашумело, изгнав боль, еще через несколько минут лежания забурлила кровь,  и пришло облегчение.
       - Что это? - попыталась напустить строгость Екатерина, но, появившийся шутливый блеск в глазах, скрыть не удалось.
       - Лекарство, - хитро глянула Шаргородская, продолжая стоять у кровати.
      - Как называется?   
     - Ликер называется. О! Вон щеки порозовели, глаза заблестели! Еще принести?
      - Катя! Алкоголизм неизлечим! - со всей строгостью произнесла Екатерина, пытаясь сдержать улыбку. Ей действительно полегчало.
           - Так чуть-чуть, без вреда же, для здоровья.
           - Негоже пить в одиночестве, может девичник сделаем?
          - Фрейлин прогнать пять минут, графьев из гостиной тоже? - уточнила Шаргородская, притормозив у двери, - Кого оставить?
           - Ну из перечисленных — никого! Графья пола мужского, а девицы нам никак не нужны. Девичник на двоих? Думаю: справимся.
              - Там сестрица графьев еще осталась…
        - Не поняла о ком ты, - Екатерина сползла с кровати и накинула шелковый в пестрых цветах и лебедях халат.
         - О статс-фрейлине графине Протасовой, Анне Степановне, что пару месяцев назад Алексей Григорьевич представил. Страшненькая такая…
             - Катя, нет некрасивых женщин!
        - Конечно нет, главное пудры побольше и румян, но графине Протасовой и такое счастье недоступно.
            - Злая ты, Катя!
            - Всего лишь правду говорю!.. Так ее отправлять или оставить?
            - Зови к нам, - решила Екатерина.
           Некоторый шум за стеной, стук дверей озвучили выдворение мужчин и лишних особ из покоев. Высокая темноволосая молодая девушка вошла в комнату императрицы, сделала реверанс и застыла в ожидании.
          «Крупные черты лица больше подошли бы мужчине», - подумала Екатерина, мельком взглянув на статс-фрейлину, - «Братья вон какие красавцы, любо-дорого смотреть»
            Под чутким руководством Шаргородской, слуги быстро накрыли стол,  зажгли свечи в золотых подсвечниках и тихо испарились. Начавшийся девичник  с первых же минут навевал дикую скуку и желание его прекратить.  Общепринятые светские беседы замораживали обыденностью и предсказуемостью. Обычный разговор о погоде сменился деловым обсуждением моды, но тепло не стало. И тут Шарородская подлила «лекарство» всем на чуть больше принятого по этикету, в хорошие, по размеру, бокалы для вина. Чтобы не успеть испугаться от гнева императрицы, Катя залпом осушила первой и, улыбаясь, словно ничего не произошло, отправила пирожное в рот, а только после перевела дух.
         Графиня Протасова внимательно проследила за действием самой-самой доверенной фрейлины императрицы и повторила. 
         Екатерина покрутила бокал с ликером, деликатно кашлянула, прикинув градус, и медленно-медленно, смакуя каждый глоток, выпила до дна. Закусить решила виноградом.
          Алкоголь сделал дело. Дамы раскраснелись, тихое хихиканье сменилось громким и веселым смехом, беседу о погоде сменили шутки, затем анекдоты о придворных и далее по списку. К середине вечера дамы расшалились и стали уже обсуждать, для начала, внешние достоинства знакомых мужчин. Потом спорить и рассказывать сплетни об их похождениях. На это потратили оставшееся время. Но разбегаться не хотелось, легкая рука Шаргородской усердно добавляла теперь уже малыми порциями волшебное зелье, чтобы градус веселья не спадал. Дам потянуло на подвиги. Но Екатерина, несмотря на выпитое, продолжала еще себя контролировать. Чего нельзя было сказать о графине Протасовой, которая заспорила с Шаргородской о том, насколько смешно смотрится невысокая дама рядом с мужчиной гренадерского роста.
          - То ли дело оба статны!
      - Да нет же, красиво! Мы ж не в упряжку лошадей подбираем, упрямилась Шаргородская.
          - А вот сейчас я вам, мадам, докажу! -  Протасова направилась к двери, ничуть не шатаясь, уверенно и немного размашисто. Распахнула ее и вышла.
         Екатерину выпитое начало клонить в сон, но неведомая забава, которую организовала статс-фрейлина, вызывала интерес. Отчего же не дождаться финала?
             Графиня пропадала несколько минут, из глубины соседней комнаты слышался ее уверенный голос и непонятная возня. Появилась Анна Степановна, таща под руки двух покрасневших караульных.
             Крепкие, высокие, смотреть — только любоваться! Мундиры сидели ладно, щеки краснели, как у молодых девушек, кожа — кровь с молоком. В присутствии государыни молодцы еще больше стушевались, остановились у входа, и сдвинуть их Протасовой не удалось. Застыли, робея.
             - Ну, - произнесла фрейлина, перестав сражаться с караульными, - Смотрите! Что я вам говорила? Мы не одного роста, но эффект!
          - Ну… - протянула с легким сомнением Шаргородская, которая не могла похвалиться высоким ростом и была на голову ниже Протасовой. Для чистоты эксперимента, она подошла к одному из молодцев и встала рядом, справедливо решив, что вердикт вынести должна государыня, - Ваше Императорское величество, вы как считаете?
             Екатерина боролась с желанием. Голова не болела, эйфория и шалости графини развеяли непонятную тоску, но накатило желание уединиться и спать. Вопрос дам застал ее врасплох, она с трудом заставила себя посмотреть на действия фрейлин, подавить неуместный зевок и сосредоточиться.
           Графиня Протасова несомненно смотрелась лучше, точнее ярче. Шаргородская проигрывала ей во всем: наряд скромнее, выражение лица строже, словом — пальма первенства принадлежала новой фрейлине. И тут возникли вопросы у Екатерины — чего добивается графиня? Какие цели преследует, ведь очень уж раскованно и непринужденно себя ведет, если учесть молодой возраст и совсем уж короткое пребывание при дворе. Графский титул и влияние родственников Орловых само собой дают хорошее покровительство, но это никак не зонтик от дождя.
          - Обе пары хороши, - медленно произнесла Екатерина, только чтобы отвязались. Спать действительно очень хотелось, а вот продолжать шалости и чужие задумки — нет, - Благодарю вас, дамы, но я хочу отдыхать.
           Не обращая ни на кого внимания, государыня, пользуясь своим правом, направилась в спальню. Она не увидела легкой тени огорчения на лице графини Протасовой, ее тихого вздоха, но все это приметила зоркая Шаргородская, чем незамедлительно решила воспользоваться.
              Караульные вышли и Катерина буквально прижала фрейлину в угол  - Протасова плюхнулась в кресло, подняв каркас с ворохом юбок.
        - Что сие значит? - нависла над фрейлиной Шаргородская, не скрывая злости, придав нотки строгости тону, - Говори, что удумала?
          - Вы как со мною разговариваете?! - попробовала возмутиться фрейлина, безуспешно воюя с юбками. Но те были единственной преградой от надвигающейся Шаргородской, и девица вовремя бросила свое занятие. Нападать, не видя лица противницы, оказалось непросто, да и глупо, и Катерина изменила направление главного удара, неожиданно возникнув сбоку от  Анны Степановны.
            - Как положено. Говори! Иначе вылетишь из фрейлин и ко дворцу  не будешь допущена.
               - Это еще посмотрим! - фыркнула из вредности девица.
               - Ну-ну, сейчас показать, или побеседуем?
       - Ладно. Нам не ругаться нужно, а дружить! Мы обе преданы государыне. Только странно, что вы, мадам, не видите или не хотите понимать, почему Екатерина Алексеевна так мучается, - перешла на шепот Протасова.
              - Это ты о чем?
         - Вы слепая, мадам? Траур и забота о государстве занимают все мысли нашей государыни! Ей нужен отдых, развлечения…
           - Ха! И без вас этими вопросами озабочены!
         - Думать и видеть — это одно, но сделать хоть что-то… рискнуть и помочь — уже другое. Здесь смелость нужна, ведь рисковать своим положением никто не желает. Никто не хочет лишиться расположения и любви государыни. Даже, если это пойдет ей на пользу…
            - Что вы, можете понимать в этом вопросе?! Спасительница нашлась!
          - Получается… Чуточку больше, чем вы, мадам, - лукаво улыбнулась графиня, без смущения и не отводя взгляда, - Как только вы поймете, то, что ясно мне, так сразу увидите во мне друга и для вас, и для императрицы.
          - Очень уж мутно излагаете, - призналась Шаргородская, которая устала ходить вокруг да около.
          - Хотите услышать правду? Извольте: государыне нужен мужчина, нужны легкие, необременительные отношения, чувство влюбленности… Хотя бы!
            - Вы в своем уме?! Екатерина Алексеевна в трауре по мужу!
       - А что такого я сказала?! Я же не предлагаю адюльтер или на показ демонстрировать отношения!
         - Если Екатерина Алексеевна это услышит, вы, вылетите из дворца!
         - Так зачем ей передавать мои слова? Достаточно тихо, осторожно, маленькими шажочками подтолкнуть, поспособствовать решению ситуации о здоровье и душевном равновесии… Вы же не так глупы, мадам, не притворяйтесь!
        - Ваши слова мне противны!
        - Мы обе призваны служить государыне, не будьте ханжой, мадам!
        - И откуда в вас столько нахальства-то?!
        - Всего лишь молодость, мадам… - темные глаза сверкнули озорством, и графиня Протасова высвободилась из капкана Шаргородской, направившись  к выходу, - Думайте, мадам, пока я другой путь не избрала или другого союзника!
         - Ну нахалка!.. И откуда у девицы из приличной семьи такие… паскуднейшие мысли взялись? Никакого стыда, - всплеснула руками, немного картинно, но искренне возмущаясь,  Шаргородская. Потом пригласила слуг, а сама присела на канапэ, чтобы обдумать деликатную ситуацию. Мыслимо ли это такого плана интригу заплести — уложить в кровать к самой императрице мужика, да еще без ее, высочайшего распоряжения или указа... У Протасовой все выходило гладко и легко, понятное дело на словах, но государыню верная подруга знала хорошо. Да и рисковать местом и почестями не хотелось. Трусливо пустить все на самотек — не выход. Протасова может такого навертеть по молодости и безответственности, что и сраму не оберешься. А вдруг приблизит к Екатерине Алексеевне кого-то ненадежного? В ее  ветрености Шаргородская не сомневалась. Да удивляло: Протасова — графская родственница, с чего бы это ей затевать интригу против дядьев? Что ж не так-то в этом почти карточном раскладе? Где таится подвох?
         «Нужно притвориться, что согласна, буду ее союзницей — так смогу вовремя узнать, что затевается, да остановить или пресечь. Екатерину Алексеевну не позволю осрамить! Я тебе покажу, посмотрим еще чья возьмет: молодость или зрелость! А Орловы, видать, все такие — без царя в голове, отчаянные»
         Так и не приняв никакого решения, Шаргородская решила не спешить, а понаблюдать. Вдруг Екатерина Алексеевна кому-то из кавалеров симпатизирует, а там видно будет. Все ж лучше поспособствовать, чем выстраивать и плести интриги. Сердцу-то не прикажешь. А что в голове у государыни насчет собственной постели никому не ведомо. Григорий Григорьевич уже не один месяц кулаком по стенам в коридоре стучит, а доступа к царственному телу не получает. Вот и пойми, чего желает государыня!

***
     Несколько дней Екатерина посвятила изучению документов присланных из Польши, куда был отправлен опытный дипломат граф Кейзерлинг. Сказать, что положение в соседнем государстве навевало на нее не тоску, а тихий ужас, в любом случае, будет мягко. Кучи магнатов и князей, выборность короля, продажность участников Сейма - лишь малая часть, с чем она пыталась разобраться. А суммы, которые запрашивал граф Кейзерлинг для поддержки кандидата на «пост» короля и организацию русской партии, заставляли злиться — тут дела делать надо, флот военный восстанавливать, картошку закупать в Европе, а не транжирить на подкупы польской шляхты! Зная честность и скрупулезное отношение графа к деталям, Екатерина понимала, что отправит все названные суммы, да и не раз — не хочешь иметь проблемы на границе с соседом, готовься и начинай работать с обстановкой заранее. Смущали конечно действия с подкупами — как-то некрасиво это выглядело, но, рассудила здраво:
          «Не подкупим мы, для России-матушки, подсуетятся другие: германцы, французы или саксы. Нам бы только успеть! И спрячь, Катюша, свою щепетильность под самую нижнюю папочку в дальнем углу. Не тобой придумано, не тебе менять. А вот военный плацдарм против России нельзя допустить. Надо будет - все драгоценности с платьев Елизаветы Петровны срежешь и отдашь! И пусть Шаргородская возмущается — скажешь, что тяжело дышать. Ха-ха-ха…»
          Информация графа Кейзерлинга впечатляла, кроме планов, которые должны будут лечь в инструкцию дальнейшей работы в Польше, на отдельных листах, убористым почерком  дипломата освещались настроения и подробнейшие характеристики всех весомых кандидатов, выдвигаемых после смерти действующего короля. В них были описаны не только характеристики личности и способности, годовой доход и родовые связи со знакомствами, но и истинное отношение к Российской империи, мечты и надежды, подслушанные и переданные русским.
          Екатерина никогда не имела дела с разведкой и шпионами, но ей хватило сообразительности, на чем будет строится работа ее людей в Польше, где вот-вот начнется бардак и смута. Кейзерлинг своим профессионализмом восхищал. Она решила принять его предложения.
          «Ладно, пора идти, послушать умных и хитрых»
          Очередной Малый совет начался как обычно.
        Перед Паниным лежала папка с объемным ворохом бумаг, которые он задумчиво перебирал и карандашом делал дополнительные пометки, хотя знал содержимое наизусть.
          Бестужев крутил в руках батистовый платочек и рассматривал кружева, как будто видел их впервые.
          Ждали запаздывающего Воронцова и императрицу.
          Панин и Бестужев старательно делали вид, что заняты своими мыслями и оппонента не замечают, усердно и сосредоточенно отворачивались и отводили взгляд, если случайно сталкивались. Оба царедворца понимали и берегли силы, так как каждое заседание, посвященное вопросам иностранной Коллегии, заканчивалось препирательством, причем, ни одному не хотелось проиграть. И суть была не в выработке или избрании правильного решения, а скорее утверждения собственного статуса, причем Бестужеву желалось вернуть прежнее влияние грамотного советника на императрицу. Панину же  отстоять намеченную политическую линию, проводимую его ведомством. А за отстаивание ее он готов был стоять насмерть. Потому что любой вопрос изучался и проверялся им досконально. Панин не принимал на веру сообщения только от одного тайного советника, соглядатая или дипломата. Он формулировал вопрос или инструкцию лишь рассмотрев доклады от сотрудников всей службы какого-либо направления, связав воедино всю информацию.
            Бестужев продолжал играть по-старинке, поддаваясь влиянию старых принципов и привычек. Испытывая ненависть ко всему прусскому, он настойчиво гнул линию против Фридриха, отрицая саму возможность поступить более гибко, демонстрируя отсутствие умения находить иные решения, выстраивать сложные комбинации, загнав противника в тупик. А получая подношения от всех дипломатов, был вынужден нервничать и опасно лавировать между ними.
            Панин же, зная о мздоимстве Бестужева, не скрывал своего презрения, так как был совершенно свободен и волен и в словах и делах— не брал взяток и подарков, мог честно служить. Его забавлял Бестужев, а если удавалось, используя алчность царедворца, каким-либо способом вписать того в хитро продуманную многоходовку, Панин начинал лучиться от счастья и считал, что занимает место в иностранной Коллегии по праву. А мечты о реформах и свободах? Кто знает, возможно, еще не время для их решения. Возможно, императрица изменит решение, ведь шаг за шагом она приближается к его идеям. И потом, царей и императоров много, а вот Россия — одна. И он, Панин, служит именно ей, а не Екатерине Алексеевне.
           На сиятельных графов Орловых никто не обращал внимания — братья были вечными «темными лошадками», и один Бог ведает, в какую сторону поскачут, таких просчитать не удалось ни разу, но сбрасывать со счетов не стоило. И Панин не выпускал из поля зрения, четко фиксировал мимику на лицах, взгляд и тембр голоса каждого, всегда готовый либо поставить их в тупик, либо использовать как временных союзников. Но в вопросах иностранных дел оба фаворита плавали слепыми котятами, не зная потаенных течений. И это тоже Никита Иванович учитывал.
       Слово канцлера Воронцова было весомым, но не в международной политике, а именно о ней Панин собирался докладывать в это утро. Так что ситуация была напряженной — некого  брать в союзники ни одной из сторон, одни лишь помехи. Это и служило поводом необыкновенной задумчивости Панина.
       Императрица вошла с улыбкой, свежая и в добром настроении, тщательно маскируя напряжение — каждый Малый совет отнимал много сил, к тому же вылезали сюрпризы, которые, для понимания сути, приходилось спешно изучать, но перед этим носиться, как на пожаре в момент обвала крыши. Очень Екатерина не любила такие моменты. Особенно экстренность.
         Сопровождал ее Олсуфьев, готовый записать любой приказ или найти необходимые сведения.
          - Сегодня замечательное утро, надеюсь, Никита Иванович, и ваш доклад будет столь же хорош и приятен, - Екатерина села во главе стола и обвела присутствующих взглядом, одарила улыбкой, демонстрируя, что настроена миролюбиво.
          - Время не терпит, необходимо принимать решение по Польше, - начал Панин.
         Бестужев подобрался и отбросил платочек, сосредоточившись на лице главы иностранной Коллегии.
         - Граф Кейзерлинг докладывает из Варшавы, что ему удалось склонить многих шляхтичей и, в некотором отношении, уже положено начало русской партии, которая будет поддерживать интересы России. Нам пора определяться с нашим претендентом на престол Польши — король Август серьезно болен. И это уже не секрет. Пора, Ваше Императорское величество, делать выбор и работать в конкретном направлении.
          - Итак, насколько мне известно, нужно обсудить и выбрать одного из двух: Понятовского или  Адама Чарторыйского. Остальных разобрали наши оппоненты, или они не настолько интересны и весомы в польском обществе. Я изучила документы, но хочу услышать ваши советы и мнения, господа.
         - Зачем нам Понятовский, государыня?! Есть воевода русский Август Чарторыйский, канцлер литовский Михаил Чарторыйский и молодой граф Адам Чарторыйский - большие авторитеты в Польше, имеют за собой немало сторонников. Выбирай любого!
                - Я … желаю еще раз услышать все за и против.
               - И ни один,  из перечисленных вами, не отвечает нашим интересам, Алексей Петрович, - оторвался Панин от созерцания чистого листа бумаги, лежащего перед ним.
            - Никогда бы не подумал, что ум, отвага, уважение подданных — недостойные качества для короля!
           - Все зависит от позиции, Алексей Петрович. Смотря с какой стороны подходить к данному вопросу. Для нас такой король-сосед, это скорее недостаток, чем достоинство, в наше неспокойное время, особенно, когда вопрос касается Польши. Уж лучше иметь недалекую умом марионетку, которая служит нашим интересам, чем способного самостоятельно мыслить  ставленника, Алексей Петрович. И, насколько помню, вы поддерживали идею о саксонском принце — сыне нынешнего короля Польши, - прищурился Панин, - Будьте так любезны, уточните, пожалуйста, о чьих интересах вы сейчас радеете?
             Бестужев нервно заерзал, фыркнул, но на выпад Панина не ответил, поняв, что это лишь вызовет ненужные подозрения. А вызвать гнев у императрицы не желал. 
              Екатерина подавила улыбку, взглянула на Панина:
               - Хорошо. Никита Иванович, а что скажете вы?
           - Мое мнение основано на докладах графа Кейзерлинга: обстоятельных и с мест событий. Граф настаивает не поддаваться на обещания и просьбы семейства Чарторыйских. Граф Адам необычайно умен, имеет вес среди шляхты, богат. Последние два качества устроили бы нас, но вот ум — это, в будущем, не послужит на благо России. Он полон идей о превращении Речи Посполитой в сильное государство, а оно нам не нужно. Нам бы германцев и саксов выкурить оттуда. Для данной задачи подойдет кандидат менее наделенный умом и остальными достоинствами.
       - Да, но не стоит сбрасывать со счетов ставленников от наших противников - французы и австрийцы будут всячески препятствовать нам — им нужен плацдарм против России и любой король, который станет воевать против нас. Семейство Чарторийских это понимает. Но остальные — нет. Прискорбно, но многие поляки будут всячески противиться королю, который будет согласен дружить с нами, - внезапно произнес Воронцов, - Граф Кейзерлинг еще не просил денег на все дипломатические издержки?
              - Уже, - кивнул головой Панин.
            - Михаил Илларионович, немедленно отправьте графу запрашиваемую сумму. И впредь, как только поступит запрос, немедля отправлять, сколько бы не требовалось. Наши дипломаты должны получать все, что нужно… Так к чему мы пришли в нашей беседе?
       - Из всех знакомых кандидатов на престол нужно сажать Понятовского, -     подытожил Воронцов, - Никого не слушать. Ставить его.
             - В Европе разразится скандал, будут говорить, что Россия посадила фаворита нашей государыни на престол! - поджал губы Бестужев, - Это … конфуз… Позор!
             - Пусть развлекаются, Алексей Петрович, кого бы мы не поддержали, все равно что-то да придумают, - вяло махнула рукой Екатерина. Она успела узнать из записей о том, кто такой Станислав Понятовский. От правды не отвертишься. Да и письмо от него она получила. Оно поразило своей страстностью и какой-то грустью. Было скорее очень-очень личным, что заставило Екатерину тут же его сжечь, заглушив воображаемые вопли разгневанных историков. Текст письма она помнила, а слова Бестужева подтвердили ее догадки об отношениях высочайших особ. Да, фаворит, но не ее же, не Кати Веточкиной?! Так что плевать — пусть Европа говорит, что хочет. Здесь нужен холодный и безошибочный расчет.
            - Главное, чтобы не поняли, зачем нам это нужно. А не зная истинных мотивов выбора, о которых нам сообщил граф Кейзерлинг, никто не сможет нам помешать, - Панин устало отложил исписанный листок в маленькую стопку, пометив в углу: «Решено. Понятовский».
            - Я бы предложил, в таком случае, рекомендовать графу Кейзерлингу лозунг, который поможет ему найти сторонников: «Король — поляк из древней династии Пястов!». Это потешит самолюбие поляков, усмирит и, думаю, перетянет на сторону Понятовского тех же самых Чарторыйских. Позвольте добавить, - обратился к Панину канцлер Воронцов.
           - Какая замечательная идея, граф! Благодарю. Я передам вашу мысль графу Кейзерлингу, - улыбнулся Панин, - Могу ли я подытожить, Ваше Императорское величество для дальнейшей инструкции? Наш главный интерес состоит в следующем: нейтрализовать влияние и вообще убрать из Польши   угрозу захвата ее саксами и французами. Иметь добрые отношения со всеми видными крупными дворянами. Подчеркивать всегда, что мы настаиваем на уважении и сохранении традиций, свобод и выборности короля Польши. Весомость решений Сейма и конфедераций. Одним из пунктов нашего согласия будет являться дружеское, добрососедское расположение поляков.  Я все верно изложил?
         - Да, Никита Иванович. Хочу добавить, что полностью доверяю графу Кейзерлингу и благодарю его за хорошую службу.
        - Дорого нам обойдется это дружеское расположение, - деликатно кашлянул Олсуфьев, делая пометки на листе.
            - Но эта дипломатическая игра, в случае выигрыша, стоит того, Адам Васильевич, без выстрела, без крови, без войны мы решим наиважнейший вопрос, - заулыбался Панин, который не скрывал, что доволен этим советом.
            Эта улыбка привлекла внимание Екатерины. Казалось бы что-то щелкнуло в голове, и она увидела совсем другого Панина. Нет, его умение вести интригу, добиваться своего, выходить на конфронтацию — осталось при нем. Но взгляд на возможность решить вопрос миром, был новым  штрихом к неприятному для нее образу царедворца. И был куда приятнее, чем фигура Бестужева. Разобраться с новым образом Екатерина решила позже, решив не слишком доверять ему, сохранив дистанцию и настороженность. И все же… Если Панин будет так играть на ее стороне, то пусть играет в Иностранной коллегии, где понятие государство и императрица сливаются. А вот во внутренние дела его пускать не следует.
         «Возможно, мне удасться направить прозорливый ум на благо именно в иностранных делах. Панин, судя по всему наслаждается, когда придумывает интригу. Не стоит ему мешать, интриги послушны ему. Пусть и дальше всю энергию тратит на благо».
            - Мне недавно доставили сообщение от графа Чернышева, я не успел его вам показать, Ваше Императорское величество. Извольте ознакомиться, - Панин вынул из стопки с бумагами лист и протянул его Екатерине.
             - Это от какого из Чернышевых? Зачитайте, пожалуйста.
            - Послание от генерал-аншефа Захария Григорьевича. Он рекомендует решать с Польшей территориальные вопросы. Как военный дипломат, он рассматривает весьма интересный пункт — безопасность наших границ, которые необходимо пересмотреть.
            - Вот как, интересно, подробнее, пожалуйста, Никита Иванович!
       - Извольте, Ваше Императорское величество. Захария Григорьевич настаивает: все земли, лежащие севернее Двины и восточнее линии Полоцк — Орша — Могилев — Рогачев и дальше по Днепру, должны перейти к России, чтобы безопасность русских границ базировалась на естественных рубежах: Двина — Днепр. Если вы взглянете на карту, то сразу поймете — в его предложении кроется истина.
          Братья Орловы разложили карту перед собравшимися. Нашли Двину и Днепр. Небольшое обсуждение вовремя пришедшего послания и предложение Чернышева было принято.
           - Имеет смысл записать сие в ваши секретные записи, чтобы в будущем непременно реализовать! - отдала распоряжение Екатерина.
            - Ну, а теперь о неприятном, позволите, Ваше Императорское величество? - с тяжелым вздохом произнес Панин.
             «Ну да, ну да, конечно же! Мы совсем забыли, что без неприятностей нам жизнь покажется скучной!» - Екатерине удалось скрыть огорчение.
            - Говорите, граф.
     - К сожалению, здоровье нашего уважаемого графа  Кейзерлинга ухудшается,и он запросил прислать себе помощника. Будет катастрофой, если с граф сляжет в самый разгар выборов.
           - Печальное сообщение. Вы уже определились, кого планируете послать в Польшу?
             - Да. Думаю вы одобрите кандидатуру князя Николая Васильевича Репнина?
              - Напомните, это тот, о котором беспокоилась Елизавета Петровна, когда он был во Франции? - улыбнулась Екатерина.
               - Да, Елизавета Петровна была весьма озабочена, чтобы «Николаша» не погиб в «царстве разврата и распутства», - тихо хихикнул Олсуфьев. Дополнительная информация вызвала улыбки у господ. Алексей Орлов громко рассмеялся.
             - А что думает сам Кейзерлинг, его устроит Репнин?
      - Насколько позволяет переписка, граф выразил согласие на приезд Репнина, даже немного поторапливает.
           - Значит необходимо немедленно известить князя и срочно готовить все документы на выезд его в Польшу. Кстати, с ним же можно отправить и золото, которое просил граф  Кейзерлинг.

Екатерина прошла к секретарям, кроме них в кабинете суетились и  перебирали на самом большом столе гору свернутых рулонов Шлаттер и Ганнибал, изредка обмениваясь короткими фразами.
     Ганнибал, не скрывая интереса, внимательно рассматривал один, продолжая слушать президента Берг-коллегии.
         Екатерина успела услышать фамилию Ползунов и несколько хвалебных слов, до того как мужчины успели повернуться к ней и поклониться.
           - Доброе утро, господа, очень рада вас видеть!
     - Вот, привез сюда чертежи, есть интересные работы, Ваше Императорское величество! Некоторые уже заинтересовали Абрама Петровича, - улыбнулся Шлаттер, - Хорошо, что Абрам Петрович понимает и знает чертежную грамоту наших механикусов.
      - Да, так и есть! Весьма занимательны! Особенно работы господина Ползунова впечатляют! Хотел бы с ним пообщаться — он предлагает удивительные вещи! Я восхищен! А чертежи — грамотен человек! Надо бы поспособствовать и сюда бы его побыстрее…
     - Иван Андреевич, помнится говорили об этом человеке? - решила уточнить Екатерина и оглянулась на Олсуфьева.
           Тот немедленно поспешил, кивая головой:
      - Да, письмо с повелением отправить Ивана Ивановича Ползунова немедленно в Санкт-Петербург отправлено. Насколько помню, должность в Берг-коллегии ему уже определена, но! Это все в вашем ведении, Иван Андреевич!
           - Благодарю, Адам Васильевич, за письмо. Остается только ждать приезда этого, не побоюсь сказать, гения механики. Но, признаюсь, идеи интересны, не всякая и за границами мелькала, да только где их применить-то? Эх…
         - А что именно? Я, конечно же ни капли не механик, господа, но мне интересно, поясните, - Екатерина присела к столу на подставленный Олсуфьевым шустро стульчик и приготовилась слушать.
         Господа смущенно переглянулись, словно перекидывая шарик в теннисе — передавая вещательное слово, кхекнули скромно в кулаки и продолжали смотреть то друг на друга, подбадривая, то на развернутые рулоны бумаги на столе.
         - Если господа позволят, - начал Ганнибал, а остальные с улыбками закивали, выразив тем самым полное согласие в передачи пальмы первенства — тут самим бы в черточках не заплутать и правильно понять замыслы гениев, а уж даме и государыне внятно изложить… Да ну его с Богом! Пусть Ганнибал дерзает, он пока в фаворе, - Я буду краток. Работу водяных мельниц, государыня видела, в них вода позволяет заменить человека и выполнить тяжелую работу быстрее. Потому многие наши заводы привязаны и построены на берегах рек. Здесь же, идея господина Ползунова может, подчеркну, так нет опытного образца, а только чертежи, заменить воду рек на огонь. То есть, как есть — прогресс, государыня! А задумщик — гений!
          - И заграница о таких изобретениях не извещала? Совсем-совсем ничего подобного? - Екатерина сразу поняла, о чем ей докладывает Ганнибал. Чувство сопричастности взволновало ее — вот оно — начало прогресса, так и до паровозов и железных дорог недалеко! Она-то знает! И Колымское золото и… Аляска, куда как ближе станут!
      - Известны только пароатмосферные машины Ньюкомена, но использовать их можно лишь для откачки воды. Правда на восемьдесят метров! У нас такого нет, - ответил Ганнибал, - Не строим, не используем. Все спинами да руками рабочих делается.
          - Сейчас не буду углубляться в этот вопрос, господа. С нетерпением жду приезда нашего гениального механика. Устроить господина Ползунова наилучшим образом. Абрам Петрович, а Вы бы изучили его предложения, да, возможно, какие-то мысли и проработали? Предупреждаю, этот вопрос меня очень интересует и заботит!
           - Никак не могу, государыня, Вы же меня отправляете закупать картошку, - Ганнибал развел руками, не скрывая огорчения, что работы Ползунова ему интересны намного больше, чем картошка, с которой он уже устал возиться.
            - Да, запамятовала! Но и картофель важен и чертежи. Возможно, тогда господина Болотова отправить вместо вас? - вздохнула Екатерина. Ей очень не хотелось теперь отпускать Ганнибала, потому что он увидел в этих закорючках гениальную идею, способную продвинуть ее мечту. Да и сам, по всему видно, загорелся, не до картошки ему.
          - Позвольте остаться, государыня? Болотов лучше меня справится, к тому же нужно тихо все предпринять.
            - А для чего скрытность?
          - Так купцы заграничные, как узнают, что по вашему государственному  приказу, да большую партию закупать будут, вмиг цены поднимут, шельмы!
       - Вы так считаете? - глаза Екатерины непроизвольно расширились от удивления, непроизвольно она остановила взгляд на Олсуфьеве, и тот заулыбался, кивая.
          - Не одни аглицкие купцы жулики,  все они одного рода-племени!
          - Тогда так и решим: Абрам Петрович занимается работами Ползунова и остальные чертежи посмотрит, возможно, побеседует с другими механиками и составит план работы. А вы, Адам Васильевич, готовьте дорожные документы, инструкции «правильного поведения» и деньги на господина Болотова. Пусть немедля отправляется и закупает картофель!
          - Слушаюсь, Ваше Императорское величество! - Олсуфьев сделал короткие записи на листе и зашелестел бумагами на столе.
           - Дозволь просить, государыня? - поклонился Ганнибал.
           - Конечно!
           - Вот посмотрю я чертежи, в них я разбираюсь. А дальше-то что?
           - Как вас понять, Абрам Петрович?
       - Что дальше делать, государыня? Вот только один чертеж — а он дороже нескольких, да что там нескольких! Все золото Колымы он стоит! Это уже сейчас вижу. Поговорю я с механикусами, чьи работы тоже окажутся полезными и все?
         - Почему все? - смутилась Екатерина. Хотя, если честно, и сама не представляла, как двигать этот непонятный прогресс?! Это не купил картошку, посадил, собрал, накормил, опять посадил. Пусть и есть недовольные — караван идет, собаки лают. Полают и успокоятся. Справятся с недовольными, со временем. Она решила выкрутиться: - А что будет правильным, Абрам Петрович, на ваш, на просвещенный взгляд?
        Теперь уж Ганнибал задумался, почесал подбородок, сделал пару шагов, насколько позволяло помещение и широко разложенный подол царственного платья государыни, остановился и устремил взор на Олсуфьева, потом на Шлаттера.
         У Олсуфьева дернулась вверх правая бровь, и он устремился с еще большим рвением шелестеть бумагами.
            Шлаттер первым догадался, какие мысли пришли соратнику Петра Великого в голову, ужаснулся и побагровел, понимая, что теперь ему нужно приложить максимум усилий, чтобы… притормозить дело рук своих, ибо прибить и прикопать идеи в архивах теперь не получится.
         - Толку от изучения механизмов не будет, пока мы не создадим опытный экземпляр, не проверим его работу, не исправим ошибки. Это как… предлагать даме выехать на люди с новой прической, но не дать ей самой убедиться, что она ей к лицу… Как-то так, государыня. Это как слепить лодку, и не пусть на воду…
          «Нужны деньги!» - лицо Шлаттера, пылающее гневом и растерянный вид Ганнибала стали хорошей подсказкой Екатерине.
            Повисла тишина.
            «Ну уж нет! Я не позволю рухнуть моей мечте… Да к черту мечту! Здесь прогресс тонет!»
       - Сколько времени будет добираться господин Полозов до Санкт-Петербурга?
          - Письмо с указанием ехать в столицу отправлено месяц назад, месяцев через шесть, при хороших дорогах прибудет, - оторвался от бумаг Олсуфьев.
            - Полгода! - качнула головой Екатерина. Она начала злиться, - Хорошо. Абрам Петрович, в любом случае, раньше приезда механика делать что-то материальное мы не будем. К тому времени, мы изыщем средства в казне…
             - Умоляю вас… - прошептал Шлаттер.
            - Мы найдем в казне средства для ваших опытных образцов. К тому же, до приезда и остальных механиков-изобретателей у вас будет составлен подробнейший список необходимого.
            - Благодарю вас, государыня, - повеселел Ганнибал.
        - Позвольте, Ваше Императорское величество, казна не потянет! Недавно отправили в Польшу пятьдесят тысяч золотом, сейчас на картошку вы запросили двадцать тысяч! Пятьдесят не вернутся никогда, лишь профит! А картошка?! Посеяли и вырастили. Ее же никто не будет покупать! Опять и ржавой копейки не вернем! Теперь - механикусы! А еще граф Чернышёв опять запросил пять тысяч золотых! Можно подумать, что мы покупаем корабельный лес у англичан за золото! Это же просто бездонная бочка!.. Только ее и наполнять-то нечем! - на Шлаттера было жалко смотреть. Он искренне переживал. Угробить и не дать хода новшествам — считал преступлением. А денег государству брать было не откуда. Финансовый вопрос и безысходность вот-вот могли довести его до инфаркта, и президент Берг-коллегии схватился за сердце.
           - Иван Андреевич, у нас есть еще шесть месяцев, когда потребуются деньги, не нервничайте, пожалуйста! Что-нибудь придумаем! Манифесты начнут действовать… А что вы там сказали: графу Чернышёву потребовались деньги? Надо бы наведаться и посмотреть на строительство нашего флота. Скажите, что я через два часа желаю выехать. А пока пойдемте пить чай, господа!

           Известие о выезде императрицы из Зимнего наделал много шума. Легко сказать — через два часа!  Екатерина, же с улыбкой глядя на суматоху, отправилась в свои покои и прошла в кабинет. Там ее ожидал Степан Иванович Шешковский, как всегда подтянутый и с папочкой.
          - День добрый, Степан Иванович! Слушаю вас внимательно, но хотелось бы иметь цифры перед глазами.
               - Разумеется, государыня, - Шешковский положил перед Екатериной два исписанных листа и приготовился к докладу, ожидая, пока она возьмет карандаш для пометок на его записях.
          - Этот лист показывает, что было при Петре Великом, а это то, что досталось графу Чернышёву? - Екатерину в очередной раз пробил холодный пот, - Цифры катастрофические. Что удалось выяснить о действиях графа? На сегодняшний момент.
        - Как я вас извещал ранее, государыня, граф Чернышёв не стал действовать по принятому плану в Адмиралтействе — вместо трех кораблей он сразу заложил в три раза больше. Вы помните мои записи — три новых линейных корабля должны были закладывать каждый год для замены старых и полностью сгнивших.
             - Помню.
            - Еще граф Чернышев заказал оружейникам намного… почти в два раза больше пушек для каждого корабля.
             - То есть?
         - Принято около шестидесяти орудий на линейный корабль, он же решил увеличить до ста.
        - Получается… Ничего не понимаю! - улыбнулась и одновременно огорчилась Екатерина, взглянув на Шешковского в поисках разъяснений.
       - Прошу прощения, Ваше Императорское величество, но здесь не моя стезя. Данные я смог вам привести — замысел графа мне неведом, не гневайтесь! Не морской я человек… - склонил голову Шешковский.
         Екатерина огорченно вздохнула, но махнула рукой. Итак Шешковский находил время и людей, чтобы вести наблюдения и собирать данные.
       - Что ж, на некоторые вопросы ответит сам граф. По крайней мере, теперь ясны его затраты и запросы средств. Ничего не прикарманил ли граф?
       - Не замечен. Все цифры до копейки записаны и сходятся, вот взгляните, мой человек все копирует для вас, - очередные листы легли перед Екатериной на стол.
       - Есть ли недовольные? И кто?
       - Ваше Императорское величество, я бы сказал иначе: есть ли кто доволен активностью и строгостью графа Чернышёва? - широкая улыбка разгладила строгие черты лица Шешковского.
        - Отчего же так? - спросила Екатерина, хотя ответ ее порадовал — восстановить былую мощь военного флота можно только жесткой рукой, но с виду и по прежним характеристикам за графом не замечались необходимые черты. Что ж, видать провидение или сам Бог послал на правое дело такого помощника.
     - А он устраивает ежедневные маневры на оставшихся судах, тусует команды, что шулер карты. Никто не знает кто куда и когда. Строг и суров. В Адмиралтействе, едва появляется, все как мыши прячутся в кабинетах.
        - Справедлив ли?
        - Да, но не принимает ничьих советов.
   - Хорошо. Сегодня разберемся на месте. Благодарю вас, Степан Григорьевич!.. - Екатерина хотела распрощаться, но заметила, что Шешковский замялся, не спеша удалиться и оставить ее одну, - Что-то срочное?
      - Мы закончили допрос с заговорщиками. Все допросы записаны, и я готов вам их представить.
         - Хорошо. Я ознакомлюсь. Есть ли какие-то сроки на рассмотрение?
       - Нет, государыня, вы в праве рассматривать это дело сколь вам угодно… долго.
        - И все заговорщики будут ждать?
        - Да и писать прошения о помиловании. Могу ли я спросить?
         - Говорите, - Екатерина поняла помощника, его пауза и сказанное «долго» являлось спасительным кругом — как угодно долго она могла оттягивать приговор, против которого бунтовало все внутри. Но долг призывал наказать сурово, чтобы другим неповадно было. Да и спать хотелось спокойно. Но казнить, саморучно подписать указ… Нет. Она еще тогда твердо решила, что никакого смертоубийства не допустит — здесь она была согласна с Алексеем Орловым — пьяная дурь не причина для четвертования.
          «Пусть сидят. Нехорошо, конечно, держать в каземате этих дураков, но заслужили. Сколько времени? А не знаю!»
         - Будет ли помилование хоть кому-то из заговорщиков?
- Нет. Наказаны будут все. Но… Я не хочу никого казнить. Пусть пока сидят и думают о своей жизни.
         «Пока я не решу куда, для моей пользы их отправить… »
        - Я понял вас, государыня. Позволите идти?
        - Благодарю. Ступайте!..
          Екатерина осталась одна и задумчиво вертела листы доклада Шешковского о делах графа Чернышёва, сделала карандашом пометки и поняла, что пора переодеваться, рука потянулась к колокольчику и замерла. Портила настроение навязчивая мысль с заговорщиками — когда-то ведь «долго» прекратится! И что тогда? Отпустить их? Нет. Наказание должно быть суровым, но честным. И сколько бы она не гнала эту мысль, ее не изгнать. И суровой быть не хочется! Нет внутри стальной струны и со словом «надо» мира не будет. Вот куда их деть — пьянчуг?!
          «Ладно. Время есть. Потом решу»
          Колокольчик наконец-то зазвонил, и в дверях возникла Шаргородская с подносом. Тут же потянулся божественный запах кофе и румяных булочек.
           - Я собираюсь на верфи к графу Чернышёву, готово ли все?
          - Все готово кроме вас, государыня, - с легким звоном поставила на стол поднос Шаргородская, - У графов Орловых искры не только из-под шпор летят, там столько охраны нагнали, что даже я не беспокоюсь за вас. Мундир вам приготовила, что сверху: шубку или плащ?
         - Катя-я-я… Ну какая шубка поверх мундира?! - Екатерина рассмеялась и чуть не подавилась кофе.
          - Я беспокоюсь о вашем здоровье, государыня! Сыро и ветер! Это мужчинам все нипочем, им не привыкать! Пусть задницы морозят! А вы…
             - Катя, готовь плащ, самый теплый.
            - Вы, надеюсь, в карете поедите?
        - Нет, это долго, верхом, но карету пусть следом отправляют, - Екатерина закончила перекус и, задумавшись о том, как бы еще ей усовершенствовать свою одежду, принимала помощь Шаргародской в переодевании.
            «Могу носить мундир, может «узаконить» его, как-то? Куда удобнее этих хвостатых юбок… Надо подумать!»

***

              Графы Орловы, взяв на себя организацию охраны императрицы, постарались  — эскорт Екатерины занимал всю дворцовую площадь Зимнего. Все верхом, стройными рядами. Лошади в нетерпении переступают и изредка ржут в нетерпении. У выхода из дворца стоит карета, над крышей поднимается дым от дорожной жаровни, чтобы государыня не замерзла по дороге — погода сырая и свежий ветерок с залива треплет плюмажи на головных уборах. Карета, конечно, не зимний возок, но четверо поместятся, с учетом отсутствия на императрице широких юбок. И все же желание ехать верхом не пропало.
              Гвардия приветствовала ее дружным:
              - Виват, государыне Екатерине Алексеевне!
          Вид Екатерины в мундире и теплом плаще удивил Григория Григорьевича Орлова. Он хмыкнул, быстро поднялся к ней по лестнице, отвесил поклон, не жалея белоснежных перьев на шляпе, подмел пыль у ее ног, и на ее вопрос, где оседланная лошадь, ведь она сказала, что едет верхом, возразил:
         - Разумно ли, матушка-государыня?
         - Если устану или замерзну, пересяду. Сначала верхом, распорядитесь, граф! Скоро полдень, а мы еще на месте!
    - Матушка, не гневайся, дорога плохая, прохладно… Да и для безопасности стоит сесть в карету, - присоединился с уговорами Алексей Григорьевич, вежливо сняв головной убор.
         - Для безопасности вы собрали полк, чего мне бояться? - прищурилась Екатерина, - Подайте мне лошадь, господа. Я так хочу! - потребовала Екатерина, решив настоять на своем решении.
           Она все еще ощущала неуверенность в верховой езде. Постоянные «тренировки» помогли ей освоиться и чувствовать себя более-менее сносно. Но наездницей себя государыня продолжала считать никакой, а потому упускать подвернувшийся случай не хотела. А куда деваться — другого транспорта нет: или трясись в карете, что кишки того и гляди наружу выпрыгнут, или дыши свежим воздухом, отбивая пятую точку, что повар отбивную.
       «Ничего! Вот приедет Ползунов и … построим паровозы!» - мелькнувшая мысль улучшила ее настроение, взбодрила.
            И тут в поле зрения попала знакомая фигура уже ступившая на первую ступеньку лестницы Зимнего. Это был младший Суворов. Екатерина непроизвольно заулыбалась, не скрыв, что рада его видеть. Изменения в настроении императрицы не ускользнули от Орловых.
          Григорий Григорьевич, смирившись с намерением Екатерины отправиться верхом, решил не спешить с подачей коня и скрипнул зубами от нахлынувшей волны ревности.
                Мужчины раскланялись, соблюдая правила хорошего тона.
             - Рада видеть вас, Александр Васильевич! - глаза Екатерины блеснули глубокой синевой, улыбка и голос добавили ощущения особой расположенности императрицы к подошедшему и неуверенности остальным, - Не желаете ли сопровождать меня? Я хочу посетить графа Чернышёва и посмотреть, как он там с реконструкцией нашего флота справляется.
           - С удовольствием, Ваше Императорское величество! Но в морском деле не осведомлен, - поклонился Суворов, - Не смогу быть полезен.
           - Зато вам есть что рассказать о делах, которые вам поручены! - рассмеялась Екатерина, и повернувшись к Орлову, добавила - Я передумала — мы решили ехать в карете!
            Императрица подала руку Суворову и стала спускаться по ступенькам к карете, следом за нею последовала Шаргородская, неся в руках соболиную шубу государыни.
         Екатерина устроилась, закопавшись в подушки, верная Катя рядом, а вот между сопровождающими кавалерами вышла заминка: графу Орлову,   полагалось влезть первым, согласно статусу, и Суворов посторонился, пропуская его. Но изнутри раздался голос Екатерины:
          - Что же вы, Александр Васильевич? Садитесь же!
           Григорий Григорьевич, не изменившись в лице, взмахнул рукой, с трудом удержал улыбку на сомкнутых губах, и пропустил Суворова, в котором видел соперника за внимание императрицы. На легкий смешок за спиной брата Алексея он не стал реагировать, а последовал за новым, как  полагал, восходящим фаворитом государыни. Правда, дав себе слово, что не позволит выскочке завладеть ее вниманием.
          Карета с сопровождением, под руководством Орлова-младшего отъехала от Зимнего, из окна учебной комнаты наследника престола Павла Петровича ее провожал суровый взгляд генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова. Его губы были поджаты, между бровей пролегла суровая складка, взгляд огорченно следил за уезжающей каретой.
           - Куда ж ты, дурья голова, лезешь?! Не дело это, Александр, остановись, сын, пока не поздно!.. Не позорь род свой…
            В карете же кавалеры развлекали дам смешными историями, точнее, старался Григорий Григорьевич, стремясь быть галантным и остроумным, завладев вниманием Екатерины. Но это продолжалось недолго — она внезапно задала вопрос Суворову о делах, и теперь уже он продолжал подробно докладывать, а Екатерина уточнять. Их беседа навеяла скуку на Шаргородскую, и она пыталась что-то рассматривать в окошке.
           Орлов же напротив, неожиданно для себя, услышал интересную информацию, и, с удовольствием, включился в обсуждения. Ему нравился этот офицер. Всегда спокойный и знающий, о чем говорит. Кого-кого, но его бы он не хотел видеть своим соперником — умен и деятелен, черт побери! К такому и ревновать грешно — достойный уважения кавалер!
           «А Катя-то им увлечена  и не скрывает… Может быть, еще и сама не понимает. Но, Спаси меня, Господи, никому не отдам ее!.. Н-да, Гриша, корону, империю ей подарил, а теперь что - весь мир к ее ногам осталось бросить, может тогда тебя заметит?.. Потяну ли,  мир-то ого-го как велик, не надорваться бы»
           - Вот, принес Вашему Императорскому величеству, некоторые записи… - Суворов протянул Екатерине несколько исписанных листов, - Здесь мои предложения касательно медиков в армии…
           «Та-дам!»
           Екатерина, еще не коснувшись листов, уже поняла, что ее ждет информационная бомба. То, от чего она увиливала столько времени, ее наконец-то догнало и заявило о себе в полный голос.
           «Спаси меня, Господи! Судя по всему наследию от императоров, в медицине должно твориться нечто ужасное. Как же не хочется читать все это! Но надо. А вот не хочу портить себе настроение! Просто не хочу и всё!»
         Екатерина повертела в руках первый лист, попробовала разобрать почерк Суворова, удалось, но от тряски в карете прыгали не только люди, но и буквы, которые, очевидно старательно выводил писавший. Тем не менее, это разозлило императрицу. Екатерина нахмурилась, полезла машинально ища сбоку тетрадку, в которую записывала все важные мысли, но не найдя, сообразила, что она не в платье и карманов нет, а потому заветная тетрадка осталась в Зимнем дворце.
        Делая вид, что знакомится с написанным, Екатерина начала рассуждать:
       «Мне до смерти надоело читать закорючки!.. Да-да, еще в той жизни надоело отсутствие всякого намёка на почерк у врачей. Ладно в той жизни можно было привыкнуть, но тут же столько людей, столько корявых записей! Все. Баста. Надоело. Скажу Абраму Петровичу, пусть ищет механика, а тот соберет или изобретет печатную машинку. Это ж сколько времени тратится на прочтение всяких прошений и документов!.. Вот только вернусь из поездки и сразу прикажу. Стоп, Катя, допустим научить печатать одного несложно, но тебе же прогресс нужен? Нужен! Нужны люди, которые будут заниматься перепечатыванием документов, а это деньги!.. Опять проклятущие деньги, золото и серебро! Где его взять? Все твои Манифесты никак не растормозятся — видно корявым почерком размножены, что их никак на местах прочесть не могут… Как выкрутиться? Думай!»
        - Сколько у нас фрейлин и девиц, что в Зимнем живут? - задала Екатерина вопрос, прервав Графа Орлова. Все замолчали, пытаясь понять, как медицинский вопрос в армии связан с фрейлинами государыни.
          - Фрейлины разные, по статусу и обязанностям, какие Ваше Императорское величество интересуют? - отозвалась Шаргородская, быстро про себя сотворив молитву.
           - Те, что постоянно толкутся в моих комнатах без дела или ожидая его, - уточнила Екатерина, взглянув на верную спутницу.
          - Сейчас не могу точно сказать, но не больше положенного штата.
     - А по фамилии можете назвать всех? - насмешка легла на губы Екатерины, готовые вот-вот сжаться в тонкую нить — признак сильного гнева.
   - Вас кто-то прогневал, Ваше Императорское величество? - поинтересовался граф Орлов, прищурившись и пытаясь вспомнить последние слухи, где фигурировали фрейлины государыни.
          - Нет, Григорий Григорьевич, однако, при нынешних обстоятельствах, когда стране нужно золото, я разбазариваю его на содержание девиц из богатых семейств, которые палец о палец не подумали бесплатно мне помочь в моих начинаниях. Так почему я должна…
          - Кроме содержания девиц вы еще и приданое каждой дарите, - добавил граф Орлов — его забавлял вид разгневанной Екатерины, хотя, видит Бог, он никак не мог связать сообщения Суворова и фрейлин.
         - Во-от! Я не хочу тратить деньги на их содержание. Хочу завтра же получить на стол список девиц из знатных семейств, способных пристойно пристроить дочерей, и их самих ко мне на аудиенцию. Я предложу им на выбор три варианта: отправиться в имение к родителям, службу сестрами милосердия или… третий вариант я придумала, но его пока учитывать не будем.
          - Но… по регламенту, Ваше Императорское величество, вам требуется сопровождение… многие девицы входят в вашу свиту! - попробовала возразить Шаргородская, - Как же балы? Прием послов? Торжественные выходы императорской семьи… Это… неприлично! - обиженно поджала губы Шаргородская, потом осмелилась и добавила: - А кто будет мне помогать ухаживать за вами?!
        - Пожалуй, самое важное, из того, что ты перечислила, Катя, я готова рассмотреть только кто будет помогать тебе. Тебе хватит пятерых? Сама отберешь, из бесприданниц.
             - Нет, нужна знатность!
         - Обсудим этот вопрос потом, - Екатерина грустно улыбнулась, гнев немного улегся, - Я правильно понимаю, что в армии очень не хватает санитаров и вопрос с лазаретами еще хуже? А госпитали требуют, нет, кричат о реорганизации?
           - Так и есть, - склонил голову Суворов, - Мы теряем тех, кто мог бы стать в строй постоянно. Много калек, людей не хватает. А уж о врачах остается только мечтать. Вытащить раненного с поля боя почти невозможно, но и после — рук не хватает, лекарств, всего, государыня. Россия — большая, а жизнь на войне человека ничего не стоит. Беда, одним словом. Зима особенно косит молодых.
        - Что ж, вернусь и жду ваши соображения, список людей, которых вы знаете и считаете возможным, что они станут действовать в соответствии нашим указаниям, Александр Васильевич. Я сама распишу, как вижу работу полевых лазаретов и госпиталей. Мне нужны фамилии тех, за кого вы ручаетесь. Очень на вас рассчитываю! Кстати, как там дела у господина Потемкина с образцами новой формы?
          - Уже заканчивает пошив опытных образцов.
          - Только для конной гвардии? - уточнил граф Орлов.
          - Никак нет, ваше сиятельство, могу порадовать нашу государыню и вас, Потемкин представит, буквально через пару недель новые полевые мундиры и для пехоты и для артиллерии, а не только для конной гвардии.
            - В каком количестве, Александр Васильевич?
          - Мы обсудили с ним этот вопрос, решили десяти хватит для каждого рода войск, вы считаете, что нужно сразу шить на полк?
           - Нет-нет, для чего нашивать и тратить время, не на марионеток же шьем.
           - Как только вы утвердите образцы, так сразу они будут переданы в полки.
        - Хорошо, жду, когда Потемкин закончит работу. Но сначала с мундирами ко мне!
              Граф Орлов ладонью прикрыл улыбку — он догадался, что государыня явно что-то задумала.
           «Катя становится все недоверчивее. Но в вопросах формы — права! И да, надо не пропустить этот просмотр, а то срежет все украшения, будем ходить голые как тушки, и офицера от солдата не отличишь… В этом вопросе нужно проявить твердость»
         - Я тоже желаю присутствовать на просмотре формы, непременно предупредите меня, Александр Васильевич!
               - Разумеется!
             - Нужно и командующих пригласить, вы сказали десять штук будет, хорошо, я еще подумаю, кто должен обязательно быть. Не забудьте — рядовых три-четыре человека, - Екатерина загибала пальчики, что-то считая и обдумывая.
         Оставшуюся часть дороги императрица делала вид, что читает записи Суворова, и никто разговорами не развлекал.
             Остановившаяся карета, отвлекла от мыслей о государстве.
          - Ваше Императорское величество, карета дальше не проедет! - доложил Алексей Орлов, - Вот теперь только верхом или пеши…
            От слов Орлова-младшего глаза у Шаргородской округлились, она испуганно захлопала ресницами, но приняла известие молча. Это не осталось незамеченным присутствующими. Григорий хохотнул, легко выпрыгнул из кареты, сам откинул ступеньки, помог дамам выйти и, не выпуская руку Екатерины подвел ее к лошади.
          - Ваше Императорское величество, позвольте помочь? - легко подхватил государыню и аккуратно усадил верхом.
              Суворову досталась Шаргородская, он поклонился и провел ее, чтобы усадить. Они были одного роста, да и сложения не богатырского, и дама слегка смутилась — а получится ли красивый жест? Но неожиданно рядом оказался Григорий и проделал тоже, что и с императрицей, вежливо сказав:
           - Лошадь высокова-та…
        - Благодарю вас, ваше сиятельство, - спокойно принял помощь Суворов.
        К песчаному с бело-золотым песком берегу, где высились остовы кораблей отряд добрался в мгновение. Подъехали к большому походному шатру, из которого вышел граф Чернышёв. Он не был удивлен — его предупредили о внезапном визите императрицы.
          - Виват, матушке-государыне! - поприветствовали государыню  собравшиеся.
         - Рада видеть вас, граф! Хвалитесь, радуйте! - Екатерина легко спрыгнула с коня, не дожидаясь посторонней помощи. И подала руку Чернышеву.
           - Хвалиться не буду — работа только начата, не гневись, государыня, - склонил он голову, не скрывая восхищенного взгляда, - Скорее опять просьбами завалю.
         - Вот как? Значит работа кипит, и вы видите, как ее нужно окончить без  недочетов, - отвечала, подбадривая улыбкой, Екатерина, - Большой проект вы вершите, куда же без дополнительных средств. Я обещала вам всячески помогать. Так что показывайте!
         - Может быть отобедаете, Ваше Императорское величество, дичь, рыба, все свежее. Еще утром плескалось да летало, повар у нас хороший…
          - Повар? А на флоте, я слышала — кок?
            - Но это на корабле кок, а мы, чай, на родимой земле, значит повар, к тому же мой личный. Отобедай, государыня? - настаивал граф Чернышёв.
            - А вино французское успел привезти к визиту? - спросил Орлов.
            - А как же, граф, все, что по душе нашей государыне-матушке!
         - Видать много просить будешь, хочешь, чтобы после обеда подобрее стала, - рассмеялся Орлов, - Не боись, Екатерина Алексевна в добром расположении к тебе, и без обеда будет милостива. И правда, время бы поесть, государыня…
         - Что ж, не буду обижать повара, ведите за стол! Уж если что хочет скрыть, то все одно не успеет, а на сытый желудок и вправду, может, где сердиться не буду, - смирилась Екатерина и пошла в шатер, где были накрыты столы.

         ***