Это мои версии волшебных русских и белорусских сказок, сплетённых в одну сказочную историю.
     Возможно кому-то сгодится в качестве отдыха от азиатских супергероев, мудрых студентов в теле генералисимуса или грандиозных сражений в космическом пространстве.
     Прототипы сказок старые, так что с некоторыми деталями сюжета вам, возможно, встречаться и не довелось.
     Ну, и сам я не смог удержаться от всяческих домыслов.

     Пролог.

     Придворный сказитель не любил повторяться. Сановные слушатели были искушены в предмете, а многие сами или их родственники стали непосредственными участниками сказочных событий. Надо было очень постараться, чтобы удивить подобную аудиторию. Вот сказитель и старался, глотая пыль с полок, уставленных старинными фолиантами.
     Почему его внимание привлекла эта небольшая книжица, сшитая из пачки пергаментных тетрадей, он и сам понять не мог. Нельзя было исключить старинную магию, направленную на привлечение читателей и ныне находящуюся под строжайшим запретом. Вплоть до усекновения головы лиходея. Но скорее удивило то, что такое непритязательное издание стоит на одной полке с трудами великих сказочников и магов.
     Придворный сказитель снял книгу с полки, хмыкнул, прочитав название, и усевшись в большое кожаное кресло, углубился в чтение. Дрессированная жар-птица услужливо примостилась на верхней полке ближайшего книжного шкафа, ярко осветив этот закуток царской библиотеки.

     Первая тетрадь, в которой рассказывается про мир наш волшебный, чудесных жар-птиц, мужественных стрельцов и Кощея Бессмертного.

     У нас в сказочном мире всё как у людей: пашем, сеем, любим, а порой ненавидим. Не без того. И принцессы, между прочим, у нас посещают удобства. Поэтому самым сложным бывает не выкрасть красавицу из башни, а как-то умудриться отпустить оную «в кустики» в самый разгар бегства от воинства её рассерженного папани. А оно, воинство это, волшебное. Несётся без устали хоть сутки напролёт, хоть трое. Никаких шансов смыться
      Это потом сказители соврут про хитрость Ивана царевича. Он мол схоронился в зарослях и, пока преследователи скакали в одну сторону, направился в другую. Но, причины «мудрости» младшего царского сына, как видите, носили самый банальный характер. Он и сам бы … Ведь убегать от погони – занятие хлопотное. Так нервы вытреплет – сил нет. Но неудобно как-то было при невесте. Еле дотерпел до дому. Хорошо хоть путь в «другую сторону» куда короче оказался. Мир то наш волшебный. Бывает и не ждёшь чуда, а оно хрясь и повылазило.
    Так и живём, хлеб жуём, квасом запиваем, горестей не знаем. Поля у нас безбрежные, урожай богатый, жены любимые, а детки весёлые и розовощекие. Живи да радуйся.
     Это пока какому герою не приспичит подвиг совершить. Ну, там невесту украсть. У Кощея?!! Как будто красавицы почитай в каждом приличном тереме не воют от страха в девках засидеться. Иди и осчастливь какая больше по нраву. Не-ет! Ему непременно надыть всё взбаламутить, хапнуть впопыхах толком не разглядев, что за «счастье» ему досталось, а потом уже и отказываться неудобно. Столько сил потрачено, да и жизней загублено. Потому порой и получаются из прекрасных царевичей злобные сатрапы. А не суетился бы так, может бог и уберёг.
     А бывает и наоборот. Сграбастаешь, что первое под руку подвернулось, а это счастье на всю жизнь или, по крайности, что-то очень полезное.
     Вот так и у меня было. В молодости по дурости полез на спор в боярский терем за жар-птицей. Очень полезная в хозяйстве животина. Вечерами дом освещает. Большая экономия на светильниках получается. Да и свету от жар-птицы, как от сотни свечей. У боярина этих пташек целый птичник. Озолотился от такого уникального промысла. Царства да королевства в очередь за покупкой записываются. Ну, нашему царю-батюшке, само собой, без очереди и со скидкой.
     Боярин, если кто не знает, Кузьмой его звать, как раз повёз товар, а с ним почитай вся дружина его ускакала. Ну, я и решил воспользоваться удобным моментом.
     Терем у Кузьмы возвышался над землёй, как скала. А из-под крыши сквозь все щели словно пламя бьёт. Даже смотреть больно. Потому, наверно его лет семь назад Змей Горыныч и заприметил, после чего спалил вместе с птичником. Очень приметное строение. Издали видать. Теперь жар-птицы вообще редкость невиданная. Пол царства отдают не торгуясь.
        А боярин погоревал-погоревал да и занялся заморской торговлей. Тоже дело прибыльное, хотя куда ему столько денег? Он на жар-птицах на сто жизней вперёд наторговал.
     Так вот лезу я по стене. Крючья железные на ладони и колени прицепил и как кот мартовский …
     До третьего этажа, где окна начинаются, добрался быстро. Но до крыши, а там птичник боярский, почитай ещё столько же осталось. И тут коготь на правом колене за что-то зацепился. Ни туда – ни сюда. Извиваюсь, как рыба на крючке и думаю, что дураком родился, им же и помру. И что меня потянуло спорить? Вроде и выпил немного. Но мёд хмельной уж больно какой-то ядрёный показался. Никак зелья сыпанули для крепости. Вот меня и понесло.
      Вишу и вишу. Уже даже жалеть и ругать себя перестал. Но тут открывается оконце и наружу высовывается чумазая рожица служанки с вопросом:
- Ты, добрый молодец, случаем не ко мне или просто мимо проползал?

    Что тут скажешь?
- Случайно, - говорю, - но теперь уже видно к тебе.
- Никак красотой моей пленился, - проворковала замарашка, с интересом наблюдая, как я дёргаюсь в попытках вытащить коготь.

     А меня такая злость разобрала, что каким-то чудом мне это удалось. Вишу и думаю, как теперь сподручнее вниз спуститься, пока эта дурища крик не подняла. Про жар-птицу уже и думать забыл. И тут Эта интересуется:
- Может в гости заглянешь, если, конечно, не очень торопишься?
- А что я у тебя забыл? – ответствую без особой деликатности, потому как злой и устал висеть.
- На терем чары наложены, - лыбится уродина, - не понятно, как ты вообще сюда добрался.
- А на окно твоё не наложены?
- Войти сможешь, - хихикнула девица, исчезая внутри.

     Чары – это у нас очень серьёзно. Я то отваром мухомора с горынь-травой натёрся, заячьи лапки и ложки серебряные на поясе висят. Да видно мало этого оказалось. А у колдуна или знахарки помощи просить себе дороже. Могут душу отобрать и самого использовать в качестве раба бессловесного. Никогда не знаешь, что в голову стукнет этим прислужникам нечисти. Так что выбирать не приходится. Полез в окно. Подоконник, правда, немного попортил, а больше вроде ничего.  Сел на пол. В себя прихожу.
     Горница у замарашки оказалась на удивление чистенькая и уютная. Могла бы и умыться заодно.
     Метнулась куда-то и принесла кружку кваса холодненького. Самое то после пережитого.
     А ничего девка. Справная. Если бы не лицо сажей измазанное, так и влюбиться можно. Улыбается так хорошо. Глаза весёлые.
- А ты, красна девица, умываться не пробовала? – сам не знаю зачем спросил.
- Без сажи ещё хуже будет, - вздохнула девица и отвернулась.
     
     При этом глаза у неё стали такие грустные, что я уж и вовсе ляпнул невпопад:
- Плевать. Мойся.

     Посмотрела замарашка на меня как-то странно и вышла из горницы. А минут через пять вернулась. Лицо розовое толи от стыда, толи от страха. Скорее от стыда. От страха бледнеют. А на щеке прыщик махонький и шрамик поперёк моего пальца длиной под ним. Ведьмина метка. Только они на пол лица, а про такие маленькие и не слышал никогда.
     А потом посмотрел в эти синие глаза и пропал. Начал нести какую-то околесицу про то, что и не видно совсем, и мы её белилами. А сам взгляда отвести не могу. Любуюсь. Похоже она тоже меня не слушала. Только смотрела очень внимательно, а потом улыбнулась:
- Идём дорогу покажу, а то у нас тут шагу не ступить, чтобы не угодить в колдовскую ловчую сеть.

      Проводила меня за калитку в воротах и закрыла за собой дверцу. А я постоял немного, пялясь как баран на символ боярского богатства и могущества, а потом поплёлся долг отдавать. Намазался дёгтем, извалялся в перьях и залез на самый высокий в деревне колодезный журавль, чтобы целый час кричать оттуда, что я не журавль, а дятел.
      Через три дня, когда окончательно удалось отмыть дёготь, нацепил когти и полез на стену боярского терема, только не за жар-птицей, а в знакомую горницу. Заваливаюсь в гостеприимно распахнутое окно, поднимаю взгляд на хозяйку и теряю дар речи. Передо мной неописуемая красавица. Про таких сказки складывают: что осанка, что манеры столичные. Взяла кубок пригубить – мизинчик отставила. Губки бантиком. Чистая царевна. Потом улыбнулась и говорит:
- Здрав буде Микула, сын Авдеев.

     Даже как-то неудобно стало. Имя моё знает. Не по чину честь. Очень сильно захотелось назад в окно. И пусть там ворожба страшная, но тут мне точно не место.
      Царевна удивленно посмотрела на меня, а потом провела рукой перед лицом и вот передо мной снова моя «замарашка». Давно не испытывал такого облегчения. Наверно это у меня на роже было написано, потому что моя роднуля полезла обниматься и целоваться. При этом ревела в три ручья. Насилу успокоил.
       Поскольку Маше из дому из-за чар, на неё и на дом наложенных, выйти было невозможно, ещё три месяца лазил к ней в окно. А потом папаня её вернулся и свадьбу сыграли. Тесть был рад сплавить мне дураку порченую дочку, а я бога благодарил за эту «порчу», без которой не видать бы мне моего счастья. Кто я и кто она?
     Хорошо мы с ней живём. Дружно и весело. А чтобы женуле не отвыкать от боярских привычек трактир этот завёл. Иногда для смеха Маша изображает царицу. Но не часто. Ну, его. Моя «замарашка» как огонь. С ней не соскучишься. Столько лет прошло, а всё налюбоваться не могу.
     И вины её в колдовской метке нет никакой. Не сторговался тесть с местной колдуньей, вот та по злобе и отомстила. Потом не одну, а три жар-птицы потратить пришлось, чтобы уменьшить беду. Всем известно, что колдовскую метку совсем снять невозможно.
      Наша старшая вся в мать. Что красотой, что норовом. Ещё только заневестилась, а от женихов отбоя нет. Уже подумываю традицию соблюсти и башню поставить за гумном. Если своих средств не хватит – у тестя займу. И пусть, как говорится, победит сильнейший.
     Так просто мне тесть денег не даст, потому что скупердяй, каких мало. Но внуков по-своему любит. Обещал Лизоньку, как подрастёт, представить ко двору. Только «двор» уже сам пытается нам представиться.
      Я говорил, что тракт у нас людный. До столицы рукой подать. В моей гостинице никогда свободных мест нет. Важные особы туда-сюда снуют.
     Вот младший царский сын Иван и заприметил как-то мою дочь, проезжая мимо. Да так заприметил, что мои соседи свой дом с участком земли в три дорога продали и теперь там хозяйничают странные крестьяне и их холопы, демонстрирующие горделивую осанку или армейскую выправку. А вдоль моей межи бродит задумчивый пастушок, почему-то так и не приставленный к делу. Правда ряженые крестьяне пашут и сеют самым натуральным образом. Разве что иногда, повстречав грустного пастушка, некоторые из них отдают честь, а крестьянки приседают в придворном приветствии. Но это теперь уже редко.
     На свежем воздухе и здоровой пище соседи избавились от животов и приобрели здоровый румянец. Только пастушек всё бродит бледный и печальный.
     Моя старшая тоже зачастила в поле. А заморские языки и придворные манеры кто будет изучать? Тесть нанял учителей, что для него не характерно. Видно боится опозориться на царском приёме.
     Возможно я опоздал с башней. Но всё равно построю. Младшие дочки подрастают.
     Что тебе, служивый? За так ничего не дам. У нас не подают. Не богодельня. Вот ежели историю какую занятную знаешь, рассказывай. Понравится – накормлю и устрою на ночлег. Пивка плеснуть? Для вдохновения. И солёных сухариков? Ладно держи. Мы с господином тайным советником слушаем.

     ***
       Про то, как стрельцы в поход на басурман пошли, но сбились с пути и осадили свою же пограничную заставу? Слышал. С ними это часто случается. Воевода одной ворожбой в седле держится, а заменить некем. Те, кто по моложе, в охрану купеческих караванов подались, а совсем сосунку такое важное дело доверить нельзя. Одна надежда на то, что соседи наши мирные, а со странами заморскими ведём взаимовыгодную торговлю.

     ***
      Про то, как стрельцы, в изрядном подпитии, колдунью повязали и на леднике заморозили? И про эти враки слыхать доводилось. Подпитие было. Не спорю. Со страху. Вот только про приданный стрелецкому войску целый отряд волшебников забывают упомянуть. Пока волшебники колдовские чары гасили, стрельцы вязали, несли и морозили. Очень удачно получилось: и Магиру угомонили, и на леднике теперь вообще ничего не портится. Правда лично для себя там ничего не хранят. Опасаются. Только экспортную продукцию.
      Позанимательнее истории не знаешь?
      Как?! Кощей??! Да быть такого не может! Ладно. Рассказывай.

      Про то, как Кощей Бессмертный стрельцов спас.

     Про это дело вспоминать не любят, – неспешно начал свой рассказ как-то даже внешне изменившийся воин, - стрельцы помалкивают, потому что в очередной раз не хотят выглядеть пустобрёхами, а немногие другие, кто в курсе, молчат из политических соображений. Кощей – злейший враг нашего царства. А тут «спас». Расхолаживает. Снижает боеготовность войска.
    А дело было так. Решил батюшка нашего царя-батюшки оттяпать у соседей городок малый, но зело ценный местом своим на перекрёстке реки и аж двух торговых трактов. Великий был собиратель земель. Земля ему пухом.
     Сначала всё шло неплохо. Обложили стрельцы городок и приготовились зиму зимовать, пока враг, стало быть, не отощает от бескормицы и сам не вынесет ключи от города. Только в городке этом тоже не дураки жили и наняли Змея Горыныча. Тот с одного захода объяснил нам, кто здесь сила, а кому и ноги уносить по добру по здорову.
     Ну, мы захода скотины этой на второй круг дожидаться не стали, а рванули кто куда, то есть в рассыпную. Кому повезло бежать в сторону дома, у тех особых проблем не было. Отдышались в соседнем лесу и устроили лагерь, чтобы дождаться остальных сослуживцев, улепётывающих в ином направлении, и решить, что делать дальше.
      Только далеко не всем так повезло. Кто-то просто заблудился в чаще дремучей да так там и остался. Хорошему работнику всюду рады. Но большинство переловили басурманские всадники, нанятые соседями. Я уже говорил, что городок этот маленький, но зело богатый.

     ***
      Долго ли коротко ли тащился караван с полоном по землям неведомым, но наконец привезли басурмане связанных стрельцов в страну свою басурманскую и стали продавать как скот на невольничьем рынке. Только никто покупать не хочет. Знают, что верёвки тугие удержат стрельца, но не заставят быть рабом. А от связанного какой прок. Расходы одни.
       Думали старшие мужи басурманские думали и надумали, что лучшее применение пойманным стрельцам – принести их в жертву своим басурманским идолищам. Тут и праздник подходящий намечается. Через неделю.
     Стрельцы ни о чем таком не знали.  Лежали связанные, потому что никто их развязать не решился, на дне глубокой ямы с каменными стенами и кручинились о судьбе своей безрадостной. А тут ещё за стеной «ох» да «ух». Словно сова там летает или мучается кто. Тут и так на душе кошки скребут, а ты ещё эти стоны слушай.
    От злости и отчаяния одному стрельцу удалось ослабит путы, а другой ему зубами помог. Вскоре развязали всех и стали думать, как жить дальше, потому что очень жить хотелось. Каждому.
     Поскольку в голову ничего путного не приходило, принялись осматриваться и обнаружили, что стены ямы разные. Почти все из сплошного камня, только в одном месте стена, откуда «охи» доносятся, из булыжника сложена. Причём вся кладка на растворе сделана, а посередине - на глине. Один из стрельцов достал засапожник, который басурмане не нашли, уж больно хитро был запрятан, и стал ковырять кладку. Вскоре удалось камень из стены выдрать. В образовавшееся отверстие ничего не было видно. Темень одна. И «ухать» перестало.
     Задумались стрельцы мучиться ли с кладкой дальше, но решили, что, если бы какое чудище ужасное за стеной пряталось, уже бы за руку кого-нибудь тяпнуть попыталось. А ежели только «ухает», то толи привязано, толи уже подыхает.
    Вскоре отверстие настолько расширилось, что стало смутно видно большое круглое помещение с полками вдоль стен, на которых были разложены какие-то предметы.
- Не стесняйтесь! Заходите господа, - послышалось откуда-то с верхней полки справа.
    Все отпрянули от отверстия, кроме бывшего десятника Степана Рудого, недавно разжалованного за бражничество и постоянные скандалы с мужьями соблазнённых прелестниц.
Он наоборот полез внутрь и направился в сторону, как оказалось, говорящей головы, лежащей на полке. Через отверстие в стене поступало мало света, но глаза привыкли к темноте и стало видно, что предметы на полках – обрубки рук, ног и туловища.
- Кощей! – в слух сообразил Степан, чувствуя, как покрывается холодным потом, но назад не сдал. Из принципа. Неча стрельцу перед нечистью склоняться.
- Он самый, - вздохнула голова, - точнее то, что от меня осталось.

     У Степана мелькнула мысль о том, как это возможно говорить и вздыхать без груди, но быстро растаяла за ненадобностью.
- Помирать не хотите? - поинтересовался Кощей.
- Нет таких планов, - солидно ответствовал заметно успокоившийся Степан.
- И это вы зря, - гнусно ухмыльнулась говорящая голова. – Через неделю вас всех под нож. В жертву принесут местным богам, - уточнил он.
- Не хотелось бы, - теперь уже вздохнул бывший десятник.

     Пока шла беседа стрельцы заметно расширили лаз в стене и свет, поступавший через дыру наверху ямы, в которую их посадили, стал попадать и в темницу Кощея. Стало немного светлее. Во всяком случае можно было разглядеть выражение лица того, с кем беседуешь.
- А ты тут сколько дней сидишь? - зачем-то поинтересовался стрелец.
- Почему дней? - удивлённо вскинула брови говорящая голова, -  третью сотню лет разменял.
- А кто тогда у нас чудит? – больше Кощея удивился Степан, - в прошлом году ты невесту у соседского царевича прямо со свадьбы упер.
- Я??! – охреневшему собеседнику явно не хватило мимики, для выражения удивления, потому что на полках зашевелились остальные части его организма.
- А кто? Мне кум рассказывал, что его свояк охранял этот пир. Ты возник возле невесты: ребра торчат, золотая корона на голове, черный меч в левой руке. Схватил невесту за руку и вы оба исчезли.
- Никогда не опускался до такой пошлости и фиглярства. Корона! Меч! – сказал ещё до конца не успокоившийся Кощей, - да я любую пальцем поманю – сама прибежит.
- Так таки и любая? – засомневался стрелец.
- Мне хватает, - дипломатично уточнил Кощей, - Интересно кто это меня изображает? Да так бездарно. Думал ещё сотню другую лет тут посижу, а потом и домой двину, но видно придётся возвращаться раньше срока.
- А раньше чего не вернулся? – поинтересовался Степан.
- Были причины, - уклончиво ответил Кощей, явно не желая развивать эту тему. – Не так всё просто. Мне, чтобы в силу войти, надо съесть кого-нибудь. Хотя бы и того жирляя, что приводит ко мне девок для наведения любовных чар. Его и девки хватило бы, но срастается всё, что по полкам разложено недели три. Придётся прятаться, глаза отводить. И не факт, что с первого раза получится. А если поймают, то опять на куски разрубят. Да ещё все части цепями прикуют, а то и заморозят.
- Как мы Магиру? – вставил свои пять копеек Степан.
- И давно вы это сделали? – почему-то очень заинтересовался Кощей.
- Что давно? – не понял стрелец.
- Заморозили эту бабу проклятущую, - уточнил Кощей.
- Да это ещё при моём деде было. Лет шестьдесят прошло.
- Жаль, что не знал, - вздохнула говорящая голова, - уже был бы дома.

      Оба на некоторое время задумались каждый о своём. Степан, например, о том, какой страшной силой владеют женщины, что даже Повелитель Тьмы не в состоянии с ней совладать. И чародейство тут не при чем.
      Наконец Кощей опять взглянул на стрельца и поинтересовался:
- На волю хотите?
- Хотим, - осторожно ответил Степан.
- Тогда есть предложение, - улыбнулся кощей, - вы отдаёте мне на съедение самого никчемного из вас, чтобы я смог собрать себя вместе, а за это я выведу вас на волю. А там уже каждый сам за себя.
     
    «Нечисть она нечисть и есть», - подумал стрелец и представил себя на месте этого самого никчемного. Стало так противно, что он посмотрел в глаза Властелина Тьмы и практически прорычал:
- Меня жри! Но ежели обманешь, то я буду тебе всю твою вечность сниться. Голой жопой в твою харю.

     Толи перспектива до конца дней своих видеть во сне задницу Степана не понравилась Кощею, толи по какой другой причине, только он улыбнулся и сказал примирительным тоном:
- Не надо так нервничать, молодой человек. Может хватить и небольшой части тела от каждого, кто хочет спастись. Только вам сначала придётся как-то собрать меня в кучу, чтобы каждая часть была на своём месте.
- Это без проблем, - облегченно выдохнул Степан и позвал товарищей.

     У любого уважающего себя стрельца всегда при себе крепкие нитки, шило и иголки. Это не бабские цацки, а суровая мужская необходимость, что рану зашить, что амуницию или сбрую поправить. Так что после неизбежной суеты и ругани с недовольным заказчиком в конце концов Кощей выглядел вполне себе целым и даже в меру удовлетворённым результатом.
     Настало время отдавать куски себя Властелину Тьмы. Первым шахнул засапожником по икре Степан. Затупили, пока ковыряли стену! Но терпеть можно. Отдал нож самому опытному стрельцу, а сам стал бинтовать ногу куском ткани, оторванным от рубахи.
     Когда опытные стрельцы закончились, осталось ещё несколько струсивших салаг, которым полосовать себя засапожником показалось страшнее, чем попасть на жертвенный камень. Но не бросать же товарищей в беде? Пришлось помочь. Слава богу нашлось чем затыкать рот очередному придурку.
     Когда последний кусок окровавленного человеческого мяса исчез во рту у Кощея, тот полыхнул очами и стрельцы превратились в соколов, а сам кощей в черного ворона.
     Вылетела стая с чёрным вороном во главе из темницы, поднялась под облака над степью бескрайнею, подальше от стрел басурманских, и полетела в сторону царства нашего.
      Долго ли, коротко ли, летели, уже и силы на исходе, а до земель наших всё также далече. Сел черный ворон на землю, а за ним и соколы. Полыхну черный ворон очами и стали все тем, кем и были.
     Немного отдышались, а потом Кощей тяжело вздохнул и говорит:
- Силы мои не те, чтобы дальше лететь. Придётся вам опять икры резать.

     Что тут поделаешь. Надо, значит надо. Дело поди уж почти привычное. Только паре самых зелёных юнцов тряпка и понадобилась. Но даже тем руки заламывать не пришлось.
     Проглотил Кощей человечину, полыхнул очами и превратились стрельцы в джейранов стремительных, а сам Властелин Тьмы в пардуса длиннохвостого. И помчались они быстрее ветра в сторону земли нашей.
     Наконец закончилась степь, появились поля да перелески, а потом и лес дремучий родной. Добежали до опушки и почувствовали, что нет сил двигаться дальше.
    Полыхнул пардус очами и стали все, кем были.
     Посмотрел Кощей на стрельцов и говорит:
- Дальше нам в разные стороны. Вам прямо, а мне, как получится. Пока силы ко мне не вернутся, мне в моём замке делать нечего. А чтобы вам лучше шагалось – держите. Мне чужого не надо.

     И тут он отрыгнул куски человечины и те приросли на место, словно их и не отрезали никогда. Сделав это, Кощей улегся под огромной елью и закрыл глаза. А стрельцам неудобно стало. Вроде вместе убегали от супостата. Пусть Кощей стрельцу и не товарищ, но и не чужой теперь. А своих оставлять в беде стрелец не приучен.
     Подошел Степан к кощею и потряс того за руку.
- Чего тебе, воин, - поинтересовался Кощей, не открывая глаз.
- Может с нами пойдёшь? – поинтересовался стрелец, - Вместе веселее.
- Не могу я идти, - вздохнул Кощей, - даже если съем вас всех. Не осталось у меня сил, хотя и положено по обычаю обратить вас трижды. Не поймёшь ты. У меня почти всё, на чем держится жизнь моя, потратилось. Осталась капля неприкосновенная, чтобы не умереть. А то какой бы я был бессмертный.
- Может тебе помощь какая нужна или поешь чего кроме человечины. Ребята уже охотятся и костры разожгли.
- Я не ем человечину, - улыбнулся Кощей, - мне нужна была ваша жизненная энергия, чтобы обернуть вас.
- Что нужно? – удивился стрелец словам неведомым.
- Я же говорил, что не поймёшь, - вздохнул кошей, - от обычной еды восстановлюсь за год, но зато навсегда. Так что, пожалуй, поем, только идти с вами не смогу. Ноги пока не ходят.
- Понесём, - сказал, как отрезал Степан и отправился проверять, как готовится пища.

     ***
     Кощей хоть и худой с виду, но тяжелым оказался. Сделали носилки прочные и лёгкие, взялись вчетвером и понесли. Правда, каждый час приходилось сменяться. Так и двигались помаленьку, останавливаясь на привалы для отдыха и прокорма.
     Ближе к родным местам начали попадаться селения, где заработали на жменю соли, топор, приличный нож и лук со стрелами. Да и молоком побаловаться стало возможно.
     Кощей заметно покрепчал и даже иногда шел самостоятельно. А когда уже было рукой подать до пограничной заставы, вдали показалось большое стрелецкое войско, явно спешащее на помощь уведенным в полон товарищам. Хотя поспеть до жертвоприношения им вряд ли бы удалось, но всё равно приятно. Хоть отомстили бы за смерть лютую своих братьев по оружию.
  Кощей, когда заприметил войско, полыхнул очами и стал неотличим от стрельцов, что ликом, что одеждой потрёпанной. Только что израненный весь да на костыль опирается. Но это в армии дело привычное.
     Когда встретились со своими, то от радости закатили пир горой. Степана Рудого снова назначили десятником, а остальным беглецам из полона пожаловали пять рублей на выпивку и столько же на новое обмундирование.
     Никто так и не узнал, куда делся Кощей. Говорят, теперь бродит по нашему царству в облике стрельца и сил набирается. А как наберётся, нас ожидают нескучные времена.

     Рассказчик отпил пива и выжидающе посмотрел на меня, заслужил ли стол и ночлег? Что тут скажешь? Заслужил. Кликнул служанку и велел накормить, сколько влезет, в баню сводить, а то у меня простыни белоснежные и уложить спать.
     На прощание господин, представившийся тайным советником, попросил служивого, если у того случится такая оказия встретить Кощея в облике стрельца, пригласить того в канцелярию дворца. Дело есть. Обоюдовыгодное.
     Стрелец ушел со служанкой, господин тайный советник откланялся и укатил в золочёной карете, а я занялся приготовлениями к вечернему наплыву посетителей. Но среди забот по хозяйству, невольно ловил себя на мысли, что из головы не выходят руки и шея воина, покрытые еле заметными шрамами. Да! Довелось повоевать служивому. И ещё этот неуместный на обветренном простецком лице умный пронзительный взгляд.
     Потом повалил народ и стало не до размышлений.