III
Египет,
Александрия.
- Всё запомнили, дети ослицы? Ничего не забудете, не напутаете?
Говоривший, высокий мужчина с грубым, словно вырубленным топором смуглым лицом, украшенным к тому же на щеке уродливым шрамом. Говорил он резко, на чистом арабском языке, в котором человек бывалый сразу узнал бы природного обитателя Аравийского полуострова, где, как известно, расположены священные для всех мусульман города Мекка и Медина.  Те, к кому он обращался – трое оборванцев, чьи физиономии носили следы всех мыслимых пороков, включая и те, что Пророк настрого запретил правоверным, униженно кланялись, и повторяли под нос, как заведённые: «Да, господин! Всё понятно, господин! Конечно, не забудем, господин
- И запомните – если кто-нибудь из вас передумает и сбежит – отыщу хоть в Дамаске, хоть в Багдаде, отрежу уши и заставлю их сожрать! А потом перережу глотку, как барану, зашью в свиную шкуру и выброшу в помойную яму в еврейском квартале!»
Слова, сказанные мужчиной со шрамом были обидными, и в иное время бродяги постарались бы улучить момент и пустить в ход свое оружие – кривые йеменские ножи, называемые «джамбия», которые они прятали под лохмотьями, - но сейчас никто из них не помышлял ни о чём подобном. И дело было не только в солидной (по их собственным меркам, разумеется) сумме, обещанной за выполнение приказов чужака, и даже не в заткнутом за кушак большом английском револьвере с гранёным стволом и высокой гребенчатой мушкой. Сам он внушал собеседникам столь безотчётный ужас, отводя взгляды, что оборванцы по очереди отводили взгляды, встречаясь с ним глазами.
Салех, стоявший крайним справа, тоже покорно потупился, когда пронзительный взор человека со шрамом переместился на него. Он уже был не рад тому, что на вопрос незнакомца, заданный ему двумя часами раньше на рыночной площади, где Салей присматривал, что бы украсть, обеспечив себе кусок лепёшки и горсть фиников на ужин, он ответил согласием –и не только ответил, но и явился в назначенное время в условленное место – в узкий переулок вблизи границы европейского квартала города.
Чужак явился на встречу не один – за его спиной стоял слуга один, как и хозяин, облачённый в белую накидку «аба» из хорошей хлопковой ткани – и так же, как  он, сжимающий под складками ткани рукоять револьвера. Так что бродягам оставалось лишь терпеть, униженно кланяться, да беззвучно бормотать под нос – «ну, погоди, сын шакала, придёт и наше время…»
Собственно, дело, для которого их наняли, не казалось Салеху и его спутникам чем-то особенно сложным. Предстояло под покровом ночи проникнуть в один из особняков и похитите оттуда женщину, как сказал человек со шрамом – неверную, явившуюся из Европы. Риска, объяснял он, никакого: сначала они обезвредят сторожа, после чего войдут в дом и сделают всё дело. Неверную следует связать и заткнуть рот, не причиняя, однако, никаких увечий – «если хоть волос упадёт с головы этой неверной, шкуру сдеру заживо!» Со служанкой же, которая вполне может оказаться в доме, добавил «наниматель», то с ней можно не церемониться – лучше всего, сразу перерезать горла, пока та не переполошила своими криками весь квартал. После этого добычу следует вынести, завернув в покрывало или ковёр, и отнести в этот вот самый переулок, где будет ждать экипаж. А чтобы всё прошло гладко, быстро и без лишнего шума, один из троих  - с этими словами чужак ткнул пальцем в Салеха, - останется возле крыльца. Он будет прятаться в тени, чтобы не привлекать к себе внимания, но если на улице появится военный патруль, изредка совершающий обходы европейского квартала – подаст подельникам сигнал тревоги, кину в стекло маленький камешек. «Только смотри, шелудивый верблюд, не выбей стекло, кишки выпущу!..»
Салех, впрочем, против такой роли не возражал – наоборот, он обрадовался, поскольку для «караульщика» риск был, очевидно, меньше.

Всё действительно прошло без сучка, без задоринки. Слуга человека со шрамом, сопровождавший их до нужного дома, сам расправился со сторожем, скучавшем на крыльце  - поразил его точно в гортань ловким броском ножа. Не успело тело упасть на ступени, как убийца бесшумно подскочил к нему, подхватил подмышки и указал спутникам на дверь – «Вперёд!» двое оборванцев, выхватив из-под лохмотьев  ножи, кинулись в дом; Салех же подхватил убитого за ноги и помог оттащить его в тень за крыльцом. Слуга сделав на прощание угрожающий жест, скрылся в переулке, где ожидала запряжённая ослом крытая арба, а Салех, с облегчением переведя дух, занялся делом – сначала обшарил карманы убитого сторожа, вытащил у него из-за пояса револьвер, после чего забился в поглубже в тень, но так, чтобы иметь возможность видеть всё, что происходит на улице перед особняком.
Ожидание не затянулось. Сначала в доме раздалась возня, потом короткий женский вскрик (Салех, услыхав его облился холодным потом), затем что-то шумно упало и на крыльце появились двое его подельников, волокущих извивающийся свёрток, из которого доносилось невнятное мычание. Не задерживаясь ни на один лишний миг, все трое кинулись прочь, и меньше, чем через две минуты уже стояли возле арбы. Мужчина со шрамом, ждавший их, как и было уговорено, отодвинул уголок ковра так, чтобы лунный свет падал на лицо похищенной. Салеху на миг захотелось тоже увидеть её, для чего следовало сделать шаг вперёд и вытянуть шею, чтобы заглянуть через плечо чужака – но, встретившись взглядом со слугой, он оставил эту мысль.
Человек со шрамом остался вполне доволен увиденным. «Хвала Аллаху, это она!» - буркнул он и кивнул слуге: «Расплатись с этими собачьими детьми, и пусть навсегда забудут то, что было!» Наступал самый сладостный миг всего предприятия (не считая обшаривания карманов сторожа) – расчёт. Слуга, недовольно бурча, принялся копаться в складках своей абы, нащупывая кушак, в котором полагалось носить кошель с монетами. Оборванцы в предвкушении получения платы, столпились перед ним – и не заметили, как человек со шрамом извлёк из-под своей абы нож и не медля ни мгновения пустил его в ход.
Салех умер последним – ему вонзил в печень нож слуга, предварительно зажав рот рукой. Уже погружаясь в кровавую тьму, он успел увидеть, как человек со шрамом мягким кошачьим каким-то движением перехватил своей джамбией горло его убийце, когда тот начал грузить ковровый свёрток на арбу. После чего – уселся на козлы и скрылся в лабиринте александрийских улочек, оставив после себя кровавые лужи на древней брусчатке, да четыре остывающих тела.

***
Египет, Луксор.
Долина Царей
Каменная плита сдвинулась, поддаваясь усилиям рабочих, налегающих на подсунутые под её край  железные ломы. В открывшуюся чёрную щель с сухим шорохом посыпался песок, и барон Карл фон Греве невольно сделал шаг назад – богатое воображение подсказало обонянию запахи тлена, пыли, и древних бальзамирующих мазей благовоний, неизвестно как сохранивших свои ароматы за несчётные века, прошедшие  с тех пор, как эта плита встала на своё место. Но ничего подобного, конечно, не было – не ощущалось даже вполне ожидаемой для подземелья сырости и прохлады. Воздух здесь, был сух, и если чем и пах, то лишь горячим песком.  Он царапал носоглотку тысячей крошечных рашпилей, отчего барона уже третий день одолевал сухой раздражающий кашель.
Впрочем, барон охотно мирился с этим неудобством – как и с другими, составляющими обязательные атрибуты жизни в лагере археологической экспедиции. Недаром в последние пару лет он без счёта глотал книги и статьи на «египтологические» темы – по большей части, беллетристику и популярные «научные» статьи в иллюстрированных изданиях. Этого, однако, вполне хватило, чтобы загореться этой темой, набирающей с некоторых пор в Европе нешуточную популярность – достаточно сказать, что отпрыск германского кайзера Вильгельм, всерьёз увлёкся этой научной дисциплиной и собирается самолично поучаствовать в раскопках, мечтая, видимо, о славе Генриха Шлимана, обнаружившего легендарную Трою.
В отличие от германского кронпринца, барон не стал откладывать свои намерения в долгий ящик. Воспользовавшись обширными связями своей супруги, он раздобыл приглашение посетить археологические работы, которые вёл в знаменитой на весь мир Долине Царей Эжен Габо, директор Булакского музея в Каире. Как раз сейчас этот учёный стоял рядом с бароном, отдавая распоряжения рабочим, заводившим под сдвинутую плиту широкие лямки из сложенного в несколько раз брезента. Другие рабочие торопливо ладили над входом в гробницу деревянную треногу, с помощью которой плиту предстояло приподнять, открывая ход внутрь. Барон представил, как захрустит под его сапогами песок и мелкие камушки когда он, первым из людей за неведомо сколько тысячелетий спустится туда, в зловещий полумрак… Хотя – вряд ли француз уступит ему эту честь… или, всё же, уступит? Это ведь не первое обнаруженное им захоронение – пользуясь записками, составленными другим крупным французским египтологом Эженом Лефебюром, нанёсшего на карты гробницы фараонов Сети Первого и Рамзеса Четвёртого, а так же полудюжины других, чьих имён барон запомнить не удосужился. Слишком много сведений обрушивал на него мсье Габо, делясь по вечерам в «штабной» палатке экспедиции своими грандиозными планами – в частности, намерением расчистить лапы и ступни Сфинкса, между которыми наверняка скрывается маленький храм, а возможно, и вход в подземную гробницу.
Археологией барон увлёкся с подачи доброго своего знакомого, Ивана Фёдоровича Повалишина, капитана первого ранга в отставке. После южноамериканской эскапады, за отличия в которой Повалишин получил от правительства Республики Перу чин адмиральские эполеты и солидное денежное содержание, оставил русскую службу, перебрался в полюбившуюся ему Перу и всерьёз занялся изучением древностей, организовав раскопки на острове Пасхи, называемом иначе островом Рапа-Нуи. Два года назад Греве даже побывал у него в гостях, и с тех пор твёрдо решил попробовать свои силы на этом новом для него поприще. Супруга всячески поощряла барона – она-то видела что тот тяготится и светской жизнью и деловыми обязанностями владельца крупной судоходной компании. Душа беспокойного барона настоятельно требовала приключений и путешествий, и поиски египетских древностей представлялись ей вполне приемлемым и респектабельным вариантом – особенно учитывая растущую популярность науки археологии даже и в высших кругах Европы.

Отредактировано Ромей (12-12-2023 14:21:51)

- Жаль, что ваша очаровательная супруга не смогла присутствовать. – заметил француз. – Я ожидаю поразительных находок, ей наверняка было бы интересно.
Греве покосился на учёного – «нет, не позволит он идти первым, сам нацелился…» Что касается баронессы – то тут он испытывал некоторые сомнения по поводу того, что обнаруженные древности заинтересуют её… в той степени, как она это, безусловно продемонстрирует.
- Мы решили, что ей лучше подождать в Александрии, где стоит наше судно. – ответил он. – Баронесса, видите ли, находится, как пишут литераторы, в интересном положении, и менять морской климат на сухой, жаркий воздух пустыни может оказаться для неё… некомфортно. Даже переход из Марселя в Александрию дался ей нелегко – и это при её-то привычке к морским путешествиям! В-общем, мы решили, что ей лучше пока поберечься. Я даже снял в городе очень милый особнячок, чтобы она могла сменить обстановку и насладиться ощущением твёрдой земли под ногами. Хотя – полагаю, долго она там е усидит. Только вчера из Каира доставили депешу – баронесса пишет, что через два-три дня она всё же присоединится к нам.
Археолог кивнул.
Что ж, в таком случае она как раз успеет к самому любопытному. Полагаю, на расчистку входного тоннеля, а так же осмотр и детальное описание осмотр камеры-прихожей, откуда должен вести ход в собственно погребальную камеру, займёт не менее двух-трёх дней. Я не намерен повторять ошибок моих предшественников – небольшая задержка по времени ничего не изменит, зато я буду точно уверен, что мы в нетерпении не упустили какой-нибудь важной детали.
Греве терпеливо выслушал эту сентенцию – пятый или шестой раз только за сегодняшний день. Нет, определённо наивно было бы надеяться, что француз уступит кому бы то ни было честь первым вступить под древние своды и первым увидеть то, что под ними скрыто.
- А вы уверены, что и эта гробница не была разграблена? – осведомился он. – Всем известно, сколько захоронений оказались пусты, выпотрошены расхитителями гробниц позднейших эпох!
- Никаких сомнений, мсье Греве! Мы около недели расчищали этот вход, и ни малейших следов более ранних вторжений обнаружено не было. да вот, возьмите хотя бы пллиту, прикрывающую входной тоннель – с какой стати удачливым грабителям прилагать немалые усилия к тому, чтобы вернуть её на место? Когда я увидел, насколько точно плита лежит на предназначенном для неё изначально месте, то сразу понял – вот она, удача!
- Значит, сегодня вы не рассчитываете попасть в погребальную камеру?
- Нет, что вы! - француз энергично помотал головой. – во-первых, предстоит окончательно расчистить наклонный тоннель. Плита, конечно, плитой, но за тысячелетия пустынный песок наверняка проник внутрь, и нам ещё предстоит с ним повозиться. Потом – дверь в камеру-прихожую, вернее сказать, вертикальная каменная плита, играющая эту роль. Уверен, с ней будет не так просто справиться, как с этой, поскольку работать придётся в узости и поднимать плиту наверх вручную, по крутым ступеням…
- Что ж, в таком случае, я вас оставлю. – сделал вывод Греве. – Надеюсь сегодня вечером вы расскажете мне все новости?
- Несомненно, барон, несомненно! – подтвердил археолог. – Сейчас вам здесь делать совершенно нечего. Так что – до вечера, а пока я советую вам прогуляться, осмотреть места прошлых раскопок. Возьмите с собой в качестве проводника кого-нибудь из рабочих, кто понимает по-английски – уверяю, найдёте для себя немало любопытного!

Уже поздно вечером, после ужина и беседы с Габо (археолог, как и обещал, дал собеседнику подробнейший отчёт о результатах дневных раскопок; входной тоннель удалось расчистить без особых усилий, а вот с массивной каменной плитой, перегораживающей нижний его конец возникли непредвиденные сложности), Греве вернулся к себе в палатку и принялся разбирать почту, доставленную сегодня вечером. Несколько газет – александрийская, лондонская «Дейли Телеграф», «Петербургские ведомости» недельной давности – газета приплыла в Египет на военном корабле, направляющегося с Балтики  на Тихий океан, и сделавшем перед прохождением Суэцкого канала остановку для бункеровки в Александрии, - три иллюстрированных европейских издания, два на французском, одно на немецком языке. Поверх всей стопки лежал конверт с подписью, в которой он узнал почерк секретаря российского консульства – её он и вскрыл в первую очередь. Вскрыл, прочёл раз, потом другой – и, опрокинув стул, опрометью выскочил из палатки, скликая людей. Зычный голос барона, привычного перекрикивать рёв океанских штормов, а так же несколько выстрелов из револьвера в воздух переполошил весь лагерь - и не прошло и четверти часа, как он, погрузившись на двуколку, в сопровождении доверенного  слуги-телохранителя (Габо, вышедший проводить барона был изрядно раздосадован тем, что сумасшедший русский не удосужился хоть как-то объяснить причины внезапного отъезда) уже мчался по укатанной повозками в песке дороге по направлению к Нилу. Там, на левом, западном берегу реки, на маленькой пристани, сооружённой напротив древнего города Луксор, дожидался нанятый бароном для этого путешествия паровой катер.