Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.Все бы ни чего, но вот язык явно не соответствует социальному статусу персонажа. Или это публикация его мемуаров, когда он стала академиком?
А последний эпизод к чему? Это размышления персонажа или как?
Пойдешь -не воротишься
Сообщений 21 страница 30 из 37
Поделиться2121-10-2024 19:46:35
Поделиться2221-10-2024 21:02:42
Человек растет над собой, он уже не прежний валенок. 
к тому же он пишет об этом сильно позже,лет на двадцать за событиями.
В последнем отрывке он рассказывает о событиямх между февралем 18го и февралем 20 года и поясняет свою позицию, почему он отверг ту жизнь,которая как бы для него традиционна должна быть.И сделал то,что сделал потом.
Не захотел он воевать за палача Майкопа и двоедушных членов Рады.
Поделиться2322-10-2024 17:57:11
AD написал(а):
к тому же он пишет об этом сильно позже,лет на двадцать за событиями.
Т.е. я угадал про "мемуары". Лет на двести ранее заглавие было бы "Жизнь и деяния графа Павла Собер-Башского" )
Поделиться2422-10-2024 20:01:09
Anars написал(а):
Т.е. я угадал про "мемуары".
Ну,это само собой разумеется. Рассказчик при описани Сарыкамышского сражения оперирует нетолько своими ощущенями, а и тем.что делалось в штабах и пр..
А это уже 30е годы, книги Масловского и Корсуна.
Вряд ли генерал Пржевальский беседовал с фельдшером о том,кто и насколько из иных генералов труса праздновал.
Поделиться2522-10-2024 21:25:18
Касательно убийства пленных. Оно было с обоих сторон, но белая сторона этим занималась аж в промышленных масштабах. В Новороссийске и Майкопе число жертв исчисляется тысячами, причем это все произошло очень рано, еще в 18 году. Еще я слышал про марш смерти больных и раненых из Пятигорска. Белые войска подходили к городу, а все госпиталя в нем завалены больными тифом и ранеными. И те, кто там лежал и мог кое-как передвигаться, стали спасаться бегством, собрали последние силы, и в чем были, то есть в госпитальных халатах и белье по мороз пошли из города. Идут, как тени или призраки, дрожат от холода, как-то пытаются согреться, затянув халат потуже или как-то привязав больничные тапочки к ногам, разводя костры на обочинах из того, что удалось добыть и подпалить. Само собой понятно, что он устилали собой дорогу спасения. Прямо-таки средневековое зрелище, в духе Босха или Данте-толпа теней медленно идет в сторону упокоения. И ожидания их не придуманы глубоким испугом души, в вполне ожидаемы.
Потом белых немного попустило, хотя не всех и не всегда, и подобные гекатомбы они не устраивали, ограничиваясь «всего лишь» расстрелом комиссаров, членов партии коммунистов и евреев. Ну или тех, чей лик чем-то не понравился. А остальных ставили в строй. Иногда перетасовав, чтобы завтра пленный красноармеец не встретился с нелленным красноармейцем и не перешел на его сторону.
Например, взятый в плен в Донбассе пойдет в войска Черноморской губернии, пугать грузин. Или против войск УНР. Впрочем, не всегда, судя по рассказам, могли и на месте оставить.
Было ли что-то такое со стороны красных? Было, если счесть подобным расстрелы пленных в Крыму и расказачивание.
Но надо быть честным и сказать вот что: к Крыму у любого красноармейца был солидный опыт наблюдения за белой политикой. Уже зрелище Пятигорского марша мертвых вполне способно мозги сдвинуть в сторону «не щадить никого». И другие акты жестокости это желание только укрепят. Человек мстителен, и, если он свяжет многочисленные акты мучительств со стороны белых с добровольным членством в Добровольческой армии-оставят ли его в живых? Если он служит в некоем Сводно-гренадерском полку- может, его и не сочтут «породой диавольской». Может быть. А вот если он доброволец в «цветном» полку…
Насчет расказачивания-этим занималась не только советская власть, это делали и атаманы Дона, Краснов и кто там был потом. Казак, воюющий за красных, извергался из сословия, родные подвергались репрессиям, а его самого могли и казнить и так делали. На Кубани я такого решения Рады или чего-то не припомню, но индивидуально могли многое нехорошее проделать.
А вот теперь я скажу следующее-самые большие погубители казаков не Сырцов, и не Малкин, а также иные красные,
Самыми большими являются представители казачьего начальства.
Шаг первый с его стороны: политика, ведущая к тому, что на казаков начинают смотреть, как на врага всех и каждого, кто не казак. И это не старые счеты, хотя за прошедшие со времен революции 1905 года время все ее участники не померли и у многих осталось в памяти, как ее давили, а совсем свежий террор казаков против иногородних у себя в Войсках и за их границами. Там они тоже не стеснялись. В итоге оказывалось, что Москва не взята, красные наступают и вот-вот захватят территорию Войска. А дальше все начинали думать, а что с ними будет потом, когда красные придут? Выходило, что могут повторить то, что делали они сами прежде. Поэтому казаки начинали собираться и уходить.
Атаман Дутов зимой 1919 года после потери Омска отступил с Войском по степям и пустыням в Семиречье. Отступавшие умирали от голода, болезней (тиф он и в Семиречье тиф), холода, их отлавливали степняки с целью поживиться…Поход потом не зря назвали Голодным. Да и даже в Семиречье тиф косить армию продолжал. Счет погибшим шел на тысячи.
Поход атамана Толстова на форт Александровский. 5 января 1920 года Остатки Уральской армии Толстова вышли из Гурьева и отправились в самоубийственный марш на форт Александровский в поисках спасения. Путь их пролегал через безводные степи, по морозу, без серьезных запасов, свирепствовал тиф. В итоге до форта дошли едва три с небольшим тысячи из десяти, вышедших туда. Тиф продолжил собирать своих жертв, но у казаков появилась слабая надежда, что хоть кого-то увезут через море к другим белым. Говорят, что немногих и увезли, но в начале апреля к порту подошли красные корабли. Двести с небольшим человек казаков во главе с Толстовым пошли дальше, снов через пустыню в Персию, и дошли, потеряв только четверть состава. А чуть больше тысячи попали в красный плен. Разница между тремя тысячами и неполными полутора тысячами– это явно последствия тифа. Кто не заболел или уже выздоровел и восстановился, то ушел в Персию. Кто остался жив, но был слаб после болезни- сдались. Остальные -явно ушли тем же путем, что и основная масса тех, что вышли из Гурьева.
Донские и частично кубанские казаки этого тоже накушались, правда, кубанцам немного повезло географически. Даже от самых северных станиц до Новороссийска идти не так далеко, как уральцам или оренбуржцам и не по такой пустыне. Вот донцам пришлось идти подольше, и тиф по ним тоже прошелся.
И в качестве дополнения-о роли генерала Павлова в выморожении донских казаков. После взятия Ростова красными фронт остановился на Дону и Маныче. И добровольцы, и донцы и кубанцы после многих поражений зимы смотрели на то, как сократилась их территория и размышляли, как бы не оказаться в море, когда красные снова налягут всей силой.
Дальше белой силе немного повезло-попытки Буденного прорваться через их оборону несколько раз провалились, и под Батайском, и под Ольггинской. До этого казаки полагали Буденного непобедимым, а тут вот подряд несколько неудач. И появилась тень надежд-а вдруг снова придет ратное счастье, как во втором Кубанском походе или летом19 года? Как оказалось-не пришло, но пока об этом не догадывались, и обе стороны готовились к боям. Поскольку фронт по Дону и Манычу был длинен, то требовался подвижный резерв, чтобы быстро явиться к месту прорыва красных и его запечатать. И это даже получалось-пытавшиеся прорываться корпус Жлобы и дивизия Азина потерпели поражение и отброшены за Маныч. И Павлов пошел отбрасывать Буденного. Ради скорости он выбрал более короткий маршрут, но марш в морозы по ненаселенному берегу буквально заморозил силы Павлова. Когда он подошел к Торговой, у его казаков не было сил идти в атаку. Степь покрылась трупам замерзших казаков. Их в степи осталось тысяч пять. Обморозился и сам Павлов. Те немногие, кто были еще способны, пошли в атаку на Торговую, но их быстро вышибли на мороз обратно. А прочие больше стояли- не было сил идти в бой, и даже кричать «Ура»-на морозе голос садился!
Попробую воспроизвести рассказ участника:
– ...мразь генеральская,...(много всяких слов), четверо суток нас по степи водил, пока с седел падать не стали(еще много слов, не хуже " загиба Петра великого"), вымерзли, как вши на морозе, с такими...генералами и воевать не надо, кончимся еще до боя!(еще много слов). Проводник два раза путь терял, где ж такого (тут исследована родословная проводника и обнаружена его близкородственная связь со свиньями и собаками округи) нашли и за ним двинулись! На погибель двинулись! От полка половина досюда дотащилась, а кто смог, у того руки от мороза свело! Не все даже кричать "ура" смогли, чтобы своим подмогнуть! Рот откроешь, а из тебя не то сип, не то свист вырывается! И голоса тонкие, как у мыша писк! (снова прямой наводкой по генералам). Вот теперь сила донская и лежит по степям и буеракам, не в бою побитая, а померзшая, как Бонапартово воинство! ( еще слова высокого давления) Два дня ничего горячего не ели! Нашли ихние превосходительства дорогу (и снова горячие слова про эти превосходительства)... Атаман Платов так хранцузов морозил, а нас теперь свои генералы, как вшей али клопов перевели!( еще немного пожеланий генералам)...
И действительно, Павлов раньше служил в Забайкалье, где морозы почище донских, да и поморозиться казакам, знакомым с местным климатом и одетым по погоде- все выглядит очень нехорошо.
Итого зима 1920 года стала зимой казачьей погибели- голодный поход Дутова, марш смерти на форт Александровский, ледяная могила казаков Павлова, отход донцов н Кубань. И это только за счет морозов, болезней и бескормицы, без применения оружия! Сырцов, Малкин и прочие тоскливо глядят на все это,понимая, что им генералов не догнать в истреблении казаков.
Снова вспоминается Энвер-паша и его аскеры, которых он повел и похоронил в снегах, и они из снежных могил не вернулись.
Еще надо рассказать о таком вот хозяйственном сепаратизме в Деникинороссии. Политический сепаратизм Деникин давил, иногда тайно, иногда явно. Тот самый Рябовол оказался застреленным, в общем-то, в публичном месте. Два пули в затылок и все. Расследование ничего не нашло, хотя про участие в его убийстве офицеров говорили вслух, но вот не нашли и все. Когда Рада подписала договор с горцами, член делегации священник Кулабухов был повешен. Остальные участники сделал ноги подальше от такой же участи. Видя все это, кубанские казаки стали дезертировать из рядов.
Экономический сепаратизм оставался вне интересов Деникина. Возможно, он так компенсировал кубанским ограничения в других сферах. К югу ККВ примыкала Черноморская губерния, относительно слабо заселенная, перед Мировой войной всего 90 тысяч населения и с не очень удобными для сельского хозяйства землями. Но промышленность ее была развита сильнее, чем в ККВ.И еще там располагались порты на Черном море. В горной местности хлебопашество не сильно было развито. выращивались виноград, фрукты, кукуруза и табак. Но в нормальных условиях, когда будущие члены Кубанской Рады тихо и мирно сидели на своих задах и не вредили, то все было тоже жить не мешало. В окрестностях Сочи рос табак, потому его везли на рынок, продавали и на вырученные деньги покупали хлеб. Кто ел, а кто курил. Можно было отойти от роли денег и менять натуральный продукт на другой натуральный. То, что большевики боролись с частной торговлей–это было их непреходящее заблуждение-бороться с эксплуатацией человека человеком. Но настал 1919 год, и Кубанская рада предалась тому же–на железной дороге в Новороссийск были поставлены пикеты, не попускавшие хлеб в губернию. Отчего хлеб там был вдвое дороже, чем в Екатеринодаре. Когда был запрет вывоза хлеба в Грузию, пока там не пересмотрят свою политику и желание отторгнуть Сочинский округ–это понятно. Но что сделали жители Черноморской губернии Кубанскому войску и Кубанской Раде плохого? Да ничего. Через порт ввозились военные грузы для ВСБР от танков до патронов и мыла, через него же вывозились экспортные грузы. Из губернии шел цемент с новороссийских заводов, изделия завода «Судрсталь2- бронепоезда, бронетракторы, прицелы для орудий и много чего другого. Таким образом, Кубань радостно получала военное снаряжение с «Судостали», а вот хлеб для рабочих завода-не заслужили они, пусть работают даром и питаются воздухом. От голода рабочих Новороссийска и их семьи спасали две вещи-рыба, которую ловили в бухте, и мука из Турции. Рада прямо изображала собаку на сене: «И сама не гам, и другому не дам». Крестьян из Черноморской губернии кубанские казаки до того довели террором, что крестьяне, хоть и немногочисленные, но подняли восстание и захватили Черноморское побережье от Геленджика до Сочи, благо войска ВСЮР, что там стояли, воевать за Деникинороссию не хотели (среди них было много бывших красных, поставленных в белый строй). Как говорили крестьяне, для них Деникин стал равносилен Ленину. Надо же было так постараться, чтобы создать себе врага из лояльного населения и на пустом месте! А еще лучше было то, что с севера на Новороссийск идет 9 армия красных, а с юго-востока- крестьянская армия Вороновича!
Довыдергивались! Как генерал Павлов на Маныче!
Когда же число не то глупостей, не то преступлений Кубанской Рады превысило чье-то терпение, Рада, войско и прочие ушли и не вернулись.
Разумеется, я об этом всем узнал не сразу, а на протяжении многих лет, и рассказал про увиденное и услышанное( а это далеко не все)уже сейчас, но скажу, что груз на чаше весов все собирался и собирался, и итогом этого стало то, что я осознал: да, я казак .и мне есть, чем гордиться как казаку, но казачество Кубани где-то свернуло не туда и собрало на себя по дороге заразы столько, что быть рядом с ним стало физически опасно и морально недостойно. Поэтому я отошел подальше от белого движения. Мне в этом помогало ранение в Галиции, но оно мне не помешало пойти на польский фронт. Фельдшер-то может и слегка прихрамывать, он не курьер. Иногда я думал, что это с моей стороны искупительная жертва. Но ее не приняли.
Поделиться2624-10-2024 23:00:50
Поэтому я жил в станице, трудился на наделе вместе с родными. Хотя жители станицы, прознав, что я фельдшер, все чаще стали обращаться за помощью. И число их росло, и приезжали люди из других станиц. Я поговорил со станичным атаманом (тогда это был отставной урядник Лучко Касьян Семенович).
Семеныч сказал, что он только рад, что можно лечиться в станице, но денег платить мне жалованье он не может. Но может помочь вот как- поскольку больных принимать надо, а там иногда и заразные могут быть, то это надо делать вне родного дома. Есть в станице выморочный курень, хозяева которого умерли, а наследник их так пока с турецкого фронта не вернулся, хотя его однополчане уже тут. и даже намекали, что Демид Акулиничев явно пьянству предается и оттого домой носа не кажет. Поэтому он пока своей властью отдает мне этот курень под амбулаторию, западная половина дома будет использоваться как заразное отделение (при нужде), а в восточной я могу принимать людей, и он не против, чтобы я за это деньги или что взамен брал, но он настаивает, чтобы я знал меру и входил в положение. Так в его молодости ему говорили, как чиновникам следует брать подношения от благодарных посетителей. Отец его в войсковой канцелярии служил писарем и много чего рассказывал. Еще он пообещал помощь с уборкой помещения, а то год там никого не было, и пыли с грязью явно много. И слово сдержал, мобилизовал баб и помещение вычистили.
Я только предупредил. что во время полевых работ могу быть далеко на поле, поэтому пусть ищут меня там, если я срочно нужен. Не срочно-пусть ждут.
Поскольку в станице было две бабки, помогавшие роженицам, а я сам данного раздела медицины немного побаивался, ибо этому был недоучен, потому зашел к обоим нашим специалистками и поговорил с ними. Обещал не влезать в родовспоможение, разве что форс-мажор случится. И то позову их, но пока они идут, сам что-то сделаю. Мне совсем не хочется их хлеба лишать. Все разделом полномочий оказались довольны. Бабки мне потом не одного больного присылали из родных рожениц, кого что-то беспокоило.
Среди екатеринодарских докторов отношение к таким бабкам было насмешливое, а иногда критическое, я же к этому относился так: когда в Ахтырской или Убинской будет возможность открыть родильную клинику с профессорами и подачей вина волнующимся мужьям,
то тогда и можно посмеиваться над бабками. Пока этого нет-лучше Акимовна, которая лет сорок помогает рождаться на свет, чем рожать в чистом поле без помощи.
Так вот мне и жилось. Нельзя сказать, что жил я врачеванием очень здорово и богато, но польза от того была. Иногда мог и в недальний хутор съездить и поглядеть, что с больным или больной.
В Екатеринодаре мне давали книги по лекарственным травам, и я их тогда читал и выписки делал-и тому рад был. Конечно, в Екатеринодаре имелись хорошие аптеки, да и в Новороссийске тоже, но стоили лекарства в них не очень дешево. Поэтому каждый раз приходилось спрашивать-а есть ли у хозяина деньги на аптечное лекарство? Если нет, то начинались поиски, чем бы его заменить. Поневоле вспоминались слова Лескова о применении лоснящейся сажи для лечения. Вроде если соскабливаешь сажу с чугунка справа налево, то сажа опавшее обратно приподымает, а наоборот – наоборот, возвращает к прежнему размеру. И чтобы не давились, сажу настаивали на хлебном вине. Вроде бы смешно, но зачастую больному и лечиться было не у кого и никак иначе, как описанными литератором Некрасовым способами вроде: «Под куричий клали насест».
Но надо честно сказать, что станичный фельдшер достаточно быстро набивал глаз и руку на диагностике (анализы крови и другого–это для больших городов, а не для наших палестин), но вот помочь не всегда мог. Но обычно больные и родные их сложности тоже понимали. Вот увижу признаки аппендицита- я ведь сам этот зловредный отросток не удалю, нет ни навыков, ни инструмента, ни обезболивающих. Могу увидеть и даже сопровождать до Екатеринодара больного. А вот довезем ли мы его живым до больницы- бабушка надвое сказала. И многое другое. Будет у туберкулезного больного легочное кровотечение- если смогу остановить его соляным раствором-хорошо, нет-увы.
Отец и мама старели, но выглядели еще бодро, а потом их младший брат порадовал. Начав ухаживать за девушкой, а потом попросил родительского благословения. На службу ему надо было идти в двадцатом году, но мы беспокоились, не дернут ли его раньше-такая практика бывала.
Отец снова поехал в Екатеринодар и снова где-то выпросил бумагу, уже на него, чтобы его служить отправили в местную команду. Свадьбу младшего брата сыграли на Покров 19 года и молодые жили с родителями и мною. Маша меня немного дичилась и называла на «Вы» как старшего родственника вроде свекра, но постепенно стала общаться, как в с одним из своих братьев. Как она говорила, что среди бабьего населения обо мне разные идеи ходили, когда я в Екатеринодаре жил, вплоть до того, что я вообще в монахи подамся. Но потом, когда я стал жить в станице и кое-кого не оставлять своим внимание, эта идея ушла в прошлое. Но ученым они меня и дальше почитали, я ведь в итоге учился побольше, чем средний казак, и книжки тоже читал активно. Обычно тот самый казак ходил в станичную школу три зимы, на чем обучение в основном и заканчивалось. Если он не был бестолков или ленив к учению, то мог читать, писать и молитвы с катехизисом знать. Счет- ну, это не всегда хорошо получалось. Грамотно писать- тоже не у всех.
Если казака на службе считали способным командовать, он заканчивал учебную команду и еще немного грамоты прикладывалось. И с этом грузом грамотности они шел по жизни. Естественно, мать, отец и старшие братья тоже учили чему-то.
Но среди женского пола грамотных было немного, не больше пятой части. Среди их ровесников мужеска пола-где-то две трети. Девок могло быть и больше, но многие родители по- старинке дочек на учение не посылали. Мама моя говорила, что из трех дочек в семье немного грамотной была только она, но писать не умела. На предложение научить ее отнекивалась, я-де уже старая для учения. А читать она научилась от старшего брата, как он умел, так и научил ее. Отец их сказал, что зря брат старался, девкам и бабам нет нужды в грамотности, но уж сделал, так сделал, ходи, Авдотья, грамотная! Тогда считалось, что, если кто читать умеет, а писать не может-он все равно грамотный.
Дальше станичной школы и учебной команды редко кто проходил
А в декабре 19 года нам с оказией передали письмо нашего свойственника Афанасия Силыча, что жил в Новороссийске, в Станичке. Его сосед (и тоже родственник, но седьмая вода на киселе. а тои десятая), спрашивал, не могу ли я приехать в город и заняться его лечением. У больного нет заразных болезней, но он требует помощи понимающего человека. Родственник еще и человек небедный, оттого с фанабериями, поэтому еще нужно ему показать, что и отчего надо делать и пояснить, что по-другому будет хуже. Но, если разъяснять с ученой точки зрения, то ученость он уважал и ей следовал. Мне было обещано стол и кров, пока я живу там, и приличная сумма денег. Я подумал и согласился. У меня как раз в пациентах было затишье, инфекционных- так вообще ни одного, а тут можно и подзаработать, и разжиться кое-какими лекарствами, да и инструментом обогатиться тоже не помешает. Тем более зима, а за скотиной домашние смогут и без меня справиться. Отец был не против, а мама сказала. что они с невесткой ожидают внука, так что будущему казаку тоже нужно кое-что купить к его появлению на свет. Брат и Маша с зачатием ребенка не стали откладывать это в долгий ящик, отчего отец был очень доволен и даже к мой адрес отпускал ехидные замечания, дескать, мог бы и ты уже двух или трех маленьких деток иметь. То, что фронт очень быстро развалится-из газетных новостей и слухов понять было невозможно.
Собрался, предупредил атамана, (там уже новый был) что я уеду по делам, потому ждите либо поезжайте в иные места.
Железные дороги времен Гражданской войны- могут сойти за еще одну казнь египетскую, но я рассчитывал, что ехать-то недолго, «всего лишь» верст около сотни. А вышло еще меньше, до станции Тоннельной. Там в вагон вошли солдатики с оружием и всех мужиков трудоспособного возраста выгнали наружу. Детей, баб и совсем от старости разваливавшихся не тронули. Что интересно,
были там в основном люди из «чистой публики», судя по виду- чиновники невысокого рангу или конторские служители в неказенных учреждениях. Солдатики явно из инвалидной команды и заниматься сбором людей им тоже было против шерсти. Командовавший ими унтер объявил забранным, что, согласно распоряжению какого-то Ростовского начальника (я не все разобрал, потому что рядом загомонили) нас направляют на строительство укреплений, поэтому все берут лопаты на той телеге и дружно следуют, куда показано. На возникшие вопросы, какого ...ими командует ростовский начальник в Черноморской губернии. за 300 с лишним верст до Ростова, были проигнорированы, как и вопросы. а насколько они забраны и буду ли кормить. Наверное, унтер и сам не знал, потому всех отсылал известно куда.
Мне лично копать здешние горки не хотелось. Но я понимал, что возмущаться ростовскими безобразиями именно потому, что они ростовские- не сработает. Просто потому, что сюда приехала какая-то ростовская контора, пусть даже воинское присутствие или этапная служба. Заниматься тем, что делали раньше-нельзя. Никого из ростовских обывателей тут нет, поэтому делают, что поручили. Спасибо, что не падаль закапывать.
Поделиться2725-10-2024 21:43:47
Но замысел постройки укреплений силами кого найдешь и лопатами в камне заслуживал порицания, поношения, потока и разграбления, чтобы думали, а не мучили обывателей. В те времена полевые укрепления могли делаться по двум способам- старый, то есть постройка редутов или люнетов или, по более новому, то есть сеть окопов. Вторая половина Мировой войны прошла мимо меня, и я не был знаком с тем, что, как оказалось, можно делать. Итого надо на макушках гор и на части склонов строить укрепления каким-то образцом, а промежутки между ними простреливать огнем и контратаковать резервами. То есть решили мы строить -редут на горе Безумной (есть и такая)-тогда роем рвы, очерчивая квадрат или ромб, и вырытую землю насыпаем за рвом, образуя вал. Потом строим внутри блиндаж, в котором солдатики часть времени проводят вместо казармы, и траверс для прикрытия оного блиндажа и входа в редут. Почти что так выглядело то, что строили на Бородинском поле-тамошние флеши и редуты. Если нужна сеть окопов- верхушка горы окружается траншей или несколькими отдельными окопами. Можно и несколько ярусов нарыть. На укрытом от взглядов и стрельбы неприятеля склоне делаются блиндажи для размещения солдатиков. В обоих вариантах впереди может быть колючая проволока или засеки. Можно и больше, но это минимум. В обоих случаях много копается-либо ров квадратом или ромбом, либо сеть окопов полного профиля. Вот тут и таится ошибка. Грунты в этих местах каменистые, лишь сверху прикрытые слоем почвы, хорошо, если на полфута или менее. Дальше камень, многие сажени, аж до центра земли. Камень чаще неплотный, но лопата его почти не берет. Надо брать кирку и лом и выбивать в камне тот самый окоп или ров. Если бы мы рыли окопы возле моей станицы-там грунты не такие мерзкие, то вырыть рвы для редута и или окопы удалось бы за несколько дней. Сорванные мозоли на ладонях-не в счет. А здесь, на холодном ветру-вся наша команда поляжет уже завтра, кто без рук, кто с лихорадкой. Но жаловаться унтеру на то, что его начальник идиот, не стоит. Даже если он с этим согласен. Надо более понятно и по его компетенции. Потому я, хромая больше обычного, вышел из толпы к нему, отрапортовал, что я, мол, отставной по увечью урядник Войска Кубанского по своему здоровью не могу землю копать, у меня нога разбита неприятельской шрапнелью, оттого я и к службе признан негодным. И свою бумагу из-за пазухи извлек и просил отвести меня к коменданту станции или тому офицеру, кто меня может от копания освободить. Насколько я понимал душу мелкого начальника, он обычно побаивается что-то решить сам. Ему проще ткнуть в пункт бумаги-раз у тебя нет такого -иди и делай. Или передоверит решение вышестоящим-они решили, а я выполняю, что они решили. Возможно, я неправ, ибо хоть и стал младшим урядником,
но не по складу души, не после учебной команды, а автоматически-за каждый «Георгий» давалась еще одна лычка. А учебная команда не полагалась.
Унтер обрадовался, что есть на кого свалить ответственность и позвал солдатика и поручил вести меня и еще одного господина к начальнику станции, и я похромал туда, вместе с конвоиром и товарищем по несчастью, у которого была очевидная крупная грыжа.
Комендант, штабс-капитан, уже успевший с утра принять на душу, и нас принял быстро, сказал поносные слова в адрес этих ростовских господ, что на него навалили необходимость решать за них. Глянул на мою бумагу, глянул на мое колено(а там рубцов хватало), потом на грыжу товарища по несчастью, и сказал, что мы оба можем быть свободными и ехать, куда нам надо, хоть в Анапу, хоть в Черное море(это он так «пошутил» ,храпоидол), а ты(это солдатику) скажешь, что временно исполняющий обязанности коменданта их освободил от взгромождения Пелиона на Оссу (шутник, однако)..Поскольку солдатик не понял, то добавил матерно, что он их отпустил, а унтер пусть займется более здоровыми и не отвлекает его от дел, у него вино в стакане остынет. Мы разноголосо поблагодарили его высокоблагородие и покинули помещение. Теперь надо было снова пристроится на поезд, потому что прежний уже ушел. Следующий прибыл где-то через час, но ехать пришлось стоя- до того набиты вагоны. А ростовские фортификаторы далеко и не проверили, нет ли в нем слабосильных для строительства еще одного Адрианова вала.
Итого до города осталось восемнадцать верст и два тоннеля (дети в них обязательно пугались) и вот-вокзал. А мне еще далеко, до Станички, а трамвая в городе нет и не скоро будет. Пока есть извозчики, частные катера, что возят людей через бухту и составы, что ходят по железной дороге, что идет по всей протяженности берега города. И народ подъезжает на подножках вагонов и платформах-сообщение-то грузовое, везет поезд не пассажиров, а тот конец порта что-нибудь полезное, и попутные желающие на нем подъезжают. А где надо- там спрыгивают или дожидаются остановки поезда Занятие еще то. Я так рисковать не стал, а стал ходить меж подводами близ вокзала, подыскивая попутный транспорт. И нашел подводу с двумя казаками, что здесь что-то получали для своей сотни. И они подбросили почти до пограничного поста, что был совсем недалеко от улицы Слепцовской, за которой начиналась Станичка. Далее на юг–это и будет она. Так что мы неспешно доехали, болтая по дороге. а дальше я их поблагодарил, поднял свои вещи и пошагал. Идти пришлось с полверсты, я шагал и размышлял о том, что мне казаки рассказали. По их словам, дела севернее Ростова обстояли очень плохо. Донская армия и добровольцы отходят, хорошо, если зацепятся за Ростов или левый берег Дона за ним. Но это они слышал от не всегда трезвых офицеров, что об этом меж собой толковали, а не для нижних чинов ситуации разъясняли. Если вспомнить Сарыкамыш, то мало ли кто о чем шепчется или болтает, если все идет не так, как испуганные жители Тифлиса вообразили. А по опыту восемнадцатого или девятнадцатого года- все действительно может меняться круто и внезапно. И злостная болтовня оказывается истинной правдой.
Как раз к вечеру я прихромал на Кирпичную, где жил родственник наш. И удивил его своим быстрым появлением, он думал, что я появлюсь уже после Рождества. К пациенту я запланировал пойти
завтра, а пока провел вечер в беседах. о том и о сем. Обсудить было много чего. Кстати, про пациента мне сказали, что он с постели почти не встает, у него ослабли левая рука и левая нога. Речь или вообще не нарушалась, или все быстро прошло. Это немного радует, что не надо иметь дело с заразным больным, но и слегка беспокоит. По словам родственника, все похоже на последствия апоплексического удара. У немолодых людей такое не дивно, облегчение состояния возможно, но очень необязательно. То есть я могу застрять, а поможет ли больному?
Про эконмическое положение года мне рассказали, что с этим в городе совсем нехорошо, цены растут чуть ли не каждодневно, и чем ближе к концу года, тем они выше. Людей же в городе все больше, отчего цены тоже растут. В окрестностях города гуляют отряды красно-зеленых, отчего в ночи стрельба стала нередкой, могут и артиллерией ударить. Перестрелки между государственной стражей (это сейчас так полиция называется) и всякими бандитами уже обычны. Я спросил про красно-зеленых, и мне пояснили, что здесь их множество в горах. Красно-зеленые- их так называют за то, что они явно не любят Деникина и прочее начальство Юга России. Более подробно про их политику простые люди не знают. Есть и зеленые не такого оттенка, но поюжнее, за Туапсе и Сочи. Они вроде как политически отличаются от красно-зеленых, но чем – родственник не знал. Их по горам гоняют, но особо это не помогает. Вообще сейчас вечерами и ночью ходить не стоит без неотложной нужды. Мало зимней стужи и ветра, так и разные негодяи встретиться могут, от бандитов до государственной стражи, и кто знает, кто из них хуже. Про стражу ходят упорные слухи, что есть такая практика: обвинить человека в чем-нибудь, хоть в приверженности красным, хоть в контрабанде оружия в Турцию, причем облыжно. Дальше посадить в губернскую тюрьму и спокойно ждать, когда родные посаженного забегают и что-то принесут. Потом можно и отпустить, если много и скоро принесли, но вот беда-тюрьма набита арестантами, как деревяная бочка цементом, а когда в камере сидят полсотни человек-вшам и тифу от тесноты самое раздолье.
Можно и не дожить до освобождения, если сбор затянется.
Я спросил Афанасия Силыча, а действительно ли оружие в Турцию увозят?
Тот сделал хитрое лицо:
–Болтают, что так, но как на самом деле-кто его знает. Турок сюда много ходит, торгуют потихоньку. Парусные фелюги они давно и в большом количестве дают, а сейчас приспособились на них моторы с автомобилей ставить, чем грузоподъемность увеличивают и меньше ветра нужного ждут. Берет такая фелюга тонн двадцать, иногда тридцать груза, в переводе на пуды это под тыщу будет. Или один-два вагона. И на судне много всяких закутков, куда просто так не влезешь. Там многое может спрятаться. Сейчас в Турции сложная ситуация. После поражения часть ее территорий под союзниками. И, говорят, что Греция не прочь от турецких земель себе много чего заиметь. Со времен войны много банд дезертиров до сих пор гуляет. Привыкли грабежом жить и уже не хотят по-старому. Но в турецких землях греков много. И изрядная часть торговли в их руках находится. Греков и раньше не очень любили, ибо не магометане, и завидно было, отчего у них есть, а у меня ничего. Вот теперь, когда греки начали захватывать турецкие земли, как бы не пришлось торговцу Георгиосу ответить за то, что ихний Венизелос в Смирне творит. До ихнего главы правительства простой грузчик Мустафа вряд ли доберется, а вот до Георгиоса-вполне. Так что мыслю я, что желающие купить винтовку есть, но где дешевле-у нас или в Константинополе у французов- про то не ведаю.
Поделиться2827-10-2024 23:14:02
Разговор затянулся надолго, ибо жизнь в губернском городе сильно отличалась от нашей, и новостей тоже много накопилось. Но мне вроде бы никуда являться не надо и там регистрироваться, город не на таком положении, где это обязательно. И отправились мы спать, надеясь, что утро вечера мудренее, как в сказках говорится, а утром мы проснемся по мирным причинам. Засыпалось мне плохо, а прошедший сон, а он повторялся дважды, вообще удивил: я сидел где-то в лесу на берегу ручья, а рыжая лисица лизала мне раненое колено. Язык у нее был шершавый, словно кошачий. Когда проснулся и вспомнил сновидения, то решил, что там происходит явное обострение, и как бы мне не охрометь сильнее, чем уже есть. Но подвигал и никакого ухудшения пока не ощутил. Но мы вскоре собрались в гости к пациенту, так что еще посмотрю, что нога скажет при походе в гости.
Пациент жил на улице Константиновской, совсем недалеко от тюрьмы. Афанасий Силыч намекнул, что больной не прост, и общественным мнением подозревается в каких-то темных делах, ибо очень небеден, а зримых источников богатств не имеет. Он, конечно, держит небольшую лавку и занимается обработкой добытой рыбаками рыбы и ее продажей, в том числе и военному интендантству, но это скорее выглядит ширмой, а что за ней-кто знает. «Кто знает» и «Не ведаю»–это были любимые поговорки Силыча, когда он говорил о политике или других людях. Он этим подчеркивал, что разделает слухи, молву и реального человека, о котором они ходят.
Вообще Станичка –это в некотором роде казачий район города. И образовался он ближе к концу Кавказской войны, когда Новороссийскую округу стали заселять заново, ведь после Восточной войны город Новороссийск, разрушенный при отходе, сразу не возродился. Вот и отвели место под казачью станицу Константиновскую, поселили там азовских казаков и отставных матросов. А потом станица стала городским предместьем. другого народу там прибавилось. Занимались люди ловлей рыбы, ее засолкой и копчением, скотобойни та были, а раз скотобойни, то и к ним много чего другого присоединялось, например, обработка кишок для колбасного производства, мыловарение,кожевенное и тому подобное. Добывали с морского дна песок и гальку, последней мостили тротуары. Было ли что-то не совсем разрешенное? Силыч улыбался и отвечал, что много про что говорят, но кто знает, как оно на самом деле? Соседство с таим заводиками было нерадостным, смрад от них стоял невероятный, особенно жарким летом, как над дворами, так и над морем, где владельцы сливали в морские воды свои отходы. Городская дума периодически на это раздражалась, особо вонючие производства временно прикрывала, а владельцев обязывала устранить антисанитарию. Помогало это только частично. Постепенно такие заводы стали располагаться за оврагом по улице Комаровской и дальше на юг, отчего хоть кое-где стало легче дышать. Немного помогали ветра. Когда дул частый ветер бора с северо-востока, то обычно помогало. А вот когда ветер дул с моря, тогда в окрестностях Шереметьевской площади хоть святых выноси-все ,чем порадовали заводики-всем этим начинало пахнуть в доме, от копченых мясных деталей до протухших рыбьих кишок.. Силыч говорил, что иногда аж глаза щипать начинало, от богатого оттенками содержимого ставриды или хамсы.
Вон там -заведение по разливу сладких вод в бутылки, но сейчас зима, спрос на воду меньше, вот оно и работает через пень-колоду. Вон там, на Голицынской, макаронная фабрика…Так мы, беседуя, и дошли до нужного адреса. Силыч велел мне подождать во дворе, сам зашел внутрь и довольно быстро вернулся. Сделал приглашающий знак и быстрым шагом покинул двор- пора на службу, как показывают мои сарыкамышские часы. Вернувшись домой, я их хотел отцу подарить, но он отказался, хоть и с благодарностью. Пояснил это так: часы нужны тем, кого кто-то ждет, на часы присутствия или для вестей, а ему такое не требуется. Если кто-то придет, то он знает, куда идти и где отца искать. А братец отказался тоже, ибо побоялся потерять, как это случилось сего приятеле Митяем. Вышел тот на гулянку, поразил всех часами, а потом, придя домой, обнаружил, что они пропали. Звено цепочки отломилось. Митяй поутру пробежался по местам, где он вечером и ночью бывал, но не лежат они ни у плетня, ни у окошка девки, которую он провожал, ни на ином видном месте. Должно быть, кто-то увидел на земле и подобрал. Про воров, что в Ростове или Харькове вытаскивают часы у владельцев, я слышал, но, чтобы такие в нашей станице водились? Так часы остались у меня.
Я и зашел в дверь. Как выяснилось, это был как бы черный ход в дом, для разных непарадных визитов. Прошел через сени, хоть снега сегодня не было, но тряпкой я сапоги обтер, потом через коридор (а темно там было, как у известно кого и известно где, и прошел в светелку. А там народу сказал, что меня Силыч пригласил к хозяину. Младший сын хозяина сказал, чтобы я скидывал полушубок и папаху вот на этот диван и проходил в ту дверь. Я стукнул в филенку и толкнул дверь.
Войдя, пожелал доброго дня хозяину и метнул взглядом в поисках иконы-нету!
–Заходи, Павел Андреевич, и присаживайся на стул! Образа я в этой боковушке не держу, так что нет их и не будет, пока нового хозяина в дому не случится. Быстро ты собрался, я чаял, что уже после Рождества будешь!
–И так могло случиться, меня в Тоннельной с поезда сняли и к какой-то слабосильной команде едва не пристроили, что укрепления тут строить собралась! Насилу отбился!
Я сел на стул и подробнее рассмотрел хозяина. Лет ему на вид за полсотни, лицо апоплексического вида, лежит укрывшись одеялом на вате. Что интересно, усы имеет, а бородку бреет. Что для человека не из чиновников или чистой публики не очень характерно. Те же казаки, отслужив и женившись, обычно сразу отпускали бороду. Правда, не у всех она росла на вид благообразной, потому, убедившись, что лучше без нее, чем с ней, заново брить начинали и снова к отращиванию приступали попозже, и вот тут уже все могло быть лучше и гуще. К полувеку обычно борода у всякого была. Разве что расти отказывалась напрочь.
–Экая напасть на нас свалилась, а мы и не знаем, что бои под городом кто-то ожидает. И где же это строить собрались?
–Не знаю, я дальше вокзала и не попал со строителями, но они собрались горы лопатами рыть!
–Ты, Павел Андреич, верно понял, что там ахинею творят, снимая всех с поезда, словно красные уже в Крымской стоят и после обеда дальше пойдут! Нет, этого нет, и копать горы лопатой-тоже бестолковый выбор. Но у перепуганных людей ждать чего-то здравого трудно.
Но бог с ними, с этими копателями. Тебя я пригласил, и спасибо тебе великое, что ты не отказался, приехать для лечения. Был у меня не так давно удар, и надо его последствия ликвидировать. Есть один добрый человек, доктор Иван Иванович Горохов, он мне обещал помочь редким методом лечения, чтобы последствия удара ушли, если то будет богу угодно. Но Иван Иванович сейчас нарасхват, больных в городе все больше, а тут нужно проводить процедуры и особым образом, и лучше, чтобы действительно фершал их делал. Я Ивана Ивановича спрашивал, зачем фершал тут нужен, и оно сказал, что делать это нужно не всякому, а человеку понимающему, оттого и санитару, и сестре милосердия такое он поручать не стал бы. Есть и еще такое дело-другому лекарю Иван Иванович не очень хочет доверять свои придумки. И понятно почему-чем больше у доктора придумок, тем больше к нему людей придет, а уйдя- презренного металла оставит ему. Прикидочно курс лечения займет месяц-полтора. Пока ты, Павел Андреич, тут живешь и со мной процедуры проводишь, место в доме тебе найдется и за столом тоже, и денежно тебя тоже не обидят. И не «колокольчиками», а николаевскими купюрами, хотя, если хочешь, можно и керенками. Иноземных денег не держу.
О сумме мы поговорим чуть позднее, когда услышу от тебя согласие твое, а потом согласие Ивана Ивановича. Скажи, согласен ли ты сам?
–Я не против. Семеро по лавкам у меня не сидят, месяц-полтора мои дела позволяют вне дома побыть.
–Тогда по рукам! Если Иван Иванович отчего-то против тебя будет, то з обратный билет заплачу и за беспокойство добавлю.
И мы ударил по рукам.
–Если ты, Павел Андреич, не против, то я с тобой человека пошлю, чтобы он тебя до Ивана Ивановича довез и сделал все вскорости, потому что Ивана Ивановича могут куда-то вызвать, и там он надолго застрянет. Извини меня за спешку, в более спокойные времен можно было за чаем посидеть и побеседовать неспешно, но тут не все от меня и тебя зависит.
-Делу-время, а чаю -час.
–Сейчас я племянника покличу, и он тебя на телеге отвезет, чтобы ты раненую ногу не таскал по нашим горкам и спускам.
Леванид! Леваанид !
В комнату заглянул паренек лет 17-18ти.
–Ты Зорьку запряг, как тебе сказано было?
–Да, дядя.
–Поедешь к доктору Ивану Ивановичу, а не на мельницу, и отвезешь Павла Андреича туда, потом вместе вернетесь. Помнишь, где доктор живет?
–Помню, на Грибоедовской, невподаль от гимназии, что не казенная, а другая.
–Да, если с казенною попутаешь, до нужной идти недалеко, всего квартал.
Поделиться2929-10-2024 19:42:59
И мы пошли к телеге, погрузились в нее и медленно двинулись. Лошадка выглядела, как та, что может упасть в любой момент и не встать больше, но неспешно шагала, туда куда племянник ее направлял. Я спросил про нее, и племянник похвастался, что она только так выглядит, а на самом деле она летом спокойно дошагала до Геленджика и обратно. Ценное качество во времена возможных реквизиций и мобилизаций. Мы с отцом тоже о том говорили, и разработали план, куда будет спрятана скотина в случае чего. Увы, куры будут, возможно, принесены в жертву -нельзя же прикидываться совершенно неимущими, не будучи ими. Я вспомнил старые критерии казачьего достатка и рассказал Леониду, повеселив его. Тогда казаком убогим назывался тот, у кого были только одна лошадь и одна корова. А казак нищий-имел только дом и огород при нем.
Приехали. завернули во двор и устроили телегу там, а Леонид сказал, чтобы я подошел вон к той двери, хоть на ней таблички нет, но доктор Горохов живет именно там. Звонок там электрический, потому надо нажать вот на ту черную площадочку под козырьком и подержать, пока считаешь про себя-раз-да три. Можно и больше, но тогда хозяева могут высказать претензии, кто это там к кнопке прилип.
Я встал, отряхнулся от клочков сена, обтер сапоги. засунул тряпку обратно за голенище, взял палку и подошел к двери. Нажал, раз-два-три -и отпустил.
Открыла мне женщина, годящаяся по виду мне в матери. Я бы сказал, что это кухарка или кто-то наподобие нее.
–Вот спасибо, хоть один человек не устроил тарарам. Вам кого?
–Добрый день! Мне бы доктора Ивана Ивановича Горохова, но я не хочу лечиться сам, а поводу другого больного с улицы Константиновской, чтобы его лечить.
–Погодите тут, сейчас я спрошу, не занят ли хозяин.
Ждал я недолго, и меня пригласили внутрь, где я под одобрительным взглядом «кухарки» обтирал подошвы об половик. А потом меня провели в то помещение, что хозяин считал малой гостиной. Тогда я это не знал, но мне предстояло еще много раз здесь бывать. Туда же зашел хозяин. Выглядел он как типичный доктор, и даже в золотых очках, и халат со стетоскопом в кармане-язык сам поворачивается говорить, что болит у меня это вот, и отдает влево, но при этом не лихорадит.
Я представился и изложил, для чего я тут.
-Ага, я понял.
И задал мне пару вопросов из медицины. Я немного забеспокоился, но ответил, и добавил, что в детских болезнях и женских смыслю мало, их в основном госпитале не лечили.
–Э, это не оправдание. Другое дело, если вас в колонию для прокаженных устроили, и вы там четверть век трудитесь безвылазно, то не грех и забыть за годы, как коревая сыпь выглядит... Когда работаешь со всеми людьми, то может прийти кто угодно и заболеть чем угодно. А что у вас с ногой?
–В пятнадцатом году, доктор, попал под снаряд в Галиции. Пяток осколков в ногу. Вот с тех пор и хромаю. Несколько раз оперировали, стало чуть полегче, но не до того, что было прежде Галиции.
–Есть у меня мысль насчет ноги. И сейчас мы ее проверим. Сейчас я принесу аппарат и увидим, что он скажет насчет работы ноги.
–Доктор, а нужно ли это? Меня задействовали для лечения другого человека, а не меня.
–Это тоже условие для того, что я вас для лечения господина Кормилицына возьму.
–Если это не больно, тогда уж…
–Не больнее хирургической обработки ран каждый день.
И Иван Иванович притащил ящик с разными проводами и приборами, поставил на стол, повозился с ними. Потом велел мне разуться и шаровары засучить до колена, а также рукава поднять до локтя. Я все сделал. Потом мне в руку дал свернутый трубочкой медный лист и велел не отпускать, пока не скажут. И Иван Иванович вызвал эту дамочку-кухарку, она ему умывальный таз принесла, и он руки помыл. С моей точки зрения это было совсем излишним, но так делали все доктора, а не всякие там экстерном сдавшие. А дальше он что-то замерял и задействовал меня, чтобы я запоминал цифры, а он потом их запишет. Это так Иван Иванович делал, чтобы процесс диагностики не прерывать после каждого измерения записыванием. Измерял он что-то на восьми местах, на листок цифры записал, и сказал, что ждет меня завтра к десяти часам утра, тогда и скажет окончательно, согласен ли он. Если согласится, то я у него буду занят до обеда, он мне пояснит, что нужно делать, а потом я буду приходить раз в два или три дня, докладывать, что сделано, как получилось и другое.
Умею ли я шприцом пользоваться?
Я умел и подкожно, и в мышцы впрыскивать.
–Значит, хорошо. До завтра.
И он попрощался и вышел, забрав ящик с собою.
Я тоже попрощался, себя в порядок привел, и пошел на улицу. «Кухарка» меня не проводила, но я все нужное нашел.
Заскучавший Леонид обрадовался.
–Пора ехать, а то что-то недалеко стрельба приключилась. А у вас собой оружие есть?
-Аж два-левый кулак и правый кулак!
Леонид только посмеялся. Оружие-то у меня было, во внутреннем кармане, но я его старался поменьше показывать. Но, кстати, нашего хозяина нужно спросить, если я у него дома жить буду, то не будет ли от моего оружия вреда ему? Да и мне тоже.
Я вернулся, изложил свои похождения, чем больного изрядно удивил. На вопрос об оружии он ответил так:
–Ты казак, я казак, потому оружие в доме иметь право мы имеем. Если это не горная пушка с пулеметом или что-то из воинских арсеналов украденное- тогда возможны разные неудобства.
–Горных пушек не имею, а есть кинжал, что как пластун на службу своим коштом заимел и австрийский револьвер.
Получается, что все по закону.
Револьвер этот был одинаковый с тем, что я сотнику отдал, оружие мне наши казаки в пожитки сунули, когда я в госпиталь загремел, ну и разного другого тоже надавали из трофейного.
–Э, Павел Андреич, не всякий прут по закону гнут, но пока я не вижу повода, чтобы к нам за оружие твое кто-то приставал. Тебе уже рассказали про некоторые наши прелести? Вижу, что рассказали. Правда это, а не слухи. Посиди пока тут со мной, побеседуем о том, о сем, пока время обедать не подойдет. А ты поразмысли, сегодня ли переедешь, или завтра, когда Иван Иванович свое слово скажет.
И я посидел и послушал рассказ хозяина о разных древностях.
Как оказалось, азовские казаки издавна привлеклись для борьбы с черкесским пиратством, а также с контрабандой оружия в их племена. Когда Турция отказалось в пользу Петербурга о власти над береговой полосой, от Анапы и до нынешнего Сочи, черкесские племена это не признали и долго противились. Поэтому сначала вдоль берега ходили баркасы с азовскими казаками и также корабли Черноморского флота и ловили нарушителей. Морские разбойники среди шапсугов и убыхов быстро закончились, а вот контрабанда еще долго проскакивала. Туда, в горы, шло оружие и порох, а также соль. Оттуда-невольники. Черкесские девки в Турции в гаремах высоко ценились, но и казачки и солдатские дочери свою цену имели.
А что еще оттуда можно вывезти? Разве что шашки, случались у горцев мастера этого дела. Хорошие кони в Черкесии тоже водились, но везти коня по морю –это сложно и паки сложно. А девок набить в трюм легче легкого-были бы только они!
Потом начали строить цепь крепостей по берегу, чтобы образовать другую линию. что черкесов отрежет от подпитки оружием. Поэтому построили Новороссийск, Геленджик, Вельяминовское укрепление и другие вдоль берега, чтобы все места, где крупные реки в море впадают- крепостями были прикрыты. Ну и военные суда продолжали поиски вдоль берега. Периодически горцы собирали народу побольше и иногда у них получалось укрепление взять, как это было с Вельяминовским (это сейчас Туапсе) и другими местами. Но хуже горцев солдат косили лихорадки. Там, где реки впадают в море, обязательно есть болота и в них комарье и малярия. Ну, ты же фершал, про это должон знать. Бывало, половина гарнизона в лихорадке лежит. Кавказская лихорадка хиной лечилась, а это такая гадость, что не знаешь, что хуже -болеть или хину есть. И глохнут от нее нередко, и сердце от нее болит.
–А сейчас она в городе есть?
–Есть, конечно, и в Рыбацком поселке, и в Крепости, и на Мефодиевке, где к болотам поближе. Но сейчас безопасно, зима ведь. Наступит теплое время, и комары полетят. Мне Иван Иванович говорил, что средь комаров кусаются только бабы комариные, а мужики-нет. Правда, того, кого летом заразило, и зимой трясти может, и даже всю зиму, тогда лицо у бедняги желтеть начинает, и брюхо болит тоже. Мне один дед из Орловской губернии рассказывал, что для лечения малярии есть простой способ. Нужно поймать трех клопов, завернуть их в папиросную бумажку и бумажку с клопами проглотить. И конец болезни. Клялся и божился, что не врет. Но я как-то не решился так лечиться, так что, может, когда-то попробуешь так лечить, и болящему поможет.
Поделиться3031-10-2024 22:48:48
После обеда я сходил за своими вещами и перенес их к Кормилицыну. Идти было не тяжело, я даже подумал, что от измерения прибором мне легче стало-неужели так бывает?
А утром снова нажимал на кнопку под козырьком.
Иван Иванович сегодня явно не выспался, но недовольства моим визитом и последующим обучением не высказывал. Про свою диагностику сказал, что получил весьма необычную картину: хотя есть и весьма серьезное ранение сустава и окружающих мышц, но измеренные им отклонения от нормы минимальные, что очень необычно.
Я даже не выдержал:
–Тогда получается, что я симулянт, давно выздоровел, но по привычке прикидываюсь увечным?
–Павел Андреевич, это уже слишком ярко сказано. Но метод электродиагностики еще не отработан полностью, потому возможны неправильные показания или их неправильная интерпретация.
–Извините, а что такое интерпретация?
–Истолкование. То есть мы видим жалующегося на боли в левом локте ремесленника, истолковываем, что такой болью страдают все, кто этим трудом занимается, даем советы и назначения, а потом больной с креста падает и умирает. Как оказалось, у него разрыв сердца, но протекавший нетипично, болело не в груди и не отдавало влево и вообще о болезни сердца не подозревали ни больной, ни доктор.
Но я бы еще раз провел измерение, недели через две и сравнил результаты. Что касается господина Кормилицына, то я согласен, чтобы вы, Павел Андреевич, под моим руководством проводили ему процедуры. Но при одном условии-я расскажу вам смысл процедур и что они должны сделать с нашим больным, но я бы не хотел их разглашения, пока не закончу книгу о этом методе лечения. Если вы вас спросят, что вы делали по моему указанию, вы должны отвечать, что доктор Горохов мне поручал больному впрыскивать вещество в разные места, и иглу вонзать в спину и ноги, но для чего это делается- не пояснил, а сам я такому не учен и старался лишь сделать, как мне сказали! Ну и иным образом прикинуться ничего не знающим и не понимающим! При этом и лгать не надо, методика в училищах и университетах не преподается, поэтому всякий даже усердно учившийся может не понять, даже если постиг всю программу!
–Понял и обещаю выполнить! Тем более, я сдавал экстерном, и мне за невежду сойти легко и просто.
Иван Иванович улыбнулся и сел писать рецепт. Написав, пояснил, что вещество это зовется новокаин (есть и другие названия), и оно осуществляет местную анестезию. Если вонзить шприц с ним в руку или ногу, и ввести содержимое, то будет ощущение онемения и потери болевой чувствительности, а кое-где и больше. На разную глубину, конечно, если уколоть глубоко в руку. до кости, то такое ощущение будет там, в глубине, а на коже нет. Но можно вести немного новокаина под кожу, потом немного глубже и так до кости, то можно с малыми болевыми ощущениями руку отрезать. Там есть много вариантов анестезии новокаином.
Для первого случая мне надо будет вести в четыре места по половине кубического сантиметра. Поскольку я не понял, сколько это, то он мне пересчитал и сказал. И показал, сколько это, на шкале самого шприца. Метрическую систему мне ни в школе, ни на службе не преподавали, а при самостоятельном изучении-возможны провалы в знаниях.
А дальше я учил, как найти те четыре точки, в которые я введу новокаин. Точки располагались на ногах, и водить вещество надо было неглубоко. немного под кожу, а остальное в мышцу, но неглубоко, и игла должна была быть направлена к животу больного. Раствор простерилизуют в аптеке, мне нужно самому простерилизовать шприц и ввести лекарство. После чего пузырек пойдет еще на несколько уколов, а стерилизовать шприц нужно каждый раз. Кожу можно протирать спиртом, а можно самогоном, одеколоном (тут он усмехнулся) - не важно, чем именно. Так что сегодня надо провести первый сеанс, а потом посмотреть, через сколько минут перестанет онемение. Вечером нужно попросить больного подвигать ногами и руками и сравнить, есть ли какие-то изменения. Завтра меня ждут в десять, как и сегодня.
Если аптека затянет с изготовлением лекарства, то приход к Ивану Ивановичу переносится на день после процедуры. Пока все.
Я взял рецепт, шприц в металлической коробке, поблагодарил и отбыл.
А там рассказал, что ждет хозяина дома, когда лекарство будет сделано. Он очень удивился, но вспомнил, что ему обещали необычный метод, так что еще до обеда я поехал в аптеку на Серебряковской, оплатил изготовление лекарства. Аптекарский помощник обещал сделать все часам к пяти пополудни. И не обманул.
Приехав вечером с ним к больному, я занялся кипячением шприца, потом набрал лекарство из флакона и с замиранием сердца вонзил в первую точку, потом во все остальные. Сейчас я бы, конечно, сначала сделал пробное ведение полудозы внутримышечно или подкожно и посмотрел на итог. Теперь-то я знаю, что новокаин может нарушать сердечный ритм, но тогда я этого не знал. А знал ли Иван Иванович? Увы, спросить уже невозможно.
Больной принял все стоически, но сказал, что ощущение ему незнакомо, но назвать его нестерпимым нельзя. Вот необычным- можно Действие лекарства началось где-то через треть часа, и длилось с полчаса. Вечером изменений не было, Утром тоже.
Поэтому назавтра я доложил о результатах.
Иван Иванович сказал, что все пусть та и длится, пока еще резких изменений не будет, сегодня нужно будет сделать снова, но уже не в те места. а в другие. Одну ниже пупка, а две в руки. глубина тоже будет меньше, и только под кожу. И далее он показал, где и проверил, усвоил ли я. Сделать все нужно будет после еды, в пределах часа после нее. Но обязательно не на пустой желудок. Если нет возможности съесть обед, то хотя бы кусок хлеба сжевать или небольшой кусочек сахару.
Проделав лечение, я пошел погулять по Станичке и поглядел на дома и немного на море, а также на мыс Любви Почему он так назывался- ну, вроде там погибли девушка и парень, которые любили друг друга, но кто-то не хотел их брака и убил не то обоих, не то одного, а второй не захотел жить без первого и сам укоротил свой век. Просто было несколько вариантов рассказа. Сегодня сильного ветра с гор не было, только «борода» нависала, оттого я и поглядел на город, бухту и суда на рейде. Было их не меньше десятка, а в порту тоже лес мачт. Леонид сказал, что вот это вот корабль под английским флагом, те два французские, а вот этот, похожий на утюг-он греческий. Леонид во флагах разбирался, а я даже сейчас могу попутать французский с румынским.
Вечером хозяин отметил, что в желудке у него какие-то непонятные ощущения, немного похожие на метеоризм, но без отделения газов. Изменений в парализованной части не было. Утром желудок уже не беспокоил. Иван Иванович выслушал, хмыкнул и стал показывать мне сегодняшние места. На сегодня точки введения были в стороне от позвоночника и числом четыре.
Доктор Горохов убедился, что я понял задачу и спросил, чем я занят, пока не вонзаю шприц в больного? Я ответил, что ничем особенным, кроме своего обихода. Раз только помог поколоть дрова.
–Павел Андреевич, а как вы отнесетесь к тому, чтобы сходить вместе со мной к больным в качестве моего помощника? Это, возможно, будет не каждый день, и я в долгу не останусь.
–Я, доктор, сам не против, но мне нужно поговорить с работодателем моим. Вдруг ему это поперек горла, чтобы я еще работал на другого. Если он не против и можно будет совмещать одно и другое-то еще более. Но есть сложности- я в городе не здорово хорошо ориентируюсь. Ну и нога -ее тоже нужно спросить, вытерпит ли она пеший поход.
Кстати, а можно ли вечером ходить, нет ли комендантского часа?
–Медиков и священников никакие комендантские часы не касаются, болеют и умирают люди в любой час дня и ночи. И всем нужна помощь и отпущение грехов, если дошло до этого. Новороссийск же не настолько велик, чтобы в нем заблудиться. Семисамский хребет виден из любой точки его, а раз виден, то несложно понять, на каком месте заблудившийся находится. Раз он ровно напротив Сахарной головы, значит, впереди по берегу будет Западный мол и Каботажный, а за ним базар.
Хозяин сказал, что он не против, если это его лечению мешать не будет. Кстати, пятнистым тифом он десять лет назад переболел, так что даже заноса заразы не боится.
