Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.Утром хозяин сказал, что ощущает пульсацию в парализованных мышцах. Она не сильна, происходит периодически, ощущается не болезненно. Двигать рукой и ногой легче не стало. Появление этих ощущений его явно приободрило. Я его понимал. Иногда после удара само по себе состояние может немного облегчаться, скажем, речь становится понятной, а до того языком не владел. И понимал еще потому, что тоже так к себе прислушивался. После операции и прочего-начнет ли становиться легче или нет? Душа часто бывала, как на качелях, то в зенит, то в надир, то в надежду, то в пессимизм и мрак на ней.
Уколы были снова возле позвоночника, но дальше от него. Если прошлые отстояли от остистых отростков на дюйм-полтора, то сейчас вдвое дальше. А утром хозяин сказал, что, тьфу-тьфу, но ощущает, что чуть свободнее может пользоваться пострадавшей рукой. На сколько? Ну, это не деньги и не нечто вещественное, но, пожалуй, между двадцатой и десятой частью увеличения возможностей.
Иван Иванович сказал, что он рад, и велел приходить послезавтра, сегодня сделать снова укол ближе к позвоночнику, а завтра снова подальше в стороны, но ближе к шее. И предупредил, чтобы больной водки и вина не пил, а то еще на радостях испортит начавшийся прогресс.
Тем днем я не гулял, а читал книжку «Княжна Джаваха» из запасов хозяина. Мне она не понравилась, поэтому с радостью пошел дрова колоть. А вечером он мне рассказывал о своих приключениях в «Гвардии Матильды» в Китае. Так назывались подразделения по охранен дороги- КВЖД. Это название скорее шутливое, в честь жены графа Витте-Полусахалинского. Одно время они по каким-то непонятным причинам скрывали то, что они русские (хотя для всех было явно видно, что не китайцы они, не китайцы), так что носили какую-то отчасти похожую на китайскую форму, а на околыше фуражки китайского императорского дракона. Вот тут чуть не случился бунт. Среди набранных в «Гвардию» нашлись старообрядцы, а это равнозначно тому, что почти наизусть знали оба Завета. И вот тут до них дошла аналогия из апостола Иоанна, что предавшиеся диаволу получат начертание его на руку или голову.
«И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.» Караул! Пропали наши душеньки! Потом как-то все устаканилось и утряслось, но с тех пор старообрядцы кепи свое носили исключительно кокардою на затылок. Чтобы метка зверя была не на лбу, и пророчество их не касалось. Офицеры сначала негодовали, а потом плюнули, и служба пошла дальше.
Потом рассказ зашел о восстании в Турции на Ильин день 1903 года. Хозяин дома о своем участии рассказывал весьма кратко и уклончиво, как он там оказался и для чего. По моему мнению, он, пока был молод и здоров, регулярно влезал в разные переделки. Всегда ли от них ему был доход-сказать не могу, но, наверное, наличный достаток взялся именно оттуда. А какими способами-война предоставляет много способов разжиться, самое главное-иметь возможность добытое вывезти. Отчего обычному пехотинцу обычно достается только пожрать и выпить, а обознику -чуть больше, а уже офицеру-заведующему хозяйством- сильно больше. Рассказывали мне участники боев в Восточной Пруссии в 14 году, что кое-кому из интендантских офицеров удавалось очистить брошенные немцами поместья и городские дома. В отличии от Мясоедова их не повесили.
Однозначно можно было сказать, что хозяин умел бегло говорить по-турецки и имел какие-то знакомства в Турции до сих пор, потому что турецкие моряки заходили к нему и что-то там решали с ним. Может, и не решали, а вспоминали про прежние битвы, тут я не готов сказать. Приходящим в гости шкиперам готовили и подавали кофе. причем со стаканом холодной воды и вареньем. Все это, разумеется, не мешали в одной посуде, а подавалось отдельно: чашечка кофе, вода в стакане и варенье на блюдечке.
Но мой вкус кофе хорош только с молоком или сливками, можно с сахаром внакладку, но я не против, если кто-то будет пить его с водкой или горчицей. А вот сочетание горячего кофе и холодной воды, может, какие-то тонкие струны вкуса и колеблет, но однозначно вредно для зубов. Поскольку зубные врачи и стоматологи не очень характерны для сел или мелких городов, а посещать их не страшно, только когда от зубной боли на стенку лезешь, то такие эскапады явно излишни.
Но, наверное, если он и воевал в Македонии, то не на турецкой стороне. Больно много и с негодованием он рассказывал про сожжение тамошних деревень и насилия над мирным населением, как от регулярных аскеров, так и от всяких там башибузуков. Я про них от участников турецкой войны слышал, и именно про их «художества», но думал, что это что-то очень старое. Ан нет, таки не старое. На Кавказском театре вместо них служили курды, охотно грабившие и истреблявшие армянское население, как восставшее против турок, так и ни в чем перед Стамбулом не виноватое. но «ты виноват уж тем. что хочется мне кушать», и этих псов войны спустили со сворки. Те самые башибузуки–это какие-то племена Малой Азии, близкие к туркам, но не тождественные им. Что интересно, и курды, и эти племена истовым турком почитаются, как лишь условные мусульмане из-за многих отступлений их от канонов. И правда, курдские женщины ходили с открытыми лицами, что могло раздражать турка из окрестностей Анкары, готового простить это христианам (что возьмешь с этих вот), но не тем, кто называет себя магометанами! Правда, мне же говорили, что в том же Стамбуле турчанок без укрытий от мужских взглядов много. Чуть ли не половина. Ну, и на то она и столица, чтобы провинция ворчала на столичный разврат и беззаконие.
Про восстание он рассказал, что оно не было ответом на какое-то вопиющее беззаконие со стороны султана или местного паши, это было результатом политики тамошним стран.-соседей Турции. Они пригревали у себя разные революционные организации, что ставили своей задачу отторжения своей родины от Турции (кто родного села или долины, кто вообще всей обширной области, от моря и до моря), поэтому это была вечная незаживающая рана, в которую по капле утекала сила турецкая. А она и так начинала иссякать, чему свидетельство разгромы ее Италией и коалицией балканских стран. Но турки вляпались в войну с Антантой и теперь им еще хуже стало. Явно дело кончится тем, что в Турции останутся только чисто турецкие провинции, то есть с населением почти сплошь турецкими или с добавкой этих самых условных турок, из которых набирают башибузуков.
Тот прогноз его оправдался. Еще он сказал, что Франца-Фердинанда убили явно такие же молодые революционеры из подкармливаемых организаций, только они жили не по соседству с турками, а с австрийцами, потому их жертвой стал не какой-то Ахмед-паша, а наследник австрийского престола. И тут он тоже оказался прав, роль «Черной руки 2» тогда не была известна, но потом всплыла. И, по его мнению, успехи вооруженной борьбы напрямую зависят от совместных действий всех сил на одной стороне. В Ильинденьском восстании ее не было. Он также намекнул, что и сейчас этим пахнет. поскольку разногласия между Кубанскими политиками и Деникиным были общеизвестны. А англичане тоже работают на раздрай и развал, чему пример недавний визит в Новороссийск руководителя Сочинских зеленых Вороновича. На пристани его ждут с ордером на арест, но на борту британского корабля он неприкосновенен. Если Альбиону нужно больше хаоса в России, то все правильно, можно еще и Вороновичу подбросить турецких винтовок из трофеев, и к ним по подсумку патронов, чтобы те сильно не радовались и не взяли Екатеринодар от душевного порыва. Если англичанам надо, чтобы Деникин победил красных- они деяниями своими добиваются обратного.
Он снова был прав, но я теперь думаю, что среди британского руководства тоже не было единства, и каждый тянул одеяло на свою сторону. Не было и в Антанте, победив в войне, Сердечное Согласие в политике уменьшения немецкого влияния в мире тоже не было единым. Вот тот же Силезский вопрос. Возникшая после войны Польша претендовала на Силезский промышленный район, и чем больше силезского, тем лучше. Если ставится задача, чтобы Германия, как прежняя сила не возникла вновь, то отторжение Силезии от нее работает именно в нужную сторону. Французы это движение поддерживали, а вот англичане-нет. Поэтому все шло как плавание под парусом при переменном ветре- подуло с такого—то румба-вопрос двинулся в нужную сторону, снова союзники по Антанте чего-то не поделили и не договорились- все пошло назад.
Интересный был разговор и про интересное. Я даже подумал, а не стоит ли мне заняться изучением турецкого языка, вдруг, да и пригодится. Ну и свободное время было.
А к Рождеству пришел подарок - улучшение состояния больного. он даже стал пробовать стоять на ногах, не держась ни за кого или палкой подпираясь. Хватало пока на пару минут, но ведь прогресс-то! Он даже позволил себе полстаканчика домашнего вина и со страхом ожидал, что снова станет тоже, что и было, и меня просил не выдавать его нарушение Ивану Ивановичу. Я обещал и не выдал, а его небесный покровитель не дал состоянию ухудшиться.
Пойдешь -не воротишься
Сообщений 31 страница 37 из 37
Поделиться3101-11-2024 21:31:23
Поделиться3202-11-2024 21:09:12
Дни сменялись днями, я проводил сеансы, хозяину дома становилось все лучше, он с опаской ходил по дому, но сам, для страховки придерживаясь за мебель, и уже строил планы, как он выйдет на двор и пойдет сначала по нему, а потом по улице. Насчет улицы он признавал, что сильно забегал вперед, ибо начался период ветров, когда преобладает та самая бора, и она только иногда стихает, но и то как-сегодня ты кое-как удерживаешься, вцепившись в забор, и можешь считать, что ветер стих, потому что вчера ты и у забора не удержался и тебя снесло вверх по улице. Это, разумеется, шутка, но с изрядной долей правды.
25 октября был сильный шторм, отчего сгруженные танки на мол сбросило в море. Потом их поднимали со дна, но два так и остались в глубинах вод. А танки весили до 30 тонн каждый! Это какая сила была у волн и ветра! Пострадали не только танки, сама кладка мола частично разрушилась и потрескалась. Сбило парапет мола, сорвало деревянные рамы, поставленные для того, чтобы суда не бились корпусом об мол. Это мне Силыч рассказывал, он в порту работал и ликвидировал эти повреждения. Он же говорил, что в такой ветер могло действительно пронести по всей улице, если ее направление точно совпадало с направлением ветра.
Город был набит людьми, а они все прибывали. Правительство что-то там планировало, скажем, эвакуировать часть людей в Туапсе и Крым, но результаты трудов видны не были.
Люди жили в вагонах, в которых они приехали, превратив их в условные гостиницы, отчего все пути, где только возможно было их поставить- забиты ими. Ну и свободных вагонов катастрофически не хватало. Афанасий Силыч рассказывал, что не только домовладельцев терзали насильственными вселениями, но и конторы. Главного инженера Портов Кавказского побережья так замучили вселенцы от квартирного управления, что он не выдержал и написал письмо:
«…При этом имею честь доложить, что канцелярия вверенного мне Управления в том помещении занимает 4 комнаты; далее в одной комнате разместилась Часть Торговых Портов и Торгового Мореплавания с Генерал-Майором Верховским. Три комнаты заняты моим помощником Инженером Копытовым с семьей, состоящей из жены и двух взрослых дочерей, а так же помощником Генерал-Майора Верховского Инженером Силичем с матерью и больной сестрой, перенёсшей сыпной тиф, наконец, три комнаты заняты мною, и в этих комнатах живут, кроме меня, моя теща М. Пономарева, две свояченицы М. Пономарева и Л. Петрова /жена офицера, находящегося на фронте/, Л. Ершова, жена заслуженного артиста Петроградских Государственных театров; в одной из этих комнат, проходной, ночует также сын Помощника Начальник Управления Торговли и Промышленности Смыслова; сам же В.А. Смыслов проживает также в помещении моего Управления, ночует на диване в комнате занимаемой Частью Торговых Портов…Из изложенного можно усмотреть, что все комнаты помещения совершенно переполнены и не представляется возможным поместить кого либо…»
После того официальные квартирьеры перестали являться в канцелярию и мешать работать, но энтузиасты из числа авантюристов еще пытались. Но их попытки успешно отражались.
Как выходили из положения домовладельцы? С переменным успехом. Кто доставал грозную бумагу от кого-то из начальства (желательно, генерала) с указанием, что самовольное вселение туда запрещается. Так сделал мой пациент, а Силыч с остальными местными образовали организацию «Мы все здесь живем», и соседи, что были поблизости по зову малышей сбивались в стаи и немедленно приходили и заявляли, что они-де здесь живут, их тут восемь в этой комнате(семь и них- вот они, подсчитайте), в соседней-шесть(пять- вот они, один трудится на станции. Дети по тайному знаку начинали плач, женщины галдеж и тоже плакали. Достаточно часто это получалось. Я тоже в процессе поучаствовал, когда там бывал. Соседи -то друг у друга бывали и знают, что у кого и где стоит (это для защиты от шибко хитрых комендантских, что потребуют сказать, что за мебель в той комнате, раз вы та живете) Нету здесь свободного места! Опять же могут рассказать, не путаясь, кто это и кем приходится каждому. А хозяин однажды как бы «сдался» и поселил приехавших чиновников в пристройку с разваленной печью (он как знал и не спешил ее отремонтировать до будущего лета). Гости выдержали с обеда и до вечера, после чего пошли искать другое место. С соседями у него тоже была договоренность о предоставлении «Здесь живущих». Я и тут продемонстрировал себя, как здесь живущего и обладателя жены и двух детей (за них сошли добровольцы-соседи), а однажды мы изобразили то, что он болен чем-то вроде тифа, но не совсем обычного, а более заразного тифа, а я его лечу-комендантские выскочили, как пробки из «удельного шампанского вина «Абрау-Дюрсо». Я вспомнил, что есть такая болезнь Брилля, и рассказал про нее нечто страшное-почти как про чуму. Потом мы посмеялись от находки.
В городе было холодно, ветрено, и почти что голодно. Продукты-то были, но деньги –«колокольчики» мало что стоили, отчего цены росли.
«Весь январь и февраль этого года в Новороссийске стояли жестокие
холода. Свирепый норд-ост дул почти без перерыва, проникал сквозь тон-
кие рамы в легкие, южной постройки дома, гулял по вагонам и теплушкам
вокзала. Огромная масса людей, скопившихся в городе, не оставила
буквально ни одного квадратного вершка пустого пространства. Высшие военные и гражданские чины, имевшие связи среди новороссийской буржуазии, кое-как разместились по реквизиции или по знакомству. Но уже среднее и низшее чиновничество жило в невероятной тесноте. Я знал чиновников в возрасте и с положением, которые ютились по 10 - 12 человек в одной комнате, и я помню, как один мой бывший подчиненный рассказывал, что он несколько недель не имел возможности раздеться на ночь и ограничивался тем, что расшнуровывал ботинки. В большом доме Министерства внутренних дел на Дмитриевской стоял настоящий табор ведомственных беженцев. В просторных залах казенного здания в "углах", отделенных развешанными простынями или шкапами с бумагами, жили семьи эвакуированных служащих, образуя огромный муравейник хлопочущих по хозяйству женщин и копошащихся на полу детей. Про простых обывателей и говорить нечего. Редкие, спасенные от реквизиции меблированные комнаты шли поденно за 200 - 300 рублей, и в них тоже въезжали целыми семьями, вперемежку здоровые и больные. Санитарное состояние население было, конечно, ужасающее. Сыпной тиф и легочные заболевания уносили жертву за жертвой. Их уже перестали считать, и только время от времени знакомое имя заставляло остановиться и задуматься.
Денежных знаков в обращении было несметное множество, ставки чиновничьих окладов автоматически увеличивались, но никакое повышение содержания не могло угнаться за бешенной скачкой цен. Офицерский обед был нормирован и отпускался по довольно низкой расценке. Зато рестораторы отыгрывались на "вольных". В феврале обед в ресторане обходился в 250 - 300 рублей. Популярностью пользовалась чехословацкая столовая, где можно было пообедать за 120 - 150 рублей. Побриться в парикмахерской стоило 80 - 100 рублей. Всюду были переполнение и очереди.»
Афанасию Силычу в порту платили 1387 рублей в месяц. Жена его занималась пошивом одежды-сколько ей платили обращавшиеся-я не знаю. Детей малых у них было трое. Как они выживали? Как могли. Потом Силыч признавался, что честно жить было прямо-таки невозможно, потому кое-что пропадало из приехавшего и уехавшего груза. Грузчики находили и изымали, другие прятали, третьи выносили … «Не мы такие, жизнь такая». Оружие и боеприпасы он не брал, а вот обмундирование и разное хорошее-это да. Потом жена продавала без переделки или перешивала, а перешитое продавала.
С топливом было тоже не сладко, даже в порту, хотя бумаги писали и уголь с нефтью находился и его со скрипом выделяли, а, значит, портовые работники могли себе с полведра мелкого угля добыть. Ну, и дети тоже что-то, да и добывали. Свалился с железнодорожных путей пустой ящик из-под чего-то-он будет принесен домой, и даже щепа от расколовшихся досок не будет забыта. В паре заброшенных домов за одну ночь исчезли заборы конуры для собак и дощатый навес. Потом в один домик вселились самозахватчики, и это спасло от выдирания доски полов, двери и косяки. Разбирать домик при каких-то хозяевах люди не решались, пусть они и настоящие или ненастоящие.
До начала февраля я прожил в городе. Пациент успешно продвинулся на пути к выздоровлению. и уже выходил на двор. Рука была еще слабая и не очень точная в движениях, но Иван Иванович говорил, что пока больше нельзя. нужен перерыв на месяц или больше. А летом надо будет выходит к морю, к Соленому озеру, что за городом и тамошнюю грязь прикладывать к больным местам. И с ней полежать с полдня, только стараясь не перегреться на солнышке, для чего идти в воду, а потом смазаться снова. Благо лечебной грязи там сразу на батальон хватит, и на их винтовки останется. А пока ему надо будет занять руки мелкой работой. Скажем, брать иголку и вышивать. И не надо ухмыляться, хоть это не мужская работа, но лечебная процедура.
Поделиться3302-11-2024 22:31:03
Ведь не обязательно вышивать красиво, нужно втыкать иголку и протаскивать нитку по сложному контуру-от этого поврежденная часть мозга восстанавливается. Можно брать счеты и на них считать, тоже без какой-то нужды. Нужда в том, что голова думает, и руки делает, и пострадавшее тоже меньше.
С Иваном Ивановичем я работал и дальше, и н приеме в его кабинете, и ходя с ним на дом. Однажды к нам вышли «люди с большой дороги», только не на тех напали. К сопротивлению они не были готовы, поэтому учесали подальше, оставив на снегу пятна крови-я ведь целился в ноги, это не немцы и не турки. А Иван Иванович признался, что видит плохо, потому трижды стрелял куда-то в их сторону и вряд ли попал. Но голос его браунинга добавил испуга этим вот ночным хищникам. А дальше мы с ним поспорили, я предлагал никого не дожидаться, а убраться подальше, а потом подать в Стражу бумагу, что-де вот так было или вообще забыть. Но Иван Иванович настоял, и мы дождались патруля гос. стражи. Все заняло с час, мы даже продрогли, но не до костей. Патруль поглядел на пятна крови, на три стреляных гильзы, подобрал оброненную кем-то шапку (вот уж не знаю, это грабители или кто-то другой обронили) и нас отпустили. Поскольку стражники Ивана Ивановича знали, это немного ускорило. Для себя я решил, что в следующий раз и сам не останусь, и Ивана Ивановича утащу подальше. Ну, если не будет смертоубийства и грабитель встречу не переживет. Но больше нам с Иваном Ивановичем не пришлось повстречать претендентов на наши деньги и одежду. Сам я при своих визитах-встретил таких, и поступил по своему разумению. Подстреленный тип сел в снег, вопя и ругаясь, а второй покинул поле боя. А я тоже самое сделал, но в обратную сторону, о чем не жалел и не жалею. Ни о пуле в ляжку грабителя, ни о потере времени на общение со стражей. Кстати, стрелял я не из австрийца, а из нагана-самовзвода. Как он мне попал: через Силыча и его знакомых по порту. Много чего лежало в пакгаузах вдоль всей бухты. Иногда просто в штабелях, потому что некуда складировать под крышей.
Иван Иванович рассказал мне про свою методику, повторив про нераспространение о ней. Он опирался на китайскую медицину с учением о циркуляциях энергии между космосом и человеком, и то, что болезни происходит от неправильного круговорота ее в теле. И задача врача- устранить эту неправильность, чтобы все двигалось куда нужно. Тогда болезнь, если не дала необратимых последствий, проходит, а если дала-эффект может быть, но не полный или вообще нет. Китайцы для этого используют уколы иголками (и даже золотыми) или прижиганием определенных точек непосредственно на коже или через разные листья растений. Называется это по-ихнему «Чжень-цзю». Можно даже соединить оба метода, введя иглу в нужное место, а на нее пристроив горящую полынь.
А Иван Иванович подошел к этому творчески и решил, что анестезия этого места будет тоже работать в нужном русле. И это оправдалось. К сожалению, из-за обоих войн он не смог остаться при кафедре в Харькове и защититься. Спустя многие годы я встретил методику, созданную человеком, который мыслил так же, как Иван Иванович Горохов, только был это австриец, по фамилии Фройд, нет, не тот, что копался в прошлом пациента, выискивая, на чем застрял больной: еще на пеленках или уже на горшке, а другой. Он для лечения ночного недержания мочи предложил анестезировать определенное место на пояснице. И да, это работало и помогало. У Ивана Ивановича появилась пассия, я ее пару раз видел. Звали ее Дарья, а вот отчество, увы, забылось, Родом она была из Ростова и служила сестрой милосердия. Красивая девушка с приятным голосом, так что можно было только пожелать им обоим счастья друг с другом.
Мне тоже повезло и сразу по нескольким направлениям.
Самое главное: моя нога восстановилась, хотя я не знаю, отчего, но болело только иногда, на холод, а ходить до полутора верст я вполне мог. Может, даже и больше, но просто не пробовал. Впрочем, я это не афишировал, чтобы не оказаться мобилизованным и встречать грудью красную конницу под станицей Торговой или где-то там. Потому я публично ходил с палочкой, а без нее-только во дворе. Ну, что уж выпил чарочку и болеть перестало, потому до будочки в углу дошел и не свалился. Такое пояснение мною было подготовлено. Несколько раз меня останавливали патрули, но демонстрация им палки и бумаг, и рассказа про встречу с немецкой артиллерией хватало. Но обычно патрули встречались в «чистых» кварталах города, от моря до Дмитриевской и чуть-чуть выше. В районе Генуэзской площади -уже не очень -то часто.
За мои труды мне заплатили, и николаевским деньгами. Правда, часть из них я потратил на медицинские инструменты, отдав знакомым Силыча, которые и ящики с медицинским добром потрошили. Правда, потом с марта-апреля я начал переживать-а что я делать с ними буду? Кубань стала советской, а оттого можно было ожидать, что деньги давно покойного царя ничего стоить не будут. Но тут я ошибался, их брали еще года два с лишним и даже охотнее, чем совзнаки. Эра их закончилась уже с червонцами, то бишь с 1924 года. Так что я успел их к делу пристроить.
И встретилась мне Ангелина, что жила неподалеку от работодателя. Я тогда возвращался о больного и проводил ее по темным улицам до дому. Потом как-то зашел и посидел, потом и… Ангелина жила вместе с четырехлетним сыном и теткой мужа в домике. Кстати, построенном незаконно, но построенном. Это помогало отбиться от вселения- раз дом законно не числится, как узнать, что жилье там есть? Пребывала она в статуе «соломенной вдовы», ибо мужа ее в начале девятнадцатого года мобилизовали в деникинскую армию и отправили куда-то на север. Муж ее одно время, хоть и редко, но писал, а потом перестал. А летом написал кто-то из его однополчан, что муж ее попал к красным в плен, это было где-то в начале лета, а с тех про него- ничего. Она дважды ходила к гадалкам, те раскидывали карты, но ничего не получалось понятного. Какая-то чушь выходила. Потому Ангелина даже не могла решить для себя-она еще со своим Петром или уже без него? То так подумает, то так, иногда и как-то среднее от двух вариантов.
«Исполу замужняя, исполу вдова». И сколько таких женщин после пяти лет войны и которая еще не закончилась… А после мирных договоров проблемы еще сложнее скручивались в узел. И ощутил я, что проходит мое неприятие семейной жизни и мне хочется жить в семье и возвращаться в нее вечером, и чтобы меня там встречали жена и дети. Ну, последние,
может, и потом, и не сразу. И ближе к концу моего пребывания предложил ей уехать ко мне в станицу и жить вместе, и от сына ее я тоже не отказываюсь. А что там батюшки скажут про ее прежний брак-подожду, когда там кончится срок его безвестного отсутствия. Я так не очень на церковь бы оглядывался, но если ей надо, то и туда пойду. Это не пещь огненная.
Ангелина меня выслушала, поцеловала и сказала, чтобы я ей дал недельку подумать, ибо все сложно. Если бы она точно знала, что ее Петр убит, то и не думала бы, но это ей не дано.
Через неделю же сказала, что не сможет. Она Петру обещала перед богом, что будет его женой и так далее, и пока он жив, идти за другого не должна. То, что было у нас с ней-бывает и при живом муже и жене, а замуж…
От таких слов мир сворачивается в узенькую трубочку, в которую видны только мушка и целик. Встреться мне тогда снова разбойники с большой дороги-не знаю, чтобы с ними сделал. Но они ходили где-то в других местах, оттого и живы остались.
Уходя, я оставил ей свой адрес в станице. На случай, если ощутит, что у нее от меня будет ребенок. Может, новая жизнь в ней заставит ее изменить решение. Но это так и не произошло.
Во мне созрело и другое, неожиданное решение, но о нем -по порядку.
Поделиться3403-11-2024 16:37:05
Потом я уехал на родину.
Ехать пришлось сначала стоя, потом удалось сесть на краешек скамейки, и пяток часов я выдержал. Выйти тоже было сложно, но снова напрягся и вышел. Кое-кого пришлось подвинуть. А дальше уж не так сложно, по станице зимой, да по снегу, а не по раскислому и канавам.
Меня дождались, и мне были рады, и я был рад, рассказывал о новостях оттуда и вообще, а мне о здешних событиях. Я не догадывался тогда, что очень удачно проскочил перед потоком войск и беженцев из Екатеринодара к морю. Если бы мне надо было ехать в марте-даже не знаю, вышло бы или нет, ходили бы поезда от и до и брали бы на них кого-то или только военных при исполнении? Вообще сотню верст можно было бы и пехом пройти, всего лишь в четырнадцатом я совсем чуток меньше дал, а тут можно было не рваться так, ведь впереди не маячила катастрофа в Сарыкамыше. Там была другая, а именно катастрофа белого движения на северном Кавказе. В сочетании с произошедшими катастрофами Колчака, Юденича и на Севере можно было даже сказать, что это вообще конец белого движения. Да, Врангель еще трепыхался до будущего ноября, но это было уже не настолько опасно. И все кончилось бы сильно раньше, но поляки отвлекли на себя много сил. Без польской войны он мог закончится пораньше. Это, конечно. вопрос спорный, как и всякое, а «если бы не так, а этак». Как было–это ясно, а как могло-ну, по-всякому. Та же шрапнель-граната могла, взорваться не так, и ждал бы меня деревянный крест. Как и то, что вообще не задело бы, и остался я зарабатывать то, что осталось до полного Георгиевского банта. И снова был выбор, куда я попаду, в кусты или с крестами. А потом мне в восемнадцатом году страшный выбор снова, кого из других казаков и иногородних убивать: тех, кто за белых или- кто за красных. И кто знает, куда меня бы забросило. Ужас гражданских войн в том и состоит, что любой вокруг тебя может стать и другом, и врагом, а через минуту совсем другим. И другой ужас- то, что ты пойдешь убивать не тех, кого хочешь, а кого тебя заставили или так вот, случайно получилось.
Ведь кроме чистых белых и чистых красных, то есть идейных (хотя идеи иногда были очень причудливы) и тех, что пошли за знаменем не по зову души (а их заставили), имелись и те, кого идейные стороны и сами бы прибили, если бы знали, что под этой шинелью скрывается…А там -прямо адские бездны. И это не всегда патологические убийцы, с детства, с наслаждением, мучившие кого можно, а раньше не замеченные в том ребята, которым разрешили все. И они, как мальчишки исследуют, а что будет, если не лягушку камнем ударить, а пленному воткнуть штык в живот? И куда именно лучше, чтобы он мучился подольше? Чтобы сохранить хоть видимость беспристрастности и отсутствие чего-то личного, я обращусь к тому самому великому зеленому Вороновичу, который не красный и не белый, а так-от края проруби до другого края:
«Прибежавший в Сочи крестьянин села Измайловка Волченко рассказывал ещё более кошмарные сцены, разыгравшиеся у него на глазах при занятии Майкопа отрядом генерала Покровского. Покровский приказал казнить всех, не успевших бежать из Майкопа членов местного совета и остальных пленных. Для устрашения населения казнь была публичной. Сначала предполагалось повесить всех приговоренных к смерти, но потом оказалось, что виселиц не хватит. Тогда пировавшие всю ночь и изрядно подвыпившие казаки обратились к генералу с просьбой разрешить им рубить головы осужденным. Генерал разрешил. На базаре около виселиц, на которых болтались казненные уже большевики, поставили несколько деревянных плах, и охмелевшие от вина и крови казаки начали топорами и шашками рубить головы рабочим и красноармейцам. Очень немногих приканчивали сразу, большинство же казнимых после первого удара шашки вскакивали с зияющими ранами на голове, их снова валили на плаху и вторично принимались дорубливать… Волченко, молодой 25-летний парень, стал совершенно седым от пережитого в Майкопе. Никто не сомневался в правдивости его рассказа, ибо сочинские обыватели едва сами не стали свидетелями таких же бессудных казней».
Когда же армии покатились от Екатеринодара на Новороссийск, нам тоже много чего довелось пережить. Младшего братца мы предусмотрительно успели отправить к знакомым на горный хутор, а нам пришлось бороться с конфискациями. Тоже не всегда успешно. И в кладовке и сараях сильно поубавилось, и скотины тоже, Остался наш верный Рыжий, который все еще таскал свои кости и не вызывал желания его конфисковать или мобилизовать. Один вол, одна корова и собака, и ту пришлось привязывать, потому что могли и пристрелить за то, что громко гавкает на пришедших. Нас с отцом захомутать даже в подводчики не удалось, я бумажками тряс и рубцы показывал, отец в нужный момент и больного изображал, схватило, дескать, мою старую поясницу. Про брата мы говорили, что его мобилизовали военные грузы возить, а кто? Да, был тут штабс-капитан, он сказал, что через три дня отпустит, когда они до Крымской … Один раз пришлось рискнуть и шибко активному и пьяному казаку, попытавшемуся жену брата в уголок зажать, я слегка рожу бесстыжую подправил, и к его сотнику вытащил под ноги. Нас, довоенных пластунов, учили обезоруживать и часовых снимать, а что этих вот, из Молодой Армии Дона, научили делать? Спасибо, если шашкой коню ухо не отрубят и, стреляя из винтовки, в себя не попадут. Сотник было вскипел, что его подчиненного бьют, но услышал, что тот делал, сконфузился и даже извинился. Ну да, это не российская губерния, где за такое не извинялись, и за прочее тоже. Но рисковал я сильно, другие донцы уже за винтовки взялись. У меня австриец-то в кармане лежал, поэтому тех, кто поближе, я бы отправил к апостолу Петру на разбор их прегрешений, но всю сотню, хоть и неполную, восемью патронами не перестреляешь. Закончилось все, я с трудом дотащился до дома и пал на лавку-ноги не держали-понервничал.
А потом пришли красные и интересно было на них взглянуть. Я как-то догадывался, что они не с рогами и не с копытами, но думал, что увижу тех самых китайцев, про которых столько ужасов написали или вообще азиатцев–ан нет, китайцев совсем не видно, а восточные лица очень нечасто встречались. В войске Донском калмыков и то больше было. А так лица русские, какие я видел и на Кавказском, и на австрийском фронтах у солдат. Шли они в силе тяжкой, больше пехота и артиллерия, но конница тоже была, частью донские казаки, бы и старые кавалеристы из регулярной конницы, но встречались и молодые. Обмундированы прилично, хотя не все, но у нас, пластунов, тоже с формой вечно случались дырки и разрывы, ими даже гордились, хотя урядники до полного оборванства дойти не давали. В поведении они вполне оказались воспитанными, курить выходили на улицу, когда мама того требовала, спали на полу вповалку (на войне это обычное дело), мы им варили картошку, они ели и благодарили. Денег тоже давали, но деньги в гражданскую войну-нечто эфемерное и философское, как для довоенного нищего «катенька», то есть сторублевая купюра. Нищий знает, что такое есть, но он и сто рублей живут в разных мирах.
Младший брат как-то проскочил меж обоими потоками до дому, сменил белье, еще кошму взял и еды, получил распоряжение сидеть пока там, Машеньку свою обнял и снова скрылся.
27 марта по новому стилю Новороссийск был взят красными. В городе остались довольно много казаков, кому места на судах не досталось. Вывозились в первую очередь «цветные» части, их вытащили всех. А казаки- по большей части остались на берегу. Кони тех, кому удалось вырвать место, естественно, остались там же. Часть из них хозяева постреляли, но на берегу живых их было прямо пропасть. Ну и других трофеев тоже полно, одних бронепоездов не то три, не то четыре штуки, и артиллерии на выбор хватает всякой, от морской тяжелой до полевой.
А дальше мы с отцом решили проделать такой вот маневр: пристроились на летучку, что ехала до Крымской. И дальше пехом двинулись, а вот за ней, вдоль узкой дороги на Новороссийск, чего только не лежало! Даже аэроплан! Я на обратном пути к нему слазал и поглядел, как он устроен. Я бы побоялся на ней летать-сплошные рейки, обтянутые тканью вроде той, из которой женское исподнее шьют, и натянутые проволоки-тронешь рукой и все под ней играет. Может, так было и надо, чтобы эта конструкция летала, но -страшно. Лет через пять я видел в Ростове вблизи самолет. так он целиком из металла был сделан, я даже попросил дать его потрогать, мне со смехом разрешили. Металл и под рукой не проваливается. Причем на нем такие вот продольные складки сделаны, словно бы его аккуратно смяли. Я, правда, не знаю, как это делалось, наверное, на каком-то станке. Но, может быть, это так было у старых самолетов- проволоки и тряпки? Самолеты я на войне видел, но издалека, да еще в полете. Тросы или проволоки видны были, а из чего делалась гондола или кабина- кто ее знает.
Идем мы с отцом, несем на плечах неполные мешки с овсом и в сумках еду для себя, и видим-ага, хорошая бричка-тавричанка, на таких у красной конницы «Максимы» стояли. И в ней тоже кое-что полезное и даже большая часть упряжи на месте А вон и мышастый жеребчик. Под седлом, но без хозяина. Позвали, он к нам доверчиво подошел, кусок хлеба с голодным азартом с ладони сжевал. А кто же его бросил? До моря еще далеко. Мешок с отца сняли, на седло перегрузили, жеребчика в поводу повели. Потом глядим - запряжка орудийная и пушка там, а лошадей нет, и постромки обрезаны, явно пушкари сели и ускакали подальше. Пушка нам без надобности, но пригодится на правое дело с нее кое-что, мы это запомнили. А дальше пароконная подвода, у которой обе лошади застрелены, причем стреляли явно с другой стороны ущелья. Мы это тоже приметили. А потом поймали двух коней, что были такими, что годились и в запряжку, и под седло. Из тоже приманили, и отвели к убитым лошадям, освободили тех от упряжи, и дальше поехали уже как порядочные казаки, а не голь безлошадная. Я бате сказал, что надо не сильно активничать, в саму Тоннельную и поселок при ней не ехать, а то задержат и будет нам вместо добычи отсидка.
А собрать по дороге что полезное и на двух подводах повернуть назад.
Поделиться3503-11-2024 20:37:15
Он по привычке то, что не сам придумал, то и отверг, но потом признал, что я прав, в общем-то. Мы до станции не доехали, а вернулись назад на двух пароконных повозках, на передней отец, а на второй я. По дороге много чего валялось, в том числе и убитые, причем большей частью офицеры. Потом мне сказали, что когда армия проходила, то из лесу кричали и к колоннам подходили пехом и подскакивали верхами красно-зеленые и говорили, что, дескать, куда вас черт несет, лучше оставайтесь, можете даже офицеров пострелять из лесу, но можете просто подождать, пока красные не придут, Желающие находились и подождать, и по офицерам пострелять. Два донских полка сказали своим офицерам, что они тут остаются и в порт не пойдут, некуда им бежать за море. Полки стояли и спорили, как раз там долина была пошире, чтобы собой, как пробкой, дорогу не затыкать. Судили- рядили, что им от красных ждать, кто-то побаивался, что не доживет дольше, чем красные затворы передергивают, кто-то говорил, что ему нечего бояться, но в итоге они таки тронулись. До порта восемнадцать верст им осталось, недолго, а потом снова решать тоже самое. Не взятые с собой в Крым и Стамбул казаки не знали, что делать, кто нашел чего. то и пил напоследок, кто вспоминал, чем грешен был и перед богом и перед красными. Много казаков встряхнулись и пошли по Голодному шоссе на Туапсе и Сочи. Им довольно быстро повстречались зеленые Вороновича, но они еще не созрели для того, чтобы серьезно воевать. Их отбросили и пошли дальше. И прибыли к границе с Грузией, а там сильно не хотели их к себе пускать. Казаки черной меланхолии лредались, думая, что будет-впереди грузины, сзади красные, а ждать уже нечего. И в горах не спрячешься, те самые зеленые поймают. На полк у них силенок не хватит, но на казака-отчего бы и нет. Потом, наконец, белый флот расчухался и послал несколько кораблей, так что часть казаков в Крым на них вернулась. Часть в Грузию просочилась, а часть красным сдалась. В Новороссийске был конский мор среди оставленных там казачьих лошадей. Были и самоубийцы, что себя убили, видя, что их не заберут, но и сдаваться не желая.
Казакам же, что в Новороссийске остались, предложили за красных повоевать и успокоили, что своих казаков рубить не придется-нет казаков уже против них! Весь почти Северный Кавказ уже красный, разве что где-то немного еще белого есть, а чтобы всерьез воевать-некому уже. Они по большей части согласились, хотя некоторые притворно, как потом оказалось. Старших казаков по домам отправили, но это было не сразу, а постепенно. А из тех, что остались и годными признаны, стали сколачивать новые сотни для красной кавалерии. Они мне потом говорили, что они думали, с кем они воевать будут, и получалось, что, скорее всего, с поляками или румынами. И это отторжения не вызывало. В Крыму еще сидел Слащов, но глас народный его как значительную заковыку не оценил. Некоторые говорили, что, скорее всего, придется громить разных украинских батек, вроде Махно. Этот всем был известен, но их еще много было.
В тот день мы доехали до Крымской, там у отца знакомый был, он нас и пустил в пустующий хлев. В дом -он сказал, что у него народ в тифу лежит, потому пригласить туда не может, извиняйте, что так вышло. Я спросил, как больные, он ответил, что уже сильно полегче, но он не хочет нас заражать. Мы вспомнили, что не графья и не князья, и за место под крышей благодарность выразили. Только его попросили немного кипятку на чай, он это нам и обеспечил, а близко не подходил, чтобы зараза нам не передалась.
Ночь провели, утром, не жравши, попрощались с хозяином и двинули на север. Остановились только в Ахтыркой на ночь. Днем только раз съехали в балку, коней обиходили, и сами чайку сварганили и мясными консервами закусили. По дороге нас раза три останавливали, дескать, оттуда и куда. мы дружно отвечали, откуда мы и что нас белые забрали в подводчики, и с ними мы дотащились до Новороссийска, когда нам освобождение вышло. Один раз все прошло просто, спросили, записали, посмотрели, что у нас, пушек и танков не нашли и велели ехать дальше. Вторая застава была подотошнее и приставала серьезнее, не служили ли мы в белом войске. Тут пришлось отбиваться покрепче и ногу показывать, и бумагу, что негоден. С отцом все проще, стар уже для службы. Наши подводы обыскали, но ничего не забрали, хотя спросили, откуда мы это набрали? Тут я сказал, что нас с места сорвали, сотню верст тащиться заставили туда, потом оттуда, в простудном городе жить пришлось, и вшей выбирать, что в гости приходили, а никто ничего не заплатил, все только обещали. Да и кому нужны деникинские деньги, когда он за море уплыл? Вот и пришлось брошенное собрать в качестве платы. Начальник заставы хмыкнул на мои слова и сказал, что я явно себя не обидел, но отпустил. Третью заставу, уже в самой почти Ахтырской, мы подкупили мясными консервами и табаком. Отец с тоской смотрел, как я табак отдаю, и потом мне выговорил:
–Ты, Пашка, явный однодворец, и воскресли в тебе наши предки! Нашел, кому отдавать табак-то!
–Батя, ты не ругайся, а сам подумай, как наши братья- черноморцы говорят: как сделать то, чтобы у нас все было, но нам за это ничего не было? А вот так-поделиться. И как магометане делают-отдав десятую или около того долю своих заработков за год на бедных или богоугодные дела. Тогда считается, что добытое освящено ихним аллахом и можно жить дальше. И - не последний это табак!
Он поворчал, успокоился. И мы стали искать пристанище на ночь. Было сложно, но нашли.
За следующий день доехали, и останавливали дважды. Первую заставу мы вчерашним способом умаслили, а вторая уже под родной станицей стала шибко интересоваться оружием, мол, много его у вас. Я им и пояснял, как может быть много две винтовки на двоих и один револьвер? Ну и дальше, иногда вспоминая их в колене восходящем, Итого табак им давать не стали за вредность, но драгунскую винтовку мою им отдали. Она у меня не домашняя, а была подобрана на крестном пути белого воинства. Отец подобрал карабин Манлихера, ему его казаки, что с фронта вернулись, нахваливали за точность. Если бы его отдали, отец бы застрадал.
Я снова выждал, пока он успокоится и сказал, что надо бы еще поделиться. Но уже со станичным ревкомом и отдать коня одного и одну повозку, наверное, эту бричку. Она легкая на ходу и прочная, но нам на ней гонять некуда. Отец аж закипел, но я его резоны не слушал, а ждал, когда он остынет и начнет здраво рассуждать. К вечеру он в нужное состояние пришел, и мы отдали того самого первого коня, что мы встретили и бричку в Ревком и сказали, что это для общественных нужд, а нам нужно только в случае нужды подтверждение, что мы это сделали. Нам это обещали. Потом мы пошли домой, а я отцу негромко сказал:
–Ты, батя, этого не жалей, несложно пришло, несложно и ушло. Зато теперь, когда тебя спросят и сильно спросят, куда ты коней дел, то скажешь, что трофейного коня и трофейную бричку в ревком отдал на общественные нужды, и это подтвердят, что так было. А сколько коней ты привел с собой–это уже дело второе, если не третье по важности.
Отец промолчал, хоть испытывал раздрай в душе, ибо я был прав, и он с тем соглашался, но жалко добра было.
Сильно попозже я узнал, что сделалось со знакомыми мне людьми
Ивана Ивановича мобилизовали и направили в заразные бараки, где он тоже заразился и умер от тифа. На Даше он жениться не успел. Вроде бы она тоже заболела, но выздоровела. Лет через пять я в Краснодаре (теперь так назвался бывший Екатеринодар) встретил похожую на нее женщину. Окликнул ее, но она не то не услышала, не то не захотела откликаться малознакомому или даже незнакомому человеку. Я ведь не знаю, запомнила ли она меня.
Афанасий Силыч и его семейство все эти пертурбации пережили и счастливо, и без потерь.
Мой пациент вскоре после моего отъезда был арестован и посажен в тюрьму, по слухам, за контрабанду оружия в Турцию. Вместе с ним загребли одного турецкого шкипера, с которым они вместе якобы творили беззакония. Турок в переполненной тюрьме заразился тифом и помер. Господин Кормилицын тифом уже переболел ранее, оттого он досидел до массового побега заключенных. Тогда два распропагандированные красно-зелеными надзирателя раскрыли двери камер и ворота-идите, кто куда хочет. Вот он вышел за ворота в глухую, темную и ветренную ночь. И растворился в ней. Что было с ним далее- мне неизвестно.
Ангелина мне так и не написала. Потом, после гражданской, один человек по моей просьбе зашел к ней в дом. Там были другие хозяева, и что было с прежними, куда они делись-никто не знал. Они тоже ушли и не вернулись.
Поделиться3609-11-2024 22:52:42
Я поехал в Екатеринодар и узнал, нуждаются ли во мне там. Как оказалось не против, предложили на выбор- можешь побыстрее рвануть, пока Буденный и его конные полки не уехали, и присоединиться к ним, можешь устроиться в армию, что берег обороняет, можешь- на грузинскую границу. Я выбрал догонять Буденного. Он в апреле стал выводить армию с Кубани на Юго-западный фронт. Я, разумеется, об этом знаю по верхам и по слухам, но там возник такой казус- Конная Армия нужна на другом фронте и побыстрее, а вот как ее везти туда? Говорили, что для перевозки ее нужно чуть лине 120 эшелонов, а их нет. И другая сложность: едет кавполк на фронт. В вагоне помещается 8 лошадей. Их кормить- поить надо? Надо. С кормами на станции может быть полный...ну он самый, и даже водой лошадей можно не обеспечить. Водокачка при отходе белых взорвана, и ведер взять неоткуда, чтобы лошадей напоить. Итого тот же водопой может сильно растянуться. Итого по подсчетам перевозка железной дорогою может занять месяца четыре, то есть очень много. Я могу чуть ошибиться в числах, но неприемлемо много. Поэтому Буденный и Реввоенсовет Армии предложили сделать так: перебрасывать армию по большей части походом. А поездами-только часть: бронеавтомобили, штабы, часть грузов и прочего. И, по новым расчетам, можно был уложиться в два месяца. Вот тебе и технический прогресс! Когда оперируешь на разоренном войной театре-он куда-то девается.
Такому плану много удивлялись, но таки разрешили. И армия пошла. А я ее даже обогнал, потому что голова армии застряла перед Доном- в Нахичевани понтонный мост был разведен. Пока разобрались, пока часть сил не перебросили по железнодорожному мосту- многие еще не прошли, а я ехал на поезде. Не так удобно, но ехал и прибыл в Ростов раньше многих. А там меня уже пристроили в 6 кавалерийскую дивизию.
Дивизией командовал товарищ Тимошенко, будущий Нарком Обороны. Комиссаром-Бахтуров. Первой бригадой командовал Книга, второй- Апанасенко, третьей-Колесов
Полками-Трунов, Долгополов Селиванов, Рудчук, Вербин. Всех, к сожалению, не помню.
Товарищ Тимошенко известен всем, а комиссар Бахтуров погиб в конной атаке на врангелевском фронте. Книга в начале 20 года попал к белым в плен, но сразу же сбежал. Но белым достался приказ по Конармии на предстоящее наступление, вернее, приказ по дивизии, в шапке которого перепечатано из приказа по Армии. Было это под Ольгинской, перед неудачной попыткой взять станицу. Бывает же такое…
Апанасенко после Гражданской остался в армии и пошел на повышение. Селиванов-тоже, как и Рудчук. С Колесовым получилось интереснее. Сначала бригадой командовал Иван Колесов, а у него помощником был его брат Николай. Потом Ивана из армии уволили, он вернулся домой и там поучаствовал в мятеже, и это закончилось печально для него. Бригаду возглавил его брат, тоже лихой кавалерист. Когда Иван восстал, он прислал какого-то типа, что передал Николаю пожелание, чтобы тот тоже восстал. Николай его сдал в Особый Отдел, но его самого отправили куда-то к другому месту службы, вроде бы на восток и он даже дивизией стал командовать, но умер лет через восемь после этого. Болтали, что Иван Колесов получил второй орден за подвиги на польском фронте. Но весной 22 года. Представление не реализовывалось два года, за это время Иван успел поднять мятеж и год назад погибнуть, и только тогда орден нашел его … Бывает же такое.
Армия двинулась, но приблизительно на середине маршрута пришли вести, что поляки перешли в наступление, И достаточно быстро взяли Киев. Фронт занервничал и захотел нашу 4 дивизию быстренько перебросить под Киев через Лозовую. Реввоенсовет армии был против раздергивания армии на части, и предлагал дождаться подхода всей армии, а тогда уже ударить. Благо продвижение поляков на Киев и дальше подставляло их фланг под удар Конармии. Пока решали, что лучше, мы двигались вперед, основная помеха шла от распутицы. Дороги раскисли и по ним тяжело шли конные, и повозки часто ломались. Появилась и другая помеха- отряды Махно и прочих атаманов. Нанести поражение армии у них не могло получится и не получилось, но даже небольшой отряд мог внести кошмар в обозы армии. Поэтому движение армии очищало полосу от батек разного калибра. Махно имел армию побольше и способную на большее, потому в неблагоприятных условиях делал, что и всегда-уходил от удара. Те, кто не успел-те гибли или, спрятав оружие, прикидывались местными жителями, которые ни сном, ни духом … А сказать, кто он такой на самом деле люди часто боялись-вдруг его дружки вернутся и припомнят ….
Поэтому пока ограничились очисткой от тех, кто не успел убежать и попался. Впрочем, и то благо. Ведь любой отряд тоже делился на фракции. Скажем, гвардия атамана. Вооружены и экипированы получше. и атаман их бережет. Среди них много тех, кому чужая жизнь копейка и своя не сильно дороже. Они будут идти за атаманом, пока не погибнут или поцапаются с ним и дальше вместе не уживутся. Внизу пирамиды- шибко хитрые хозяева, что совсем не поддерживают то, что атаман считает своей политической программой, и могут даже быть против. Но если атаман грабит городок или железнодорожную станцию-они тут как тут и стараются побольше ценного раздобыть, но поменьше замараться в крови и прочем. А между этим двумя вариантами много слоев тех. которые не те, ни другие, но могут и стать каким-то полюсом из двух. И важно, чтобы «Гвардейский полюс» ушел за горизонт и не вернулся. И оттого другой полюс из шибко хитрых и промежуточные не стимулировались.
Поскольку нам нужно было оказаться на правом берегу Днепра, а мы пока были на левом, то армия разделилась на несколько потоков-одна дивизия пошла на Кременчуг, три на Екатеринослав. А дальше всем дорога лежала на Умань. Днепр-очень серьезная река, и мосты через нее тоже не везде. На то время их было не то шесть, не то семь. Это без учета тех, что могли быть поврежденными-тогда и меньше, и двух в городе Киеве, что контролировали поляки. Амурский мост в Екатеринославе был двухярусным, верхний -для гужевого транспорта и пешеходов, а по нижнему шла железнодорожная колея. Мост в Кременчуге-одноярусный, двойного назначения. Когда поезда не было, то по нему ехали и шли повозки, конные. Пешие, потом и автомобили. Подходил поезд-на мосту закрывали калитку, чтобы народ не лез, а тех, кто уже был на мосту, быстренько выпроваживали, мол, иди или поезжай быстрее. Иногда с использованием скверноматерных слов, как говорили. Прошел поезд и новый не подошел-калитка открывается, и жители вступают на мост. Вообще поглядишь с моста вниз- появляется странная тяга прыгнуть вниз. Прямо евангельское: «если Ты Сын Божий, бросься вниз; ибо написано… "Ну и так далее.
Хотя часто заглянешь сверху и тянет вниз. Но не везде. На горах меня не тянуло. А вот в высоких зданиях-да. Тогда я зданий выше четыре этажей и не видел. Есть, конечно, соборы, трубы цементных заводов и элеватор, что повыше, но я по ним не ходил.
Потом был митинг, на котором выступающие сказали, что трудящиеся специально выходили на ремонт моста, чтобы можно было использовать, и все восстановить к нашему приходу успели.
На другом берегу нас ждала задача-к 20 числу мая выйти на рубеж развертывания. Названы пункты, но, например, я этих мест и не знал. Думаю, что Жаботин не знаком был большинству конармейцев.
Хотя когда-то это был город. А сейчас нечто среднее между большим селом и местечком, то есть недогородом.
Поделиться3710-11-2024 18:27:03
Что касается моих занятий, то, как фельдшер, я обязан был следовать за войсками и давать помощь больным и раненым, но не непосредственно в бою, а поглубже, на перевязочном пункте. Впрочем, это явно были старые инструкции, «времен Очаковских». В те блаженные времена 12 фунтовая пушка на пять километров не попадала ядром в батальонную колонну, а гранатой: хоть и могла где-то рядом ее уложить, но гранта кололась не «черепки» (так тогда называли осколки) очень причудливо, могла и так, что в нее они не попадут, отчего фельдшер и раненые могли огня пушек не бояться. В наше же время трехдюймовка доставала шрапнелью на пять верст, а гранатой на шесть с лишним. Если же подкопать землю под сошником, угол возвышения рос, и пушка доставала на восемь километров. Правда, артиллеристы говорили, что от стрельбы так она быстрее портится. Так что удаление перевязочного пункта от врагов- понятие спорное. Потому смотрели больше на удобства подвоза и подноса раненых и удобство отправки в наш тыл. Если будет рядом вода-то, что надо. Итого перевязочный пункт приближался к противнику. Оставалось надеяться на то, что вражеская пушка стоит во вражеском тылу, и …. Артиллеристы говорили и про то, что, когда стреляешь больше, чем на три четверти предельной досягаемости, то точность стрельбы сильно хуже, да и из-за износа орудий дальность будет снижаться тоже. Вот и две версты вглубь от вражеских передовых позиций, потом расстояние между их и нашими позициями, потом от них до перевязочного пункта. Итого эти три четверти и получаются при сложении.
Так что надо уповать на святую Варвару, покровительницу артиллеристов-вдруг она и к фельдшерам милостива окажется.
Чем я располагал? А мало чем. Основное - фельдшерская сумка, где лежал запас инструментов, перевязочного материала и лекарств. А также голова и руки. По штату сумка шилась из парусины натурального цвета (хи-хи),
но мне отчего-то достались из палаточного материала защитного цвета. Но я не в претензии на это. Лежал там фельдшерский набор, а также много чего иного– скажем, фляга, чтобы поить раненых (порази геморрой того, кто ввел для нее емкость в четверть кружки). Когда пошли трофеи, я обзавелся двумя большими французскими флягами, в каждой по литру, а не 300 грамм, как в моей штатной стекляшке! И то мало иногда было, если перевязочный пункт не в селе, когда можно сбегать к колодцу. Перевязочный материал-по старому штату восемь аршин бинта, по новому - готовые перевязочные пакеты-20 штук. А сколько у меня было-да нисколько, если сначала! Разруха-с. Приходилось постоянно что-то придумывать. Помню, под Новой Гутой досталось мне полсотни трофейных перевязочных пакетов- я был счастлив. Целых полчаса! Потом поделился с другими фельдшерами, потом подошли два пехотных раненых, и их перевязал. потом…Так вот изобилие переходит в противоположное явление.
Лекарства фельдшеру полагались. По старому штату-аж три. Нашатырный спирт, спирт этиловый. опийная настойка. По уже новому - лучше. 20 пилюль опия, 20 пилюль желудочных с висмутом, 20 с хиной и что-то еще, всего пять препаратов. Ах да, валериана в пилюлях и нашатырь, но его не ели и не пили. Сколько лекарств было у меня тогда? Не спрашивайте, а то расплачусь-хина и висмутовые пилюли. Вещи нужные, но требующие внимания в использовании. Правда, их вряд ли украдут Особенно хину. Хотя пошлые британские колонизаторы использовали хину вместе с алкоголем. Местные микробы дохли, и аппетит появлялся. А виски и водка-они тоже несладкие. Но солдат к ним приучается и даже рад этому.
Когда чистые бинты (или то, что вместо них) подходили к концу, шел я к командиру эскадрона или политруку и говорил про свою нужду, а они местных баб угнетали, и те бинты стирали. С мылом везде было плохо, поэтому бинты кипятили с золой.
Когда мы оказывались в порядочном городе, где аптека есть. тоже шел, и он либо лично, либо по его приказу давался мне документ об изъятии лекарств и прочего на военные нужды. И аптекари изучали его, а потом мы с ними садились и спорили, все ли забрать или что-то местным оставить. Впрочем, там были и ушлые аптекари, и в половине случаев: «Ниц нема» и все тут. Или есть одна серая ртутная мазь. Сифилис я ей лечить тогда не пробовал, а вот кожные болезни-да. С аптекаря Вайсмана хоть этого клочок.
Вот у аптекаря Войшицкого я без страха и упрека, но с мандатом от комэска, конфисковал половину запасов хины, и совесть моя чиста- вскоре малярии и чего-то подобного стало много. Немного она помогала и при волынской лихорадке (по-другому- окопная лихорадка. Но тут следовало действовать быстро, а то ведь полков в дивизии не один наш, и дивизия в армии не одна, если очень долго собираться, то скажут-вчера уже все забрали.
Со спиртом обстояло сложно. Самогон, конечно, был, и он даже мог использоваться для дезинфекции, если производитель не сильно продукт разбавлял, но слишком много было желающих и без меня. Помню. как-то достался трофейный раствор с неизвестным мне названием-салицилка с чем-то, разведенная в спирту, для местного применения. Вот я им был вполне доволен, и помогает, и как бы для питья негоден. Но не надо недооценивать пьяниц-залезли и выпили. Кара небесная последовала почти сразу, обоих обалдуев одолел геморрой, и так, что они аж в седле сидеть не могли. Эти два дурня из второго эскадрона, им в своем таскать было непристойно, а у соседей- пожалуйста. Их комэск Махин ругался, а я только посмеивался. Это пьяницы Саши Жмайло, и ему их лечить. А я, когда Саша подошел за советом, как им помочь, подсказал, что можно дуракам сделать из того, что есть под рукой. Жаль, дело случилось летом, потому снег к тому месту не приложишь. Но неподалеку был помещичий фольварк, а там у господ имелся ледник.
Вообще у нас в полку с медиками было трудно, и получше стало лишь на врангелевском фронте: Шесть сабельных эскадронов, а фельдшеров только четыре, и то с моим приходом. В двух эскадронах повысили опытных санитаров до высокого звания. Но два молодых фельдшера их наблюдали, как наставники. Ведь санитары с ранами более-менее разбирались, а вот лечение болезней им никто не преподавал. Пулеметный эскадрон вроде как не имел фельдшера, насколько мне помнилось. Его приписали ко мне-трудись, Паша! Когда Сашу Жмайло задела польская шрапнель, я две недели с его народом занимался.
Среди фельдшеров у нас был действительно ветеран медицины Федот Кузьмич, утверждавший, что он с Демьяном Бедным в одной фельдшерской школе учился. Иногда в подпитии (в нем он был почти каждый день, но вспоминал о том, с кем учился -не так часто) говорил, что будущий поэт был скучен, как обозная фура, и к девицам редко ходил. Он же утверждал, что Демьян не настоящее имя, батюшка нарек его Ефимом. И фамилия простая, не то Дворцов, не то как-то вроде. И поэт уклонился от военной службы, обязательной для казеннокоштного ученика, потому что ухитрился в университет поступить. А потом время прошло, и в полк уже не надо было идти. Кузьмич счел это каким-то жульничеством. Но это только его мнение, Федота Кузьмича, я лично это факт почитал подвигом-сдать за гимназию экстерном, а потом поступить в университет и учиться там! Я того не смог. Вообще из фельдшеров вышло несколько достаточно интересных фигур. Серго Орджоникидзе, Сорокин, Демьян Бедный и довольно известный на Кубани Хакурате. Говорили, что он и Полуян продавили в Москве соединение Черноморской губернии с Кубанью, за что его многие в Новороссийске дружно ругали.
Так что служил у нас однокашник поэта Федот Кузьмич, с нормальным образованием и опытом, экстерн-фельдшер в моем лице и два выпускника каких-то ускоренных фельдшерских курсов. Они учились около года, звали их Саша и Миша. Их, конечно, многому не доучили, но ребята старались узнать то, чего не знали, и позже собрались еще учиться. Саша -в университет, а Миша у какого-то своего родственника, что был знаменитым костоправом и многое лечил, вроде бы прямо к ортопедии не относящееся. А как же звали повышенных санитаров? Андрей, и, кажется, Иван. Но Ваня служил в полку недолго, он особо здорово ногу сломал и загремел в госпиталь надолго. Говорили, что такие переломы бедра срастаются полгода. Вместо него взяли добровольца Моисея. Он формально был мальчиком в аптеке, но справлялся. Мне он говорил. что в их местечке в аптеку шли за помощью все, кому что-то нужно было подлечить. Придет сломавший руку бондарь- аптекарь Зеликов быстро отпустит всех, у кого другие дела, зовет Моисея, и они лубок на руку накладывают. Случилась у сапожника белая горячка-сапожника свяжут и аккуратно вливают ему в рот спирт с какой-то травою. На второй-третий день проходит, только надо смотреть, чтобы связанные руки веревка не передавила и прибирать за больным. Он там, в своих видениях, а его моча и остальное- тут. Перевязи Моисей также накладывать научился, кроме отдельных особо сложных.
И один сложный вопрос-оружие. Мне еще в Екатеринодаре говорили, что по идее медики не воюют, потому и оружие у них не должно иметься. Но идею портят обстоятельства. На улицах Парижа и Варшавы волков и других хищников нет, но вот в глуши или в колониях- до черта. И ходят по белу свету, а по театру войны особенно, всякие мародеры или того хуже. Так что от них защищаться точно нужно, и не ланцетом из моего фельдшерского набора. Да, между как бы цивилизованными нациями» как бы принято пленным раненым оказывать помощь, а если госпиталь или лазарет остался на контролируемой неприятелем земле, то его тоже вверяют противнику. Тогда и можно сдать врагу винтовки обслуги и личное оружие лекарей. Им могут даже оставит положенную им как офицерам или чиновникам саблю или шпагу. Но это тоже теоретически. А гражданская война протекает чаще по типу «Злой войны». Это было раньше такое название. Обычная война-пока солдат защищает дело своего нанимателя и тот за это платит. И злая-когда к другим солдатам есть личные счеты, как некогда между швейцарскими наемниками и немецкими ландскнехтами. Наша гражданская текла в режиме «страшно злой войны», а не обычной. Я об этом немного говорил. С поляками получалось то же, хотя мы уже не в одной стране. А почему? За все нереализованные польские мечты о величии, разбитые под Ведрошей, Вильной, Мацеёвицами , Гроховом.
Потому захочешь жить, так и оружие иметь будешь. И это очень скоро подтвердилось. Ярко и кроваво.
