Э-э...
Классическое: "Проходя по мотсу с меня слетела шляпа"
Тут явно должно быть что-то "и сделав три больших шага..."

+ адын. Но есть вопросы -

Эээ.. Что-то непонятно, выстрелом поджигаем первую бутылку, а другие взрываются от нагрева? И долго греться будут? И еще, смесь, получается, самовоспламеняющаяся?

Просто. Мы так делали    Берешь бутылку - фигачишь бронебойно-зажигательной. Пламя охеренное. Вот Конюшевский описывал напалм - так что-то похожее. И тоже хрен потушишь.   

Неожиданно все закончилось.
Хлопали патроны в подсумках, взрывались гранаты, разбрасывая куски мяса по болоту, да хрипел разбитой грудью эсэсман.
Еж наклонился к нему:
- Эй, Раймонд Паулс, говорить то можешь?
Юра засмеялся, утирая дрожащей рукой пот со лба.
Дед покосился на Андрюшку:
- Ты его чего, знаешь что ли?
- Нее… Это единственный латыш, которого я знаю.
- Еще Валдис Пельш, - поправил его Семененко.
- Ах да, эй, Пельш, ты кто?
Тот только хрипел в ответ.
Юрка пригляделся к погонам:
- Два ромба на погонах, три в петлицах… Гаупт! Ребят, да мы гауптштурмфюрера в плен взяли!
- Ого! – Еж обрадовался так, что аж подпрыгнул. – Ни разу еще офицера СС живого не видел!
- Ты недавно вообще фашистов только в кино видел… Эй, имя какое, враг народа? – дед легонько пнул латыша в бок.
- Чего это только в кино-то? Они у нас регулярно попадаются, скинхедами называют, азербайджанцев лупят, на стенах про величие России пишут.
- Еж, помолчи, потом расскажешь. – Юра нагнулся и стал обшаривать карманы офицера. – Есть зольдбух… Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс… Лиепая, год рождения тысяча девятисотый… Место службы… Черт разберет этот немецкий!
Второй… батальон, ага! Ди… Леттише фрай… вилли… виллиген… бригаде… Тьфу ты… Чего это такое?
- Доброволец латышский, и так ясно. Ладно, давай пока свяжем и сходим посмотрим, чего там наши-то делают?
Пламя к тому времени уже спало, только кое-где чадили останки эсэсовцев. Пахло жареным мясом. Еж остался караулить пленного, дед же с Юркой пошли на островок по вонючему перешейку.
По пути Юра ругался сам на себя:
- Ну как же так, винтовку то я не проверил… Мушка сбита была… Вот ведь, а? Ведь знаю же, все почистил, в порядок привел, а вот мушку не проверил.
- Так ты что, не стрелял из нее?
- Нет… Пока тут сидели одни, старались не шуметь, когда вы появились – опять не до шума было.
- Наука… Эй, вы там! Целы? – гаркнул дед.
- Ага! - Ответил кто-то, похоже, Вини.
- Сюда давайте, мы тут пленного взяли!
Ритка старалась не смотреть на скрючившиеся обожженные трупы, сквозь обуглившуюся черную корку которых, просвечивало красное мясо. Странно, но какой-то гордости или удовлетворения она не чувствовала. Наоборот, отвращение к самой себе.
Наконец, страшное место осталось позади.
Они подошли к связанному эсэсману, возле которого сидел Еж. Андрейка пояснял тому, что латыш реально неправ. И сейчас не прав и в контексте политическом тоже. И что еще проситься будете обратно к России, но уже поздно будет – не возьмем.
- Чего, Еж, политинформацию ч-читаешь? – спросил Юра.
- Объясняю ему важность момента. Чтобы проникся.
- А смысл? Все равно сейчас в расход пустим, чтоб не дышал. А то вон как ему больно дышать-то…
Гаупт вздрогнул на этих словах деда.
- Глико-чо! – удивился Кирьян Васильевич. – Понимает по-человечьему!
- К-куда он денется…
- Понял? А я тебе, что говорил? Или все расскажешь, или шлепнем на месте! – и Еж убедительно клацнул затвором.
В этот момент подал голос Вини, внимательно изучавший офицерскую книжку гауптштурмфюрера:
- А ведь я его знаю...
- Чего? – удивились все в один голос.
- Это тот самый Герберт Цукурс. Я про него в универе доклад делал…
- В к-каком универе? – переспросил Юра.
- Ребят, вы чего? Я же историк, все-таки. Он летчиком был до войны. Популярный был, как у нас Чкалов. А в июле сорок первого перешел к немцам служить. В команде некоего Виктора Арайса служил. Так что ли?
Вини сел на корточки перед полулежащим Цукурсом.
- Четвертого июля сожгли заживо в рижской Большой хоральной синагоге около полутысячи евреев. Так?
Цукурс зло прищурился, не отводя взгляд от студента, но не говорил ни слова.
- Восьмого декабря расстреляли около трехсот детей в больнице на улице Лудзас. Так? Это же вы с Арайсом на груди у себя новорожденных разрывали руками! Так? К началу декабря 1941 года, согласно отчёту СС-айнзацгруппы «А», в Латвии было уничтожено уже более тридцать пять тысяч евреев, а за всю войну, из более чем восьмидесяти тысяч латышских евреев, уцелеет только сто шестьдесят два человека. Кстати, историки потом долго спорить будут, кто из вас эту знаменитую фразу сказал: «Что за латыш, если он не убил ни одного жида?»
- Вы странные, какие-то… - вдруг прохрипел Цукурс. – Много знаете… Жалко я вас не прибил… Краснопузые сволочи!
- Но, но! – приосанился дед. – Это еще посмотреть надо – кто краснопузый, я или ты, ирод балтийский!
И плюнул ему в лицо:
- Ритулька, девонька отойди-ка... - ласково сказал Кирьян.
Она молча покачала головой. Мол, не пойду.
Латыш чего-то заругался на своем языке, когда дед приставил винтовку к лицу.
Дед крякнул:
- Чего бармишь? Молишься ли чего?
Цукурса аж затрясло. Он вспотел так, что на носу повисла мутная капля пота.
- Не молишься, лаешься… - констатировал факт дед...

Отредактировано Годзилко (04-03-2009 12:54:04)