И еще:

И остатки ГГ:

- Петер!
- Чего?
- Смотри, кто-то ползет.
Второй часовой осторожно высунулся над избитым бруствером. Луна хотя и шла на убыль, но освещала нейтралку хорошо.
- Пейзаж как в аду. Ни одного ровного места. Где и кто ползет?
- Вон смотри! – первый показал куда-то вдаль.
Из воронки в воронку и впрямь перебегали несколько фигур.
- Раз, два, три… -  стал считать второй. - …девять, десять… Словно блохи.
- Кого-то вроде тащат.
- Раненый? Или язык?
- Не поймешь на таком расстоянии.
- Слышь, Йорген! Дай-ка по ним очередь. Русская разведка, наверное. В их сторону ползут.
- Не дам. У меня патронов мало. Две ленты всего. И стволов сменных пара. Если очень хочешь можешь из карабина пострелять.
- Ты короткую, ну, Йорген!
- Отстань, Петер! Звони лучше обершарфюреру. Может, дадут пару залпов минометами.
- Как скажешь…
- Петер, я вот тебя еще с Копенгагена помню, ты, как был идиотом, так им и остался…
- Да ладно тебе! Герр обершарфюрер? Западный пост. Тут, кажется русские ползут. Нет не сюда. Мимо. К своим позициям. Координаты…

…Больше всего деду хотелось пристрелить сначала упрямого эсэсовца, за то, что тот старательно падал на каждой выбоинке, а потом чертов месяц, который нагло улыбался в половину лунной хари. Однако пока обходилось. Пыхтели, но все-таки волокли оберштурмфюрера. По-армейски подполковник, между прочим. Жирная птичка.
Да и на высотке, несмотря на предательство безоблачного неба, немцы сидели тихо. Не замечали, видимо. Тьфу, тьфу! Никогда не бывший суеверным, но верующим, дед все-таки поплевал за левое плечо. Когда втроем – он, Рита и Марина – нырнули в очередную воронку поглубже.
- Что, девчат, запыхались?
- Есть немного, - тяжело дыша, сказала Маринка.
Ритка только размазала грязный пот по лицу.
За ними Леонидыч и танкист, мужики крепкие, волокли фон Шальбурга.
Замыкали группу Еж, Вини, политрук и хромающий доктор. Валера был, как никогда, сердит сам на себя – ломаная нога тормозила всех. Но нейтралка есть нейтралка – первые две группы ушли чуть дальше.
- Все, вперед, курить и спать у наших будем. Терпите, девоньки… - Они по очереди выползли наверх и двинулись дальше.
А Леонидыч и компания скатились как раз в эту.
Дед чуть-чуть подзадержался:
- Как вы? – шепнул он.
- Порядок в танковых частях! – ответил, и тоже шепотом, Таругин, уважавший эту поговорку и старавшийся жить по ней. – Скотина упирается, я уже всю ногу о его задницу отбил.
В этот момент в ночной тишине заматерился в полголоса Еж:
- Какая сволочь противотанковых мин накидала! Я палец сломал!
«Чтобы ты башку себе сломал, котина колючая! – Яростно подумал дед. И не только дед…
С высотки хлопнул залп минометов в ответ. Одновременно взлетела и ракета, полнеба залившая ярким светом. Совершенно не думая, инстинктом понимая, что в ближайшей воронке им будет опасно вшестером и, заметив, метрах в пяти воронку поглубже, огромными шагами он прыгнул туда. Вместе с девчонками, подхваченными за шиворот.
И тут же взметнулись фонтаны небольших разрывов.
- Гаубицы? – невпопад спросила Марина.
- Минометы. Маленькие. Будем сидеть тихо – не заденут.
- А я на чего-то мягкое упала… - сказала Ритка. А потом ойкнула…
Дед посмотрел под ноги.
На дне воронки лежали тела пяти убитых наших солдат. Безоружные, но остальная амуниция на месте. Маринка с Ритой попытались, было, подняться чуть повыше, чтобы не наступать на трупы. Но особо близкий разрыв – и они обе взвизгнули и снова свалились на дно.
Дед снял с убитых каски и протянул девочкам. Маринка замотала головой:
- Не, не, не… Я с убитого не возьму, нельзя! – в черных глазах ее плескался страх перед минами и ужас перед мертвыми.
Опять хлопнуло рядом и сверху полетели ошметки грязи. Рита поколебалась и каску одела, а вслед за ней и Марина. Дед тоже взял себе стальной шлем, валявшийся у ноги в глине, и нахлобучил на голову. Что-то там мешалось. Он шлепнул по каске. По лицу и по шее потекли какие-то струйки. Кирьян Василич снял ее, посмотрел внутрь. А внутри, словно в котелке, перемолотой кашей плюхалась грязь с осколками костей, волос и мозга. Он утер лицо и в свете гаснущей уже ракеты увидел на ладони чужую кровь. Хорошо, девоньки не видят. Те сидели, спасая друг друга древним женским способом – обнявшись и уткнувшись друг другу в плечи.
Унтер взял другую каску, положив эту аккуратно на место.

- Петер!
- Чего?
- Ну что там?
- Ничего.
- Что значит ничего?
- Значит ничего. Сам посмотри.
Второй часовой высунулся из окопа:
- Странно все это…
- Чего?
- Чего, чего… Чего по одному месту лупят и лупят?
- Не знаю, я, Охрип…
- Архип, деревня ты латышская! Знаешь, чего… - сказал старший сержант Слюсаренко.
- Чего? – флегматично ответил латыш Петер с революционной фамилией Райнис.
- Да ничего! Не зли ты меня, чухонец!
- Сам-то хохол! – пожал плечами рядовой. – И чего!
- Первое слово, по-русски, что ли было? Ползи к лейтенанту. Скажи - немцы мины швыряют по одному и тому же месту вот уже минут пятнадцать. Пусть идет и глядит сам. Запомнил?
- Запомнил.
- Эй! Стой!
- Чего?
- На махры, покуришь там…

Кирьян Василич в этот момент тоже сворачивал козью ногу, озабоченный двумя заботами – как бы не прямое попадание и как там дурак Ежов. Хотя чего он дурак-то? Немцы, наверняка, высмотрели их сразу. Под таким-то светом… Подпустили на пристрелянное место и давай лупить, сволочи.
Немцы долбили долго, с полчаса, не меньше. Но прекратили. Дед тихим голосом позвал:
- Эй, майор! Жив ли?
Из воронки, где отлеживались Леонидыч, танкист и фон Шальбург, ответили:
- Живы. Все. И целы. Олег как на невесту навалился на фрица.
- У нас тоже все ладненько. Как там ежиная шайка?
- Не знаю… Отстали они. Ну что, дернемся?
- Погоди. Подождем еще минут двадцать. Немцы все свои цейсы сейчас прозыривают.
- Тоже верно. Олег, да слезь ты с него. Придушишь ведь.
В воронке Леонидыча послышалась возня, потом кто-то застонал.
Дед встревожено спросил:
- Чего еще?
- Да ничего… Олег фону руку отдавил.
- Ерундовина… - успокоился дед. - Нам сейчас его ноги целые нужны, да башка.
- А остальное? – из темноты доносился приглушенный голос Микрюкова.
- Позвоночник еще. Как несущая конструкция… Чтобы башка его дурная в трусы не упала. А вот руки ему ни к чему. Бесполезный инструмент. И даже вредный, я бы сказал.
В этот момент разговора, заведенного более ради поддержания измученных девчонок, находившихся уже в полукоматозном состоянии от всего происходящего с ними, в небе что-то застрекотало, зашуршало, а потом мелькнула гигантская черная тень.
- Мамочки! – вздрогнула Рита.
- Это еще чего? – удивился дед.
Стрекотание внезапно оборвалось.
-Ведьмы… - подал голос Леонидыч.
- Чего? Майор, ты это… - озаботился душевным состоянием Микрюкова Кирьян Васильевич.
Из соседней воронки раздался смешок.
- Это немцы так наши ПО-2 прозвали – «Ночные ведьмы». Учебный самолетик из фанеры. Скорость — сто двадцать, максимум сто сорок километров в час. А ежели сильный встречный ветер – в воздухе зависает.
- Ночными ведьмами немцы женский авиаполк называли… А самолет – швейной машинкой, – внезапно подала голос Рита.
- Разве бабы летать умеют? – еще больше удивился дед. – Я думал только на метлах.
Месяц вдруг решил спрятаться в облаке. Дед, сразу посерьезнев, не мог этот упустить момент:
- Так, бабы… Как летаете – потом покажете. А сейчас ножками, ножками да по земельке!
Они выползли из воронки и, согнувшись в три погибели, побежали дальше, перепрыгивая и спотыкаясь об издолбленную землю.
Кирьян Васильевич бежал первый. Именно он со всей дури и влетел грудью и животом в натянутую колючку. Сначала, правда, не понял  - удар, спружинило, затрещало тонким железом справа и слева и вцепилось в телогрейку.
Девки налетели в темноте прямо на него.
А с той стороны колючки кто-то закричал:
- Стой, кто идет?
- Наши! Девчат, наши!
А потом уже вдаль:
- Свои мы! Сынки! Свои! Партизаны мы!
Девчонки же старательно выпутывали когтистые крючья из телогрейки и ватных штанов деда.
- Какие еще, туды твою в качель, свои? Пароль!
- Да какой пароль, не знаем мы! Свои мы, сынок! – какая то ниточка у деда внутри готова была вот-вот лопнуть. Он, от чего-то, едва держался от радости на ногах. Колючая проволока еще помогала.
- Стрельну сейчас! – пригрозили из окопов.
- Не стреляйте! – крикнула тонким голосом Маринка. – Мы, правда, свои! Мы партизаны!
- Тю… Баба! – удивился голос. – Эй, а ну матюгом загни!
- Я не умею! – крикнула Маринка в ответ
- Чего?
- Я! Не! Умею!
- Я умею… -
Дед не стал просить затыкать уши на этот раз. Он матюгнулся так, что могли бы покраснеть листья на деревьях, если бы деревья тут были. Упомянул он непременную мать, и прочие фольклорные слова:
- Подхвостие ты дьяволие, курвенный долдон, персидского царя клоповская шелупина, вошь отшмаренная, прибитый рваной титькою куродрищ!
Некоторые загибы были такими, что с той стороны раздавалось только удивленное кряхтение.
Дед ругался с минуту, не больше. За эту минуту пропали и слезы из глаз.
- Ишь ты… Моряк, что ли?
- С печки бряк!
- Тогда руки в небо и стой спокойно!
Из траншеи выскочили несколько бойцов и оттащили рогатины с колючкой, так, что образовался проход.
- Вот и ладушки, - сказал дед, спрыгивая в траншею. – Кто у вас тут старший?
- Лейтенант Костяев. Вы кто такие?
- Лейтенант, ты это… Девочек покорми. Да от оглоедов своих побереги. Дело у нас важно. А я назад.
- Чего? – поднял брови лейтенант. – Куда еще назад?
- Дорогой ты мой. Там у меня еще семь человек.
- И тоже бабы? – насмешливо подал кто-то голос из темноты.
- Слюсаренко!
- А я чего! Я молчу!
Дед продолжил:
- Немец там. Важный. Командир бригады. Которая против вас оборону тут держит. Дай пару бойцов тогда, коли не веришь. А?

Отредактировано Годзилко (01-04-2009 03:37:02)

Ну так это...
Смотря когда...
Ежели на убыль Луна идет - то Луна в половину лунной хари.
А вот если месяц растет - то уже месяц в половину хари... Лунной, конечно.