Глава 6: К Ладоге.

II (окончание)

Князь-воевода чувствовал себя здесь хозяином. Ему удалось убедить архиепископа Афанасия в том, что капитан-командор, а также вор Андрейка Золотарев – являются государевыми преступниками, что втерлись в окружение Петра Алексеевича с помощью обмана и хитрости. Правда сначала злоумышленником был только Ремизов, но после чудесного возвращения племянника им стал – Андрей Золотарев, который как теперь выяснилось, таковым и не являлся. Когда-то злодей должен был совершить ошибку, вот он ее невольно и совершил, выдал так сказать с головой.
Все думали, что он русский, а он ворог финном или даже может быть и шведом является.
Воевода расстегнул верхнюю пуговку на кафтане. Попросил для начала притащить кваску, и только потом приказал заплечных дел мастеру привести арестованного. Пока те не вернулись, вытянул ноги и зевнул. Может, и задремал бы, да вот только дверь скрипнула.

Андрея втолкнули в помещение с низким белым потолком, где человеку ростом чуть выше Петра Алексеевича пришлось бы стоять согнувшись. Яркий свет пробивался через большое окно, прорубленное в стене. За столом, развалившись и вытянув ноги, сидел Алексей Петрович Прозоровский собственной персоной. Казалось, что он дремал. На столе возле него кувшин с квасом. Золотарев невольно облизнулся, и сразу же захотелось пить.
- Ну, входи, - молвил воевода. – Хоть ты и ворог, присаживайся. Ведь разговор, я так полагаю, нас с тобой будет долгий.
Андрей огляделся и увидел табурет. Ему даже почудилось, что находится он сейчас в двадцать первом веке. Медленно опустился на него. Воевода посмотрел на ката, и тот удалился из помещения, закрывая дверь.
- Ну, рассказывай, - слащавым голосом проговорил Прозоровский, - кто таков и каким образом в наших краях оказался?
- А как будто ты не знаешь князь, - молвил в ответ Андрей. – Чай не первый день в городе проживаю.
- И то верно, - согласился воевода. – Будем считать, что как ты сюда попал мне известно. Тогда будь добр! – тут Алексей Петрович стукнул кулаком по столу так, что квас, выплеснулся из кувшина. – Кто таков?
Андрей облизнулся, что не ускользнуло от пристального взгляда воеводы. Тот пододвинул кувшин и молвил:
- Пей! Да отвечай.
Золотарев жадно схватил кувшин и сделал несколько глотков. Холодный напиток убил в нем чувство жажды. На душе вдруг стало хорошо.
- Андрей Золотарев. – Молвил он, отодвигая кувшин.
- Это ты мужикам изъясняйся, а мне правду говори. Знаю, что иноземец.
- А если знаешь так, что осведомляешься?
- Дерзишь! – вскричал воевода. – Ты не в том положении, чтобы дерзить! Кто таков?
- Андрес Ларсон!
- А, швед! – потирая ладони, молвил Прозоровский. – Так и думал. Прав оказался Семен, когда сказал, что говорил ты по-немецки. Сразу племянничек в тебе немца(54) признал.
- Вот только не немец я, а уж тем более не швед. Я – эстонец. И этим горжусь. 
Воевода переменился в лице. Этот эстонец, как себя обозвал эстляндец, был еще тот, такому палец в рот не клади – откусит руку по локоть. Ну, не чего Прозоровский тоже не лаптем щи хлебает.
Дальше только воевода вопросы задавал. В основном пытался бить ими прямо в лоб. Да только у Ларсона, тот железным оказался. Андрес отвечал, да все не так как хотелось бы князю. Признался, что о планах капитан-командора знал. Ведал, что эскадра сядет на мель, еще задолго до приезда в Архангельский городок (тут Андрей явно скривил душой, знал, то он знал, да не помнил, покуда с поручиком Крыковым не познакомился). А то, что шар во время боя вдруг полетел, это не его вина – а племянничка.
- Ребенка лучше надо было воспитывать, - зло проговорил Ларсон. – В дисциплине. И ремнем стегать, когда вдоль лавки лежит, а не поперек.
Последние слова явно не пришлись по душе воеводе. Лучше бы Андрес не грубил, а так тот в сердцах вызвал палача, и приказал продемонстрировать сию науку на самом Ларсоне.
- Ты у меня погрубишь, - проворчал Прозоровский, когда дверь закрылась, - я тебе покажу, как старших уму разуму учить. Экий смельчак нашелся.

Иван Рябов и сам не мог вспомнить, как на берег выбрался с Дмитрием. Лишь только там обратил внимание, что паренек не дышит. Перекрестил его, да стал могилку копать.
- Был ты Митрий сиротой, - молвил он, опуская тело в землю, - так сиротой и погиб.
Закопал, крест из веток сделал. Вколотил его в могилку. Возвращаться в город не посмел, как будто беду почувствовал. Ушел в сторону острова, где коч его остался. Пока искал то да се, на сердце вроде отлегло.
Уже под парусом на пятый день после баталии вернулся в Архангельский городок. От мужиков, что были на пристани, узнал – капитан-командор арестован князем-воеводой за измену. Дескать, послал лоцмана, который должен был привести флот вражеский к городу по корабельному пути. Да, мол, у шведов ничего из этого не вышло. То ли они кормчему не поверили, то ли тот корабельный путь знал не так уж хорошо.
- Брешет ваш князь воевода! – Вскричал Рябов. – Не виновен капитан-командор ни в чем. Да и кормщик специально корабли те на мель посадил!
- А ты откуда сие ведаешь? – спросил один из поморов.
- Так тем кормщиком – я был. – Ответил лоцман и пошел прочь.
Вечером того дня, прихватив харчей у Евдокии, Иван направился к монастырю. Там он сдался Георгию Животовскому.

54 – немцами в Московском государстве называли всех иностранцев.

Отредактировано Pretorianes (13-06-2009 19:56:15)

Глава 6: К Ладоге.

III (начало)

Дни в темнице тянулись медленно. Последним, кто оказался здесь, был Иван Рябов. Он пришел сюда сам. Как и Ремизов с Золотаревым, кормщик тоже побывал на допрос у Прозоровского. От батогов спася благодаря совершенному подвигу, а вот темницы избежать не удалось, да честно признаться, лоцман и не стремился. Сознался, что ослушался приказа воеводы, да и косвенно виноват был в смерти Дмитрия Борисова.
Когда же он оказался в камере вместе с капитан-командором и сержантом Преображенского приказа, Иван облегченно вздохнул, положил на пол узелок, развязал:
- Это вам Евдокия послала, - молвил он, - чай батюшка воевода харчами вас не балует.
- Батюшка воевода, - то ли с насмешкой проговорил Ремизов, - знаю, что он думает по поводу твоего подвига. Тут и семи пядей во лбу иметь не надо. – И он, изобразив голос Прозоровского, проговорил, -  Будь на месте Митьки с Ивашкой, Сидорка да Карпушка, то, наверное, тоже не оплошали бы, чего же ради смотреть на Рябова, как на чудо морское? За выполнение долга не требуется особой благодарности.
Все засмеялись. И это было первое, и как потом выяснилось, веселье в темнице, далее жизнь потекло скучно и блекло. Иногда приходила Евдокия, каким образом она проникала в застенки, было только ей одной ведомо. Заглядывал Яшка Кольцо, репрессии, которых опасался эстонец, прекратились сразу же после ареста Рябова, словно целью всего этого, было взятие под стражу именно капитан-командора Ремизова, а уж  Андрей да Иван попали под горячую руку. Оба гостя, женщина да бывший разбойник, приносили им поесть. Бывало, и Григорий Животовский заглядывал. Присаживался на сено да рассказывал, что на белом свете творится.
Вот так и тянулось время, пока в годовщину Нарвского поражения в темницу не заглянул Яшка Кольцо. Принес он прискорбные вести. В лесах, в том направлении, куда летом улетел воздушный шар, был обнаружен мертвый и растерзанный Ивашка Рваное ухо.
- От судьбы видно не уйти, - проговорил служивый, - медведь его. Видно не зря в народе пословица ходит, что бог троицу любит.
На вопрос Андрея, как того удалось опознать, ведь времени вон, сколько прошло, Яшка ответил:
- Так по фиолетовому камзолу. Такие сам знаешь, только летчики носили.
- Носили? – переспросил Золотарев.
- Так ведь воевода запретил подниматься в небо на воздушном шаре, - вздохнул Кольцо. – Теперь одна надежа на князя нашего – Силантия Семеновича.
Когда Яшка ушел, Андрей признался капитан-командору и лоцману, что в Московском государстве он уже год.
Следующим праздником, только теперь общим для всех троих был Новый год. Сейчас он сильно отличался, от празднования в прошлый раз. Единственным утешением для арестованных было вино, что принес Животовский. Сам же Григорий праздновать отказался, сославшись на дела служебные.
В следующий раз он появился в середине января, не один, а с солдатами. Парни подняли капитан-командора, и неспешно повели к дверям.
- Государь воеводу Прозоровского приказал арестовать, - проговорил Животовский. – Фёдора Матве́евича Апра́ксина архангельским воеводой назначили. Вчера в городок прибыл, сегодня капитан-командора к себе требует.
Ремизова увели, дверь закрылась.
- Ну, наши мученья закончились, - молвил Иван, но Андрей отрицательно покачал головой.
- Если это дело рук князя Ельчанинова, - проговорил эстонец, - то он вряд ли знает, что мы с тобой арестованы. Даже будет Александр Ремизов настаивать на освобождении, вряд ли Апраксин согласится выполнить его просьбу. Нас освободить сможет только сам Петр.
Сказал и замолчал. Лоцман взглянул на него и понял, что тот был как никогда прав.

Отредактировано Pretorianes (14-06-2009 15:07:22)