Глава 6: К Ладоге.

III (продолжение)

Фёдор Матвеевич вот уже час просматривал документы бывшего воеводы Архангельского городка – Прозоровского. Больше всего его интересовало дело капитан-командора. По словам князя Ельчанинова, служаки из Преображенского приказа, арест Александра Ремизова  - недоразумение. И сей уважаемый полководец, наоборот сделал все возможное, чтобы спасти город от шведского погрома. Ну, тут все ясно, сделал вывод для себя Апраксин, освобождать капитан-командора так и так придется. Неясность была в отношение неких Золотарева и Рябова. Первый состоял в Преображенском приказе, и числился в записках бывшего воеводы не иначе как шведским шпионом, обманом, втершимся в доверие государя. Ну, тут еще бабка надвое сказала, решил Федор Матвеевич, вон и Лефорт был иноземцем, но это ведь не значит, что он что-то плохое сделал. Сейчас многие шведы на службу к Петру пытались угодить, тот же Паткуль. Второй, некто Рябов, кормщик. Именно он и посадил два шведских корабля на мель, прям напротив строящейся цитадели аккурат под русские пушки. Подвиг, а кто спорит. Наказан был воеводой только за то, что ослушался приказа Прозоровского, а значит и государя, не выходить в открытое море. Но с другой стороны выполнял приказ капитан-командора, который тоже действовал от имени Петра Алексеевича. Вроде обоих отпустить из темницы на свободу можно, да вот только личного распоряжения монарха в отношении их нет. Вот насчет капитан-командора указ существует, а на счет их нет.
- Следовательно, пусть еще посидят, - молвил Федор Матвеевич. Взглянул на дверь, офицер Животовский, что служил еще у прежнего градоначальника, должен был вот-вот доставить арестованного.
Тот что-то задерживался. Причина этой самой заминки выяснилась через пару минут, когда на носилках в потрепанном и испачканном мундире, солдаты внесли капитан-командора. Переложили его с носилок на лавку и ушли.
Апраксин встал из-за стола и подошел к Ремизову.
- Что с вами капитан-командор? – поинтересовался Федор Матвеевич.
- Ранение. С прошлого лета. Во время нападения неприятелей в честной баталии получил.
- Что же вы не лечили ее?
- Это вы у Прозоровского поинтересуйтесь, - обиделся Александр.
- А я гляжу, ты Александр Андреевич обидчивый, - проговорил воевода, возвращаясь за стол. – А я ведь тебе радостную весть принес. Государь узнав, про злодейские дела прислал меня освободить тебя. Наслышан он подвигом Новодвинцев. Так и сказал мне, - тут Федор Михайлович на секунду замолчал, пытаясь вспомнить фразу Петра. Припомнил и произнес, - Зело чудесно!... Сим нечаемым счастьем поздравляю вас. Где чего не чаяли, Бог дал.
  Капитан-командор закашлял.
- Э да ты совсем плох, - прошептал Апраксин, - Лекаря! Живо! – прокричал он.
- А как же Рябов и Золотарев? – поинтересовался Ремизов, когда кашель утих.
- А вот на них, распоряжения Петра нет. Придется им немного посидеть еще. Государь собирался в Архангельский городок приехать, да и лично посмотреть плоды победы русской.
В комнату зашел военный лекарь, что состоял на службе в солдатском полке Архангельского гарнизона.
- Посмотри раненого! – Приказал Апраксин.

Петр Алексеевич приехал в Архангельский городок 30 мая. С собой он взял сына Алексея, большую свиту и пять батальонов гвардии. (Четыре тысячи солдат Семеновского и Преображенского полков). Первыми его распоряжениями по приезду было: во-первых, снять с мели шведские корабли и по возможности отремонтировать, во-вторых, срубить дом на Марковом острове, что находился напротив строящейся цитадели, откуда лично собирался руководить строительством, в-третьих, он хотел увидеть так называемые «Андлары», о которых в Москве ему все время рассказывал князь Ельчанинов. С последним пришлось повременить, Силантий Семенович сообщил, что Рябов Иван Емельянович и Андрей Золотарев, заточены бывшим воеводой в темницу. Петр Алексеевич хотел сначала накричать на Апраксина, что тот ослушался его, да освободил одного лишь капитан-командора, да вовремя сменил гнев на милость, вспомнив, что сам такого приказа воеводе не давал.
Вызвав к себе дьячка, он лично написал приказ об освобождении. Бумаги к вечеру самим Ельчаниновым были доставлены в монастырские казематы. И вскоре оба арестованных – освобождены.

-Государь желал обоих вас увидеть, - проговорил Силантий Семенович, когда Рябов и Золотарев ужинали в доме Евдокии. – Пришлось уговорить оставить ему эту затею на завтра. Вам бы в баньке попарится, да побриться. Эка, как обросли.
- Что верно, то верно, - молвил Андрей, поглаживая свою густую бороду.
- Вот и я об этом. А то смотри, царь сам бороду отстрижет.

Утром, когда петух только собирался пропеть свою арию, дверь в дом Евдокии скрипнула. Нагибаясь в горницу, вошел Петр. Громко закашлял, отчего трое мужиков сразу же проснулись, словно это не человек кашлял, а петух прокукарекал. Если Рябов встал как-то вальяжно, то Золотарев и Ельчанинов вскочили.
- Я вот что подумал, - проговорил Петр, пока те одевались. – У тебя ведь Андрей именины были недавно?
Золотарев кивнул.
- Вот-вот, - сказал государь, - именины в тюрьме. Не порядок. Знал бы что Прозоровский, собачий сын, тебя в темнице держит, так давно бы вместе с капитан-командором освободил, а так… Кто ж знал, что он дождался, когда князь уедет.
Петр приоткрыл дверь и прокричал:
- Дьяк! А ну сюда.
Пока тот пришел, все трое успели одеться. Теперь на Золотареве был новенький мундир, привезенный Ельчаниновым из Москвы.
- Так вот, - продолжал между тем Петр, - пора тебе прекращать сержантом быть. Вот и чин тебе новый, как раз на именины, - протянул грамоту, что только что была в руках у дьячка, - так что владей патентом, – боцманмат (55)  Золотарев.
Андрей взял бумагу.
- Чин этот во флоте присваивается, - молвил монарх, - да вот мне Ельчанинов все уши прожужжал, что «Андлары» есть воздушный флот. А посему быть ему и в этом флоте.
Между тем Петр подошел к лоцману. Обнял его и поцеловал.
- Спасибо тебе родной, - проговорил он, - за подвиг твой спасибо!
Взял у дьяка вторую грамоту и протянул Рябову.
- Владей! Отныне ты и дети твои не обязаны платить подати в казну государства, ибо твой подвиг дороже любого золота. Кстати, деньги.
Петр протянул руку, и дьяк вложил в нее кошель.
- Держи! – Затем государь посмотрел на Андрея. – А ты веди, боцманмат, показывай свои «Андлары».

55 (нидерл. boοtsmannmaat)— унтер-офицерский чин строевого состава в русском флоте. Соответствовал унтер-офицеру 1-й статьи корабельной службы и старшему унтер-офицеру армейской службы. В этот чин производили из унтер-офицеров 2-й статьи с годичным стажем, по аттестации.

Отредактировано Pretorianes (14-06-2009 20:56:53)

Глава 6: К Ладоге.

III (окончание)

Царский кортеж из двух карет остановился перед избушкой авиаторов. Единственный воздушный шар, оставшийся после войны был аккуратно сложен и лежал на специально созданном «ангаре» - небольшом домике. Корзина, в которой когда-то поднимались летчики, была там же.
Государь открыл дверцу кареты и грандиозно вышел из него. За ним выбрались наружу Ельчанинов и Золотарев. Из другой кареты выбрался мальчишка лет двенадцати, точная копия государя и его учитель.
- Алексей иди сюда, - проговорил Петр, подзывая сына.
Тот подбежал к родителю и спрятался за его спиной.
- Вот сын, - проговорил монарх, - знакомься – Андрей Золотарев, первый летчик России. Князя Ельчанинова ты знаешь. Андрей это мой сын. Ты о нем был наслышан, но никогда до этого не видел. Пожмите друг другу руки.
Андрей пожал мальчику его маленькую ладонь, и вдруг подумал, что в будущем тот будет казнен, самим же отцом. 
- Ну, показывай! – Приказал царь.
Андрей вошел в избушку и нашел спящего Никона. Растолкал его. Бывший монах протер глаза и уставился на Золотарева.
- Освободили, - прошептал он.
- Да, - молвил Андрей, - государь приехал. Хочет видеть воздушный шар.
Никон аж с лавки вскочил.
- Государь! Да как же! Да чтобы шар в небо поднять время нужно.
- Знаю. Ты пока подготавливаешь, я чем-нибудь его займу. А где Егор?
- На реку ушел. Ведь как вас арестовали, мы шар в небо больше и не поднимали.
- Будем надеяться, что времена те кончились. А теперь застегивайся, да пошли на улицу.
Во дворе Петр чувствовалось, что нервничал. Ходил хаотично, курил.
- Ну? – вскричал он, завидев Андрея и солдата с пышными усами.
- Так ведь государь нам же время нужно, - замямлил бывший монах.
- Так чего же ты ждешь? Бегом готовить шар.
Но вместо того, чтобы бежать в так называемый «ангар», служивый побежал в дом.
-Куда это он? – спросил удивленный Петр у Ельчанинова.
Но вместо того ответил Золотарев:
- Так ему нужно печь растопить.
- Для чего?
Пришлось Андрею рассказывать о принципе подъема шара в воздух. Его рассказ как раз занял то время, что понадобилось Никону. Служивый растопил печь, вытащил корзину, подготовил оболочку шара. Минут через двадцать «Андлар» был готов и рвался в небо.
- Я первый! – сказал Петр, подходя к корзине.
За ним последовал Андрей. Забрались. Эстонец дал знак летчику и тот начал потихоньку стравливать канат.
- Ух, ты, - вырвалось у царя, когда шар стал подниматься.

Вскоре шар завис на высоте полета птиц. Андрей порылся в ящичке и достал подзорную трубу. Хотел, было протянуть Петру, но тому, как будто ее и не надо было. Государь любовался окрестностями. Пока он это делал, эстонец посмотрел вниз, и только теперь обратил внимание на учителя царевича.
- А кто это с царевичем? – поинтересовался Андрей.
- Учитель. Он англичанин. Преподает разные науки.
Человек стоявший с Алексеем был хорошо знаком Золотареву. Его он уже один раз лицезрел, причем на глаза попался иноземец здесь в Архангельске, и было это почти год назад.
- Красотища! – воскликнул Петр, выхватил подзорную трубу. Поднес к глазам и молвил, - так вы отсюда наблюдали за передвижением шведской эскадры?
- Да государь!
Между тем шар стал медленно опускаться.
- Так мало времени? – удивился царь.
- Увы. Приспособление, способное подогревать воздух в шаре не создать.
- Ты уверен Андрей? – спросил Петр, и извлек из кармана камзола зажигалку. – Узнаешь?
Еще бы! Золотарев помнил эту зажигалку. Когда-то она принадлежала ему. Петр под Нарвой оставил ее себе, как и пачку сигарет, взамен подарил кисет и трубку.
- Я так и не воспользовался ей, - проговорил государь, он щелкнул, и в небо взвилось небольшое пламя. – Если создать такую же штуку, но побольше, - добавил Петр Алексеевич, - то можно было бы подогревать воздух. Вы же говорили, что для этого подойдет жидкость, способная гореть. Как насчет хлебного вина?
Последние слова монарх произнес на земле. Слова как будто позвучали приказом, и Никон куда-то моментально исчез. Вернулся он через минуту с двумя кружками, как раз в тот момент, как Петр и Андрей выбирались из корзины.
- Что это? – спросил царь.
- Хлебное вино, - сказал служивый.
- Вовремя.
Петр поднес зажигалку и поджог. Вино вспыхнуло, синим пламенем.
- Так как насчет вина? – вновь повторил свой вопрос государь.

Пока заботливый отец катал сына на воздушном шаре, Андрей подошел к князю Ельчанинову и сообщил об учителе царевича.
- Ты уверен?  - переспросил тот.
Эстонец кивнул.

Глава 6: К Ладоге.

V (начало)

V

Алексей Петрович первый ребенок государя Московского.(Второй Александр Петрович умер двух лет отраду). Недавно ему лет двенадцать исполнилось, самый тот возраст, чтобы науки разные изучать да начинать вникать в политику папеньки. И худо ежели возле него бабки да мамки одни вертятся, да старики, которым от всех этих причуд, что батенька его устраивает голова кругом идет. Им нужен царь, что вернет государство в старое русло, повернется лицом к древним традициям.
Вот и прилип к нему Андрей Золотарев после приказа Петра Алексеевича, как банный лист. Везде с собой ребятенку таскал. Бабкам и нянькам, что приехали в свите не по вкусу это, да вот только супротив царя не попрешь, вот и терпели они боцманмата. Да только Андрей сразу же заявил, в первый день, что ни одна женщина не должна присутствовать около царевича утром и днем. Вечером и ночью - пожалуйста, но в другое время ни-ни.
И так на протяжение нескольких месяцев, пока Петр вновь не собрал свое окружение в избушке на острове. А до этого момента прогулки в доки, где местные мастера восстанавливали шведские шняву и галеон. Вот только удовольствия от этого царевич не получал. Испытывал отвращение к флоту Алексей. Не радовали его, как Петра, ни прямые паруса, ни бушприт, стаксель и кливер. Паренек только нос воротил, да все пытался из доков улизнуть.
- Эх, царевич, - вздохнул Андрей, - не отцов у тебя характер. Страсти ты к морю, как он не питаешь. Отчего так?
Алексей Петрович недовольно покосился на нового учителя. Прежний и интереснее был, и веселее. Хоть и требовал учить латынь, но в душу его не пытался проникнуть. Этот все о кораблях говорит, да об «андларах» как и отец все о Балтике грезит. И если воздушные шары Алексею еще нравились, то парусники он с большим бы удовольствием стороной обходил. Да вот только папенька дал Золотареву особые полномочия, вот и приходится за Андреем скитаться.
- Не хочешь говорить, - произнес между тем учитель, - не надо.
Ушли с доков. Андрей отыскал царскую карету и предложил прокатиться к цитадели. Небольшой крепости, где год назад, как знал Алексей, прошла баталия. Именно оттуда были эти корабли, что ремонтировали корабельных дел мастера. Царевич пожал плечами. Все равно.
Золотарев открыл дверцу, помог парнишке забраться внутрь. Сел напротив, и приказал кучеру ехать.
Затем была поездка к воздушному шару. Что заметил для себя Андрей, он правильно поступил, предложив зачислить царевича в штат летчиков. Юнкер несколько раз поднимался в небо, а потом сидя за столом в избушке с Егором, Никоном и Яшкой делился впечатлениями. Золотарев даже сделал вывод, что общение в этой компании, поможет тому стать ближе к народу. Глаз у царевича оказался до удивления зоркий, иногда он разглядывал без подзорной трубы такие объекты, которые другие и увидеть бы не смогли.
Однажды Алексей предложил придумать эмблему для флота. Достал откуда-то пергаментную бумагу и перо. Начертил.
Андрей проделанной работой остался доволен, но вот сама эмблема не понравилась. В его прошлой жизни, а вернее сказать в грядущем завтра, если история не изменится, сие творение было бы осуждено.
Две параллельные молнии (все-таки покровитель Илья Громовержец). Золотарев сказал, что эмблема не подойдет. На вопрос, почему объяснять царевичу отказался. Алексей хотел, было надуться, но Андрей только сказал:
- Ты же не ответил мне, почему тебе море не нравится?
Царевич фыркнул не довольно. Проворчал, что это две разные вещи. Эстонец только пожал плечами. Взял перо и нарисовал круг, добавил по бокам два крыла.
- Но ведь покровитель воздушного флота – Илья Пророк Громовержец, - напомнил Алексей. – А не архангел Михаил.
Золотарев понял, что виной всему были крылья. Тогда он объяснил царевичу, что это не крылья ангелов, а птиц, что летают в поднебесье.
Мальчишка вдруг засмеялся. Вырвал из рук Андрея перо и нарисовал внизу – птичьи лапы, которые сжимали стрелы, наподобие тех, что были нарисованы им до этого. Золотарев улыбнулся.
- А ведь если дорисовать головы, - сказал он, - то получится Русский герб, держащий в лапах молнии.
И он сделал, то, что хотел. И теперь на листке был изображен герб.
- Если Петр Алексеевич одобрит, то неплохой символ для нашего воздушного флота, - произнес Андрей, - Орел – герб царства, крылья символ полета, стрелы – знак покровителя Ильи пророка.
- Я поговорю с отцом, - молвил царевич, и свернул бумагу.
Алексей слово свое сдержал. Об этом Золотарев узнал в конце июля, когда Петр Алексеевич собрал всех представителей окружения  у себя в домике на острове.