IV (продолжение?)

На дворе стемнело. Ливень кончился. Золотарев, после того, как Яков Полонский отрапортовал о благополучном состоянии крепости, лично решил осмотреть состояния бойниц. Андрей как-то сомневался, что те, в случае нападения неприятеля, не в состоянии будут долго держаться. Вот и решил, прогуляться, прежде чем идти к семье на крепостной вал.
Кутаясь в епанчу, меся ботфортами грязь, он стоял, разглядывая темный небосвод, что искрился мириадами звезд.
«Неисповедимы твои пути, господи – думал Андрей, разглядывая окрестности, - ну, кто бы мог подумать, что я буду вот так вот стоять на стене цитадели. Судьба штука такая. Еще семь лет назад, был простым бизнесменом, по том в одночасье золотарем стал, секретный агент на таможне, боцманмат и вот теперь… Страшно подумать комендант Нарвы. Из грязи, так сказать, в князи. Вернее в графы, - поправил себя Золотарев. – Судьба. Вот и сейчас эта самая судьба, а может быть, и господь бог дает в руки возможность - оборонить сей славный город. Защитить его жителей от нового нашествия».
Вот только тут Андрей вновь испытал сомнение. А будет ли хорошо жителям города от действий его. Захотят ли они, чтобы Нарва по-прежнему находилась в руках русских. Не рады ли будут они, если государь московский Петр Алексеевич, сдаст город без боя. Эстонец на секунду задумался, и попытался вспомнить судьбу города в его истории. Вздохнул.
- Поздно, - проговорил он в слух, - решение принято. Отступать не куда.
Андрей будучи комендантом утаил от полковников второе письмо Петра Первого, что пришло, за месяц до описываемых событий. В нем тот приказывал: вернуть шведам Дерпт и «Ежели тем довольны будут», то, не возвращая шведам Нарву, уплатить за нее денежную сумму. Но еще ли они на это не согласятся, то отдать и Нарву, «хотя б оную и уступить сего без описи не чинить. Оговорить сроки и другие условия. Единственный город, что стоило оставить за собой, по мнению Петра, был Санкт-Петербург. Да вот только Золотарев с этим ни как смериться не хотел, да и не желал. Вот отчего и послал царевича Алексея за помощью к Голицыну, в будущую столицу, а не к Меншикову в Псков.
- На свой страх и риск, – прошептал он. – На свой страх и риск.
Неожиданно ему захотелось попросить помощи у господа. Комендант скинул шляпу. Преклонил колено, не смотря на грязь, что была под ногами, и со слезами на глазах стал молиться. Ни когда с самого 1704 года, когда он впервые прибегнул к ним, его молитвы не были так усердны.
Встал и невольно взглянул на лес, что виднелся вдалеке. В том направлении был его родной Таллинн, правда, сейчас он носил более скромное имя – Ревель. Вдруг захотелось туда. Увидеть эти красные крыши домов, часы на ратуше.
Вздохнул. Спустился с вала и направился к своему дому.

Главу 4 немного откоректировал.

IV

Жар начал спадать, и в небе Ингерманландии появились грозовые тучи.  Шведский фельдмаршал Карл Густав Реншильд распорядился разбить лагерь. И сделал он это вовремя. Неожиданно рядом громыхнуло. Вольмар Антон фон Шлиппенбах высунулся из шатра и молвил:
- Проклятый ливень. Он задержит наше продвижение.
- Увы, генерал-майор, - вздохнув, проговорил Реншильд, - но против стихии мы бессильны Молите бога, за то, что мы успели разбить лагерь, да закрыть брезентом порох. Как бы мы быстро не поспешали к Нарве, а с сырым порохом много не повоюешь.
Карл Густов опустился на походную кровать.
- Вы, как хотите генерал-майор, а я воспользуюсь передышкой и вздремну.
Вольмар Антон кивнул, снял парик и повесил на воткнутую в землю шпагу. Опустился на стоявший стул и позвал денщика. Тот приоткрыл завесу шатра и вошел.
- Принеси поесть! – приказал фон Шлиппенбах.
Денщик кивнул и тут же ушел. Как знал, генерал-майор, в соседнем шатре, по приказу фельдмаршала, для того готовили обед. То, что Реншильд его в скорости потребует, кашевар не капельки не сомневался. Даже во время передвижения по Лифляндии и Ингерманландии, тот вел себя ни как остальные солдаты. Постоянно куда-то уезжал. Генерал-майор да же опасался, а не попал бы повар в лапы эстляндцев. Как «язык» он, конечно, ничего собой не представляет, но как потеря хорошего стола, это уже слишком. Правда, все обходилось спокойно, тот неизменно возвращался с добычей. Вот и сегодня, Вольмар Антон лично наблюдал, как тот тащил перекинутых через плечо двух гусей. Были они дикими, или тот позаимствовал у местных жителей (украл или купил) генерал-майора это не беспокоило.
Вот и сейчас, когда в шатер, в конце концов, вернулся денщик, он лишь только повел носом и принюхался к запаху, исходившему от подноса накрытого крышкой. Служивый поставил его на поднос, поклонился учтиво, пожелал приятного аппетита и удалился.
«Завидует, небось, - подумал вдруг фон Шлиппенбах, - они, солдаты вынуждены пищу есть простую. О жареном гусе или курочке приходилось только мечтать».
Поднял крышку и вновь вздохнул запах исходящий от дичи.
- Гусь? – поинтересовался дремавший фельдмаршал.
- Так точно.
- Оставите мне ножку барон? – поинтересовался вдруг Карл Густав, забыв на время, что он главнокомандующий.
- Оставлю. А я думал, вы спите, - проговорил фон Шлиппенбах.
- И по этому надумали умять жаркое втихаря?
Генерал-майор чуть не покраснел. Чтобы как-то отвлечь фельдмаршала от мыслей о его гусе, Вольмар Антон решил сменить тему разговора.
- Могу ли я поинтересоваться господин фельдмаршал, - проговорил он, - а зачем это королю нашему, понадобилось выступать на Россию сейчас, когда мы, в общем, то к войне еще не готовы. Войска Левенгаупт еще в Риге не собрал до конца. Может, стоило чуть-чуть подождать, а затем и выступить?
- Можно было подождать, - согласился Карл Густав, переворачиваясь на бок. – Если бы не одно но.
- Какое же?
- В Нарве находится сын государя Московского – Алексей. А Карл XII считает, что, захватив его, у него появляется шанс склонить Петр к миру.
Что-то не верилось фон Шлиппенбаху, что этот гнусный поступок, а иначе как еще можно назвать, будущий торг, был придуман самим королем. Не иначе, кто-то из свиты посоветовал совершить сию мерзость. Русские и так слабы. То тут, то там уходят без боя. Казалось можно без всякой осады взять и Дерпт, и Гродно, и Нарву. Да и откуда Карлу XII знать, что именно в Нарве и находится царевич. Вот этот то вопрос он и задал фельдмаршалу, откладывая косточки гуся в сторону.
- Новость, принес тот, кто выдал нам изменника Иоганна Рейнгольда фон Паткуля.
Год назад бывшего шведского офицера, перешедшего на службу к Петру Алексеевичу Романову (в те времена это еще было модно) выдал шведскому королю не кто иной, как Август, союзник русских и хитрая лиса, почуявшая, что ее нору займет молодой самец. Самцом тем был – Станислав Лещинский. Не удивительно, что сей примерзший старикашка не гнушается подлыми поступками.
Вновь громыхнуло, а затем вечернее небо осветила яркая вспышка молний. Раздался взрыв.
Оба полководца перекрестились. В лагере вдруг поднялся шум. Фон Шлиппенбах встал со стула и подошел к входу. Приподнял завесу и  посмотрел.
Все кругом ожило. В воздухе, пропитанном летней свежестью, пахло гарью и порохом.
- Что случилось? – поинтересовался генерал-майор, у пробегавшего мимо солдата.
Тот остановился. Поправил треуголку, попытался застегнуть пуговицу на кафтане. Но офицер отмахнулся не надо.
- Что случилось? – повторил свой вопрос фон Шлиппенбах.
- Молния угодила в телегу, на которой везли порох, господин генерал-майор. Несколько человек ранено, двое убиты.
Сказал и бросился бежать туда, где уже сновала толпа солдат в сине-желтых мундирах.
Фон Шлиппенбах вернулся в шатер. Взял парик. Надел. Посмотрел на фельдмаршала и проговорил, спокойно, словно не порох взорвался, да и убитых не было:
- Пойду, взгляну господин фельдмаршал.
Не дожидаясь приказа, выскочил из шатра.

Где-то там за стенами избы лил дождь. В русской печке потрескивали дрова, поэтому в небольшой гостиной было тепло. На окне, вглядываясь в мутную слюду, лежала кошка. Во дворе, забившись в конуру, изредка лаяла собака. Алексей даже удивился, когда, войдя во двор, увидел ее. За все время, что простояли у ворот, она так и не подала голоса. Вероятно, чувствовала, что люди они хорошие. Хотя, - предположил тогда царевич, - кто знает, какие причины были у псины, чтобы не тявкать.
Хозяин, прежде чем отворить ворота, минуты две, а может быть и больше, разглядывал их в щель, и лишь убедившись, что не вороги – отворил. Ружьишко у него было старое, по сравнению с той же фузеей тяжелое. Как бы он с помощью него отбился от неприятеля, оставалось для путников загадкой.
Сейчас сидя за просторным столом, занимавшим почти половину горницы, он внимательно слушал Шредера, а тот пытался в двух словах изложить происходящее сейчас в Ингерманландии.
Мужичок, поглаживая большую, уже седую бороду вздыхал, иногда уточнял некоторые моменты и старался не перебивать. Алексей впервые видел человека, который почти ничего не знал о шедшей войне. Почему? Знать бы.
Его жена хозяйничала на небольшой кухоньке, варя для гостей бобовую похлебку (для чего Монахову пришлось потревожить их запасы). А пока ужин готовился, мужичок из погреба извлек соленья: огурчики и грибки.  Поставил кувшин с пивом, но капитан отрицательно помотал головой. Старик пожал плечами. Шредер мигнул денщику. Тот встал и направился к их вещам. Вернулся со стеклянной бутылью.
- Хлебное вино. – Проговорил Христофор, когда Онегин поставил ее на стол. Затем оглядел присутствующих и сказал, - на четверых хватит. А хлопчики, - капитан взглянул на денщика с царевичем, - и кваску выпьют. Надеюсь, квас у тебя найдется?
- Квас, это того, - промямлил хозяин, - найдется.
- Вот и славно! Рано им с Ивашкой Хмельницким близко знакомиться.
Хозяин  встал из-за стола и ушел на кухню. Вернулся с другим кувшином, наполненным почти под самое горло.
Между тем, Христофор наполнил кружки хлебным вином.
Алексей же сидевший все это время за столом в основном помалкивал, да наблюдал. Хоть и пришлось дать хозяину продуктов, но бедняком назвать того нельзя было, хотя и зажиточным то же. Вон и кружек у него оказалось столько, сколько было нужно.
Между тем разговор продолжался. Видимо и капитана очень вопрос сей интересовал, так как тот вскоре поинтересовался у хозяина на счет его жизни. С явной не охотой тот стал рассказывать. Оказалось, что большую часть своей жизни тот прожил здесь в лесу. Детей наплодил, да вот только те, как выросли - улетели куда-то. И от них ни слуху, ни духу, вот только младшенький, Серафим изредка навешает батьку.
Сам же он – бортник. (1)
- Может медовухи? – вдруг спросил хозяин.
- Неси, если не жалко.
Вот только тому идти ни куда не пришлось, в горницу заглянула его жена с бобовой похлебкой. Поставила чугунок на стол и посмотрела на мужа.
- Милая принеси-ка нам медовухи, - проговорил мужичок, - той, что припасена для гостей дорогих.
Хозяюшка, ворча, вновь удалилась на кухню.
- Экая недовольная, - проворчал мужик.
Вернулась с кувшином. Посмотрела сердито на мужа. Забрала со стола пиво и ушла, по-прежнему ворча что-то себе под нос.
-Бабы, - вздохнул хозяин, - что с них взять. Вечно не довольны. Особенно когда в честной компании вздумаешь посидеть.

Ливень все продолжался и продолжался. Пришлось заночевать в избушке. Может и к лучшему. Где еще в лесу место для ночлега найдешь, а тут, по крайней мере, тепло. Вот только спать пришлось в сарае.
Шредер похрапывал, Онегин мирно дремал, Монахов был пьян в стельку. Да же опыт, полученный им в монастыре, не помог тому остаться стоять на ногах. Шипицына тоже изрядно выпил, и было удивительно, смотреть, как капитан, пригубивший чуть-чуть, да денщик тащили того в сарай. Царевич же ворочался из стороны в сторону, казалось, что снится ему – плохой сон.

Пробудился Христофор Шредер оттого, что его за плечо теребил Онегин.
- Господин капитан, - прошептал денщик, - чужие!
- Где Алексей? – Первое, что спросил офицер, поднимаясь с пола.
- Спит царевич.
- Буди. Возможно, бой придется принимать, а нам сейчас лишняя шпага не помешает.
- Что верно, то верно господин капитан, - проговорил Онегин, - Шипицына разбудить мне так и не удалось. Спит, как младенец. Только храп стоит.
- Ну, и пусть спит. – Вздохнул Христофор, - втроем справимся.

На дворе стемнело. Ливень кончился. Золотарев, после того, как Яков Полонский отрапортовал о благополучном состоянии крепости, лично решил осмотреть бойницы. Андрей как-то сомневался, что те, в случае нападения неприятеля, в состоянии будут долго держаться. Вот и решил, прогуляться, прежде чем идти к семье, на крепостной вал.
Кутаясь в епанчу, меся ботфортами грязь, он стоял, разглядывая темный небосвод, что искрился мириадами звезд.
«Неисповедимы твои пути, господи – думал Андрей, разглядывая окрестности, - ну, кто бы мог подумать, что я буду вот так вот стоять на стене цитадели. Судьба штука такая. Еще семь лет назад, был простым бизнесменом, по том в одночасье золотарем стал, секретный агент на таможне, боцманмат и вот теперь… Страшно подумать комендант Нарвы. Из грязи, так сказать, в князи. Вернее в графы, - поправил себя Золотарев. – Судьба. Вот и сейчас эта самая судьба, а может быть, и господь бог дает в руки возможность - оборонить сей славный город. Защитить его жителей от нового нашествия».
Вот только тут Андрей вновь испытал сомнение. А будет ли хорошо жителям города от действий его? Захотят ли они, чтобы Нарва по-прежнему находилась в руках русских? Не рады ли окажутся они, если государь московский Петр Алексеевич, сдаст город без боя? Эстонец на секунду задумался, и попытался вспомнить судьбу города в его истории. Вздохнул. Со знаниями истории, у него, как это он уже понял давно, были проблемы. Андрей даже вспомнил, как когда-то предложил сбрасывать бомбарды с воздушного шара. Тогда собеседник его, об ошибке его умолчал, а сейчас, когда в познаниях оружия этой эпохи он продвинулся, ему вдруг стало смешно.
«Ну, надо было такое сморозить», - подумал Золотарев, но вслух не произнес.
Вновь взглянул на окрестности и проговорил:
- Поздно, решение принято. Отступать не куда.
Андрей будучи комендантом утаил от полковников второе письмо Петра Первого, что пришло, за месяц до описываемых событий. В нем тот приказывал: вернуть шведам Дерпт и «Ежели тем довольны будут», то, не возвращая шведам Нарву, уплатить за нее денежную сумму. Но еще ли они на это не согласятся, то отдать и Нарву, «хотя б оную и уступить сего без описи не чинить. Оговорить сроки и другие условия. Единственный город, что стоило оставить за собой, по мнению Петра, был Санкт-Петербург. Да вот только Золотарев с этим ни как смериться не хотел, да и не желал. Вот отчего и послал царевича Алексея за помощью к Голицыну, в будущую столицу, а не к Меншикову в Псков.
- На свой страх и риск, – прошептал он. – На свой страх и риск. Надо будет в церкви свечку поставить!
Неожиданно ему захотелось попросить помощи у господа. Комендант скинул шляпу. Преклонил колено, несмотря на грязь, что была под ногами, и со слезами на глазах стал молиться. Ни когда с самого 1704 года, тогда он впервые прибегнул к ним, его молитвы не были так усердны.
Встал и невольно взглянул на лес, что виднелся вдалеке. В том направлении был его родной Таллинн, правда, сейчас он носил более скромное имя – Ревель. Вдруг захотелось туда. Увидеть эти красные крыши домов, часы на ратуше.
Вздохнул. Спустился с вала и направился к своему дому.

1 - бортник, бортника, м. (с.-х.). занимающийся бортевым (лесным) пчеловодством.

Отредактировано Pretorianes (14-08-2009 23:51:02)