Когда, Наумов окончил военное училище, мир казался прекрасным. Щеголяя перед бывшими одноклассниками и друзьями парадной офицерской формой, сидевшей на нем как влитая, он и подумать не мог, что дальнейшая служба доставит массу неприятностей. Отгуляв положенный отпуск, и отправившись к новому месту службы, он как новоиспеченный командир мотострелкового взвода, после представления командиру части, “ проставился” своему непосредственному начальнику – командиру роты, капитану Васюкову. Сколько пили – он вспоминал с трудом, да и для него, воспитанного в семье учителей иностранных языков, слово “водка” было малознакомым. Поначалу все складывалось вполне нормально. Вскоре его назначили временно исполняющего должность командира роты. Обычные армейские будни  затянули с головой.
Все изменилось спустя несколько месяцев. Прибывшая в часть комиссия, выявила огромные недостачи в “артвооружении”, а в частности в роте Васюкова. Только в тот момент осознал Наумов, что принял верную ему технику и вооружение существующую только на бумаге. Все остальное было разворовано и давно продано. Далее был суд, лишение офицерского звания и “зона”, страшная и беспощадная.
Об этом сейчас думал бывший командир мотострелкового взвода, бывший лейтенант, бывший заключенный – Иван Наумов, лежа на драном матрасе, на краю Аргунского ущелья. Жизнь порою выписывает крутые виражи, переворачивая все с ног на голову. Жаль, что не всегда возвращает на исходную позицию.
Выросший на среднерусской равнине, в горной местности он был впервые. Необычная тишина поражала. Вместо гулких камнепадов, рисовавшихся в сознании, тишину эту нарушали только мелкие ручейки гальки, ненавязчивый шепот горной речушки, и храп рядового Климова, дрыхнущего рядом, после принятия дозы спиртного, убойной для его организма. Иногда доносился до ушей  крик  какой-то птицы и тихий посвист старшего прапорщика Дымова, напевающего очередную песню. Стойкий мужик, ничего не скажешь.
Не спалось. Лежал, прислушиваясь к окружающему миру, и вспоминал Лену, когда- то бывшую ему женой. Она ушла. Ушла, узнав, что лишив звания, суд отправил его на лесоповал. Нелепый и отвратительный случай. Но, время – лучший целитель, кто бы, не говорил против этого. Вернувшись, устроился на предприятие, сменив не одну работу на гражданке, вскоре понял, что, по сути, он человек военный и не приспособлен к жизни в новом обществе, где главной ценностью стали деньги. Пытался оправдаться и вернуть звание, обивая пороги различных инстанций. Все было тщетно. В итоге – воспользовавшись помощью старого друга, подписал контракт и отправился сюда, на Северный Кавказ, надеясь, что участие в боевых действиях поможет в реабилитации.
- Спишь, Наумов? – неожиданно раздался голос Дымова.
- Нет.
- Тогда давай ко мне, - предложил он. – Поговорим.
Он направился к мешкам с песком, где у Дымова был сооружен небольшой командный пункт.
- Ты присаживайся, не стесняйся. Субординация отменяется, тогда, когда этого захочет командир, - старший прапорщик плеснул из чайника в стакан спирт и, пододвинув ближе к Ивану, приказал: - Пей!
Тот выпил, аккуратно закусил тушенкой и спросил:
- Сигарету разрешите, товарищ прапорщик?
- Перестань, все, что на столе - бери не стесняясь. Может, последний день живем. Кто его знает?
Наумов в ответ промолчал. Кесарю – кесарево…
Выпили еще по паре, и Дымов, понимая особым чутьем, что перед ним не совсем обычный солдат-контрактник, не выдержал и спросил:
- Я уже говорил, что не мое это дело, но, убей, хочется знать, кому спину подставляю. Двадцать лет родине отдал. Дома жена и дети ждут, а я тут загораю. Хорошо, пока  спокойно, стреляют редко. Может, дотяну до срока, целый  домой вернусь. Не хочется малых сиротами оставлять. Хотя, сам виноват. Запил понимаешь, но как не запить, когда такое кругом творится – не угла своего нет, ни достатка в семье. Денежное содержание месяцами не выплачивали, жена совсем запилила.
- Понимаю, в жизни всякое случается, - кивнул Наумов. – Главное, духом не падать. А обо мне и рассказывать нечего. Я ведь лейтенантом был. А потом стандартная постперестроечная история – недостача в роте, сшили дело и в тюрьму. Звания конечно лишили. Вышел – работы нет. Да и что кадровый офицер умеет делать? Поскитался, помыкался, затем решил, что лучше в армию - рядовым, чем в бомжи. Так, тут и очутился.
- Достойная альтернатива, - кивнул Дымов. - Не всякий выберет такой путь.
- Это личное, - заметил Иван. – Если думать, что в жизни все предопределено заранее, хорошего - не жди. Человек сам кузнец своего счастья. Определяет приоритеты, реализует желания. То есть, поступает, как заложено в сознании.
- Раньше сознание было массовым…
- В смысле?
- Сначала комсомол, затем Партия - они определяли сознание. Все было проще – поступай, как прописано в правилах, и достигнешь определенных вершин.
- Не всем покорялись эти вершины, - заметил Наумов. – Независимо от желания. Я не сразу понял это. Только в колонии, когда было время для размышления. А его там было предостаточно.
- Да, уж.
- Темнеет, - заметил Иван, после небольшой паузы. – Не пора ли по койкам?
- Ты, иди, ложись, - кивнул Дымов. – А я, еще немного тут посижу.
Наумов выбрался из-за стола и отправился к лежаку на открытом воздухе, сооруженному из ящиков. Устроившись, стал глядеть в небо, где уже зажглись первые звезды, необычайно яркие и чужие. Дома, он часто наблюдал за звездами, и сейчас казалось, что здесь, в этих краях, похожих нет, что они остались далеко, за горными хребтами.  Еще какое-то время, любовался ночными красотами, но вскоре дневная усталость и алкоголь сделали свое дело – он заснул.

Проснулся от неясного шума – то ли ветка хрустнула, то ли камень, скатившись с уклона, хлопнулся обо что-то твердое. Открыл глаза и, оглядевшись по сторонам, увидел Дымова. Тот показал знак “тихо”, приложив палец к губам. Иван, аккуратно, стараясь не шуметь, поднял лежащий рядом автомат, и принялся  всматриваться в темноту.  Но, как не старался, все равно не смог ничего разглядеть, только вскоре от напряжения, перед глазами залетала цветная мошкара. Сколько времени они провели в ожидании, не шевелясь и почти не дыша, сказать трудно. Когда темнота вокруг посерела, разбавленная первыми лучами восходящего солнца, немного расслабились, но до утра больше не заснули. Молча, лежали, сжимая автоматы, и оглядывались  по сторонам.
Как только солнце полностью взошло, Дымов отправился осмотреть окрестности, на предмет каких либо следов ночного визита. Ивану же досталось приготовление завтрака, (а так же обеда и ужина), и в завершение его первого наряда на новом месте – мытье посуды. Служба – есть служба.
Вскоре аромат солдатской каши окутал ближайшие подступы к посту, и на запах этот из палатки выполз похмельный Климов.
- Привет, Иван, - поздоровался он, присаживаясь к костру. – Кашу готовишь?
- Больше ничего в голову не пришло, - пожал плечами Наумов. – Да и выбор продуктовый не располагает к изыскам…
- Брось, - махнул тот. – Мы последнее время одной тушниной питались, причем, как правило, в холодном виде – лень разогреть было. Так, что горячей каши я сейчас с удовольствием поем.
Иван снял дымящийся, источающий аромат котелок с огня и, поставив на стол, произнес:
- Давай, угощайся. Я пока чайник вскипячу, там вроде кофе прислали. По утрам ободряет.
- Меня сейчас кое-что другое ободрило бы, - вздохнул Климов. – А кстати, где наш старшина?
- На разведку пошел, - подмигнул Иван. – Скоро вернется.
Дымов и в самом деле вскоре вернулся. Прислонил АКМ к брустверу и, потянув носом воздух, констатировал:
- Знакомый аромат, но доселе забытый. Уже ощущаю первые плюсы твоего появления, Ваня.
- Кушайте на здоровье, - театрально поклонился тот. – Хороший завтрак укрепляет боевой дух.
- Кстати, насчет духа, - вспомнил прапорщик. – Один такой нам неподалеку подарок оставил. Прямо на спуске к реке…
Он полез в карман, и извлек ручную гранату. На предохранительном кольце болтался кусок тонкой лески.
- Растяжка, - догадался Климов. – Видать видели, как мы тут уху варили.
- Она самая, - подтвердил Дымов. – Я не всю местность проверил, так, что - кто в сортир захочет отлучиться, под ноги внимательней смотрите. А еще лучше, где-нибудь неподалеку нужду справлять, и непременно с автоматом. Так спокойней. После завтрака проведем небольшую перепланировку поста, а сейчас – давай, накладывай, пока не остыла. Жрать охота – мочи нет!
Кашу прикончили быстро.
- Хорошо, - вздохнул прапорщик, отставляя пустую тарелку. – Если мне еще плеснуть в кружку кофе, то я посчитаю, что на сегодня жизнь удалась.
- Ваня у нас волшебник, - захихикал Наумов. – Исполняет все пожелания.
- Не я, - отмахнулся он. – Скажите спасибо вашему начпроду.
- Ну, если рассматривать в данном ключе, то этот человек не волшебник, скорее он бог. Для кого-то милостивый и всемогущий, для других злой и жадный. Вот, например,  у нас в бригаде… - он не успел договорить. Послышался шум автомобильного двигателя и вскоре, на дороге, со стороны поселка  показалась раздолбанная легковушка. Взяв оружие, Дымов вышел навстречу, остальные наблюдали за происходящим, укрывшись за мешками с песком. Машина, грохоча, подкатила к закрытому шлагбауму и, остановившись, заглохла. Водитель, пожилой мужчина, с трудом открыл ржавую, помятую дверцу и, выбравшись наружу, поднял вверх пустые ладони, показывая тем самым, что не вооружен.
- Кто такой? – подойдя ближе, спросил прапорщик.
- Я не бандит, - замотал тот головой. – На свадьбу еду к внуку. Он за перевалом живет.
Лицо Дымова окаменело, но он продолжил спокойно разговаривать, только рука переместилась поближе к оружию.
- Вижу, что не бандит. Чего везешь?
- Подарки везу. Оружия не везу.
- Открой багажник, - распорядился Дымов, - Посмотрим.
Старик с готовностью исполнить приказ, засеменил обратно к машине.
    - Приготовься на всякий случай, - прошептал между тем Иван, обращаясь к Климову. – С этими лучше держать ухо востро.
Между тем, досконально проверив автомобиль, и не обнаружил ничего подозрительного, прапорщик подал условный знак на пост. Подняли шлагбаум, и старый драндулет беспрепятственно проследовал дальше, окутав все вокруг клубами густого, едкого дыма.
- На свадьбу он едет, - подходя, усмехнулся Дымов. – Видали мы таких врунов.
- А что не так, товарищ прапорщик? – поинтересовался Климов.
- Все не так, - махнул рукой тот. – Куча мелких деталей, совпадающих с ночной возней вокруг поста, уже наводят на мысль. Да и не поверю, что старик совсем сирота, и на свадьбу едет один, без родственников. В этой горной стране не бывает одиноких стариков – не тот менталитет. Да и машина – на дорогу в один конец…
- Да, уж, - подтвердил Наумов. – Это не вяжется с тем, что я слышал о кавказском воспитании… 
- И что же все это значит?
- Нас явно проверяют на бдительность. Сначала ночью, а теперь – круглосуточно. Думаю, они что-то задумали.
- Кто – “они”?
- А от кого, ты послан охранять дорогу?
- От бандитов, - неуверенно высказался Климов. – Но, нам в учебке особо не разъясняли - от каких именно.
- И правильно, что не разъясняли!
- Это почему же?
- Знаю я эти “учебки”, - отмахнулся Дымов. – Одно очковтирательство, а толку никакого.
Развить дискуссию по этому вопросу, помешала неожиданно ожившая радиостанция. Установленная на прием, она захрипела, затем сквозь помехи послышался голос:
- Как меня слышите, Дымов? Прием…
- Хорошо вас слышу, - ответил прапорщик. – Прием…
- Как дела там у вас, все нормально? Прием…
- Пока - да. Есть небольшое движение, но пока тихо. Прием…
- Ребята с пеленгатора обнаружили в вашем районе повышенную активность. Может что-то намечаться. Вышлем на патрулирование пару вертушек, так что особо не пугайтесь. Прием…
- Принято. Если, что выйдем на связь. Прием…
- Хорошо. Конец связи, - станция замолкла, снова перейдя в режим ожидания.
Тревога прапорщика усилилась, он задумчиво поскреб подбородок и решительно поднялся на ноги.
- Слышали? Знать, не так просто суета возникла. Как ты думаешь, - обратился он к Ивану, - С чем это связано?
- Понятия не имею, - пожал тот плечами, - Но, если поразмышлять логически – кому-то очень понадобилась эта дорога. Не зная данной местности, могу предположить, что это единственный путь через перевал. На ишаке, в принципе, проехать можно везде, но тяжелому грузовику с боеприпасами нужна нормальная, ровная трасса.
- Замечание верное, - одобрил Дымов. – Поэтому, слушайте приказ: во-первых, укрепляем пост подсобными средствами, во-вторых: без моего ведома дальше десяти метров ни шагу…
- А если по нужде приспичит? – спросил Климов.
- По нужде – вон за тем камнем. Уйдешь дальше – возвращаться будет не на чем.
- Как это? – удивился тот.
- Я подходы к посту заминирую…
- Так бы сразу и объяснили. А то все какими-то загадками…
Они трудились до самого вечера, изредка останавливаясь, чтобы перекурить и отдохнуть. Дымов растворился в окрестностях, устанавливая растяжки для незваных гостей, попутно рисуя план их расположения, чтобы потом самому не попасть в свой же капкан, а Наумов с напарником таскали тяжеленные валуны, пытаясь сделать из блокпоста, неприступный средневековый замок.
- Так глядишь, к дембелю качком стану, - заметил Климов, устанавливая на место очередной камень. – Только жаль, руки до земли будут – не красиво.
- Не дрейфь, - успокоил Иван. – На дембеле руки не главное.
- Что тогда главное?
- Голова, а не то, о чем ты подумал.
- Дурак ты, Иван.
- Не дурнее некоторых. Принеси еще пару небольших булыжников, и на этом наш замок будет закончен.
- Слушаюсь, мой господин, - театрально поклонился Климов. – Где прикажите разместить ваших рыцарей?
- Иди отсюда, рыцарь хренов, - прикрикнул Наумов. – Не то получишь в забрало!
В сумерках вернулся старший прапорщик. Проверил выполненную на посту работу и, оставшись вполне довольным, поощрил личный состав как мог. Закусили тушенкой обжигающий, немного отдающий резиной спирт, запили холодным чаем, и улеглись спать. Несмотря на тревожные мысли и обстановку, глаза предательски закрывались, словно налитые свинцом и уже не было никаких сил бороться со сном.
Гроза. Удар, еще удар. Он лежал на траве, а дождь, обильно льющийся с неба, приятно холодил крупными каплями разгоряченное лицо. Вот еще удар молнии, но уже близко, почти рядом. Дождь не переставал лить. И гроза. Она странно зачастила, превращаясь в пулеметную очередь…
Первое, что увидел проснувшийся Наумов – бак с питьевой водой, из пробитого чрева которого, прямо на лицо текла тонкая струйка. В доли секунды осознав, что за гроза ему привиделась, он схватил автомат и, быстро скатившись на землю, первым делом попытался оценить обстановку. Справа застрочил автомат, и вскоре эхом ему раздались ответные выстрелы. Тяжелые пули забарабанили по камням, взвизгивали, отлетая рикошетом, и стало понятно, что укрытие было построено не зря. Сквозь небольшие дырки в стене разобрать ничего было невозможно, оставалось единственное – подползти к краю поста. Он двинулся налево, к месту, где располагалась палатка, и вскоре наткнулся на что-то мягкое и липкое. Достал из нагрудного кармана зажигалку, чиркнул ею несколько раз, и когда пламя, наконец зажглось, ужаснулся увиденному. Прямо перед собой он увидел застывшее лицо рядового Климова, на котором вместо одного из глаз зияла кровавая дыра. Ивана стошнило. Он отбросил зажигалку и повернул назад. Громкий хлопок вернул к действительности:
- Что, сволочи, - раздался рядом крик Дымова. – Отведали моего подарка?
Наумов направился на голос:
- Клим мертв, - прошептал он, когда очутился рядом.
- Суки…жаль парня, - прапорщик ударил кулаком по земле. – Он скорее и сообразить не успел - что случилось.
- Я кстати тоже…
- Они пришли оттуда, - указал Дымов в сторону, где дорога заканчивалась глухим горным аулом. – Но, на чем – до сих пор не соображу. Я не спал. Все было тихо и мирно. И на мины не попались, до сих пор…
- Они все знали и все видели, наблюдали, все время. Нам конец, - скороговоркой выпалил Иван. – Мы в ловушке…
- Типун тебе на язык, Наумов! - начал успокаивать солдата прапорщик, но раздался новый хлопок, блеснула вспышка, и сразу за ней все вокруг погрузилось в темноту.

Наумов открыл глаза и подумал сначала, что ослеп, но вскоре смог заметить слабые лучи света, пробивавшиеся через щели в крыше. Вскоре, глаза привыкли к темноте, и можно было различить некоторые подробности окружающего интерьера. По виду и запаху, (а пахло сеном), он сделал вывод, что находится в каком-то сарае. Прислушался к звукам, в надежде, что шум извне немного приоткроет тайну местонахождения, но вокруг царила тишина.
Голова сильно болела, в ушах стоял громкий писк, и очень хотелось пить. Вероятно, все это были последствия контузии. Он вспомнил последние минуты на блокпосте: взгляд Дымова, огонь, взрыв. Кстати, как он сейчас? Жив ли? К сожалению - этого Иван не знал, мысли путались, он хотел позвать прапорщика, но пересохшее горло отказалось слушаться. Нужно было найти выход, хотя он он начинал понимать, что находится, скорее всего, в плену, и свободы не видать как своих ушей. Но, как говориться, попытка - не пытка.  Надо попытаться сбежать - решил он, пошатываясь встал и сделал несколько шагов, ощущая под ногами бугристую поверхность.
Какое-то время, он обшаривал стены в поисках предполагаемого выхода, но везде натыкался только на твердую как камень породу. Вскоре, выбившись из сил, от отчаяния, он несколько раз ударил по ней кулаком, и отказавшись от дальнейшего сопротивления, выругался:
- Чертова конура!
Неожиданно, позади, раздался тихий шорох, и насмешливый голос произнес:
- Зря стараешься, солдат. И ругаешься – тоже зря.
Иван вздрогнул, и повернувшись на голос, спросил:
- Это, почему же?
- Во-первых, мы в яме. До ее верха  - пять метров, некоторым удавалось добраться до верха, но только аллах теперь ведает, где лежат их кости. Во-вторых, когда ругаешься – силы уходят.
- И давно вы сидите в этом ''зиндане''? – это слово неожиданно всплыло из недр памяти.
- Не столько давно, сколько часто. Я вижу, аллах послал мне для общения образованного человека.
- Если вы такой умный, то почему сидите здесь? - не понял тот.
Голос не ответил.
Ивана вдруг охватила паника: внезапно он осознал весь ужас своего положения. Страх и тишина навалились на него. По телу пробежал холодок ужаса.
- Нет, -  голос задрожал, он испугался, что больше не услышит своего невидимого собеседника. - Я не хочу сказать что-то плохое про вас, но почему вы здесь?
- Ты веришь в бога, парень? Только, ответь честно.
- Скорее нет, чем да, - слегка опешил от неожиданного вопроса Иван. – У нас в семье никто не верит. Мы так воспитаны.
- Ложь! - неожиданно резко отреагировал собеседник. - Гадкая ложь. Кто хотел верить - тот верил всегда. Это не зависит от политического строя и времени. Бог един для всех тех, кто без оглядки шел, и до сих пор идет за ним, вне зависимости от имени. Бог многолик, сущность его сложно постичь простому смертному, но тот, кто верит – будет поистине счастлив. Это ответ на твой второй вопрос.
- Тогда задам третий, - вздохнул Наумов. - Где мы?
- Недалеко от того места, которое ты назвал "блокпост".
- Откуда вам про него известно? – запоздало насторожился Иван.
- Для этого есть два объяснения, - успокоил его старик. - Иногда я слышу разговоры сверху. Я стар, но мой слух достаточно хорош, это - первое объяснение. Второе слишком очевидно, ты сам на него ответишь.
- Я бредил.
- Точно. Начинаешь понимать, что к чему.
В какой-то момент, Наумов стал подозревать, что бред этот не заканчивается до сих пор. Он невольно ущипнул себя и почувствовал боль. Вроде бы все на самом деле.
- Не доверяешь своему разуму, солдат? - раздался из темноты насмешливый голос. - Можешь защипать себя до смерти, но так и не поймешь, что к чему.
- Наверно нет, - согласился Иван. - Сейчас я не могу отделить бред от реальности. Я разговариваю с голосом из темноты, который читает мои мысли и знает обо всех моих движениях.
Хриплое перханье наполнило подземную тюрьму – незримый собеседник смеялся.
- Через месяц ты будешь способен разглядеть каждую трещину на этой стене. А может и раньше. Каждый привыкает к темноте по-своему. Быстрее или медленнее, но все равно привыкает.
Иван ничего не ответил и только вздохнул, все еще не до конца понимая, реален этот диалог, или  всего лишь плод его воспаленного воображения. К тому же, вновь воцарившаяся тишина явно не способствовала оценке окружающей обстановки. Он еще раз вгляделся в темноту, пытаясь увидеть своего собеседника, но вскоре отказался от этой затеи и спросил:
- А днем здесь так же темно?
- Всяко бывает, но темнота только на руку.
- Это почему же?
Невидимый собеседник впервые выдал себя движением, меняя позу. Голос зазвучал глуше, и шел от самого пола.
- Хочу тебе кое-что рассказать. Я просидел в этой дыре не один год, попадая сюда в основном в те времена, когда сменялась власть в этих краях. Скажу, что после революции происходило это достаточно часто. Много разных банд скрывалось в здешних ущельях. Накопив достаточно сил, они свергали советскую власть и, заняв ее место, устанавливали свои порядки, но затем под натиском красных снова уходили в горы.
Это продолжалось до тех пор, пока в райцентре не появился свой достаточно сильный гарнизон.  Я, как человек истинно верующий, к любой власти относился без особого почтенья. Не буду объяснять, что за это бывает. Ты и сам знаешь, главное не в этом. Каждый раз, оказавшись на свободе, я понимал что, скорее всего вновь окажусь в яме, и возможно в следующий раз – навсегда.
Тогда и созрел план прокопать подземный ход, благо местность и структуру грунта вокруг я изучил хорошо. Так раз за разом, я приводил свой план в исполнение, пряча отработанный грунт под слоем сухой травы. Вскоре, оказавшись на свободе, я задумался: куда мне, всю свою жизнь прожившему на одном месте, податься? Я понял, что врос душой в эту землю, как врастает корнями дерево. И я остался.
Иногда по ночам выбирался на волю погулять и подышать горным воздухом, но всегда возвращался, дав себе обет, что навсегда покину родные края только в случае, если мне будет грозить смерть. Так прошли долгие годы, годы заточений и свободы. Теперь настал час покинуть эту землю навсегда.
- Для чего ты рассказал мне все это, старик? – спросил Наумов, когда собеседник умолк.
- Твоя родина не здесь - эти края чужые для тебя. Я чувствую, что ты хороший человек, и должен умереть дома, как и я. На рассвете меня не станет, но ты молчи об этом, не привлекай внимания охранников. Они звери и наверняка до следующего утра не займутся тобой Дожидуться пока не ослабнешь от голода и жажды. Сними мою одежду, переоденься и когда стемнеет - беги. Так, ты спасешь свою жизнь, и у меня появится еще одна заслуга перед всевышним…- голос собеседника заметно слабел.
- Как я смогу найти тайный лаз? – поспешил уточнить Иван.
- Ты найдешь его под моим телом.
После этих слов они долго молчали – старик, скорее всего совсем ослаб, а Наумов более не решался задавать вопросов. Вскоре сквозь щели между досок служивших прикрытием ямы начали пробиваться первые скудные проблески света и из темноты, словно нехотя, выступали очертания окружающей обстановки.
Иван разглядел лежащее неподалеку тело и подобравшись к нему, попытался безуспешно нащупать пульс. Старик был мертв.

Булат Шакиров
Спасибо, исправлю!

- Хорошо, - кивнул тот. – Как только вернуться разведчики – сразу ко мне. Полковник ждет известий. Я отвечаю головой за этот сектор. Впереди большое наступление и все ключевые высоты должны быть под нашим контролем. Рейху нужна нефть, и он ее получит.  А мы, дорогой Вилли, получим ордена и всеобщее уважение.
    - Не беспокойтесь, мой командир. Я приложу все усилия, чтобы обеспечить беспрепятственное наступление. Полковник будет доволен.
    Иван  вслушивался в их разговор, все больше недоумевая над происходящим. Иногда ему начинало казаться, что это сон, и он больно щепал себя за разные места, но ничего не менялось. Только солнце уже клонилось к закату, и поднявшийся  легкий ветерок приятно холодил лицо.
    Подошли двое солдат с веревкой, и молча связав его, тут же удалились, оставив придаваться размышлениям. Иван с интересом наблюдал развернувшуюся кругом бурную деятельность и пытался реанимировать все свои скудные знания, касающиеся второй мировой войны. К сожалению, набралось не густо. Нет, не сказать, что он совсем уж, не знал истории великой войны, просто познания эти были настолько поверхностны, насколько “углубленно” их преподавали в школе. Кроме основных дат и событий, вспомнить было нечего.  Наумову стало стыдно от своей безграмотности, и он дал самому себе мысленное обещание - если выберется из этой передряги, обязательно займется  изучением исторической литературы.
    Пока же, изучал то, что удавалось увидеть и услышать вокруг. Сколько он не пытался, выявить какой подвох или не состыковку – все было тщетно. С наступлением сумерек жизнь в лагере начала потихоньку угасать и вскоре совсем затихла - только бряцание оружия часовых и простуженный кашель напоминали о присутствии полусотни человек, “явившихся из небытия”.
    Наумов несколько раз пытался освободиться от пут, но все попытки были бесполезны – последние события сильно истощили организм. Это только в кино герой способен без труда выбраться из любой передряги, расправившись с дюжиной врагов одной левой, при этом, обнимая правой рукой знойную красотку. Забросив мысли о побеге, он покорился судьбе, и благоразумно заметив, что утро вечера мудренее, устроился на ночлег.
    Проснувшись, он обнаружил, что солнце уже ярко светило на небосклоне, а лагерь  был практически пуст, только пара охранников дремала неподалеку, привалившись спиной к большому обломку скалы торчавшей из склона, словно огромный зуб сказочного великана. Ужасно хотелось пить – во рту пересохло настолько, что с трудом ворочавшийся язык походил на небольшого ежа, устроившего себе логово не в том месте. Иван громко замычал для привлечения внимания. Один из сторожей открыл глаза и лениво произнес:
    - Какого черта тебе надо?
    Наумов прикинулся, что не понял вопроса, вновь разразившись нечленораздельными воплями, на что немец нехотя поднялся на ноги, и не спеша, подойдя к нему, с силой ткнул прикладом винтовки в грудь.
    - Так какого черта тебе надо, грязная скотина? – зло переспросил он.
    Иван принялся мимикой объяснять, что хочет пить, вытягивая губы и чмокая, надеясь, что его поймут правильно, а не приложат прикладом по этим самым губам. К счастью, солдат попался сообразительный и не очень злой. Он широко зевнул и отойдя в сторону, вскоре вернулся с флягой в руках. Открутив крышку, немец наклонил ее над головой Наумова и тот с жадностью принялся хватать пересохшим ртом драгоценные струи. Вода была теплой и сильно отдавала железом, но в тот момент показалась ему самой вкусной из всех, что он пробовал. Когда фляга опустела, немец откинул ее в сторону и, повернувшись к напарнику, спросил:
    - Долго нам еще торчать здесь, охраняя эту обезьяну, Ганс?
    - Не беспокойся Мартин, - отозвался тот. – Скоро подойдет батальон связи, установит оборудование, и мы избавимся от этого чучела.
    - Скорей бы. Ненавижу сидеть на одном месте.
    - Тебя что-то беспокоит?
    - Даже не знаю, - пожал плечами Мартин. – Но мне кажется, что этот пленник понимает каждое наше слово. Слишком морда у него умная.
    - Брось, у тебя развивается паранойя.
    - Эта война – паранойя.
    - Тише, мой друг, у гестапо везде есть уши, - предостерег его Ганс. – Я не хочу потерять своего друга лишь потому, что он устал и дал слабину. Война скоро закончится нашей полной победой. Надо надеяться на это.
    - Надейся, раз тебе так хочется, а я буду спать, - он прислонил винтовку к камню и, устроившись рядом, надвинул кепку на лицо. – Все равно время покажет – кто прав, а кто виноват.
    - Хорошо, что тебя не слышит обер-лейтенант Щульц, - проворчал Ганс. – не то получил бы сейчас от него хорошую затрещину.
    - А ты доложи, - посоветовал Мартин. – Может быть, получишь железный крест.
    Тот благоразумно промолчал, отметив, про себя, что все же следует доложить  командованию о поведении рядового Мартина Борка, так на всякий случай, для его же блага.
    Между тем, утолив мучившую его жажду, Наумов придавался размышлениям о своей дальнейшей судьбе. На съемки фильма, как он думал раньше, происходящее совсем не походило, скорее на бред. С другой стороны все было стопроцентно реально и, вспомнив прочитанные ранее фантастические книги о героях, попавших в прошлое, он сделал вывод, что иногда это случается и в настоящей жизни, как бы нелепо это не звучало. Из этого родилась стратегия дальнейшего поведения – прикидываться идиотом до последнего, пока не раскусят.

    Вскоре поляну запрудили люди одетые в непримечательные защитные комбинезоны, чему  Иван не удивился. Только когда вокруг раскинулась паутина радиоантенн, сказочно возникшая над головой, он восхитился сноровкой, создавших ее людей. Он, молча наблюдал за неспешными действиями радистов, не проявлявших к нему ни малейшего внимания, сосредоточенно выполнявших свои прямые обязанности. Самое время бежать. Бежать без оглядки, ломая ноги о камни осыпающиеся потоками горной реки. Бежать, пока не  заметили. Но, поздно.
    Офицер, в чине лейтенанта, подошел к нему, закинув непослушный карабин за спину, и присев на корточки, благодушно поинтересовался:
    - Не надоело дураком прикидываться, Вальдемар?
    Иван опешил от такого вопроса и в ответ промолчал, переваривая информацию.
    Тот, явно заметив его замешательство, продолжил:
    - Я про тебя все знаю. Все, - подчеркнул он, описав рукой неопределенный жест. – Даже больше, чем ты думаешь. Я долго за тобой наблюдал, решая: ты ли это?
    Иван посмотрел в глаза собеседника, и неожиданно для себя спросил:
    - Откуда?
    Офицер  ухмыльнулся:
    - Неужели ты меня не помнишь?
    - Нет, - честно признался Наумов. – Не имел чести…
    - Ну да, - кивнул головой лейтенант. – Не в твоих интересах признавать наше знакомство. Сейчас мы по разные стороны баррикад, не то, что раньше…
    - А что, раньше? – снова прикинулся дураком тот. – Вижу тебя впервой.
    - Язык тогда откуда знаешь?
    - В школе учил, - брякнул первое, что пришло на ум,  хотя это и была стопроцентная правда.
    - Ага, вспомнил разведшколу.
    - Какую это - “разведшколу”?
    - Ладно, - согласился офицер. – Не хочешь признаваться - дело твое.
    - В чем признаваться? – недоумевал Иван,  вспоминая, где он по утверждению собеседника мог его раньше встречать.
    - Контуженный ты что ли, или не ты это вовсе? – смотря прямо в глаза, задумчиво произнес тот.
    - Не я это.
    - Испания, тридцать седьмой год…
    Наумов отрицательно покачал головой  и, разведя руками, произнес:
                - Не был.
    - Дурак ты Вальдемар, - разозлившись, в сердцах укорил лейтенант. – Я мог помочь тебе сбежать, по старой доброй памяти, но вижу, ты не желаешь признавать старых друзей. Завтра тебя отправят в тыл, и гестапо вытрясет из тебя все потроха. Прощай.
    - Прощай, - машинально ответил тот. Между тем, собеседник, махнув на него рукой, развернулся и направился прочь.
    Иван снова задумался. Все походило на бред: кто такой Вальдемар, какая Испания, какой к черту тридцать седьмой год? Он начал склоняться к мысли, что сошел с ума, или умер, и все происходящее одно из проявлений адского наказания за неправедную жизнь. Ведь в реальности такого не могло произойти? Ответа на свой вопрос он так и не смог найти. Или вернее – не успел. Подошли двое солдат и, схватив его за ноги, связанного,  бесцеремонно куда-то потащили. Острые камни впивались в тело, голова прыгала на ухабах, словно футбольный мяч, но все было мелочью по сравнению с чувством неизвестности, ожидавшей впереди. Вскоре мука эта закончилась. Иван смог увидеть, как один из них наклонился и, подняв тяжелую крышку прикрывающую вход в подземную тюрьму, произнес:
    - Давай его сюда, Вилли. Тут ему точно голову не напечет.
    Под общий хохот, Наумова подхватили на руки и сбросили вниз, в темную дыру. Еще не долетев до жесткого пола, он понял, где оказался…

    Не смотря на уверения лейтенанта, в ближайшие два, а может и все три дня, никто никуда Ивана не отправил. Несколько раз спустили на веревке ведро с водой и черствым хлебом, да отпустили пару глупых  шуточек в его адрес. Время тянулось медленно. От безделья, вспомнив про прошлый побег, он попытался отыскать потайной лаз, но вскоре убедился в его отсутствии.
    “Значит, старик не так стар, как рассказывал, раз лаза еще нет”, - подумал Наумов.
Спустя еще несколько часов он принялся рыть подземный ход самостоятельно. Целесообразность данного поступка, в тот момент, объяснить он не мог. Как впрочем, и все происходящее. Грунт был каменистый, и за несколько часов дело особо не продвинулось, только мозоли и ссадины появились на руках. Делать нечего, ходить из угла в угол - тоже бессмысленное занятие, и он лег спать. Снился дом: мать, протягивающая ему кружку с холодной родниковой водой, корова Мурка, со своим шершавым языком, и верный пес Урал. Глупое имя для собаки, но оно было первым, что пришло на ум при виде крохотного щенка на мозолистых руках отца. Отец умер, когда Ивану только исполнилось двенадцать, но он на всю жизнь запомнил этого большого и доброго человека, дарившего ему минуты счастья при каждой возможности. Жаль, что возможностей этих бывало слишком мало. Тяжелый труд шахтера не оставлял родителю много времени на сына, зато тот, ни в чем никогда не нуждался. Почему-то сейчас Наумова захлестнула волна любви и нежности, и следом другая – горечи утраты и одиночества. Он остро почувствовал все это, и ему хотелось плакать.