Месяц провозился Ермилов за записками об оккупированной Москве. Хотелось оставить потомкам самые красочные воспоминания, все прелести фашистского режима. Умолчал  только о Заварзине. Уж больно тяжело было думать о полковнике. Пожаловался на бездарную систему охраны в Красноярском архиве. Затем уделил несколько строк возвращению в Москву.
Больше всего Игорь попытался высказаться в своих мемуарах о судьбе Жукова. О том, как вытащил тяжелораненого унтер-офицера. Как доставил в госпиталь, как пытался проследить за его выздоровлением. О разочаровании, постигшем его в Харькове. Тут же вспомнил о прибытии в Москву семнадцатого года. Поездку в деревню и лечение Георгия Константиновича от сыпного тифа. Игорь надеялся, что если что-то вдруг пойдет не так, то когда-нибудь сведения о несостоявшемся полководце всплывут и какой-нибудь путешественник во времени, может, и он сам, попытается повторить его подвиг. 
Вообще-то Ермилов рассчитывал в конце дневника сделать нечто вроде глоссария, куда должны были быть внесены все личности, повлиявшие в той или иной мере на историю его России. Если повезет и ему удастся это опубликовать, то заблудившийся в реальностях человек как-нибудь разберется что к чему.
Не удержался и написал, как решился пойти на риск. Спасение Фанни из застенков ВЧК расходилось с общепринятой историей. Игорь надеялся, что это всего лишь умалчивание историками факта того, что девушка выжила в середине восемнадцатого года. Ведь функционерам было нужно на кого-то свалить покушение на вождя. Игоря не арестовали, вот и схватили первого попавшегося. Растрезвонив, что враг схвачен - не будешь же орать на всю Ивановскую, что ей, благодаря халатности сотрудников ЧК, удалось бежать. Что народ подумает о правоохранительных органах?
Как бы то ни было, Ермилов чередовал свои записи в дневнике с работой на заводе Нобеля. Но было это до поры до времени, пока однажды летом двадцатого года не произошло одно знаменательное событие, повлиявшее на его дальнейшую судьбу.

1920. Рыбинск.

Отредактировано Pretorianes (26-10-2010 19:35:53)

1920. Рыбинск.

В тот день Ермилов не спешил с завода домой. Медленно брел по набережной, разглядывая водную гладь.
«Сейчас бы удочку да на бережке посидеть. – Подумал Игорь.- Рыбку половить».
Вспомнилась последняя рыбалка. Удочка, берег реки и сестра милосердия Евдокия. Отдал девушке рыбу, а попробовать так и не успел. В тот вечер он отказался, сославшись, что устал. В какой-то мере это была правда. Тогда ему вдруг захотелось вернуться домой, завалиться на диван, посмотреть телевизор. Взять путевку в Сочи и покататься на лыжах на недавно построенных горнолыжных трассах. Когда-то все-таки стоило туда съездить. Но прежде нужно было исправить ошибку, которая произошла по его вине. Исправил, да только застрял в прошлом. На речку почти и не ходил. Работа – дом, дом – работа. И боязнь. Не за свою жизнь. Игорь понимал, что он, так или иначе умрет, а если вдруг сделает что-нибудь не так, и тогда все его усилия по сохранению будущего напрасными.
Сейчас, стоя на берегу и разглядывая голубую гладь воды, Ермилов вдруг решил - будь что будет. Он ведь года два назад, когда занимался спасением Жукова, об этом даже и не задумывался.
Игорь в сердцах плюнул. Посмотрел под ноги и обнаружил плоский камень. Присел. Взял в руки и минуты две разглядывал. Затем встал и запустил его. Тот совершил с десяток скачков по воде и ушел под воду.
- Как в детстве, - прошептал он.
Крик «Помогите!!!» раздался неожиданно. Ермилов стал озираться. Ему на минуту показалось, что послышался, но крик повторился. Голос явно женский. Игорь было дернулся и остановился. Бежать на помощь? Правильный ответ конечно – ДА! Но с другой стороны, ему нельзя вмешиваться. А если кому-то грозит беда? Ермилов всегда считал, что помогая другим, ты помогаешь самому себе. Добро оно отдается сторицей. Может ему оказавшемуся в непредвиденной ситуации когда-нибудь придет на помощь. Конечно, своим вмешательством он может изменить будущее, но надо не забывать, что Игорь сам в грядущее не вернется. 
- А!!! – Произнес Ермилов, махнул в сердцах рукой: - Будь, что будет!
Игорь бросился на крик, прямо в кусты. Пробрался через заросли и выскочил на поляну, мимо которой не раз проходил. Там с молодой девушкой боролся мужик. Платье на ней было разорвано, а рука злодея уже устремилась под подол. Красавица пыталась вырваться, но это у нее не получалось. Тут ее взгляд уловил появившегося рабочего.
- Помогите, насилуют! – Вскричала она.
Ермилов подлетел, схватил насильника за шиворот и оттащил от жертвы.
- Ты что, сволочь, делаешь?! – Прорычал Игорь и со всей силы ударил того по лицу, землистого оттенка.
Тот отлетел к дереву и ударился об ствол. Потерял сознание.
- Тебя как звать-то? – Поинтересовался спаситель.
- Ефросиньей.
- Как же тебя угораздило?
Девушка промолчала. Ермилов оглядел ее с ног до головы. Платье разорвано, коленок оцарапан, на губе кровь. Явно гуляла вдоль берега, а тут сексуально озабоченный. Маньяков и во времена Игоря было достаточно, а сейчас, когда вокруг бушевала Гражданская война, и подавно. А тут еще девушка, к тому же красоты неописанной, и совершенно одна.
За спиной раздался шорох. Девушка побледнела и побежала. Ермилов вовремя развернулся. Худощавый насильник поднялся. Вытер выступившую на лице кровь рукавом. Подправил френч и направился на неожиданного возникшего героя.
- Су… - проворчал он, поглаживая коротко стриженые усики.
Игорь встал в боксерскую позицию и, дождавшись, когда тот приблизится, нанес удар. Насильник отлетел и вновь ударился об уже облюбованное дерево.
- Козел, - выругался Игорь.
Хотел было уже идти, девица, слава богу, убежала, но передумал. Неожиданно стало интересно, кого это он так отоварил. Рожа Игорю показалась до боли знакомая, словно видел ее. Подошел, присел и стал обыскивать карманы. В одном обнаружил бумагу, мелко исписанную.
- Экая шишка, - проговорил Ермилов и присвистнул. – Член коллегии народного комиссариата внешней торговли.
Неожиданно Игорь побледнел. Присел и пощупал пульс.
- Жить будет, - выругался, - сволочь.
Бумагу тут же швырнул рядом с раненым и быстро-быстро заспешил прочь.
Отдышался уже у дома. У стены остановился и прислонился. Достал из кармана пиджака папироску. Закурил. Руки дрожали. Ермилов, по крайней мере, должен покинуть это место, уйти куда-нибудь. Игорь узнал этого человека. Им был Генрих Григорьевич Ягода. Персонаж, оставивший огромный след от своего сапога в историю России. Убей такого, пусть и в пьяной драке, и все пойдет по-другому. Все!
Кинув окурок на землю, поднялся в квартиру. Дора сразу поняла, что случилось что-то неординарное. Она посмотрела на Игоря.
- Нам нужно уезжать?
- Нет. Только мне.
Девушка опустилась на табурет, стоявший в коридоре. Хотела спросить, что случилось, но сдержалась. На глазах выступили слезы.
- Я должен, Фейга, должен.
Он впервые за время их знакомства назвал ее этим именем. До этого все Дора да Дора. Девушка даже вздрогнула.
- Уеду в монастырь. Скроюсь. – Сам обмолвился, причем сделал это умышленно. - Я чуть не убил человека.
Каплан хотела было сказать, что он и так стрелял в Ленина, но Игорь поднес палец ко рту:
- Тссс…
Девушка поняла. О том, что они оба участвовали в покушении на вождя, знать никто не должен. Нельзя обмолвиться даже словом.
Между тем Игорь метался по комнатам. Собирал свои вещи.
- В монастырь? – Вдруг спросила девушка. – В какой?
- Не знаю. Да и тебе знать пока не нужно. Если все будет нормально… сообщу.
На глазах Доры проступили слезы.
- Не надо. – Молвил он и поцеловал ее в губы. – Не надо.
Ермилов закинул за плечи вещевой мешок и вышел из квартиры.
На улице он остановился. Как и тогда, два года назад, взглянул на окна. Фанни Каплан стояла у окна и смотрела на улицу.
«Интересно, а с плохим зрением она меня видит?» - Подумал Игорек и помахал ей рукой.

Отредактировано Pretorianes (27-10-2010 22:05:22)

1921 год. Молога.

Пылают станицы, поселки и хаты,
А что же еще здесь поджечь не смогли?
По нашим следам степь за степью несется.
Спасибо друзьям, что я здесь не один.

Погибнуть и мне в этой схватке придется,
Ведь я тоже русский, ведь я дворянин.
Пусть нас обдувает степными ветрами,
Никто не узнает, где мы полегли.

Пел офицер, играя на гитаре. Ермилов в рясе с серебряным крестом на груди, сидел напротив него. В руке была кружка с пивом. На глаза невольно проступили слезы. На то были две причины. Первая - песню эту Игорь частенько крутил на mp3-плейере, и сейчас она нагоняла тоскливые мысли. Причина вторая - неожиданно подумалось, что никто никогда не узнает, в какой эпохе он умрет. Если бы в будущем было известно, то его, скорее всего, вытащили. Сейчас же, находясь в прошлом третий год, надежд на спасение уже не осталось.

Не надо грустить, господа офицеры.
Что мы потеряли, того не вернуть.
Уж нету Отечества, нету уж веры,
И кровью отмечен ненужный наш путь.

Офицер замолчал, положил гитару на стол. Потянулся к бутылке и откупорил пробку. Наполнил огненной жидкостью бокал и одним глотком осушил. Взглянул на Ермилова и произнес с грустью в голосе:
- А может, с нами? За границу! А, батюшка?
- Увы, - проговорил Игорь, - здесь моя родина, и здесь мне суждено умереть.
- Я тоже хотел бы умереть на родине, - вздохнул офицер, - но этого не будет, пока по ней ходят большевики. Того Отечества, которое когда-то у меня было, теперь уже нет.
Ермилов понимал, что в его случае бегство в Европу или даже в Америку – это не выход. Повлиять на историю он может в любом месте. Даже здесь. Вот только в этом месте вероятность намного меньше.
Игорь припомнил, как полгода назад наткнулся на монастырь. Сперва он предположил, что обитель после известных событий была пуста, но ошибся. В ней расположились белогвардейцы. Небольшой полк, уцелевший в кровавой войне. Именно их усилиями монастырь теперь был превращен в небольшую крепость. Как утверждал поручик Лисицын, способную выдержать не одну осаду. У них даже был целый арсенал оружия, находившийся в небольшом домике. Появление монаха - а Игорю удалось раздобыть рясу, в ней он выглядел невинным иноком - не вызвало удивления у белогвардейцев. Его появление было воспринято благосклонно. Первое, что сделал поручик во время их первой встречи, так это попросил отпустить грехи. Ермилов этого никогда не делал и даже не видел, как это делается. Но как утверждал его товарищ по учебке, все когда-то делается в первый раз.
Лисицын оказался хорошим парнем. До Первой Мировой Войны проматывал свою жизнь в обществе молодых девиц, но с началом мобилизации ушел на фронт, где его и застала революция. К большевикам относился нормально, пока не столкнулся с массовым дезертирством солдат. Попытался вразумить, что враг у тех германец, что идет по русским землям размеренным шагом. Когда понял, что бесполезно, присоединился к монархистам. Был в войске Деникина, да вот только когда тот начал терпеть поражения, решил податься с отрядом в Вологду, но вынужден был остановиться в пустоши. До Лисицына дошли сведения, что Череповецкая губерния, которая лежала на их пути, уже была в руках красных. Было решено направляться за границу и уже там готовить удар по ненавистной власти.
- Боюсь, что нет, - молвил Ермилов. – Вынужден остаться тут.
- Уговаривать не буду. Да и не хочу. Это ваш выбор. Это единственное, что сейчас у нас осталось. Ну, еще совесть.
Лисицын наполнил бокал и вновь осушил его одним глотком. Закусил огурчиком. Между тем Ермилов встал. Задумавшись, стал ходить по келье. Потом вернулся к столу и взял гитару.

Четвертые сутки пылает станица.
Потеет дождями донская весна.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.

Над Доном угрюмым ведем эскадроны,-
Нас благословляет Россия-страна
Поручик Голицын, раздайте патроны,
Корнет Оболенский, седлайте коня.

Запел Ермилов. Лисицын взглянул удивленно на батюшку. Он даже подумал, что, может, это и не священник, а один из офицеров, решивший спрятаться от советской власти за стенами обители.
- Эту песню мне исполнил один подпоручик, которого я встретил по пути сюда. Вы, Лисицын, не представляете, какие у него были на глазах слезы, когда он пел ее.
- Представляю. Терять ценности, в которые когда-то верил, очень тяжело. Вы думаете, мне легко отказаться от всего и уйти вместе со всеми на запад?
- Представляю. – Монах вдруг замолчал.
Ермилов не знал, что подумал поручик, но тот больше ничего говорить не стал. Взял гитару и молча ушел из кельи загадочного и таинственного протоирея.
Наследующий день белогвардейцы покинули монастырь. Ушли тихо. Все были переодеты в штатское, накануне одежду привез один из крестьян. Ермилов еще удивился, отчего тот оказался на их стороне. Расспросить почему Игорь решил при следующей возможности.
Через месяц эта возможность выпала. Крестьянин прибыл в обитель. Они с монахом часа два беседовали. Под конец разговора, Игорь попросил передать от него записку своей сестре, что жила в Рыбинске. Старик согласился.
А еще через полгода в Пустошь потянулись бывшие монахи. Казалось, что жизнь постепенно стала налаживаться, но однажды летом Егор Тимофеевич, так звали крестьянина, привез весточку от Доры, а кроме того некоего Семена Федоровича Костомарова.

Отредактировано Pretorianes (28-10-2010 21:40:39)

Август 1927 года. Югско Дорофеева пустынь.

Всеми дела, связанные с обителью, Ермилов предпочитал заниматься в небольшой комнатке, что находилась в главном храме, за иконостасом. Сам жил в одной из келий, а если нужно было поддержать себя в форме, отправлялся в подвалы, где ему удалось сделать нечто наподобие спортзала. Возился в основном с гирями, боксерской грушей, отчего даже в свои тридцать шесть лет имел телосложение богатыря. Хорошо еще, что ряса скрывала всю его мускулатуру. Монахи такому поведению батюшки не удивлялись. Игорь никогда и не думал, что придется прятать сокровища монастыря. На его взгляд в них не было ничего такого дорогого. Ценность, их скорее, была в духовности. Когда же в монастырь приехал Егор Тимофеевич из Рыбинска и передал ему записку от Доры, он задумался. Предстояло решить, как теперь быть. Одно ясно, нужно немедленно уходить, причем делать это без боя.
- Я тут человечка привез, - пробормотал Тимофеевич, пока Игорь читал.
- Что за человек?
- Да некто Костомаров. Говорит, что родом из Мологи. 
Появление незнакомого Ермилову человека в монастыре всегда вызывало у него интерес. Игорь лично предпочитал побеседовать со странником тет-а-тет. Тут было много причин, среди которых главная – это любопытство. Ермилов так же общался и с Егором Тимофеевичем и, только убедившись в его благонадежности, попросил того отвести письмо Доре. Для крестьянина она была ему сестрой. Выяснилось, что революционерке Фанни Каплан удалось после его ухода устроиться на работу в управление местного ЧК. Подозрение, что она та самая женщина, которая совершила покушение на Ленина, у местного комиссара даже не возникло. Да и с чего, ведь Каплан была застрелена несколько лет назад в подвалах Лубянки. Тело сожжено, а сам прах развеян в небе.
- Костомаров, - промолвил игумен. Фамилия показалась знакомой. Казалось, когда-то давно он ее слышал. Увы, вспомнить, как ни старался, не смог. – Хорошо, - проговорил монах, -  в ногах правды нет. – Указал на лавку. – Присаживайся, Тимофеевич. Рассказывай, что тебе известно.
Крестьянин опустился на лавку и вытянул ноги. Запихнул руку в карман и достал морковку. Обтер ее и надкусил.
- В общем, так, - молвил он, - встретил я его…
Егор Тимофеевич рассказал, что повстречал отставного офицера, служившего еще у Кутепова. Тот возвращался в Мологу. Мечтал податься в монастырь, так как считал, что на нем много крови.
- Это все? – Спросил игумен, когда тот замолчал. 
- Все.
Ермилов вздохнул, информации немного. Понять из всего этого, встречались ли они с Костомаровым когда-то, очень сложно. Но фамилия, казалась Игорю больно знакомой.
- Вот что, Тимофеевич, - проговорил он, - позови Дорофея. И оставайся ночевать, а завтра поутру поедешь домой. Скоро все это, - игумен обвел рукой помещение, - исчезнет. Небось, в курсе, о чем сестра моя пишет?
- Да откуда мне, безграмотный я.
- Ладно. Тайны тут никакой нет. В Рыбинске войска собирают, чтобы обитель нашу уничтожить. Извести под корень, а сокровища храмов отправить в Госхран.
Что такое Госхран, старику объяснять не было нужно. Он еще помнил, как в девятнадцатом обитель была подвержена уничтожению в первый раз. Монахам тогда просто повезло, часть из них разбежалось, прихватив самое ценное. На месте Пустоши организовали школу для беспризорников. Только им доступ в храмы монастыря был закрыт. Вот именно из-за этого иконостас и уцелел. А вот кельи… Но это уже другой вопрос. Беспризорникам нужно было где-то жить. Гостиницу для паломников отдали школьным работникам, а детишкам кельи.
- Свят, - пробормотал Егор Тимофеевич. – Неужели посмеют?
- Посмеют.
- Вы хотите, батюшка, оказать сопротивление? Спрятать ценности?
- Возможно, - кивнул Игорь, - но для начала я должен взглянуть на этого Костомарова. Очень бы хотелось верить, что он тот, за кого себя выдает.
- Я бы хотел остаться с вами, - прошептал Егор Тимофеевич.

Когда за монахом закрылась дверь и Ермилов с Костомаровым остались один на один, Игорь сообщил тому, что он в курсе насчет пострига. Заметил опытным взглядом, что тот вздрогнул. Да и понятно, не таким его представляли. Игорь прошелся от одной иконы к другой и вновь взглянул на Костомарова. А ведь он его узнал. Когда еще учился в академии, встречался с ним. Ошибки в этом не было, перед ним сидел на лавке не кто иной, как Щукин Семен Федорович, тесть полковника Заварзина. Разница лишь в том, что сам-то путешественник из будущего с ним никогда еще не встречался. Это для Семена Федоровича произойдет через несколько лет, когда тот явится, чтобы рассказать студентам о первом путешествии во времени.
Ермилов вспомнил тот урок. Щукин рассказывал о монастыре, о монахах, о том, как был обычным наблюдателем, вполне возможно повлиявшим на историю. Игорь невольно улыбнулся - тем игуменом, о котором говорил Семен Федорович, был он.
Пока путешественник что-то говорил о грехах и нес разную чушь, которая произвела бы впечатление на того же Гермагена, но уж никак не на Игоря. План созрел тут же. Это была одна из возможностей сообщить о себе тому же Заварзину. Охотясь на ценности Пустоши, поможет полковнику наткнуться на вторую машину времени. Ермилов невольно улыбнулся. Осознав небольшую ошибочку в своих расчетах. Не такую важную, но принципиальную. Заварзин никогда не стал бы полковником спецотдела ФСБ, если бы не найденный второй прибор. Игорь вдруг начал что-то говорить, казавшееся ему логичным и правильным. Что-то о церкви, советской власти, о Боге, о России. Когда он взглянул в глаза Щукина, то понял, что если тот сейчас не сдержится, то обязательно воскликнет по Станиславскому – «Не верю!».
Ермилов вдруг понял, что его понесло не туда. Он улыбнулся и сменил тему разговора. Игорь вдруг заявил, глядя прямо в глаза Костомарову, что ему доложили, дескать, тот является агент ОГПУ, но тут же вселил в путешественника надежду, сообщив, что в эту ересь он просто не верит.
- Ваши глаза. –  Сказал Ермилов. - Они не такие, как у большевиков. В них я вижу скорее тоску, чем ненависть.
Игорь подошел к окну, смотрел на улицу, а затем оглянулся, прищурился и произнес:
- Я хочу вам предложить одно дело.
Он выложил информацию о предстоящей осаде монастыря. Ермилов прекрасно понимал, что ему вряд ли удастся удержать обитель. Ни у него, ни у Щукина способностей таких просто не было.
Ермилов опустился на обтянутый бархатом стул. Закрыл лицо руками. И через пять минут продолжил монолог. Говорил долго, Щукин попытался перебить, но Игорь и не дал ему этого сделать. Но как бы то ни было, Ермилову удалось убедить Семена Федоровича. По крайней мере, Игорь так считал, хотя был уверен, что путешественник по-любому согласился бы с его предложением. Тот лишь поставил одно условие. Щукин хотел посетить Мологу. Для чего это было нужно, Игорь прекрасно знал.   
   - Хорошо. Я дам вам такую возможность, - молвил он. - Дня вам хватит?
   - Вполне.

Отредактировано Pretorianes (29-10-2010 23:16:19)