o.b.
Рассказ о железе,  грехе гордыни и мужской дружбе

Лично я не считаю, что эту историю стоило рассказывать.  Но один человек, из числа тех немногих, кого я действительно уважаю и к чьему мнению прислушиваюсь, посоветовал мне ее записать. Что я и сделал…
… Когда мне исполнилось пятнадцать, отец сделал мне царский подарок: маленький станочек под названием «Умелые руки». Собственно говоря, это была малюсенькая мастерская для работ по дереву. И не только.
В комплект входили пара стамесок и зажим для токарных работ, небольшая – не более двадцати сантиметров в диаметре – циркулярная пила, шлифовальный войлочный круг и… и небольшое электроточило! Может, кто-то не знает, что можно сделать с электроточилом? Зря, я понял почти сразу…
Уже на следующий день, выбрав из ящика с инструментами подходящий плоский напильник, я произвел первый опыт. Получилось, прямо скажем, не очень. Плюс к тому еще и грязи развел не меряно… Но отрицательный результат – тоже результат. К тому времени, как напильник сточился до несерьезных размеров, я уже накопил некоторый опыт. Например, как его правильно держать, чтобы получилось то, что я хочу…
На следующий день я испортил второй напильник. Не рассчитал угол сбегания плоскостей на боковых сторонах будущего изделия. К тому же перекалил режущую кромку… Короче говоря, результатом моего упорного труда и угробления напильника снова стал только бесценный опыт. За счет которого третье изделие оказалось много лучше, и у же практически было готово к применению по назначению. Согласно техзаданию…
На третьем изделии были также опробованы методы изготовления удобной, прихватистой, не побоюсь этого слова  эргономической и эстетически приемлемой рукоятки. Так что через неделю упорных трудов, из четвертого напильника вышло то, что я и хотел получить изначально – финский нож. Натуральный «пукко». Правда, ножен к нему не было – я не шорник, но нож был классным. Полированное (Даром, что ли, в комплекте войлочный круг и паста ГОИ?) лезвие сантиметров в двадцать, наборная рукоятка из оргстекла и буковых вставок, тоже располированная. Короче, не нож – мечта! Особенно для пацана пятнадцати лет…
Вот с этим ножом я и отправился вечерком на старый кирпичный завод, где по вечерам собиралась вся наша компания. Поприветствовал всех присутствовавших и устроился в сторонке. Гордость из меня перла такой мощной волной, что уже минут через пять вся компания обступила меня с требованиями объяснить: чего это я? Помучив своих приятелей неведением еще некоторое время, я достал из-под рубашки нож. Нет, не так… НОЖ! Опять не так… НОЖ!!! Во, теперь правильно…
Нынешнему поколению подростков, которым ничего не стоит купить китайскую железяку любой формы, вида и расцветки никогда не понять, что чувствовали мы тогда, когда в руки нам попадало… даже не оружие, нет – нечто похожее на оружие. Ощущение брызжущей через край силы, эйфория от уверенности в себе, восторг обладания чем-то запрещенным – вот что такое был нож. НОЖ. НОЖ…
После того, как у всех моих друзей-приятелей прошла первая судорога восторга, на меня посыпались вопросы. Они были разными, но, в принципе, сводились к одному и  тому же – где взял? Ха, «где взял»! То-то и оно: не взял – сам сделал!
Когда до самого тупого, наконец, дошла простая истина, что ЭТО я могу  сделать сам, своими руками, то, после минутного ступора, на меня посыпались заказы. С описанием того, какого типа должно быть лезвие, и какой формы – рукоятка. Особенно порадовал меня один «заказчик» желавший получить ножичек с клинком эдак в добрых полметра и желательно бронзовой крестовиной на рукояти. Пришлось срочно прерывать буйный полет фантазии моих друзей, объяснив им технические возможности станка и оговорив примерные размеры будущих изделий…
Разумеется, ни о какой оплате, хоть денежной, хоть бартерной, и речи быть не могло. В те времена вообще было как-то не принято мерить стоимость чего бы то ни было деньгами. Просто считалось само собой разумеющимся, что если тебе что-то дают, то ты – должник, и при первом же удобном случае отплатишь своему благодетелю. Или не отплатишь, если случай не представится. Ну, так потом как-нибудь. Ты ж – мужик, а мужики долгов не забывают…
Однако после изготовления еще пары ножей, мне все-таки пришлось потребовать кое-какую оплату. Даже предоплату. Дело в том, что количество напильников в нашем доме начало стремительно уменьшаться, и шансов на то, что отец не заметит этой убыли, становилось все меньше и меньше. Поэтому для дальнейшей деятельности моего «ВПК», я потребовал с каждого желающего напильник. И еще – материалы для рукоятки, а то где я столько всего наберу?
На следующий день в мастерских школы, стоявшей в нашем дворе, и расположенного неподалеку ПТУ  резко уменьшилось количество плоских напильников, как по дереву, так и по металлу. А на стройке, что «ударными темпами» шла в нашем районе уже лет дцать, сгинуло без следа несколько листов плексигласа. Эстет Игорь с пятого этажа притащил откуда-то лист электролитической меди. Понятия не имею, где он его спер, но наконечники на рукоятках после этого стали медными. А у меня вместо старых кличек, типа «Борян», «Борястый» и даже несколько обидного «Бабуина», появилось гордое, ко многому обязывающее прозвище «Точила»...
Вот после моего переименования, то есть примерно на пятом ноже, меня и обуяла гордыня. А, в самом деле: чем я хуже какого-нибудь там Фаберже, который ставил личное клеймо на свои яйца? Ничем! Тем более что я не курица, и не яйца делаю, а ножи!
Вдохновленный подобными рассуждениями, я принялся придумывать себе личное клеймо. И придумал. Замечательное клеймо! Первые буквы имени и фамилии. Только буквы – латинские. о.b. Да вы все его видели: у меня его потом фирма по производству тампонов сперла….
Наносил я «клеймо» очень просто: брал готовый нож и окунал в расплавленный парафин. Потом вынимал и давал остыть. По затвердевшему парафину аккуратно выцарапывал клеймо и травил кислотой.  И все! Нож с фирменным клеймом великого Точилы – готов…
Таких ножей с фирменным клеймом я успел сделать четырнадцать. Вернее, отдать в руки заказчиков я успел четырнадцать. А потом… все было очень печально. Отцу что-то понадобилось в моем столе. В мое отсутствие. Ни мало не сумняшеся он открыл тумбу стола и… Перед взором обалдевшего папы предстали два готовых ножа и три полуфабриката.
Я не хочу рассказывать о том, что было, когда я, ничего не подозревая, вернулся домой. Мне больно об этом вспоминать, а потому – опустим занавес жалости над той безобразной сценой, которая не замедлила воспоследовать. Скажу только, что станочек был конфискован до лучших времен, которые наступили лишь после моего возвращения из армии…
И опять прошло много, очень много лет, прежде чем случилось продолжение этой истории. К тому времени я работал инженером на опытном заводе, и однажды был вызван на Петровку, для дачи показаний по делу о хищении на нашем заводе некоторых химикатов. Каких – уточнять не стану, просто поясню для ясности, что из этих химикатов можно было легко получить другие химикаты, пригодные, ну, скажем, для ловли рыбы… Или для горнопроходческих  работ…
Собственно говоря, к этой пропаже-краже я был не причастен, да и не мог быть причастен никаким боком. Не имел я с этим дела и даже не знал, что у нас на складе ТАКОЕ есть. И, надо отметить, следак это понял почти сразу. Был он парнем молодым, парой лет постарше меня, и, после нескольких вопросов, перевел допрос в обычный разговор. Эдакий треп за жизнь. Ну, правда, в процессе этого разговора он пытался развести меня на показания против своих коллег, но я к тому времени был уже маленько ученый и жизнью не то, что битый, но судьбой-злодейкой за разные места троганный. Иногда и за очень чувствительные места троганный… А потому, ни на кого я клепать не стал, а в конце концов просто прямо ему и закатил: давай, мол, дружище, на чистоту. Ты мне скажешь, чего ты от меня хочешь, а я тебе отвечу честно: есть у меня это или нет.
Следователь посмеялся, а потом со мной заговорил о разных, не иеющих отношения к делу, вещах. В том числе про армию. И вдруг выяснилось, что служили мы с ним, хоть и в разное время, да в одних и тех же местах. Ну, тут уж как водится: вспомнили все и всех, и сговорились даже встретиться и посидеть. И встретились, и посидели…
В принципе, нет ничего не обычного в том, что два парня встретились, посидели, и вообще… И нет ничего странного, что парни эти, ну, не подружились, а так – заприятельствовали. Вроде бы оба – не глупые, и обоим друг с дружкой интересно. Так и пошло: раз в неделю обязательно встречаемся. Пивка, там, попить, или чего покрепче, за жизнь потрепаться, посоветоваться, да и посоветовать если что. Времена были дурные: самое начало девяностых. Сложностей – выше головы, а перспективы – самые что ни на есть смутные и не ясные. Так что совет хорошего человека очень ко времени прийтись может…
Кстати, с химикатами этими я ему совет неплохой подкинул. Куда их деть можно и как хранить. Вроде бы, когда их  нашли – полтонны-то не семечки! – так все и было, как я ему объяснял. После этого он тоже помог мне кое в чем. Сами понимаете: следак – человек не последний…
Но это все – лирическое отступление, которое нужно только для того, чтобы дальше все понятно было. Как-то раз пришел я к своему приятелю – договаривались мы с ним в один кабачок хитрый зайти, а он и говорит:
- Слушай, тут такое дело: я сейчас крепко занят, и раньше, чем через пару часов, не освобожусь. Но переносить запланированное мероприятие мы не станем. Просто, попозже сходим. А ты, чтобы не скучал, пока меня ждешь – на-ка вот, – и бумажку мне какую-то протягивает.
Я его спрашиваю: чего это? А он мне и отвечает: это, мол, пропуск в музей милиции, что на Сретенке. Пойдешь? Ну, ясное дело! Любопытно же, в закрытый музей сходить…
Вот. Приехал я, стало быть, на Сретенку, пропуск предъявил и двинул на осмотр экспозиции. Интересно было, но… Э-эх, мне бы в этот музей лет, эдак, в пятнадцать!
Наганы, которые у бандитов двадцатые годы отбирали, обрезы винтовок, штыки с примитивными рукоятками… Немецкое трофейное оружие, итальянское, редкие экземпляры типа чешских или британских стволов. Все это было бы здорово тогда посмотреть, раньше. А когда ты два года сапогами плац топтал, и с пулеметом через плечо кроссы бегал… по горам… во вполне боевой обстановке… В общем, тебе это железо уже как-то… ну, малость не того. Не впечатляет.
Дальше чуть интереснее стало. На витринах самодельное оружие выставлено. Револьверы, пистолеты… Вроде, даже один пистолет-пулемет затесался. Тоже самодельный. И целое море ножей. С пояснениями: где, когда, у кого отобрали, и какой за этим стволом или клинком хвост тянется.  Ну, там: «…при задержании нанес тяжелое ранение сотруднику Московского уголовного розыска Иванову И.И…» или еще что, в таком же роде. Короче иду, читаю, любопытствую. И тут…
Я сперва глазам своим не поверил. Не может такого быть! НЕ МОЖЕТ ТАКОГО БЫТЬ!!!
Прямо передо мной, в аккурат на уровне моих глаз висел нож, на полированном лезвии которого отчетливо читались протравленные кислотой буквы o.b. Табличка сообщала, что этим ножом весной восемьдесят четвертого года преступник нанес смертельную рану сотруднику милиции. Несмотря на ранение, сотрудник задержал преступника, который и получил в дальнейшем по полной программе. Т.е. высшую меру наказания…
Этот нож я помнил. И того, кому я этот нож сделал – Сережку Маркова, по кличке «Заяц», данную ему за торчащие вперед зубы – тоже помнил. Мы с ним через стену жили, балконы рядом. Иногда тихонечко одну сигарету на двоих покуривали, как раз на балконах. Стоим у перегородки, и если кто-то на один из балконов выйдет, то дружок сигарету на свой балкон утащит и спрячет…
Этот нож был первым, на котором появилось «клеймо». Заяц только что не выл от счастья, когда в руки его взял. И ножны для него сумел сделать. Сам сшил из куска старой подошвы и брезента. Ножны ему были нужны, потому как Серега таскал его где ни попадя и куда ни попадя. Однажды, на топталочке – так когда-то называли танцплощадки – он его вытащил и, дико вопя «Попишу, суки!», выручил меня из серьезной передряги, в которую я влетел, совершенно не заметив, что меня окружили молодцы из соседнего района. Они испытывали ко мне непонятную антипатию, и уже вовсю собирались устроить мне сеанс пластической хирургии с целью изменения моей внешности. Однако вид блестящего клинка настроил их на более мирный лад и, в результате начавшихся переговоров, они согласились, что несколько поспешили с предложением хирургического вмешательства, не исчерпав до конца терапевтических методов…
Я стоял у этой витрины так долго, что приятель мой успел разобраться со своими делами, приехать на Сретенку и отыскать меня среди экспонатов. Мы отправились с ним туда, куда и собирались – в тот самый хитрый кабачок, где, по уверениям одного знакомого, были эдакие кабинеты, в которые можно было пригласить… как бы это так объяснить, чтобы и прилично было и понятно? В общем, то был один из первых салонов, по оказанию интимных услуг. Даже со стриптизом. Любопытно ж было…
Но одна мысль не давала мне нормально насладиться зрелищем извивающихся у шеста женских прелестей. Очень уж хотелось спросить у своего приятеля одну вещь, но я побаивался. Парень он был весьма не глупый – вдруг да поймет, что я непросто так интересуюсь?..
Но, в конце концов, я не выдержал:
- Слушай…
- Чего?
- Слушай, можно спросить?
- Ну, валяй, – произнес он, не отрываясь от обозрения крутящейся на подиуме аппетитной девичьей попки.
- Там вот… ну, в музее… Там некоторые самоделки без указания того, кто сделал…
- Ну? – попка заворожила его окончательно.
- А некоторые – с указанием… Это почему так?
- Так значит кого-то из мастеров сдали, а кого-то нет… А что?
- Да я вот думаю: там нескольким «вышку» влепили, а оружие у них – без указания мастера… Чего ж они не сдали? Им бы тогда может и не «вышак» бы обломился, а?
- Может быть, – танец окончился, и мой приятель смотрел  уже на меня. – Только раз не выдали, то, значит, не знали. Или боялись чего-то больше чем «вышки»… Эй, ты чего?..
… Я шел домой и думал. Серега знал меня прекрасно и уж точно не боялся. По крайней мере, не боялся больше, чем расстрела. Так чего же он меня не выдал? Вещь-то приметная. Клеймо о.b. …

Отредактировано Серб (22-04-2010 19:33:43)

Сталинград
Рассказ о зарубежном менталитете, генетической памяти и гордости за Родину

На рубеже столетий судьба занесла меня в США. Там, в штате «одинокой звезды» (Одинокая звезда (Lone star) – название штата Техас)  я проходил стажировку на крупном предприятии. А потом, прельстившись высокой зарплатой и новейшим оборудованием, работал на том же предприятии еще целый год.
Вместе со мной в Штаты попали еще трое таких же, как я, стажирующихся инженеров. И, также как и я, они остались работать на заводе, продавшись за большие деньги и поддавшись несносному любопытству: как они там живут, эти янки?..
…Первое, что мы выяснили, так это то, что вокруг нас живут вовсе не янки, а самые что ни на есть «джонни-мятежники», и за обращение «янки», можно было схлопотать кучу неприятностей. Вплоть до попытки настучать по морде и  объяснения, что у этой «chops»  (морда) хозяин имеется...
Затем, мы узнали, что здоровенный талмуд, содержащий в себе сведения о том, что считается «сексуальным домогательством» и попыткой «проявления мужского полового доминирования» (Сильно важный документ, регламентирующий такие моменты, как «вторжение в личное пространство», косые взгляды и пр.) является полной чушью. Американки, добившись того, что любой нормальный мужик обойдет их десятой дорогой, чтобы ненароком под суд не попасть, были вынуждены сами развернуть охоту на свободных самцов. И буквально через три недели каждый из нас четверых на собственной шкуре выяснил, что конкретно чувствует девушка, когда ее «снимают»…
Третьим откровением стало осознание того, куда мы, собственно говоря, попали. Оказалось, что наша отрасль промышленности, принадлежностью к которой мы законно гордились, здесь считается совершенно не престижной, и потому недостойной нормального человека. Зарплаты у инженеров здесь были очень высоки, так как рабочие, с которыми приходилось иметь дело, были ниже всяческой критики. Достаточно сказать, что из двадцати четырех пролетариев, находившихся у меня в подчинении, двенадцать были под гласным надзором полиции после повторного пребывания в тюрьме, четырнадцать имели в документах отметку «излечился от наркотической зависимости», и пятнадцать были направлены на завод по рекомендации ААА – ассоциации анонимных алкоголиков. Если читатель возьмет на себя труд сложить эти цифры, а потом сравнит полученный результат с численностью персонала, то он поймет, что некоторые из моих подчиненных сочетали в себе все три этих «замечательных» качества…
Кроме всего прочего завод этот был не простым, а чем-то вроде… вот не знаю, знакома ли в нынешнее время аббревиатура УПК? Если нет, то переведу: учебно-производственный комбинат. В советские времена так называлось предприятие, на котором школьники получали какую-нибудь профессию: токарь там, или швея-мотористка. Ну, получали профессию – это, конечно, сильно сказано, но какое-то представление о профессии действительно получали.
Так вот: тот завод, на который я попал в Штатах, был типичным УПК. С той лишь разницей, что обучались там не мальчики и девочки, а вполне себе здоровые дяденьки и тетеньки. Осваивали, так сказать, передовые технологии. И посему инженерно-технический персонал предприятия наводил на размышления о незабвенном строительстве в древнем Вавилоне. Кроме четверых русских здесь трудилось полтора десятка французов, десятка два немцев, столько же итальянцев,  без малого три десятка бритишей. Кроме них была еще целая куча испано- и португалоговорящего народа, экзотические нигерийцы, кенийцы, шведы, норвежцы, голландцы, бельгийцы – даже один люксембуржец затесался – и, разумеется, море индусов и океан китайцев. Точно сосчитать последних не удавалось никому: они же все одинаковые! Короче говоря, когда все это многообразие и многоязычие собиралось вечерами в ресторане и нескольких кафешках нашего небольшого рабочего поселка Роусвилл, пестрая толпа тянущихся к знаниям и долларам живо напоминала восточный базар. На котором были представлены, по-моему, все народы подлунного мира. Только японцы отсутствовали, но это и понятно: лопоухие детишки Страны Восходящего Солнца сами кого хошь чему хошь научат…
Поначалу нам все казалось странным и немного ненастоящим что ли, но, постепенно, жизнь вошла в нормальную колею. Мы разобрались в технических требованиях и параметрах, привыкли к заокеанским методам работы и даже более-менее притерлись к нашему пьяно-наркотически-уголовному персоналу. Из общения с американцами и, в большей степени, с американками, мы уяснили, что здесь действительно, всем правит доллар, а посему, оставив привитые нам с детства морально-этические нормы до лучших времен, начали энергично вписываться в новую жизнь. С переменным успехом…
А новая жизнь преподносила нам сюрприз за сюрпризом. Нас штрафовали за выброшенный из машины на дорогу окурок, нам в наглую хамили местные негры, нас дергало начальство, пытаясь понять: зачем русские меняют режим работы оборудования, долго удивляясь потом, что это оборудование заработало эффективнее.  Холостые американки, работавшие на этом заводе, разобрали нас по домам, и тоже долго удивлялись, почему русские не считают деньги и делают дорогие подарки просто так, а не только на день рождения и день святого Валентина?!  Короче:    каждый день приносил столько нового и необычного, что вечером у кого-нибудь из нас возникала настоятельная необходимость обсудить произошедшее с остальными…
Местом нашего общения мы избрали небольшой бар с бильярдом, который располагался примерно на равном расстоянии от тех домов, где мы теперь обитали. Хозяин, он же бармен – огромный толстый ирландец воспылал к нам братской любовью, обнаружив, что между русскими и ирландцами существует почти мистическое сходство.
В первый же вечер, услышав, как мы заказываем пиво, мистер О’Нил навострил уши и разразился длиннющей тирадой на ирландском. Из дальнейшего выяснилось,  что он, добрая душа, решил, что перед ним – его соотечественники. Оказывается, наше произношение напоминало ему акцент ирландцев. Посмеявшись над ирландским патриотом, мы повторили свой заказ. Мистер О’Нил, пожелал уточнить: мы хотим светлое или темное пиво? Решив сделать приятное добродушному хозяину, мы заказали темное. Гиннес.
Толстяк продемонстрировал нам, что пиво натуральное, ирландское. Для этого он клал nickel  («никель» - общепринятое название монетки в один цент) на пену в кружке, и гордо показывал, что монетка не тонет. Покончив с пивом, мистер О’Нил осмелился спросить: не закажут ли господа и водки? Правда, он предложил потин – ирландскую можжевеловую водку, но какая, в сущности, разница. «Господа» тут же вспомнили, что «водка без пива – деньги на ветер!», и с удовольствием приняли предложение любезного ирландца.
Обосновавшись за столиком неподалеку от стойки, мы хлопнули по рюмочке, запили пивом и принялись обсуждать события прошедшего дня. Мистер О’Нил внимательно наблюдал за нами, несколько раз поднося еще потин или еще пива. После того, как «градус» нашей компании достиг должной величины, он поинтересовался: не желают ли господа закусить?
В качестве закуски он предложил жаренную картошку с жаренной же грудинкой и маринованным луком. Услышав это, «господа» возликовали и тут же заказали закуску, еще по кружке пива и бутылку потина. Подавая заказ, ражий ирландец пробурчал: «Не ирландцы? Ну, разумеется…»
Мы расстались с мистером О’Нилом лишь тогда, когда очертания предметов вокруг стали терять свою четкость. Но перед уходом клятвенно пообещали, что завтра непременно вернемся. И обещание свое выполнили. И ходили туда целую неделю.
В конце этой недели, когда мы в очередной раз явились к мистеру О’Нилу на вечерние посиделки, около стойки обнаружилась целая толпа ирландцев. Не придав этому значения, мы заказали «как обычно»: бутылку потина, по паре кружек Гиннеса и жареную картошку с мясом. В процессе заказа ирландцы у стойки перемигивались и перешептывались, а когда мы закончили, мистер О’Нил, обращаясь к собравшимся, провозгласил: «Друзья, они говорят как ирландцы, пьют как ирландцы, едят как ирландцы, НО утверждают, что они – не ирландцы! И как вам это нравится?!»
Никакие объяснения не помогали. Даже то, что мы продемонстрировали паспорта с двуглавым орлом, не поколебало уверенности поклонников святого Патрика в том, что мы – их земляки. «Эх, парни, да мало ли наших по миру разбросало!» – грустно заявил один из них, после чего мы окончательно поняли: быть нам, отныне, ирландцами…
Но все это только предыстория, а сама история произошла значительно позднее, где-то через три или четыре месяца после нашего приезда в США.
В тот день немцы отмечали какой-то свой праздник. Я понятия не имею, какой это был праздник, и, честно говоря, совершенно не страдаю от этого. Праздник – и все. Гораздо интереснее было то, как они его отмечали…
Оказалось, что у немцев есть странный обычай: праздник они отмечают не в одном заведении, а во многих. Предпочтительнее – во всех, что находятся в зоне досягаемости. Выглядит это следующим образом: нестройная толпа потомков тевтонских любителей подледного плавания с шумом и гамом заходит в кабак. Там они выпивают по кружке пива или по рюмке водки, после чего, пошумев еще немного, дружно двигаются в следующее заведение, где все повторяется.
Наверное, это имеет некоторый смысл: начав в приличных ресторанах и барах, немчура медленно перемещается в кабаки пошибом пониже. Туда, где не стыдно быть нажратым, аки свинья, где можно подраться, поприставать к женщинам соответствующего поведения и пр. Повторюсь: это имеет некий смысл… в больших городах. В маленьком рабочем поселке, где всего ничего тысяч пятнадцать-двадцать жителей, где забегаловок всего три, и расположены они в самом центре – тут эта схема поведения кажется бредовой. Да и является таковой. Но немцы решили: дома, не дома, а традиции – дело святое. И начали праздновать, перемещаясь по кругу между тремя забегаловками
Когда в бар мистера О’Нила ввалилась гомонящая немецкоговорящая толпа, мы, не чая над собой беды, спокойно сидели за нашим любимым столиком в уголке и слушали очередные записи чувствительных ирландских баллад, в которых говорится о милом старом доме, милой старой яблоне и о милой старой маме. Для русского уха они были несколько непривычны, и нами была выведена следующая закономерность: если мы начинаем подпевать записям и при этом не сбиваемся с ритма – хватит пить, пора по домам! Но до этого момента было еще далеко, и потому мы, со спокойной душой, продолжали процесс употребления спиртного под хорошую закуску и приятный разговор.
Надо отметить, что двое из нас были очень недурными игроками в «русскую пирамиду». А потому очень скоро и местные жители, и стажирующиеся иностранцы убедились, что играть с русскими в «пул», где шары изрядно меньше – себе дороже. Намного дороже. Окончательно это убеждение сформировалось после того, как один испанец, экспрессивный и азартный, как и все южане, проиграл русским на бильярде три недельные зарплаты. Так что последнее время наши друзья могли играть только между собой, довольно изобретательно проклиная трусливый запад и его недоделанных обитателей. И потому, когда немцы ушли, двое наших переместились к бильярдному столу, начав бесконечную игру, а мы вдвоем отправились к стойке, размышляя, чем занять себя на этот вечер. Говорить было больше не о чем, в бильярд мы играть не умели, так что в программе остались только ирландские баллады. От скуки мы принялись обсуждать тенора, выводившего рулады особенно чувствительно, но тут в бар вернулись немцы.
На этот раз они гомонили тише, а шли как-то… организованнее, что ли. Бодро дошагав до стойки, они громогласно заказали себе светлого пива, чем привели нашего очаровательного хозяина, мистера О’Нила, в состояние уныния. Бравый ирландец  искренне считал, что на свете существуют только два сорта пива: Гиннес и дерьмовое. Светлое пиво, разумеется, попадало во второй разряд…
Мистер О’Нил подавал дойчам пиво с видом христианского мученика, приговоренного посетить обед голодного льва. Но немцам огорченная физиономия хозяина была по барабану, они незамедлительно опустошили кружки и заказали вдогон еще и виски.  Хлопнув по «дринку», тевтоны сбились в толпу, в которой к нашему удивлению стали прослеживаться признаки какого-то военного построения, и гордо вышли на улицу. Оттуда немедленно донеслись какие-то немелодичные вопли, имеющие, однако, некий общий ритм, из чего мы с моим товарищем заключили, что «этот стон у нас песней зовется». Посмеявшись над поддатыми германцами, мы вернулись к обсуждению достоинств и недостатков ирландского тенора.
Между тем, мистер О’Нил неожиданно начал проявлять признаки некоего беспокойства. Сперва мы не обратили на это внимания, но потом заинтересовались, и уже совсем было собирались спросить, что случилось, как снова ввалились немцы. Впрочем, термин «ввалились» тут совершенно не годится. Теперь они шли – нет, не шли, а маршировали почти ровным строем, точно солдаты. Сходство с марширующим войском усиливалось тем, что чуть обок основной колонны двигался мужчина постарше, выполняя, видимо, роль фельдфебеля. Домаршировав до стойки, эти наследники вермахта замерли, и несколько секунд соображали, что они хотят заказать: пиво или виски? Победила дружба – заказали и то, и другое.  Моментально выпив заказанное они довольно дружно рявкнули «Хох!», и тем же почти строевым шагом покинули заведение. И снова с улицы раздались вопли, но теперь это уже определенно была песня.
- О как! – подумав, сказал мой товарищ. – Гляди-ка: мы, чем больше выжрем, тем хуже ходим, а эти, кажись, наоборот…
- Да, блин, – согласился я. – Чегой-то  эти псы-рыцари раздухарились…
И мы заказали еще кувшин Гиннеса.
Разлив пенный напиток по кружкам, мы хотели подозвать наших игроков выпить вместе с нами, но тут…
- Знаете, парни, – сказал мистер О’Нил озабоченно, – это, конечно, не мое дело, но вы всерьез собираетесь драться?
- С кем это? – не успев донести кружки до рта,  синхронно поинтересовались мы.
- Да вот с этими, с немцами…
- А в честь чего?
- Ну, парни, – теперь мистер О’Нил выглядел совсем обеспокоенным. – Вы что не поняли: здесь сейчас будет драка. Немцы напьются и полезут. А вы же ребята молодые, горячие. Порох, а не ребята. Настоящие ирландцы…
Из дальнейшей речи мистера О’Нила выяснилось, что немцы, согласно его опыту, уже дошли до кондиции, и потому на следующем круге начнут задираться. Или просто драться. В подтверждение своей правоты, бармен предложил нам оглядеться: На предмет выяснения: кто остался в баре?
Осмотр бара дал неутешительные результаты. У пары бильярдных столов стояло человек пять самого зверского вида. Было очевидно, что для этих субъектов суббота без драки – потерянный уикенд. Еще парочка подобных ошибок природы гуртовалось возле музыкального автомата. И мы, грешные…
Сообразив, что драка не входила в наши планы, мистер О’Нил начал настойчиво советовать нам срочно отправляться по домам. Мы решили внять его советам, и, подозвав своих друзей-бильярдистов, в экстренном порядке обрисовали им ситуацию  с указанием возможных вариантов развития событий. Решение об уходе домой было принято единогласно, но…
- Поздно, – с тоской в голосе выдохнул мистер О’Нил. – Теперь держитесь, парни…
Отступать действительно было поздно. В бар втекала стройная колонна германцев. Одного взгляда на этих новоявленных псов-рыцарей или рыцарей СС было достаточно, чтобы понять: сейчас что-то будет…
Немцы маршировали четко, уверенно, гордо глядя перед собой. Два десятка немцев шли на четверых русских, словно свинья тевтонцев на новгородских дружинников. Вот только у дружинников не было в засаде конницы Александра Невского, да и паркетный пол бара не собирался проваливаться под новоявленными захватчиками…
К нашей чести хочу отметить: ни один из нас даже не подвинулся. Еще чего. «Расклад не для нас, но мы будем равнять». Бильярдисты одновременно дотянулись до киев, и перехватили их поудобнее, я уцапал со стойки пивной кувшин, а последний из нашей бравой четверки вооружился двумя кружками. Ну, подходи, фашисты недобитые! Мы вам тут сейчас устроим похохотать на тему «Гитлер капут!» и Курской дуги…
Разумеется, немцы видели наши приготовления но, ни на секунду не замедлились и с шага не сбились. В ушах  у меня словно раздался звук барабанов: тум-тум-тум-тум… Вот так же шли вы по нашей земле, и вот так же наши деды вставали вам навстречу…
Расстояние неумолимо сокращалось. Двадцать шагов, пятнадцать шагов, десять шагов… Вот сейчас, вот сейчас…
Внезапно самый крупный из нас держа в руках кий, точно дубину, чуть обернувшись громогласно, на весь бар, обращаясь к своему соседу, поинтересовался:
- Valery, I can't recollect: we jubilize Stalingrad's anniversary today or tomorrow?.. (Валера, я забыл: годовщина Сталинграда у нас сегодня или завтра?)
То, что произошло вслед за этим, не поддается описанию. Немецкая колонна, словно повинуясь неслышному приказу, моментально выполнила команду «Кругом!» Не сбившись с темпа, тем же мощным шагом они маршировали прочь из бара – сильные, гордые, уверенные в себе широкоплечие молодцы, общим числом около двадцати человек…
Когда за последним из них захлопнулась дверь, мы перевели дух и переглянулись. Да-а-а уж… Да-а-а уж…
Из состояния эйфории на вывел громогласный мистер О’Нил:
- Парни! – орал он. – Парни! Это было великолепно! Кому рассказать  - не поверят! Четверо ирландцев завернули двадцать пьяных немцев! Выпивка сегодня – за счет заведения!..
Мы пили даровое пиво, переглядывались и думали. Это как же вам, гордым тевтонам, наподдали русские, татары, евреи, ингуши, якуты, осетины, армяне, хохлы, сябры – в общем, все те, кого вы сперва презрительно именовали «русише швайн», и кому потом, в ужасе поднимая руки, лепетали «Гитлер капут! Рус зольдат гут!», что и сейчас, по прошествии почти шестидесяти лет, вас трясет от одного только упоминания страшного слова «Сталинград»?! Это что ж вам такое сделали, что у внуков прорезается память дедов, и два десятка здоровых пьяных уродов готовы драпать от четверых мужиков, не хлюпиков конечно, но ведь четверых?! Которые сильны и страшны тем, что носят гордое и грозное звание – РУССКИЕ!!!

Отредактировано Серб (22-10-2010 00:13:36)