Глава 4

— Х-х-ого! Четырнадцать сорок четвертый! — изумился дежурный диспетчер, лишь только мы объявились в Кольском заливе. — Здорово, Иван Алексеевич! Становись, дорогой, на якорь, и жди до утра! Разбираться решили на свежую голову.
— Что там хоть слышно? — закинул удочку капитан.
— А ничего не слышно! Ох, намутил ты, Иван Алексеевич, ох намутил!!! Да, чуть не забыл: На берег никому ни ногой! В отношении вас указания строгие.
Был ранний, погожий вечер. На улицах изнывали оголенные тетки. Душа жаждала праздника, но близость желанного берега, самым паскуднейшим образом, оказалась в прямой пропорции с его недоступностью. Ну, здравствуй, Мурманск! Обреченный на неизвестность, шлет поклон и снимает шляпу!
Пограничники и таможня как будто бы нас и ждали. Подошли, тут же «взяли в работу», и быстро закончили все формальности. С людьми говорили, подчеркнуто вежливо, и, как мне показалось, в душе немножко жалели. Не менее строгие указания были, по всей вероятности, и у них. Но страна уже рушилась. Катер, в котором прибыли «стражи советской границы», мы «забросали рыбой», а Иван… Он не мог отказать тем, кто встал за него горой:
— Я никого не видел! — мрачно сказал Севрюков. — Но если к восьми утра кого-то не будет на судне, лишу КТУ и, естественно, —  премии!
Напугал!
…Сберкасса еще работала. Остальное уже было делом техники: через пару часов я нализался, как бобик. До звона в ушах.  Было дело, что там греха таить!
Некоторые из сознательных граждан задаются вечным вопросом: отчего моряки пьют? Скажу, как эксперт, ─ не от хорошей жизни. — Восемь часов вахты, плюс восемь часов подвахты, да еще четыре часа аврала, если рыбы невпроворот. И это еще не все. В море бывают моменты пострашней самого лютого шторма.  Ни с того ни с сего, например,  пароход обрастает льдом. Этот процесс довольно стремителен, тонкий антенный канатик на глазах превращается в лохматый манильский трос. Если не принять срочные меры, судно обречено. Как айсберг, подтаявший снизу, оно теряет остойчивость, — следует «оверкиль», — и общая смерть в ледяной воде. Вот почему, – день ли, ночь на дворе, —  «ПОЛУНДРА!!!». — И все, кто способен «держать оружие», машут кайлом, как стахановцы. Устал, — не устал — вперед!!!
Вернешься в каюту после околки, — мокрый, продрогший, убитый. «Сейчас бы сто грамм!» — думаешь. А сто грамм-то и нет! Вздохнешь, отогреешься чаем. Только что-то в голове все равно отложилось. И таких вот, «сейчас бы сто грамм», — множество раз за рейс.
Когда возвращаешься в порт, — в голове благие надежды. Ну, что моряку нужно для полного счастья? — Купить на базаре стакан семечек, выпить бутылочку «Кольского» пива, да покушать пельменей. — Ан нет! — У меня, например, никогда «срасталось». Обычно бывало так: «пивка для рывка, водочки для заводочки» — и понеслась!!! Поперло из подсознания то самое «сейчас бы сто грамм»! Полгода не пил человек, много ли ему надо на грешную душу?! Глядишь, и «поплыл»! А таксисты, официанты, лихие бабенки, ушлые люди со стороны.…  Все берут под опеку, все хотят напоить, опоить.… Все знают, как лучше твоими деньгами распорядиться! Налетают, как чайки на рыбный мешок. «Штука» в кармане, две, — растащат, ничего не останется! Очнешься в каком-то зачуханном кабаке, в незнакомой компании, выйдешь на шумный балкон, вытащишь из кармана пучок «трояков», — и швыряешь их вниз, как листовки:
— Здравствуйте, добрые люди! Порадуйтесь за меня: я живым из морей вернулся!
Не зря говорят: «В чем отличие моряка от ребенка? — Хрен побольше, да умишка поменьше!»

Новый день начинался удачно. Вопреки выпитому, голова совсем не болела. Да и часам к девяти мне удалось основательно «прибодриться». Я был «на взводе», на кураже. Все получалось изящно. Просто само собой.
В самом прекрасном расположении духа я миновал первую проходную. С собой удалось пронести сразу два литра водки. Я отодвинул ее в прошлое легким движением мысли. Даже не останавливаясь. В полной уверенности, что ПОЛУЧИТСЯ. (Обычно на это дело у меня уходило не менее получаса.)
Где-то на дне обнищавшей души шевельнулись остатки совести. Сокровенные Звездные Знания, в области их применения, деградируют вместе со мной. 
У причала маялись наши, — группа из пяти человек во главе с Сашкой Прилуцким. Как сказал бы Иван, будь он в плохом настроении, «все больные, хромые и хитрожопые».
Сашка окинул меня страдающим взглядом:
— Катер ушел. Следующий будет не раньше обеда. Не уж-то и с водкой «облом»?! 
Повернувшись к нему спиной, я извлек пару штук из воздуха:
— Оп-па!
— Вот это другое дело! — ликующе выдохнул он, и полез за дежурным стаканом.
Пили в глубокой задумчивости…
— Да хрен бы с ней, с этой премией! — сплюнул Валера Сапа, подводя наши мысли к общему знаменателю. —  Будет она, — не будет? А Ивана мы точно «подставили»!
Что точно, то точно! — думал я, оглядывая окрестность.
До сих пор мне сегодня неприлично везло. Неужели нельзя ничего придумать? Должен же быть хоть один нестандартный ход! Ну-ка, ну-ка! ─ Я заметил на стенке, у проходной, служебный телефон—автомат, с выходом в город через девятку, и уже шагая к нему, вживался в знакомый образ.
Дежурный диспетчер ответил сразу.
— Здравствуйте! — выпалил я, и сразу же зачастил, по-соломбальски окая, и глотая окончания слов, —  Вас беспокоит Архангельское областное радио, редакция морских передач, редактор Владимир Лубенцов!
В трубке чуть слышно хрюкнули. Кажется, проняло!
А я продолжал с еще большим напором:
— Нас интересует «АИ—1444». Скажите, пожалуйста, кто там сейчас капитан, как у них с планом? Где сейчас находится судно?
— Вы что, хотели бы взять интервью? — последовал встречный вопрос.
Во, блин! Все, почему-то, абсолютно уверены, что главное в профессии журналиста, ─ круглосуточно брать интервью!
— Это было бы очень неплохо! — честно признался я.
— Так идите скорее на первый причал, — будто бы удивляясь моему недомыслию, снисходительно молвил диспетчер, — там стоит катер «Ласточка». Он вас доставит на рейд.
Вот те раз! — У меня засосало под ложечкой. — Первый причал находился от нас метрах в пятнадцати. Стоящий там катер «Ласточка» был разъездным. Он «возил» капитана рыбного порта, другое начальство, а также «почетных гостей». Мы только что пили водку на глазах у его экипажа.
— Погнали, толпа! — вымолвил я весьма неуверенно.
— Не дрейфь! — прошептал Сашка Прилуцкий. — Рыбы у нас — море! Чуть что — забросаем ящиками.
Мы были уже в зоне слышимости:
— Подходят шесть человек! — доложил капитан «Ласточки», и щелкнул тангентой. Видимо, он решил, что люди, «потребляющие» с утра, не смотря на «пьяный Указ», не могут не быть очень большими начальниками.
— Вези их на 1444-й, — донеслось сквозь шумы, — и жди, сколько скажут! 
Нас разместили в шикарном салоне, отделанном красным деревом. Через пару минут по трапу спустился матрос с подносом. Он поставил на стол шесть чашечек кофе, и глубокое блюдо, полное бутербродов. В торговом флоте так принято встречать лоцманов.
          …Катер чуть слышно подрагивал. За переборкой шелестела волна. Кой кто из наших начал уже посапывать. Меня же глодала тревога. Боюсь, что, не зря.

Как потом оказалось, после разговора со мной диспетчер не успокоился. Он быстренько вызвал на связь нашего капитана:
— Иван Алексеевич? В общем, такое дело….  К тебе едет корреспондент!!!
Не ожидая подвоха, Севрюков «выпрыгнул» из пижамы. Облачился в парадный френч со значком «КДП» на груди,  да как рявкнет по «громкой»:
— Вы что, охренели?! Корреспондент едет! А ну-ка убрать, выдраить, вычистить!!!
Из тех, кто «остался в строю», и взялся за швабры, «с перепою, да  недосыпу», мне потом многие попеняли…
Иван встречал представителя прессы, как положено, у парадного трапа. Оглядев сверху вниз палубу «Ласточки», он вопросил почему-то меня одного:
— Ты, что ль, «корреспондент»? 
Я молча развел руками: не хотел, мол, но так получилось!
Не знаю, что чувствовал он, облегчение, или досаду? ─ Поди угадай! ─ Иван отвернулся, и небрежно махнул рукой капитану шикарной посудины:
  — Езжайте! Он пошутил. Это наш начальник радиостанции.
  Я вытер холодный пот: Фу у! Кажется, пронесло!
  — Морконя! Поднимись-ка сюда! — крикнул старпом с мостика.
  Морконя, Моркоша, Морковский, — так на судах величают радистов. А что? — Очень удобно: не нужно запоминать ни имени, ни фамилии. К прозвищу я привык, и послушно затопал по истертому временем трапу.
  — Тут к тебе КГБ приезжало! Верней, не к тебе, а по твою душу! — брякнул старпом прямо в лоб, и отступил на шаг, ожидая ответной реакции.
  — Брешешь! — Славика Шелудько я знаю давно. ― Эдакий комик с лицом трагика. ― Ну, жить без приколов не может!
  — Гадом буду! — Славик перекрестился. — Век не жрать икры пинагора! Только вы с погранцами отвалили от борта, — они и нарисовались! Три таких агромадных убивца! Один, что постарше, как глянет в глаза, ― я, грешным делом, чуть в штаны не наклал! Думал, по поводу нашего обращения…
  ― А с чего ты решил, что именно КГБ?
  ― Так они честь по чести представились, предъявили удостоверения. Сначала тебя спрашивали, потом про тебя, потом попросили ключи…
  ― Какие ключи?
  ― Известно какие! От каюты твоей ключи,  еще и от радиорубки, агрегатной, трансляционной.… В общем, отдал им всю твою связку!
  ― Что хоть искали? ― В потаенном уголочке души шевельнулось смутное подозрение.
  Старший помощник пожал плечами:
  ― Может, чего и искали, да только ничего не нашли!
  ― Они тебе сами об этом сказали? ― спросил я  с возможным сарказмом.
  Скрытый смысл Славик не уловил. Шутки свои и приколы он вырабатывал только на экспорт. Что же касается импорта, то здесь иногда возникали проблемы.
  ― Да нет, ― пояснил он на полном серьезе, ― я же присутствовал!
  ― А спрашивали о чем?
  ― О чем они могут спрашивать? ― усмехнулся старпом. ― Кто такой, да откуда? Давно ли работаем вместе? Не замечал ли чего странного? Я, понятное дело, сказал, что все мы придурки, ты тоже не исключение, но, как говорится, ― в пределах разумного. А еще поинтересовался, чем вызван визит столь высокой инстанции и что их конкретно интересует.
  ― Ну, ты, Иваныч, даешь!!! ― И тоном, и всем своим видом я выразил неподдельное  восхищение.
  ― А то! ― Шелудько подкрутил усы. Как и все моряки, он любил прихвастнуть. ― Крыть кагэбэшникам нечем, они тут и карты на стол! Так, мол, и так, сигнальчик такой поступил, что в море, чуть ли ни круглые сутки, у вас по трансляции крутятся запрещенные песни. Ты что-нибудь понял? Соображаешь, в чей огород камешек?
  Еще б я не соображал! Но это такие мелочи! На душе стало спокойнее. Поэтому я произнес без особого выражения:
  ― Вот суки! ─ И, подумав, спросил, ─ Так чем это дело закончилось?
  ― А ничем! Я все им популярненько объяснил:  По радио не всегда поймаешь «Маяк» или, скажем, «Атлантику». У нас, для таких вот случаев, когда никого не слышно, есть трансляционный магнитофон и единственная кассета к нему. На одной стороне ─ Владимир Высоцкий; на другой ― песни советской эстрады. Эту кассету мы возим с собой лет уже семь или восемь. Не помню уже того, кто ее притащил. А начальник радиостанции тут не при чем…. Так ты представляешь? ― Кассету они изъяли! ― Нельзя, мол, транслировать песни Высоцкого, если это не записи на пластинках фирмы «Мелодия»...
  Я еще раз сказал: «Вот суки!», и пошел отсыпаться.

  Слух о том, что «приехал корреспондент», не заглушишь ящиком мороженой рыбы! Дошел он таки  до высоких инстанций. И те, что хотели нас показательно выпороть, решили «разрулить ситуацию». Руководству АРКС было спущено  резюме: «Слишком грамотные! Пусть в море идут, и работают!». Отход был назначен на раннее утро. А пока ― с глаз долой! ─ «Новоспасск» утащили к причалу плавмастерской. На судне, как на хреновом барском дворе, всегда найдется работа. — Мелкий ремонт, недополучено кой-какое снабжение… Народ ликовал! А я больше всех ― И меня, и Сашку Прилуцкого отозвали в отдел кадров! Для чего? — Глупый вопрос! —  Для того, чтоб отправить в очередной отпуск! Нет, не зря мне сегодня с утра везло! Вы представляете? ― Отпуск!!! Да об этом можно только мечтать!
По быстрому сдав дела своему навигатору, я как мог  «отметил» удачу, и отправился в кадры.
― Антон!!! – взмолился групповой инженер, ― Сам понимаешь, лето! Три парохода на выбор, и все на отходе! Выручи, сделай еще хоть маленький рейс, а потом отдыхай! Будет тебе отпуск сразу за три года!
Вот те раз! На хрена же менять шило на мыло?! Но с Евгением Селиверстовичем я никогда не спорю. Он ко мне только с добром, ― я к нему тоже. Мужик он хороший, хоть и держит нас в «черном теле». Главное, ― всегда  горой за своих!
― Который из трех уходит последним? ― спросил я из чисто практических соображений.
― Последним? ― «Норильск». У него сегодня Регистр. Рейс ― сто тридцать пять суток. Под соль..
Групповой инженер знает, что я за рублем не гонюсь, но все же, счел нужным предупредить. Еще бы! Под соль ― это пролет.
― Ладно, годится!
— Тогда я пишу направление. На сегодня?
— На завтра!
— Ну, хорошо, на завтра. Но только не опоздай! И вообще… сколько можно тебе говорить: в таком виде сюда ни ногой!
— В каком таком виде?! – вполне натурально «обиделся» я.
Селиверстович «брал на понт». Он был сам постоянно «вкинутым», и ничего учуять не мог. 
— Ладно, пошел вон! У тебя уже трезвого вид, как у пьяного! Дождетесь, возьмусь я за вас!
…Вечером, пьяный в дымину, я вернулся на свой пароход собирать вещи.
«Новоспасск» стоял у плавмастерской «Двина», вторым корпусом к какому-то «рыбачку». Прикатил я туда на такси, в полной уверенности, что сейчас глубокая ночь. (Поди, разберись, если солнце за горизонт не заходит!) Я даже расплатился с таксистом по двойному, ночному тарифу. А раз такая оказия, с собой прихватил ящик пива и шесть «пузырей» водки.
Водку я рассовал по карманам, а пиво понес впереди себя. Но как только ступил на трап, с тоской обнаружил, что совсем ничего под ногами не вижу, — мешает проклятый ящик!
Сейчас грохнусь! — мелькнула мыслишка. Пока я мыслишку думал, — и точно грохнулся! Ящик рассыпался, зазвенел. По железной палубе «рыбачка» растеклось, запенилось пиво.
Это же надо! Девять литров — коту под хвост! — чуть не заплакал я, догоняя две уцелевших бутылки. — Хорошо хоть водка не пострадала!
— Эй, угости пивком!
Вот сволочь! У человека горе, а он еще и подкалывает!
— Пошел на …! — внятно сказал я прямо в чумазую морду, что вынырнула из трюма. И протрезвел.
К моему удивлению, на палубе было людно. (Еще бы, разгар рабочего дня!) Начальство в погонах с широкими лычками брезгливо отряхивало форменные штаны, гоняя по пальцам пивную пену.   
«Свинья!» — мысленно произнес седовласый гигант с шевронами капитана-наставника.
Критику я проглотил, счел ее справедливой. — И, правда, свинья! Это же надо, восемнадцать бутылок!!! Хорошо хоть не водки!
Поднимаясь на свой пароход, я выронил из бокового кармана бутылочку «беленькой». Ее подхватил на лету тот самый чумазый тип:
— Может, литрушку продашь? — спросил, возвращая пропажу. (А мог бы и промолчать!  Никто б ничего не заметил!)
— Ты что?! – возмутился я. — Если кто-то даже подумает, что Антон на «Двине» водкой торгует, — заплюют, и правильно сделают! Рад бы помочь, да ничем не могу: у нас у самих полна хата голодных ртов. И вы б расстарались, если так припекло, заслали гонца на «железку»...
— Да некого посылать: Регистр у нас!
— Регистр?! — (Так, так, так, что-то мне это напоминает!) — А как называется ваша посудина?
— С утра называлась «Норильск».
— Во! — меня осенило. — А ты кто такой?
— Старший механик.
— «Дед», значит… ну, ладно, если не врешь, загляну!
Заглянул я к нему с литрушкой в кармане. Сразу предупредил:
— Не продаю, угощаю!
— Заметано!
Звали стармеха Леха Рожков. Жил он в стандартной каюте, и, надо сказать, довольно зажиточно. В узкую щель между переборкой и рундуком, умудрился втиснуть холодильник «Морозко», а на синий линолеум пола постелил хоть и старенький, но настоящий ковер. Это говорило о многом. О том, например, что «дед» в экипаже — человек постоянный. Значит, — свой, архангельский, не вербованный, не лимитчик.  Пил он тоже по-нашему: без закуски. — Стакан хватанул, и сказал:
— Зашаило!
— Ты  у себя? — Одновременно со стуком, в каюту протиснулся рыжий приземистый хлопец в рыбацком свитере.
Это мне не понравилось. Ни «Здравствуйте!», ни «Приятного аппетита!» (Хоть я и не представляю, как аппетит может быть неприятным), а сразу:
— Ну, что там у нас с КИПами?
«Что нам у нас с КИПами», было мне совершенно по барабану. Пока Леха оправдывался, я позволил себе задуматься о насущных делах. Дел было много: Собрать и перенести вещи, как следует «затовариться» водкой, и, пожалуй, самое главное, - зацепить бабенку без комплексов, чтоб было над чем попотеть…
— Это наш капитан, — обращаясь ко мне, пояснил, наконец, стармех.
— Какой такой капитан, — встрепенулся я, — случайно не Витька Брянский? (Именно эта фамилия фигурировала в моем направлении).
— Виктор Васильевич Брянский. А что? — насторожился рыжий.
— Так, ничего… садись, капитан, выпьем!
— Не пью! – (Он хотел сказать, «не пью с алкашами», но передумал).
— Тогда мы с тобой не сработаемся!
У него округлились глаза:
— Ты вообще-то, откуда, прохожий?!
Нервы у него тоже ни к черту! Надо понимать, обижает!
— Я то?! — мой голос напрягся и зазвенел в предвкушении драки. — Я вообще-то начальник радиостанции, а также акустик и навигатор, — все в едином лице. В море хотел пойти на твоем пароходе. Думал, здесь работают люди!
— Направление покажи!
Я плюнул в ладонь, и скрутил ему дулю:
— Может тебе и диплом предъявить, чтобы ты из талона решето сделал, дурак гребаный?!
Витьку перекосило. Он решил ухватить «пьяного наглеца» за шиворот, выволочь, как щенка, с вверенной ему территории, и вышвырнуть на причал. А хренушки!!! Когда я на взводе, мысли людей для меня — открытая книга. И это бесит еще сильнее!
Не глядя, я поймал его за запястье, и швырнул на диван. Швырнул через спину, по высокой, крутой траектории. Он удивленно хэкнул, но тут же вскочил, и сжал кулаки. Стармеха, как земляка, я двинул локтем «под дых» легонько, «любя», чтоб только не путался под ногами. Той же самой рукой, но обратным ходом, зарядил Брянскому «в дыню».
Хорошая драка у моряков — обязательный ритуал. Это продолжение пьянки, одна из ее составляющих. Но я ни разу не видел, чтобы кто-то из экипажа схватился за шкерочный нож.
— Наших бьют! — донеслось из матросской «четырехместки».
— Наших бьют!!! — отозвались с 1444-го.
Прорываясь к «пяти углам», я «мочил» и своих, и чужих. Чья морда мелькнет в «перекрестье прицела», — тот и «попал».
— А ну прекратить!!!
Белой холодной глыбой, над побоищем возвышался Иван Алексеевич Севрюков.
И все прекратили. Народ смущенно попятился: «Чего это мы?!»
— Морконя!!! Опять нажрался?! А ну-ка заприте его в каюте! Водку конфисковать!
А что? — Этот запрет!
— Я больше не ваш, Иван Алексеевич.
— Вот как? А я и забыл! За вещами приехал?
— Отпуск не дали, направили вот, на «Норильск».
— Кого присылают, Иван Алексеевич, кого присылают?! — причитал Витька Брянский, утирая сопатку. — Нет! Сейчас же иду в кадры!
— Охолонь!
Капитан Севрюков для Витьки авторитет. Для него океан, — что собственный огород. Чтобы когда «Новоспасск» вернулся без плана?! — Такого ни в жизнь не бывало! Есть у Ивана целая куча только ему известных, укромных «нычек», где в самую лихую годину можно снимать неплохой урожай. Витька знает, он сам начинал на 1444-м, сначала матросом, потом — третьим штурманом.
— Ты его, главное, в море вывези, — сказал Севрюков тихо и флегматично, без эмоций и ударений, как будто бы про себя, — там он нормальный. А спрячете водку, уберете одеколон из артелки, — будете с рыбой.
— Вы что, Иван Алексеевич?! — Витька был изумлен. — Вы что, хотите сказать, что этот хмырило умеет ловить рыбу?! И как, интересно, выглядит этот промысловый процесс?!
— Хрен его знает как, — пожевал губами Иван, — но будете с рыбой…. Эй, вахтенный! Видишь моркошу? Все, что булькает,  отобрать!

Севрюкова никто не посмел бы ослушаться. Водку конфисковали. И, главное, кто? — Свои же братья матросы! Для них, по большому счету, я выпивку и привез. Хотел поставить «отвальную». Вот гады! И главное, сделали это с такими счастливыми мордами! В общем, был повод обидеться. . Я долго еще норовил дать кому-нибудь в морду. И со мной обошлись не слишком почтительно. — Затолкали в каюту, и закрыли ее на ключ.
Поспав часа полтора, я  собрал кой-какие вещички, выбил дверную филенку, и с чемоданом  в руках перелез на «Норильск».
Ох, Брянский повеселился!
— Вон отсюда, ханыга! — орал он, как потерпевший, указуя перстом на трап. Да все норовил пнуть меня ботинком под зад. Его изо всех сил удерживал Леха Рожков. А Лехе, как мог, помогал высокий, патлатый парень с повязкой вахтенного матроса.
— Ты чемодан на причале оставь! — улучшив момент, прошептал «дед», — я его потом к тебе занесу. 
Пришлось повернуться к Витьке спиной, пошаркать ногами по вымытой пивом палубе и сказать, чтобы все услышали:
— Пойду-ка я, Брянский, отсюдова! А то еще люди подумают, что я тебя знаю!
Впереди были целые сутки свободы и шанс на реванш, а в кармане — сберкнижка. За три года без отпуска на нее что-то много «накапало».

Отредактировано Подкова (14-07-2010 16:18:21)

Zybrilka написал: Пусть я слабо представляю, как далеко находится центр связи ГШ от кабинета командующего, но за 12 секунд принять, расшифровать и положить на стол в каьинет командующего - у них там локальный телепорт установлен?
Норматив - 7 секунд. Пять я добавил от себя. Затемнил. Могу примерно обрисовать принцип действия "Акулы-2дп".(Использовалась в 70-х годах прошлого века) ПЛ выпускает на поверхность радиобуй. Тестовый сигнал зондирует основные диапазоны частот, определяет наиболее перспективный канал связи. В "дискотеке" у командира - заготовки радиограмм на все случаи жизни. Вплоть до: "У матроса Сидорова аппендицит. Необходима консультация хирурга". Ему остается набрать текущие координаты, и "выстрелить заготовку" в эфир. Сеанс СБД - доли секунды. В центре связи ГШ - только коммутация приемных и передающих антенн. "Каштан" стоит в приемной командующего. "Серая лента с прожженной посредине черной, неровной линией" запаздывает на доли секунды. Сем процесс приема-передачи длится  меньше секунды. Шесть секунд остается на то, чтобы пропустить ленту через дешифратор, взять листок с напечатанным текстом, и положить на стол командиру. Торпеды, кстати , тоже не могут ходить с такой скоростью, как наш "Шквал".  И еще. Мы можем сидеть и рассуждать на любые темы не потому, что у нас демократия, а потому, что у нас есть ракеты, сделанные в то самое осуждаемое время.

Zybrilka написал:

В некоторых случаях делается контролируемая утечка информации. Тем более, в документах нет ничего секретного.