Глава 5

«Двина» — это ад для советского рыбака, — место безденежья и черной ремонтной пахоты. Прешься к семи часам на причал морского вокзала, — не выспавшийся, с похмелья, — садишься на рейдовый катер, и только к восьми успеваешь на вахту. Можно доехать автобусом, но это намного дольше, — через Колу, вокруг залива. В автобусе не покуришь, не поблюешь. К тому же, от остановки придется спускаться с горы. Целых полкилометра по крутой, разбитой дороге! Если трезв, и на улице лето, — это еще терпимо. А зимой в гололед?! Есть, правда, еще один вариант: Не успел ни туда ни сюда, — изловчись, и поймай «мотор». Но это накладно. В лучшем случае, четвертак, а в худшем, — таксист скажет: «Плати-ка, браток, за туда и обратно!» А откуда такие бабки, если ты стоишь на ремонте?! — Оклады у нас смешные. — Настоящие деньги водятся только в море, если, конечно, сумеешь их взять!
Но с другой стороны, когда ты вернулся с морей, — нет на земле места прекрасней, чем та же «Двина»! На плавмастерской отсутствуют проходные. Там нет ни ментов, ни большого начальства, а  есть кореша и свобода! Нужно вывезти «левую» рыбу? — Без проблем! Подгоняй хоть грузовую машину! Нужно затовариться водкой? — Загружай, сколько влезет в багажник! Не пускают в гостиницу с пьяной бабенкой? — Тащи ее на «Двину»! Здесь всегда можно рассчитывать на свободную койку, и посильную помощь друзей.
К последнему катеру, идущему в Мурманск, редко приходят местные жители. Зато собирается вся «Двина»: рабочие, тетки из местной столовой, экипажи ремонтных судов. В каютах остаются лишь те, кому некуда ехать и нечего пропивать, ну, и естественно, — вахта.
Стараясь ступать потверже, я тоже поплелся к причалу. Эйфория прошла, организм требовал дозаправки. Где-то на полпути меня обогнал тот самый патлатый парень. Был он в чистой, цивильной одежде, причесан и тщательно выбрит.
— Не газуй! — сказал я  широкой спине, — поплавишь подшипники!
Он чуть не споткнулся:
— А, это ты! Старший механик просил передать, если увижу, чтобы не беспокоился. Он занес вещи в радиорубку.
Тоже мне, вещи! — Грязные носки да рубашки! Нужно будет, в «артелке» еще наберем! Было, конечно, приятно, что дела мои сдвинулись с мертвой точки, но это такие мелочи…
— Завтра отход, — напомнил я самое главное, — водки поможешь купить?
— А что, очень много надо?
— Да сколько упрем!
— Не вопрос!
…В сберкассе на улице Траловой я снял полторы тысячи. Здесь же поймал «частника».
— Поехали на «Больничку», —  предложил мой  помощник, — я в этом районе вырос, и знаю местную шелупонь.
Предложение было дельным, так как сулило ряд перспектив.
— Рули, — сказал я ему, и вырубился.
Меня разбудили у магазина. Туда мы проникли через служебный вход. Парень шел впереди, а я «прикрывал тылы». Перед дверью с табличкой «Главный бухгалтер» он еще раз спросил:
— Четыре ящика хватит?
— И сверху бутылок шесть. Хоть выпьем с тобой за знакомство!
Мы вышли богатыми, как арабские шейхи. Нас провожали грузчики в синих халатах, и дородная рыжая тетка, та, что «жила» в кабинете с таким полезным названием.
— Счастливого рейса тебе, Игорек! — щебетала она. — Пусть все у тебя будет нормально! Если что… если надумаешь возвращаться, мы все будем только рады!
«Каждая хата своим горем напхата» — вспомнил я старинную поговорку. Люди сходятся и расходятся, как слова в походя брошенном предложении. И за каждым случайным взглядом — человеческая судьба. Только тот, кто сумеет понять это все изнутри, когда-то напишет историю нашего времени.
Грузчикам я «зарядил» по бутылке, хоть мужики и отнекивались. А тетке, пока я спал, Игорь успел купить букетик цветов. Это хорошо! Это правильно: Когда на земле улыбаются люди, у ангелов в небе меньше проблем.
Нормальный мужик этот Игорь, — думал я, садясь в погрузневшие «Жигули», — хоть и  «вербованный»!
— Ну что, погнали ко мне на «фазенду»?
Конечно, погнали! Дело святое, как не отметить?!
Частник попался с понятием. Он честно мотался по городу, честно ждал, сколько скажут, и даже помог с выгрузкой. За все накладные расходы, включая моральный ущерб, он честно «слупил» четвертак.
«Фазенда» была в деревянном доме, на втором этаже. Обстановка — типичная холостяцкая: все покрыто легким налетом пыли. Разместились на кухне, втроем. — На самом последнем этапе к нам подключился сосед Игорька по лестничной клетке, — молодой выпивоха и баламут. Он лучился подобострастием, все рассказывал бородатые анекдоты, над которыми сам же заискивающе хихикал. А тем самым, мешал разговору двух взрослых людей. Я сделал ему небольшое внушение. Он все с полуслова понял, ослабил свое присутствие, и тихо сидел в углу, набирая вес.
— Тебя ведь Игорем кличут? — уточнил я, когда все замолчали.
— А ты, стало быть, Антон! — уверенно констатировал он. — Я знаю, ребята болтали…
— Ну, со знакомством!
Что там болтали ребята, уточнять не хотелось. Замечу без лишней скромности, что входил я  в пятерку самых узнаваемых лиц нашей «конторы». Рассказы о моих похождениях обрастали авторским домыслом, и  расходились наряду с анекдотами.
— Это правда, что ты любого милиционера можешь загипнотизировать? — не унимался Игорь.
— Конечно брехня! — поморщился я. — Дело было не так!
— А как?! – в унисон встрепенулись мои собутыльники.
— Я раньше работал в Архангельске, в Северном пароходстве. Там, вместо порта, причалы лесозаводов. На проходных вахтеры, чаще всего, — тетки в фуфайках. Ночь, полночь, никто у тебя документов не спросит и не станет обыскивать. Хочешь, — проезжай на такси, хочешь, — иди пешком! В общем, привык я. Думал, что Мурманске тоже так. Когда получил направление, поперся на свой «рыбачок». Дело было под Новый Год. Надо, думаю, водочки прикупить. Вот  и понес пару «флаконов». Шагаю на первую проходную, — в глазах рябит от милиции. Наверное, думаю, преступника ловят. Предъявляю удостоверение, а мне:
— Стой! Что несешь?
— Не видите что ли? Водку!
— Водку поставь туда! — командует старший сержант, и пальцем в «подсобку» тычет.
В «подсобке» стоит канцелярский стол, большой, как двухстворчатый шкаф! Открываю, смотрю: все забито битком! Справа водка, а слева, - коньяк. Шутит, думаю, милиционер — и я подшучу! Взял из стола четыре бутылки «Белого аиста», рассовал по карманам, а на свободное место водочку свою притулил, да так, чтоб погромче звякнуло! И назад, к турникету.
— Поставил?
— Поставил!
— Теперь проходи!
Ребята на пароходе схватились за головы: «Как ты сумел пронести?!». А я ничего не пойму: Эка невидаль! И чему они так удивляются?
Игорь трезво смотрел на вещи. Отсмеявшись, он все-таки уточнил:
— Я часто ходил через первую проходную. Там в будние дни дежурят четыре мента. А по большим праздникам наряды усилены вдвое.  Остальные что, тоже ничего не заметили?
— Тут самый тонкий момент! – Я пытался объяснить невозможное самым убедительным тоном. — Они даже мысли не допустили, что кто-то их посмеет ослушаться.
— Повезло тебе! — Игорек неожиданно помрачнел. — А я вот, на проходной погорел.
— С рыбой попался?
— Хуже! Загремел в вытрезвитель! Понимаешь, отход через сорок минут, объявлен сбор экипажа. Я и прикатил на такси, только-только от праздничного стола. Стражи порядка видят, что «клиент» с чемоданом, и давай на бабки раскручивать:
— Сколько выпил? Честно признайся!
Ну, думаю, честно скажу, — пропустят!
— Литр, — говорю, — на троих.
— Ну, сходи погуляй,  проветрись с полчасика. Потом пропущу.
Времечко поджимает, а денег, как назло, ни копья. — Жена из карманов все подчистую выгребла! Послонялся, покурил под забором… смотрю по часам, — пора! Я снова на проходную:
— Еще, — говорят, — погуляй! 
Какие тут могут быть гульки! Еще не хватало, на отход опоздать! Плюнул я, и на другую проходную поперся. А менты это дело давно «просекли», заранее туда позвонили. Так, мол, Вася, и так! Сейчас подойдет морячок с чемоданом. Пол-литра в нем точно сидит! Если денег не даст, можешь смело вызывать вытрезвитель. В общем, там меня уже ждали:
— Ну что ж ты, парниша? Тебя же, как человека, просили: пойди погуляй! Ну, теперь не взыщи!
«Воронок» у них всегда стоит за углом. Вышли оттуда дородные хлопцы, взяли меня под белые рученьки, — и на Фадеев Ручей! Утром, когда отпустили, я звякнул в диспетчерскую, а пароход-то тю-тю! — Игорь скрипнул зубами, сжал кулаки, не выдержал, и заплакал. — Представляешь, Антон? — Воскресенье.  Где искать правды? Кому чего объяснять?! Я и пришел домой. Да лучше б, наверное, не приходил!
Я молча налил два стакана, а третий убрал в мойку. — Сосед по лестничной клетке мирно храпел в углу. Скучно ему было, не интересно. Ведь мы говорили О ЖИЗНИ. Он же привык, - исключительно О СЕБЕ.
Водка не «забирала», просто лилась, как вода. И всплывала со дна души грусть в ее чистом виде:
Ох, жизнь моя — неутеха!
Все жму по ней, как на ралли.
Фальшиво-холодным смехом
Меня тормознуть старались:
«Куда тебе, в одиночку?
По малому, незаметно,
Сорвешься, дойдешь до точки,
И сдохнешь, как все поэты!»
Тогда эти бредни — будни.
Теперь это —  злая память.
Плевать, что никто не будет
Мой финиш встречать цветами!
И пусть, ты уже не слышишь,
Но я говорю с усмешкой:
Из Пешкова  — Горький вышел!
Из горя —  не выйду пешкой!
— Не выйду!!! — Игорь стукнул кулаком по столу. — Землю грызть буду, но встану там, где упал! Представляешь, Антон? Они даже дверь на ключ не закрыли! Настолько были уверены, что я в море ушел! Захожу, а за этим вот самым столом сидят голубки, в самом, что ни на есть, нигляже, уставшие, только что из постели. Отмечают праздник любви! Пепельница моя блестит чистотой, а в ней – гондон свежевыстиранный с капельками воды. Экономные, суки! Даже водочку пили ту, что намедни я не допил. Да из тех стопарей, что жена доставала только по праздникам! Как мне потом рассказали, они год уже «хороводились». Я на вахту, — а «сменщик» в постель! И, главное, — все соседи молчок!
— Почему это все?! — «спящий проснулся». — Вспомни-ка, что ты сделал, когда я твою Маринку сучкой назвал? Ты мне три зуба выбил! Тебе расскажи, — а ты бы поверил?! Нет, ты бы поверил?!
— Поверил! — неуверенно выдавил Игорь.
— Ха! Он бы поверил! А она бы разделась перед тобой до гола: «Посмотри, дорогой, как я хороша! Тебе не кажется, что люди завидуют нашему счастью? А когда ты уходишь в рейс, — тот же сосед Вовка по ночам ломится в дверь. Даже днем не дает прохода! Наверное, считает, что я — такая, как все!» И что? — Он бы поверил! — Да ты бы за мною с ножом по всему району гонялся!
Ну, и дела! — мысленно удивился я. — После литра на грудь даже никчемный сосед становится человеком! А мыслит-то как широко и масштабно! Нет, пора подводить итоги!
— Встали, черти! Стаканы на уровне орденов! Не мы ль моряки, не наши ли жены – бляди?!
Пьянка втроем пошла веселей. Но веселье длилось недолго: Вовка «сломался», упал со стула, и мы прислонили его к холодильнику.
— Слушай, — внезапно спросил Игорь, —  ты эти стихи случайно не сам написал?
— Я разве читал стихи?! Значит, допился!
— Ну, ты даешь! Как его? Вспомнил! «Не выйду пешкой!» Я еще думал: чудак человек, на хрена ему это море?! Сидел бы за чистым столом, водил пером по бумаге, да денежки заколачивал! Что ржешь, олух? Прочти для меня еще раз!
Пришлось прочитать.
Игорь выпил, занюхал кусочком хлеба.
— Ты знаешь? — сказал он, — в тему! Как будто бы про меня! Все складно и сжато, без ахов, и без соплей. Я, конечно, не дока в поэзии, но нет, понимаешь, целостности картины! Многое нужно додумывать. А меня тогда, как будто заклинило: почти ничего не помню. Хмырилу того, говорят, я до лестницы на кулаках протащил, и пустил по наклонной. Маринка бегом к соседям, и давай в ментовку названивать: В доме опять, мол, пьяный дебош!
Те и рады стараться: Приехала опергруппа, меня, как сусленка, «сборкали», доставили в КПЗ. Потом — показательный суд, пятнадцать суток ареста.
Когда отпустили, — в доме хоть шаром покати! — Ни жены, ни вещей. Из мебели — один унитаз! Остальное все подчистую: вилки, ложки, тарелки, кружки — все увезла! Нет, вру: оставила в ванной эмалированный тазик. Наверное, в машину не помещался. Так она донышко в трех местах продырявила, чтоб, упаси Господь, имуществом не воспользовался! Ну, и еще в углу — старый матрац со следами ее месячных, двое моих трусов, и три майки. Это все я потом на помойке спалил…
Из тралфлота меня поперли по модной сейчас, «пьяной» статье. А это, считай, — «волчий билет». Куда только ноги ни бил: и к «трескоедам», и в «Севрыбпромразведку», и в «Севрыбхолодфлот», и в Беломорскую базу гослова! Картина везде одна:
— Специальность?
— Тралмейстер.
— Стаж работы по специальности?
— Три года в тралфлоте.
Покрутит кадровик носом:
— Знаете что? Приходите завтра, в это же время!
А сам садится на телефон:
— Слушай, Вася, тут человечек пришел из твоих, бывших. Ну-ка проверь, что там у него за кормой?
Тот книгу приказов посмотрит:
— Пьяница и дебошир. В свете последних веяний, гони его поганой метлой!
В общем, ходил, ходил, потом друзья надоумили:
— Ты лета дождись,  — это единственный шанс. Летом нехватка кадров, и люди на вес золота.
Пристроили меня грузчиком в магазин. Зарплата конечно, — не пошикуешь, — но жить можно. Мебелишку кой-какую купил, бельишко, посуду.… Весь личный состав перетрахал! С утра прихожу:
— Зульфия, Гюльнара, Гюльчитай, — ЧАЮ!!!
И те понеслись на цырлах!
— Что ж ты, едрен батон, — я вспомнил о насущных делах, — пару штук Гюльчитай с собой не позвал? Где была твоя голова?!
— Действительно, где? — всполошился Игорь. — Сколько сейчас времени?
— Двенадцатый час.
— Двенадцатый час?! Вовка, вставай!
— В чем дело? — спросонья не понял Вовка.
— Поехали по блядям!
Сосед по лестничной клетке решительно встрепенулся, как старый полковой конь при звуках походной трубы:
— По блядям? Это дело! А сколько сейчас времени?
— Время наше! Вставай, раззява, я уже вызываю такси!
Ребята работали дружно и слаженно, как опытный экипаж при отдаче невода. Похоже, что это дело, у них, на «Больничке», было поставлено на поток:
— Ты водочку не забыл?
— Не забыл!
— А стакан?
— И стакан на месте!
— «Мотор» под окном, — погнали! Ты с нами, Антон, или здесь подождешь?
— Конечно же, с вами! Куда мне от коллектива?
Шанс на общий успех был близок к нулю, но мои собутыльники так не считали:
— Шеф, к «десятке», на блядоход!
Я бы на месте таксиста, как минимум, растерялся. В сетке Мурманских координат этот загадочный пункт был для меня откровением. Но «шеф», — он на то и «шеф», чтобы знать о Мурманске все. Он кивнул с будничным пониманием, и дал по газам.
«Десяткой» оказалась столовая № 10. Днями оно кормило своих клиентов, а  вечерами — спаивало. Так как работало в качестве ресторана. Справа от входа таксист развернулся, сдал назад, «выбирая позицию», и выключил зажигание. Было похоже, что он не впервой принимает участие в подобного рода, спецоперациях.
К шапочному разбору мы подъехали не одни. В режим ожидания также включились четыре УАЗа с мигалками, вставшие по периметру.
Вскоре захлопала дверь, выбросив «на ловца» первую партию «спецконтингента». Конфликты, тлевшие внутри заведения, неистово полыхнули на свежем воздухе:
— Ага, твою мать!!!
От громких, невнятных слов, перешли непосредственно к делу. Народ торопился получить удовольствие, сверх того, что уже оплатил по счету. Попадали сбитые с ног, испуганно взвизгнули бабы. На шум подоспел «второй эшелон», и тоже включился в работу. Из широких дверей «десятки», как с хоккейной скамьи оштрафованных, в самую гущу событий летели все новые участники драки. Редкие марьяжные пары, прижимаясь к стене, осторожно обходили побоище.
Наконец, подключились менты. «Левонской свиньей» они вклинились в действо с самого незащищенного фланга. Резиновые дубинки гуляли по спинам и головам строителей коммунизма, обращая их в бегство. Тех же, кто остался лежать на земле, не спеша, доводили до нужной кондиции, и грузили в «отсеки».
УАЗы уехали с планом. Только тогда из дверей показались самые осторожные, а за ними — самые пьяные.
Игорь заерзал на месте:
— Вовка, смотри внимательно!
— А что тут смотреть? — отозвался сосед по лестничной клетке. — Пока ничего подходящего.
Мимо нас, как в немом кино, проплывали фигуры и лица, и все подвергались нещадной критике:
— Эта стара!
— Та кривобока!
— У блондинки прыщи и вообще лошадиная морда!
Таксист, как ответственный за успех, тоже делал дельные замечания:
— Эту я знаю, можно кое-чего намотать…
Ряды претенденток таяли на глазах.
Наконец, на крыльце появилась пьяная в хлам, бабенка. Возле нее кружили пятеро мужиков, и тоже в изрядном подпитии. Сил на драку у них уже не было. Они молча тащили подружку в разные стороны, наверное, для того, чтобы было на кого опереться по дороге домой.
— Наша Маша! — заговорщицким шепотом скомандовал Игорь. — Вовка, вперед!!!
— Ах ты, сука! – мрачно сказал Вовка, подходя вплотную к «объекту». И вдруг, ни с того ни с сего, «залепил» ей пощечину. — Опять нажралась?! Мать с отцом глаза проглядели, валерьянку стаканами пьют, а она все праздники празднует?! А ну-ка пошла домой!!!
Мужики «чухнули» в стороны.
«Наша Маша» была озадачена: что за свирепый «сродственник» объявился в ее семье? Она неуверенно перебирала «копытами», а у самых дверей такси и вовсе принялась тормозить. Но Игорь был на подхвате: он ловко зацепил ее за ноги. Подруга влетела в салон, как покойник, — ногами вперед. Увидев под носом стакан со спиртным, заметно повеселела: Праздник еще не закончился! Все у нее впереди!
…Что мы потом с ней делали, — помню урывками. Но что-то, наверное, делали. Потому, что последствия были…

Отредактировано Подкова (15-07-2010 17:29:45)

На военно-морской стажировке я был художником при штабе базы в Балтийске. Рисовали карты с грифом "сс". Командующий, товарищ Алгашев имел привычку надевать на голову урну, плетеную из проволоки, выскакивать из кабинета, и пугать подчиненных. Мой папа, бывший летун, был начальником штаба ПВО Тихоокеанской флотилии. Праздновать мой день рождения собирались человек 100, и ни одного ребенка. Празднование заканчиволосмь тортом на голове матери. Я, как виновник торжества ползал под столом. Редко когда удавалось урвать от закуски кусочек сыра. В какой-то определенный момент меня находили, ставили на стул и спрашивали: "Кем ты хочешь стать"?
Я отвечал: "Хорошим человеком". И все пили за этот тост. Думаю, и в других местах штабы были примерно такими же.

Глава 6

Утром Вовка ушел на работу, в тот самый водочный магазин, где Игорь когда-то «всех перетрахал». Он там работал грузчиком, но, судя по ориентации, в число этих «всех» не входил. Мы еще раз «поправили головы», и еще раз «прошлись по кругу». А потом объявился вчерашний таксист. Дескать, машина подана, пожалуйте на «Двину»!
— Сколько возьмешь?
— А вы, — говорит, — вчера за все заплатили.
Надо же, а я и не помню!
Водки стало меньше на ящик. Пока мы грузились, дама приняла душ, на бегу хватанула стакан, и сказала, что едет с нами. Вот это патриотизм! Ведь дать моряку, — все равно, что помочь Родине!
В машине ее окончательно развезло. Так она и уснула: задница на сидении, а все остальное — в районе моих ботинок.
Наплевав на «кирпич», и все остальные условности, «шеф» нас доставил к самому борту плавмастерской. Там и возникли первые осложнения. — «Королева» изволила почивать! Просыпаться она решительно не хотела, не смотря на пощечины и потоки холодной воды. Даже сидеть на причале она норовила лежа. Плюс ко всему, «наша Маша» забыла надеть трусы, и тем самым, поставила нас в очень неловкое положение: Под короткой юбчонкой такое богатство скрыть мудрено. Было восемь часов утра. Народ поспешал на работу, и всяк норовил что-нибудь посоветовать.
Я отправил Игоря за подмогой, сам же, остался сторожить нажитое. И тут появился… даже не просто Витька, а самый, что ни на есть Виктор Васильевич Брянский! Был он в парадном картузе с «крабом» английского образца, и форменном «спижмаке» с золотыми шевронами.
— Товарищ начальник радиостанции! — сказал он подчеркнуто сухо. — Прячьте ЭТО куда хотите! Принесете на пароход, — буду звонить в милицию!
Под словом «это» имелась в виду явно не водка.
            Я принял пассаж Брянского за робкий шажок к примирению. Витька хотел сказать: «Я признаю тебя членом своей команды, но ты еще окончательно не прощен!»  Ну, падла, попомнишь!
— Что будем делать? — спросил Игорек, выступая из-за угла.
— Ты все хорошо слышал?
— Конечно, слышал!
— Что делать, что делать! — сказал я в сердцах. — Водку на пароход, а это.… Это мы куда-нибудь приспособим. Где там стоит «Новоспасск»?
— Не знаю, не видел.
— А мы?
— Слева второй причал, первым корпусом.
— Ладно, погнали…
«Нашу Машу» я взвалил на плечо. Несмотря на пышные формы, была она легенькой, как невеста. Вот только меня немного штормило. Как говорят англичане, «He is a little beat on the wind». Увидев, как мне тяжело, кто-то из токарей по-доброму посоветовал:
— Ты ее пока на верстачок положи. Верстачок-то свободен. Васька сегодня в отгуле.
— Ничего! Своя ноша не тянет!
1444–й я нашел в самом конце плавмастерской. Сдал подружку по описи, в хорошие руки. Мы ведь тоже в ответе «за тех, кого приручили». В тот же вечер ее нарядили в штаны и фуфайку с красной повязкой, надели на голову шапку, и поставили на вахту у трапа. Сам я, правда, того не видел, поскольку проспал почти целые сутки.

Витька помнил слова Севрюкова. Не успел я подняться на борт, как подвергся первым репрессиям. У меня, по его приказу, изъяли всю водку. И, главное, не подкопаешься! — Есть, де, «Устав службы на судах флота рыбной промышленности», есть «Закон о борьбе с пьянством и алкоголизмом», и, кроме всего прочего, СРТМ «Норильск» уже месяц, как «зона трезвости». В присутствии капитана я нетвердой рукой подписал декларацию (денег нет, оружия нет, наркотиков нет, а водки и не было!), а потом меня отвели в каюту  и закрыли на ключ. Я пробовал выбить филенку, вылезть в иллюминатор, но ничего не вышло. «Чтоб исключить возможность побега», боцман  заранее « все укрепил».
Разбудила меня таможня. В каюту ввалился хмырь в униформе, и начал пытать: нет ли чего-нибудь, «запрещенного к вывозу за границу»?
Судно стояло на рейде. На часах — четыре утра. Я страдал от страшного «сушняка». Еле шевелил языком.
— Будьте любезны, выверните карманы.
Я мог бы потребовать санкцию прокурора, но не стал ерепениться, показал.
Таможенник обследовал завалявшийся там спичечный коробок, и опять попросил:
— Отойдите, пожалуйста, в сторону.   
Больше всего на свете мне хотелось холодной воды. Но в графин помещается только два литра. А он был пуст, как моя голова.
Есть на свете такая профессия, — копаться в чужом белье. Мало иметь талант, — этому делу нужно учиться, перенимать опыт старших товарищей. Только тогда стажера допустят к «свободному поиску». Но тот, кто работал в моей каюте, был настоящим докой!
— А это у вас что такое? — спросил он спокойно и сухо.
Я не поверило глазам: Под матрацем, в районе подушки, лежала… бутылка водки!!!
— Мой ты родной!!! — я от радости прослезился. — Давай-ка ее поскорее сюда!
Я высадил пол литра из горлышка, почти не глотая. Даже таможенник, — уж на что мурманчанин, — и тот удивился. Естественно, меня развезло. Я уткнулся носом в подушку. Не уснул, — провалился в прошлое…

Этот город облокотился на берег Днепра, как «Мыслитель» Родена на правую руку. Сделав широкий шаг на пути от деревни к городу, он как-то притух, и с тех пор пребывал в сильнейшем недоумении: Шо ж робыть?» Городок назывался с покушением на столичность. ─  Новомосковск! Но было в этом названии что-то от копченого сала.
Попал я туда по недоразумению. Прилетел самолетом из Мурманска к другу в  Днепропетровск. В тамошней «Городской справке», дородная тетка, ошалевшая от жары, слишком вольно истолковала содержимое адресной книги. Вот и верь после этого в безупречность статистики! Это по ее милости мне пришлось стоя трястись в дребезжащем пригородном автобусе. А потом, прикусив язык, долго искать местный аналог столичных «Черемушек».  Так назывался пяток скомканных на пустыре пятиэтажек. — Зрелище унылое и безнадежное.
Впрочем, все, как галушки сметаной, было щедро приправлено неповторимым украинским колоритом: розариями и палисадниками, крохотными заборчиками и ладненькими скамеечками. Что можно покрасить, ─ было одето  в самый веселый цвет и укрыто от летней жары зарослями «дикого» виноградника. В другом состоянии духа, я бы это обязательно оценил.
Тараса на месте не оказалось. Пришлось ждать. Но только под вечер  выяснилось, что тот, кто пришел, сто лет мне не нужен. Это был  обычный однофамилец, вернее, ─  тройной тезка. Вот так! Трижды не повезло! Только зря потерял время. Последний  обратный автобус давно ушел без меня. И самые ближайшие мои перспективы теперь начинались со слова «завтра». Переночевать мне, естественно, тоже никто не предложил, ─ спасибо, что не потравили собаками. И торчал я на пыльной скамейке, как клизма, забытая в заднице. Как говорят доктора,─ «в полной прострации».
Нужно было искать гостиницу, или что-нибудь в этом роде. Но ноги не шли. Человеку, позавтракавшему за далеким Полярным Кругом, очень трудно представить, что такое «плюс тридцать в тени». Так что с одеждой я тоже не угадал. Зато через пот дошло, почему на лагерной «фене» цивильный «пиджак» называется «лепень». 
Раздевшись по пояс, я в смятении закурил и начал осматриваться.
Прямо передо мной  развалился «Универсам», ─  маленький небоскреб на высоком фундаменте. Он тоже прилег, потому что ему, как и мне, надоело стоять. Интересно, есть ли там холодное пиво? И с чем здесь вообще «борются»? С пьянством, или с Указом про пьянство?

Судя по лицам целеустремленных прохожих, «горилка» поблизости где-то была. Но ее продавали совсем в другой стороне. Оттуда как раз тяжело выгребал инвалид в облупившейся черной коляске, чем-то похожей на вечный двигатель.
Инвалид счастливо жмурился. Порой он откидывался на спинку сидения, роняя на грудь густую шапку волос. Притареная в ногах бутылка играла на солнце  ликующим бликом. Был он, как истый хохол, кареглаз и носат. На вид, лет восемнадцати–двадцати, если не меньше… Год-два долой, страдание старит.… Совсем ведь пацан! ─ Все это отметил я чисто автоматически.
Коляска давно миновала скамейку, где я пребывал в тоскливой нирване. Но, видимо, взгляд  задержался на ней несколько лишних мгновений. Парень вдруг изогнулся, дернул плечом, как после удара булыжником в спину и бросил «в обратку» яростный режущий взгляд. Откуда-то из-под мышки: - Не замай!!!
Но мощный заряд ушел «в молоко», ─ наткнулся на равнодушие, и сонное созерцание. Инвалид секунду помедлил. Потом, наконец, что-то решил. Коляска развернулась на месте, и подъехала вплотную ко мне.
─ Курыть нэма? ─ спросил он ломающимся баском. На слове «нэма» «дал петуха» и закашлялся.
Я  протянул ему порядком осиротевшую пачку.
─ Ого, «Ватра»! А шо цэ за сигарэты такие? ─ Парень, похоже, пытался «размовлять» в понятной для «москалика» форме.
─ Сигареты как сигареты. В Мурманске на каждом углу продают, ─ не слишком охотно пояснил я.
─ Во! А я все гадаю, кого же ловчее спросить: Мурманск ─ то Север, чи Заполярье?
Хороший вопрос. Знать бы еще, в каком объеме на него отвечать.
─ Ты что, в школу никогда не ходил?
─ Когда-то ходыв. ─ Паренек обозначил шутливый поклон. ─ А як обезножив, пенсию мне назначили. А де же ты, дядечку, бачив, шоб пенсионеры в школу ходылы?
Я молча достал сигаретку. Покрутил, разминая табак. И с деланным наслаждением, закурил. Отвяжись, мол, видишь, не до тебя?
Но навязчивый собеседник никуда не спешил. Он нашел свободные уши, и настроился на обстоятельный разговор.  Ему было глубоко наплевать, слушают его, или нет.
Я и не слушал. У каждого в жизни хватает проблем. Решить бы свои. Но время от времени, фрагментарно вникал в грустную сагу.
А он от волнения все чаще и чаще переходил на «ридную мову»:
─ Батько, кажут, первым выскочив из машины, тай в дорожном кювете сховался. А с мамкиной стороны двери заклинило… Я вот теперь гадаю, може, то нас вона пыталась оборонить? Ничого не чув, спал на заднем сидении, тай годи. Проснулся от выбуха. Ненька уже не кричала.  Ее наповал осколками посекло. А Ганка в пеленках, пылает как факел… тут люди…
Многих слов я даже не понимал. Но восполнял пробелы картинками из его памяти.
─ Ганке шо, ─ в унисон звучали слова, ─ морду пожгло, руки, живот…. Да кое-чего пониже, по бабской части. А меня крепко машиною придавило. И ноги есть, а поди ж ты, не ходють…
─ ТЫ ЧТО? ЗАВИДУЕШЬ ЕЙ? ─ мысленно спросил я. Жестоко спросил. Честно говоря, не хотел. Как-то само вырвалось.
Сначала он ничего не понял:
─ Ты што, дядьку?! Типун тебе на язык!
Потом спохватился:
─ Гля! Ты вроде молчишь… А кто же тогда спросыв?
─ То совесть твоя спросила.
─ Со-о-овесть? ─ На его переносице выступил пот. ─ Да н-и-и…
Он испугался. Замкнулся и замолчал.
Вот так! Взял и обидел калеку. Человек тебе душу открыл, а ты в нее, как мент в коммуналку. Даже не вытерев ног. Нехорошо как-то вышло, очень неловко. Сердце заныло, неуютно, тревожно.
─ Хорошая у тебя сестра? ─ Слова, как протянутая рука. Как призыв к примирению.
─ Ганка-то? ─ просияв, отозвался мальчишка. И тут же сплюнул. ─ Очень хорошая. Но до того, падла, вреднючая! Мурцует меня, почем зря!  Знает, что не поймаю, а если поймаю, то сдачи не дам. Добрый я. А она над моей добротой издевается. Давеча вот, собаку мою отравила. Ласковая была животина, умная. И жграла мало…
Вместе с остатками хмеля, из парня постепенно выходили украинизмы:
─ Я вот гроши себе на коляску копил. Где люди подали, где сам… по плотницкой части. А как накопил, все бабуле отдал. И наказал: «Ты лучше пальто Ганке купи! Грэць с ней, с новой коляской! Я и в старой пока похожу…» Так собака моя ей чем-то не угодила…
В шоколадного цвета глазах, как в лужах, плескались слезы. Он вытер их полой пиджака, высморкался сердито, и пояснил:
─ Мерзнет она без пальта. Там, где пожгло ─ там и мерзнет…
Было видно, что сестренку свою он любил. Любил, не смотря ни на что.
─ Отец что, совсем вам не помогает? ─ спросил я на всякий случай. Хоть и знал уже примерный ответ.
─ Батьку ж тогда в тюрьму посадили. Мол, не помог, семью в опасности бросил. Там он, бедняга, и сгинул. Справку прислали, написано «туберкулез». Только люди болтают,  повесился…
Только теперь я увидел мальчишку.  Всерьез. Целиком. Всем сердцем. По настоящему.
…Побелевшие пальцы, сомкнувшиеся на вытертых рукоятках. Латаные штаны без морщин на коленях. Обида на донышках глаз…
Господи! За что ж его так?!
Боль сама по себе способна убить, если она превысит допустимый порог. Наша кровь идентична по составу морской воде. И содержит в себе всю таблицу Дмитрия Ивановича Менделеева. Даже те хитрые элементы, которые еще не открыты. Вот почему человеческий мозг не всегда управляется разумом. Боль, как красная кнопка,  включает  автономную систему самозащиты. И эта система способна (практически мгновенно!) синтезировать в нашей крови соединение любой сложности. Даже чистую, без примесей, воду.
Организм всегда успевает себя защитить. Если сильно «прижмет»,  ─ немеет пораженный участок тела. А если и это не помогает, ─ человек теряет сознание.
Здесь ─ уникальный случай Веками проверенная система не сыграла сигнала «отбой». Ее «заклинило». Наверное, потому, что мальчишка спал. А когда проснулся, получил мощнейший эмоциональный шок. ─ До сих пор в нижней части его позвоночника перекрыт канал энергетики. Тот, что ответственен за питание нижних конечностей. Скоро этот канал, за ненадобностью, отомрет, и ноги начнут усыхать…
─  Ганка, она ведь бывает хорошая, ─ рассуждал между тем инвалид. ─ Когда в зеркало на морду свою не глядит. Давеча вот говорит: «Давай, Василь, я тебя москаляцькой едой угощу». Как его… Что-то  забувся… Гренки, чи хренки? На кухню пийшла. Дымищи в хату понапускала! Уси пальцы пообожгла… Я, попробовав… А то – жареный хлиб… Ой, не можу… Жареный хлиб!
В конце каждой фразы, его голос подпрыгивал до фальцета. Вытирая слезы, он взглядом своим приглашал посмеяться меня. А потом опять начинал хохотать. Да так, что патлатая голова моталась из стороны в сторону, обнажая худую кадыкастую шею с беззащитно пульсирующей жилкой. Шею, на которой ни разу не побывало, ни одного полновесного мешка картошки, притыренного с колхозного поля.
─ Эх, кабы б мои ноги ходили! ─ сказал Василь, отсмеявшись. И призадумался. Улетел на крыльях мечты.
─ Ты бы сестренку свою по всей хате на кулаках протащил! ─ хмыкнул я, возвращая его на землю. А сам, с интересом следил за его ответной реакцией.
─ Та ни, дядьку, ─ ласково улыбнулся Василь. ─ Что ж я, не понимаю? ─ То ж вона не меня мурцуе, а свое треклятое прошлое. Ни! Я б тогда, дядьку, як кинь працював! Собрав бы гроши… Такие гроши, чтоб Ганке зробылы пластычную операцию. Хай вона будэ як ненька покойница, красива, та весела. А мож самому в фельдшера податься? Оно и дешевле выйдэ?
Ты посмотри! Такой молодой, а уже хохол! Ну что ж, этот город не так уж плох, если в нем рождаются добрые люди. И я приехал сюда не зря.
Когда входишь в чужой организм с намерением что-либо в нем изменить, будь готов к жестокому сопротивлению. Даже если человек находится в коме, его система самозащиты будет решительно отвергать все, что приходит извне. Нужно обладать беспристрастностью робота, и полностью отрешиться от чуждых эмоций. А свои…. А свои и подавно держать на замке. Иначе труба. Или прихватишь чужое, ─ или забудешь свое.
─ ВАСИЛЬ! ─ тихо сказал я, и глянул в его глаза.
А потом, медленно, осторожно поднялся с надоевшей скамейки и стиснул в ладонях его виски:
─ ВАСИЛЬ, ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ЧУВСТВУЕШЬ НОГ?
Капельки пота выступили на его лбу. Извилистыми ручьями потекли по лицу, искаженному гримасою ужаса. Зрачки закатились. Тело обмякло. Теперь мы с ним ─ единое целое.
Для начала я подключил его к своей энергетической системе. Попробовал размять омертвевшие ноги. Они отзывались, но очень слабо.
Заныли пересохшие вены. Вот-вот порвутся! Как будто они скручены из тонкой папиросной бумаги. Когда по ним хлестанет полноценный поток крови, мальчишка будет орать.  Мотор-то у него сделан на семерых!  Качает так, что брызги летят! 
Так…. Смотрим еще дальше. Гипертрофия левого предсердия. Это не страшно.  Годочков до девяноста хозяин «мотора» точно протянет. Если, конечно, бросит пить и курить, если будет делать зарядку, побольше ходить, а еще лучше, ─ бегать. Правда, ходить Василю придется учиться заново. Ему еще много чему нужно учиться….
Все, Васька! Хана твоей пенсии! Осталось всего-то: заблокировать боль, да  немного «подзарядить аккумуляторы». Легкого импульса оказалось достаточно. Система сама пришла в норму.
Ничего серьезного в мире не произошло. Все так же немилосердно свирепствовало солнце. Где-то недалеко полыхал реактор Чернобыля. ─ «Мирный атом ─ в квартиры советских граждан!» Прошла всего-то доля мгновения! Карегрудый воробей не успел даже толком вываляться в пыли, а Васька прийти в себя.
Трясущимися пальцами я достал последнюю сигарету. Она мгновенно потемнела от пота.
─ И мене закуры-ы-ть, ─ бабьим голосом вывел мальчишка, покачиваясь из стороны в сторону. Кажется, сейчас у него начнется истерика.
Я молча показал ему дулю, порылся в кармане, достал и протянул четвертак:
─ Не барин! Сходи да купи! И спроси там холодного пива!
Он недоверчиво посмотрел на свои колени, потом на меня.
─ Чай не безногий! ─ со злобой добавил я и презрительно сплюнул. А мысленно прокричал: «НУ ЧТО Ж ТЫ СИДИШЬ?! ДАВАЙ!!!»
И он, наконец, поверил. Решительно подтянулся на руках, неуклюже выполз из коляски, и встал на ноги. Потом сделал первый неверный шаг… другой, третий…. И вдруг, обернулся…. Шатаясь, воротился назад. Глаза его ничего не видели. ─  Сплошные горькие слезы.
─ Ой, дядьку, – сдавленно прошептал он, ─ ой, дядьку!
И сорвался на крик:
─ Ой, дядьку-у-у!!! Ой, дядечку, дядечку! Как же… как я перелякався! Я думав… я думав ты меня хочешь вбыть!
Я подхватил Василя на руки, долго баюкал и успокаивал, как младенца. А он уткнулся в мое плечо мокрым носом, плакал, икал и всхлипывал, вздрагивая всем телом…

Честное слово, я очень рад. Все, что написано, действительно было. Есть две основные неточности. Первая: того хохла я не вылечил. И вторая: у меня не было четвертака.