Внешне он был совершенно спокоен. Стоял истуканом у выхода в тамбур и смотрел сквозь мою оболочку рассеянным, немигающим взглядом. Что он там видел, куда заглянул? – не знаю. Может быть, развеялась мгла над воронкой  великой бездны, что вбирает в себя судьбы людские, где запросто теряется то, что так тяжело обрести.
            Я медленно двинулся к выходу в тамбур. Он даже не шелохнулся. Не дрогнул зрачками. И только когда загорелась папаха, бережно снял ее, несколько раз прихлопнул ладонью, сбивая огонь и снова надел на голову. Его короткие волосы были белее снега…
            В салоне уже воцарилось хрупкое перемирие. Никита валялся на грязном полу, скованный наручникам по рукам и ногам. Яхъя полулежал в мягком кресле и занимался любимым делом – скрипел вставными зубами. Салман, мрачный как тень, перебинтовывал его бедовую голову. Ох, и крепко досталось злому чечену! Бог шельму метит! В целом, восстание было подавлено. Вот только Мовлат с Шаниязом все никак не могли успокоиться.  В который уже раз, порывались сорваться с места и снова пинать Никиту.
            Салман что-то орал на вайнахском наречии с вкраплением русского матерного. Но собратья по косяку ничего не хотели слышать. Тогда он оставил болящего и начал хватать подчиненных за шиворот, раздавая, как указания, затрещины и пинки.
            - Застегните ремни! – сердито сказал репродуктор голосом Мимино. - Мы горим и будем сейчас садиться. Молите Аллаха, чтоб нам повезло!
            Заискрил, а потом замолчал правый двигатель. В салоне запахло подпаленной изоляцией. Самолет накренился, клюнул носом и начал планировать - съезжать по пологой касательной с вершины высокой воздушной горы…

Глава 28

- Ты, что ль, Мордоворот?
- Ну, я!
- А по виду не скажешь!
Сашка обернулся на голос. Но лишь со второй попытки зацепился глазами за его обладателя. Где-то внизу блеснули две золотые фиксы. Маленький человек улыбался:
- Давно ждешь?
- Да нет. Десять минут, как приехал.
- Ну и добре! Сейчас до места рванем. - Коротышка присвистнул, и лихим кандибобером вывернул руку.
Там, где надо, этот жест восприняли верно. От стихийной автостоянки важно отпочковалась белая «Ауди» и мягко причалила рядом с рукой.
- Шо, Амбал, встретил сродственника? – Водитель, по виду типичный куркуль, улыбался всем ртом. Эта улыбка сдержано отливала благородным металлом.
Сашка подумал, что вопрос обращен к нему, но решил промолчать, чтоб по дурости не попасть в неловкую ситуацию. И правильно сделал.
- Все клево, Парашютист! – цыкнул сквозь зубы маленький человек и хлопнул Мордана по почкам. – Поехали!
Хотел, наверное, по плечу хлопнуть. Удар был довольно болезненным. Сашка поморщился, но опять промолчал и послушно скользнул в раскрытую заднюю дверь. В салоне царили уют и прохлада. Негромко играла музыка. В мягком свете приборной доски над головой у водителя проступил его жизненный лозунг в виде клише на прозрачной пленке: «Лучше пузо от пива, чем горб от работы!».
Сашка удобно откинулся на мягком сидении. Тот, кого называли «Амбал», пристроился рядом, потянул его за рукав и негромко сказал на ухо:
- Только Босу не говори, что пришлось меня ждать. Я, блин, не утерпел, за куревом отлучился…
Мордан согласно кивнул.
- Поздно уже, - на пару порядков громче продолжал коротышка. -  Черкес все дела решает на свежую голову. Куда мы сейчас рванем: в сауну или сразу на хату?
- Если будет хорошее пиво, можно и в баньку.
- Пиво будет. А бабы?
- Что бабы?
- Каких ты предпочитаешь: блондинок, брюнеток, помоложе, постарше?
Сашка расхохотался:
- Такие мочалки что нравятся мне, встречаются только на Севере. И то очень редко. А у вас, на Дону, их и с ментами не сыщешь!
- Это что ж за мочалки такие?! – обиженно крякнул «куркуль» и «дал по газам».
Было видно, что ему ─ краеведу и патриоту ─ стало очень обидно за родную Ростовскую область. Уж что-что, а по части баб…
- Негритянки? Или эти… которые чукчи? – выдвинул версию коротышка. – Так они у нас есть. В РИСИ и, опять же, в РИИЖДе…
- Негритянки, мулатки, японки… какая разница, мужики? В бабах не это главное!
- А что же??? – хором спросили аборигены.
Интрига, похоже, достигла своего апогея.
- Главное, - с чувством сказал Мордан, - чтоб была у них крутая русская задница! Широкая, как мечта! В тридцать шесть сдвоенных кулаков!
Амбал механически сдвоил ладони. Сжал кулаки. Потом положил их на спинку сидения. Что-то в уме прикинул и взорвался гомерическим хохотом.
- Таких не бывает! – выдавил он сквозь слезы.
- Знаю, что не бывает, - грустя, согласился Сашка. – А знаешь, как хочется!
- Молодца! Ай, молодца! – трясся всем телом куркуль. Его необъятный живот, квадратный, как запаска парашютиста, выпрыгнул на баранку и всячески выражал свое одобрение…

…Мордан не шутил, не прикалывался. Была у него недетская страсть к разного рода крупнокалиберным бабам. Он имел их в широком диапазоне: от семнадцати до шестидесяти. Лишь бы была не совсем малолетка и не слишком дряхлая бабка. Все остальное не имело значения.
Толстушки, в своем большинстве, отвечали ему взаимностью. Что там Сашка носил в штанах, знают только они. Но однажды, по пьянке и на спор, он пронес на стоячем хрену чайник с водой.
Дело было в «годы застоя». Наш ледокол стоял на ремонте в мурманском доке, что напротив речного вокзала. Сашка пришел по делу и, как водится, крепко вкинутый. Он принес письмо от отца и весточку от Натальи. Я принял его без особой сердечности, поскольку куда-то спешил. Но морские сто пятьдесят все же налил. Мордан вежливо попрощался и куда-то пропал. Я думал, уехал в город. А он, паразит, схлестнулся с Андрюшей Чабанным, нашим третьим электромехаником. Как потом оказалось, они с ним когда-то учились в одной мореходке и даже дружили. Тесны и непредсказуемы эти морские пути-дороги!
Что может сравниться с радостью встречи двух однокашников, которых разбросала судьба? Они ведь уже и не чаяли этой встречи! Дым стоял коромыслом. В каюту набилось человек восемнадцать. Не удивительно, что водка так быстро закончилась.
Пришел на банкет и старший электромеханик, Геннадий Петрович Смирнов. Внес свою посильную лепту. Кстати сказать, технический спирт в нашем тесном кругу назывался «Смирновской». Петрович его получал сотнями литров. У электорна «было всегда, но не выпросишь». А если и выпросишь - то немного.
Его-то Андрей и  решил «раскрутить» по полной программе. В отличие от меня, он имел представление о широких способностях Сашки. И не только имел, но в лихие курсантские годы широко применял их на практике. Как всегда, он начал издалека, благо нить разговора, коснувшись вопросов внешней политики, перешла к женскому полу:
Видел, мол, я мужика, который своим чудильником такие вот номера запросто выдает…       
- Брехня! – однозначно ответило общество.
- Это сколько же получается килограммов? Так-так… мы это дело сейчас прикинем. Дайте сюда калькулятор! – крепко завелся Геннадий Петрович. Его отличал трезвый подход к, разного рода, научным сенсациям.

- А я говорю, - выдает! – Андрюха, набычась, пустил повторную пулю.
- Ну, это ты перебрал! – Смирнов закончил расчеты и мог теперь оперировать цифрами. - Пустой чайник туда-сюда. В это еще я поверю, хотя и с трудом. Но полный чайник с водой?! Это ж два килограмма чистого веса!
- А я говорю, - выдает!
- Может, хрен тот искусственным был! – выдвинул версию боцман, своим примиряющим тоном разводя спорщиков по углам. – Я, братцы мои, читал про фаллический символ. И знаете что? Во многих провинциях Индии народ поклоняется хрену. Ему там возводят памятники. На каждом углу.  Ну, вроде  как у нас - Ленину!
Все, кроме Андрюхи, заржали. Боцман врубился, что сморозил херню и решил это дело замять:
- Что сидим? Выпьем, что ли?
- Так нет ничего. Пойло закончилось, - констатировал кто-то из моряков.
- Я спорю на ящик водки, что такое возможно! – громко сказал Андрюха.
- Это еще доказать надо! – ехидно ответил электромеханик, доставая из-под стола электрический чайник. – Такой подойдет? А за водкой дело не станет!
- Спорим?
- Спорим!
- Боцман, разбей!
Когда Мордан отчебучил свою «цыганочку с выходом», в глазах окружающих он прочитал восторг и светлую зависть. В среде моряков умеют ценить людские таланты. Будь то игра на гитаре, вязание макраме или ношение чайника на хрену. Смирнов, дрожащей рукой выставил литр спирта. Остальное отдал деньгами. Прежде чем снарядить «коня», налили и выпили.
- Давайте его познакомим с Веркой! – сказал какой-то шутник.
Все засмеялись. 
- Чего это вы?! – возмутился Мордан.
- Да нет, ничего, - успокоил его Андрюха. – Нормальная баба. Как раз в твоем вкусе. Только где ты ее оприходуешь? У кого каюта после ремонта?
И все посмотрели на электрона.
- А-а-а! – махнул рукой Геннадий Петрович и выложил ключ от каюты. – Пейте кровь!

… Верка была «в доску своим мужиком». За широкою русской душой не было у нее ничего. - Ни жилья, ни семьи, ни родителей. - Ну, совсем ничего, кроме работы и красивой прибалтийской фамилии. Ею какой-то шутник наградил ее в детском приюте. Девчонка росла среди пацанов. И мыслила как пацан. Мечтала о море, о баркентине под красными парусами, о сытой безбедной жизни. Чистой, как душа моряка. Ей бы знать, что «лицам, не имеющим родственных связей», дорога «в загранку» навеки заказана. Осознание жизненной прозы приходило с годами.
После десятого класса Верка рванула в Архангельск. Было лето. Пора отпусков и нехватки кадров. Ее без проблем приняли в пароходство на должность буфетчицы и даже отправили в рейс. Судно шло в каботажный рейс на Игарку, но девчонке казалось, что все еще будет, что счастье еще впереди.
День прошел в кропотливой работе и борьбе со своим организмом. – Волна в Белом море резкая и короткая. Так штивает, что мама моя! А вечером ее пригласил капитан. Якобы, убраться в каюте. Он наверно не знал, что детдомовцы умеют постоять за себя.
Когда этот взрослый женатый мужик потащил ее в койку, Верка сначала опешила. Потом она быстро пришла в себя и навесила ему на фасад такую полновесную «сливу», что после ее ухода к капитану позвали доктора.
Первый же порт захода оказался для буфетчицы Верки последним. Ее списали в Мезени «за профнепригодность».   
В кадрах девчонку отечески пожурили и наказали «впредь не отлынивать от работы».
- Да я… – Верка поперхнулась от возмущения и от такой явной несправедливости.
- Идите! – сказал инспектор. – Идите оформляться в резерв…
Долгих три месяца она «бичевала». За восемьдесят процентов оклада, что составляло шестьдесят рублей в месяц, работала прачкой в детском саду. Без «северных» и валютного допинга на такие смешные деньги семью не прокормишь. Впрочем, не было у Верки семьи. И она сдюжила. Экономя на всем, сумела хоть чуть приодеться, обзавестись косметикой.
Ее следующий рейс тоже был каботажным. Судно шло к Новой Земле. Везло для вояк какие-то грузы. Капитан закрылся в каюте и там беспробудно пьянствовал. Один на один со своим отражением в зеркале.  Похмелье переходило в безудержное пожирание водки и заканчивалось битьем казенной посуды. О том что он какой - никакой мужчина и имеет стремление к слабому полу, бравый моряк вспоминал только перед тем, как упасть. Так что с его стороны буфетчице ничего не грозило. В каюту, пропахшую спиртом, она приносила закуску и несколько раз на дню выгребала оттуда мусор.
Как-то раз, подавая на стол во время вечернего чая, Верка невольно услышала разговор.
- Хреноватый у нас повар, - сетовал старший механик. – Еды за столом остается прорва! И все уходит за борт, на корм рыбам.
- Нам бы поросеночка завести, - предложил второй штурман. – Это ж чистая экономия!
- Идея хорошая, - одобрил старпом, отвечавший как за расход продуктов, так и за чистоту, - только где держать то его? Где найти подходящее помещение?
- У капитана в каюте, - мрачно сказала Верка. – Им вдвоем веселей будет!
Стоит ли говорить, что после этого рейса буфетчицу снова списали.
Голодный «резерв» продолжался долгих полгода. - В стране насаждался прогрессивный «щекинский метод». «Лишних людей» выявляли повсюду, кроме высоких начальственных кабинетов и «с большим личным удовлетворением» сокращали. Кем ей только не довелось поработать! И прачкой, и грузчиком, и подсобным строителем, и мойщицей в «пароходской» столовой. Денег, правда, стало немного побольше. Веркин оклад впервые помножили на первый процент «северных».
Жила она, как и все не местные моряки, «на бич-хате». В «Гостинице Моряка» на Ванеева 36. Платила по двадцать копеек в сутки за кровать в «четырехместке».  Одна тумбочка на двоих.
Соседки по номеру, - прожженные судовые буфетчицы, - надолго в гостинице не задерживались. Отгуляв «на югах» положенный отпуск, они ожидали «вызова по запросу». Каждая - на «свой пароход», под бочок к «своему капитану». В деньгах они не нуждались. Бегали «поужинать» в ресторан. Наряжались в заграничные шмотки. С хорошеньких пухлых губ, измалеванных французской косметикой, запросто срывались знакомые по книгам названия: Антверпен, Гамбург, Валенсия, Савона. Глядя на них, Верка казалась себе серою мышью.